Змея

Змея́, зме́и (лат. Serpentes) — пресмыкающиеся из отряда чешуйчатые. Змеи обитают на всех континентах, кроме Антарктиды и нескольких крупных островов, таких как Ирландия и Новая Зеландия, а также множества мелких островов Атлантического океана и центральной части Тихого океана. Некоторые змеи ядовиты, но неядовитые представлены бóльшим числом видов. Ядовитые пользуются ядом в первую очередь для охоты (чтобы убить жертву), а не для самозащиты. Яд некоторых видов достаточно силён, чтобы убить человека. Неядовитые змеи либо заглатывают добычу живьём (ужи), либо предварительно убивают (удушают) её (полозы, удавы). Самые крупные известные змеи из ныне живущих на Земле — сетчатый питон и водяной удав анаконда. Длина самых мелких змей из ныне живущих — Leptotyphlops carlae — не превышает 10 сантиметров. Изучением змей занимается серпентология.

Тигровая змея

В русском языке за образом змеи закрепилась устойчивая отрицательная коннотация (в отличие, например, от китайской культуры). Эти пресмыкающиеся считаются олицетворённой метафорой подлости, агрессии, коварства и, говоря шире, опасности вообще.

Змея в афоризмах и коротких цитатах

	Вот жизнь человека: в двадцать лет — павлин, в тридцать — лев, в сорок — верблюд, в пятьдесят — змея, в шестьдесят — собака, в семьдесят — обезьяна, в восемьдесят — ничто.
	— Бальтасар Грасиан, 1650-е

	...почитали змей как домащних богов и наказывали тех, которые им вред наносили...
	— Михаил Ломоносов, «Древняя российская история» (Часть I, Глава 4), 1758

	Если свинья угрызена будет от змей, то дай ей рака съесть или чабру чернобыль, на рану кладут тако ж и ласточкино мясо.
	— Михаил Ломоносов, «Лифляндская экономия», 1760

	Как раз заснёт змея-печаль, Всё будет трын-трава…
	— Джон Ячменное Зерно (английская народная песня)

	«Нынешнею ночью мне снились престранные вещи, <...> между прочим, приснилось мне, что ты ― не ты и что вместо тебя я обнимал змею».
	— Степан Жихарев, «Записки современника», 1808

	...он приподнял крышку блюда и увидел, что на блюде лежит белая змея. Едва взглянул он на неё, как уж не мог воздержаться, чтобы её не отведать; отрезал кусочек и сунул в рот.
	— Братья Гримм, «Белая змея», 1812

	Змея Юпитера просила. ‎Чтоб голос дать ей соловья.
	— Иван Крылов, «Змея», 1830

	В глубине всякой груди есть своя змея.:119
	— Козьма Прутков, «Мысли и афоризмы» (88), 1854

	Презрение к самому себе — это змея, которая вечно растравляет и гложет сердце, высасывая его животворящую кровь, вливает в неё яд человеконенавистничества и отчаяния.
	— Карл Маркс, 1860-е

	Ядовитые змеи иногда красивы, как и ядовитые растения или хищные звери.
	— Макс Нордау, «Вырождение. Декаденты и эстетики», 1892

	И знали, вот, была Богиня, Была здесь Женщина-Змея.
	— Константин Бальмонт, «Женщина-Змея», 1908

	Лиловая змея с зелёными глазами, Я всё ещё к твоим извивам не привык.
	— Фёдор Сологуб, «Клевета», 1921

	...прядали пряди с верхушки макушки, как змеи, над белой камеей лица, наклоненного к гадкой змее; теперь приседало под змеями черных волос тело гадкой змеи, все немея, не смея кусаться...
	— Андрей Белый, «Африканский дневник», 1922

	Например, яд <...> чемерицы у моря несравненно слабее, чем в горах. То же самое можно сказать относительно укусов змей...
	— Владимир Арсеньев, «Дерсу Узала», 1923

	Гонениям подвергается коммунист, ужаленный змеёй ревности.
	— Юрий Олеша, «Зависть», 1927

	Есть выражение ― «извивается, как змея». Действительно, ни одно животное не может извиваться так, как змея. Её подвижность и гибкость зависят от позвоночника, число позвонков которого у некоторых видов (питон) свыше 400.
	— Фёдор Доброхотов, «Наши змеи», 1929

	Ел змеиную икру я, Пил настойку из клопов...
	— «Устами Буниных (том III)», запись от 30 марта 1942 года

	Чем змея страшней автомобиля?..
	— Борис Медников, «Рождённые ползать», 1962

	Чувство страха и отвращения не только при виде змеи, но даже при упоминании о змеях возникает у большинства обитателей любой части света.
	— Борис Медников, «Рождённые ползать», 1962

	В Австралии, например, ядовитых змей больше, чем безвредных. На острове Тринидад обитают только ядовитые.
	— Борис Медников, «Рождённые ползать», 1962

	Окоп как змея Ползёт По склону холма...
	— Игорь Холин, «Окоп как змея...», 1970-е

	...он отсёк змее голову, долго смотрел на обезглавленное вялое тело и вдруг раскаялся до слез, поднял змею, принялся судорожно зализывать обрубок...
	— Андрей Дмитриев, «Поворот реки», 1995

	В отличие от лягушек, змей никак не назовешь «разговорчивыми» животными.
	— Сергей Рязанцев, «В мире запахов и звуков», 1997

	...удивительно то, что змеи практически глухие. Среднее ухо у них упрощено, наружное ушное отверстие и барабанная перепонка отсутствуют.
	— Сергей Рязанцев, «В мире запахов и звуков», 1997

	Я спросил профессора Абэ: «Разве японцы едят змей?»
	— Рим Ахмедов, «Промельки», 2011

	В 50-х годах меня <...> потчевали блюдом «Битва тигра с драконом», где змеиное мясо готовится вместе с кошачьим.
	— Всеволод Овчинников, «Размышления странника», 2012

	Поначалу змей ловили ради их желчи, высоко ценимой врачами китайской народной медицины. Лишь позже стали использовать змеиное мясо для приготовления изысканных блюд.
	— Всеволод Овчинников, «Размышления странника», 2012

	Мне пояснили: змеиная желчь повышает способность к импровизации.
	— Всеволод Овчинников, «Размышления странника», 2012

Змея в мифологии и религиозной прозе

	...оказывается, что змей есть защитник от змея. Изображение змеи находилось на короне фараона. «Священная змея, охраняющая солнце, стоит и на челе его земного подобия ― фараона, сожигая пламенем его врагов».
	— Владимир Пропп, «Исторические корни волшебной сказки», 1946

	Где змей много, там металл есть. Какой бы ни был металл, золото либо платина...:161
	— Михаил Батин, «Павел Петрович Бажов, 1879-1950», 1959

	Тоже вот где змеи водятся, тут богатство есть.:161
	— Михаил Батин, «Павел Петрович Бажов, 1879-1950», 1959

	...если длинную лиану перетащить через три реки, то она превращается в змею.
	— Лев Кассиль, «Будьте готовы, Ваше высочество!», 1964

	Гигантские змеи присутствуют и в древнерусском фольклоре, и в фольклоре манси. А близлежащие челябинские озёра все сплошь «населены» гигантскими змеями, как Лох-Несс.
	— Алексей Иванов, «Message: Чусовая», 2000

	В мифологическом сознании змея с её «каменной» окраской, любовью к горячим камням, умением прятаться в расщелины или замирать неподвижно, как каменная, больше ассоциировалась с минералогическим царством, чем с царством растений и животных.
	— Алексей Иванов, «Message: Чусовая», 2000

	Верхний и нижний миры связывают скрученные ленты или змеи.
	— Алексей Иванов, «Message: Чусовая», 2000

Змея в публицистике и научно-популярной прозе

	Верь в единое зерно золота и киновари Дао-Пути, Ибо когда змея съест его, то она становится драконом; Когда курица проглотит его, она становится фениксом; Летят они, вступая в сферу чистоты, во владения истинного ян.:168
	— Чжан Бо-дуань, Главы о прозрении истины

Наконец, почитались у них <у венетов> Черн-бог и Бел-бог: первый добрый, другой злой. Сверх всех сих идолов, обоготворялись огни, которые по разным местам неугасимо горели. Многие воды, ключи и озера толь высоко почитались, что с глубоким и благоговейным молчанием черпали из них воду. Кто противно поступал, казнен был смертию. Такое озеро обоготворялось на острове Ругене, в густом лесу, называемое Студенец, которое хотя весьма изобиловало рыбою, однако оныя не ловили для почтения мнимой святости. При всем сем почитали змей как домащних богов и наказывали тех, которые им вред наносили...

— Михаил Ломоносов, «Древняя российская история» (Часть I, Глава 4), 1758

	Если свинья угрызена будет от змей, то дай ей рака съесть или чабру чернобыль, на рану кладут тако ж и ласточкино мясо. Свинина без вина хуже овечьего мяса. А с вином будет кушанье и лекарство. Свиным молоком мажут у тех виски́, которые спать не могут.
	— Михаил Ломоносов, «Лифляндская экономия», 1760

Это не противоречит природе: и в ней существуют вредные или странные явления, воспринимаемые как нечто прекрасное, потому что отдельные их черты или части не вызывают представления о вреде или ужасе. Ядовитые змеи иногда красивы, как и ядовитые растения или хищные звери. Вред, причиняемый ядовитой змеей, зависит не от красоты её кожи, опасность ядовитого растения — не от растения или окраски его цветка, ужас, вызываемый хищным зверем, — не от изящества его осанки. Чувственно-прекрасное преобладает в этих случаях над нравственно-безобразным, потому что оно нагляднее и, следовательно, доставляет непосредственное удовольствие. Вид мужества и силы также производит эстетическое впечатление. Но никто не станет наслаждаться зрелищем, как убийца преодолевает сильное сопротивление жертвы и убивает её. Тут немыслимо разграничить проявление силы и цель, на которую она направлена.

— Макс Нордау, «Вырождение. Декаденты и эстетики», 1892

Давно ли слабые поросли едва-едва отделялись от жёлтой земли? Теперь весь край сделался совсем зелёным. Всё на нём зеленеет, куда только ни уходит глаз. Зеленеют нивы, огороды, сады, поля, луга, откосы гор, вершины, ещё вчера казавшиеся голыми, ущелья; кучи щебня покрывает пахучая дикая герань; по высоким вышкам с зелёными шапками омелы ползёт цепкая чужеядная змея, раскидывая кругом зелёные ветви, которые скоро покроются цветами.

— Василий Немирович-Данченко, «В Маньчжурии» (Картинки и сценки из войны с Японией), 1907

	Крайне интересно влияние моря на растительность. Например, яд зверобоя, борца, чемерицы у моря несравненно слабее, чем в горах. То же самое можно сказать относительно укусов змей, шершней и ос.
	— Владимир Арсеньев, «Дерсу Узала», 1923

Некоторые думают, что поливать сад очень просто, — особенно, если есть шланг. Но скоро обнаруживается, что шланг — существо необычайно коварное и опасное, пока не приручен: он крутится, прыгает, изгибается, пускает под себя пропасть воды и с наслаждением полощется в грязи, которую сам развёл; потом бросается на человека, который собрался поливать, и обвивается вокруг его ноги; приходится наступить на него; тогда он становится на дыбы и обвивается человеку вокруг поясницы и шеи; и пока схваченный его кольцами вступает с ним в единоборство, как со змеёй, чудовище подымает кверху своё медное рыло, извергая мощную струю воды — прямо в окна, на свежевыстиранные занавески. Тут надо энергично схватить его за голову и потянуть что есть силы; бестия рассвирепеет и начнёт струить воду уже не из рыла, а возле гидранта и откуда-то прямо из тела. На первый случай нужны трое, чтобы кое-как с ним справиться; все они покидают поле сражения мокрые, по уши в грязи. Что же касается сада, то местами он превратился в топкие лужи, а в других местах трескается от жажды.

— Карел Чапек, «Год садовода», 1928

Одни из змей ― дневные, другие ― ночные, сумеречные, особенно из ядовитых видов. Днем они мало подвижны, а охотятся за добычей вечером или ночью. Наши гадюки ― змеи ночные. Змеи откладывают яйца, из которых через некоторое время выходят молодые. У ужей, например, молодые выходят через три недели; длиною они 14-16 см. Но есть и такие змеи (медянки), у которых после откладывания яиц молодые выходят тотчас же. Заметим, кстати, что яйца змей не имеют известковой скорлупы, как яйца птиц. Есть выражение ― «извивается, как змея». Действительно, ни одно животное не может извиваться так, как змея. Ее подвижность и гибкость зависят от позвоночника, число позвонков которого у некоторых видов (питон) свыше 400. Спереди позвонки вогнуты, сзади выпуклы и имеют обычные суставные отростки, но кроме них еще особые отростки, которые находятся над спинно-мозговым каналом. Вот благодаря такому-то соединению позвоночник змеи очень гибок.

— Фёдор Доброхотов, «Наши змеи», 1929

Главным змееборцем «|Книги мертвых» является бог солнца Ра. Ежедневно на своем пути он встречает Апопа и его повергает. Самый бой никогда не описывается, зато подробно воспеваются победа над змеем и уничтожение его. В 39-й главе «Книги мёртвых» мы читаем: «Он (Ра) пронзил твою голову, он насквозь разрезал твое лицо, он разделил твою голову по двум сторонам дороги, она распростерта на его земле; твои кости разбиты на куски, твои члены отрублены от тебя». Еще подробнее победа описана в космогоническом тексте, обычно называемом «Книгой повержения Апопа». <...> Этот папирус давался в руки умершему, так как он защищал его самого от Апопа и других змей на его пути.

— Владимир Пропп, «Исторические корни волшебной сказки», 1946

«Отступи, о крокодил, живущий на западе, потому что змей ― Ваан в моем желудке, он предаст тебя мне. Пусть твое пламя не будет против меня. Мое лицо открыто, мое сердце на своем месте, и корона со змеей на мне день за днем. Я ― Ра, являющийся своим собственным защитником, и ничто никогда не повергает меня на землю». Что же служит защитой от змея? С одной стороны, умерший предупреждает змея, что у него в желудке есть змей Ваан (Waan). С другой стороны, у него корона со змеёй, и это служит защитой. Другими словами, змей погибает от своего собственного вида. Это представление в Египте и, по-видимому не только в Египте, было очень распространено. Вспомним, что и в Библии Моисей в ограждение израильтян от змеев, приказывает поставить медного змея (IV кн. Моисея, 21, 8). Таким образом оказывается, что змей есть защитник от змея. Изображение змеи находилось на короне фараона. «Священная змея, охраняющая солнце, стоит и на челе его земного подобия ― фараона, сожигая пламенем его врагов».

— Владимир Пропп, «Исторические корни волшебной сказки», 1946

Поверья о змеях, как примете золотых месторождений бытовали среди приисковых стариков на Урале до последнего времени. Приведу отрывки из моих записей 1951 года: «Вот про полоза я слыхал часто. От многих я слыхал, что где полоз есть, там золота много. И пуще того. Где змей много, там металл есть. Какой бы ни был металл, золото либо платина», рассказывал шестидесятилетний старатель Я. П. Игошев в поселке Черноисточинске Свердловской области. «Ну, змеи это у металла держатся. Вот Еланка была богата. Дак змей-то сколько было! По Горелой речке медяниц много было. Тоже говорили, что тут золото быть должно». (Г. Ф. Потеев, посёлок Черноисточинск). «Тоже вот где змеи водятся, тут богатство есть. Шибко в моде это было, шибко фигурировало. Этому большое значение придавали. О полозе тоже я слыхал. Он, говорят, идёт с поднятой головой. И большой он. Шибко говорили про это». (М. Г. Журавлёв , посёлок Висим). В связи с упоминанием медяниц в рассказе Г. Потеева приведём такое свидетельство П. П. Бажова: «Чаще всего олицетворением Змеёвок считались небольшие бронзовые змейки-медяницы. Широко распространенным было поверье, что эти змейки проходят через камень и на их пути остаются блёстки золота. Иногда о Змеёвках говорилось без связи с Полозом; они считались одним из атрибутов колдовской ночи, когда расцветает «папора»...:161

— Михаил Батин, «Павел Петрович Бажов, 1879-1950», 1959

Чем змея страшней автомобиля?.. Жители тропических областей ― смелые и опытные охотники, великолепно разбирающиеся в повадках животных, ― змей боятся панически и сочиняют о них такие же небылицы, как и городские жители, поднимающие крик при виде безобидного ужа. (В этом единодушно сходятся все исследователи тропиков. Даяки Калимантана и негры экваториальной Африки считают, например, смертельно ядовитым… удава. В общем, они не оригинальны. Чувство страха и отвращения не только при виде змеи, но даже при упоминании о змеях возникает у большинства обитателей любой части света. И если спросить «среднего человека», чем вызвана столь инстинктивная антипатия, он ответит: «потому что укус змеи ядовит и может убить человека». Так ли это? Вот что говорит на этот счет зоология. На земном шаре обитает около 2 500 видов змей. Ядовитые змеи составляют только 10% от этого числа. Ядовитые змеи неравномерно расселены на планете. В Австралии, например, ядовитых змей больше, чем безвредных. На острове Тринидад обитают только ядовитые. У нас в Советском Союзе из пятидесяти с небольшим видов змей опасными для человека могут считаться всего десять ― это пять видов гадюк, гюрза и эфа ― они тоже представители обширного семейства гадюковых, далее ― знаменитая кобра и два вида щитомордников ― скромных родственников американских гремучих змей. И 90% совершенно безвредных для человека змей, и 10% опасных ― чрезвычайно полезны! Крупные змеи уничтожают множество грызунов ― вредителей посевов. По словам Ф. Ф. Талызина, там, где змеи были уничтожены, грызуны размножились так, что буквально опустошают поля и сады. И, наконец, об ущербе, наносимом людям ядовитыми змеями: из многомиллиардного населения Земли от змеиных укусов умирает 30-40 тысяч человек в год. Много? Немало. Но в реках тонет и погибает под колесами автомобилей во много раз больше людей!

— Борис Медников, «Рождённые ползать», 1962

	Мексику, имеющую кактус даже в своём гербе (орёл, сидящий на опунции и держащий в когтях змею), можно считать классической страной кактусов. Здесь раньше всего начали их собирать, описывать и вывозить для европейских коллекций в таком количестве, что государству даже пришлось прибегнуть к ограничениям и запретам, чтобы предотвратить исчезновение некоторых видов.:13
	— Рудольф Шубик, «Родина всех кактусов – Америка», 1968

В отличие от лягушек, змей никак не назовешь «разговорчивыми» животными. Чаще всего они шипят, предупреждая ― не трогай меня, иначе хуже будет. Пустынная змея эфа не ртом шипит, а чешуйками: шевелит боками и трет чешуйки друг о друга, вот и получается звук, будто вода на раскаленную сковородку льется. А в Южной Америке обитают гремучие змеи. На хвосте у них роговые щитки ― погремушки, ими они и издают характерные звуки. Змеи очень чутки и всегда замечают подходящего к ним человека. Казалось бы, что в этом особенного? А удивительно то, что змеи практически глухие. Среднее ухо у них упрощено, наружное ушное отверстие и барабанная перепонка отсутствуют. Зато они всем своим телом чувствуют сотрясение земли под ногами идущего человека ― поэтому и кажется, что они его слышат. Если у вас в домашнем террариуме живет уж, не пытайтесь добиться, чтобы он реагировал на присвоенную ему кличку. Другое дело ― постукивание по террариуму, вибрацию змеи ощущают хорошо.

— Сергей Рязанцев, «В мире запахов и звуков», 1997

В сказах <Бажова> присутствуют просто «змейки», а также Голубая Змейка, змей Дайко и Великий Полоз. Образы змей генетически связаны с образами ящерок. Да и в живой природе обычный человек вряд ли отличит уральскую безногую ящерицу веретеницу <медяницу> ломкую от медянки, ужа или гадюки. <...> Змеи тоже связаны с золотом. А. Черноскутов и Ю. Шинкаренко довольно спорно замечают: «…Великий Полоз ― новобранец в вечно пополняющейся армии фольклорных героев. Ему всего-то лет 250–300. Он ― образный отголосок радужных мечтаний и сухих рациональных планов первых русских поселенцев на Урале, в том числе ― золотоискателей. Великий Полоз ― это сон промышленной цивилизации, людей, которые пришли покорять природу, а она, природа, сопротивляется, охраняет свои кладовые и рождает в головах покорителей хвостатые химеры…» Хотя, конечно, герои сказов Бажова и представители «промышленной цивилизации», но они не есть эта самая «цивилизация». Наоборот, они живут в согласии с природой, и именно природа всем раздаёт по справедливости, так что ни о каком «сне» говорить не приходится. Гигантский змей <дракон> ― не химера русских золотодобытчиков. Гигантские змеи присутствуют и в древнерусском фольклоре, и в фольклоре манси. А близлежащие челябинские озёра все сплошь «населены» гигантскими змеями, как Лох-Несс. Например, в озере Иткуль живёт «аджарха», а до Иткуля от места действия сказа ― километров 40–50. Этих змеев выдумали башкиры. Но, поверив легендам, искать этих змеев в 1870 году приезжал натуралист-зоолог Л. П. Сабанеев. Так что ничего своего русские тут не выдумали, и ничего химерического им здесь не снилось. В сказах змеи ― это эпически «усиленные» ящерки.

— Алексей Иванов, «Message: Чусовая», 2000

Змеи в зверином стиле ― ещё и символ реки (воды, дождя), которая связывает небо и подземелье. Таким образом, змеи стоят на одном уровне с человеком и, следовательно, могут превращаться в человека ― «обмениваться обличьем», как «обмениваются» друг на друга пауки и ящер, утиные и лосиные головы. Поэтому Голубая Змейка и Великий Полоз иногда принимают человеческий облик. Кроме того, уральский самоцвет, поделочный камень серпентинит в народе называют змеевиком. То есть змея ― ещё и житель каменных недр. К тому же и медь, окисляясь, становится зелёной, и малахит ― зелёный, и изумруды ― зелёные. В мифологическом сознании змея с её «каменной» окраской, любовью к горячим камням, умением прятаться в расщелины или замирать неподвижно, как каменная, больше ассоциировалась с минералогическим царством, чем с царством растений и животных. Змеи и ящерки даже в природе связаны с золотом, так как, греясь на камнях, выбирают такие, где высока примесь кварца, а кварц легче раскаляется под солнцем. Кварц же часто сопутствует месторождениям золота. В христианской мифологии змей ― символ зла, сатаны.

— Алексей Иванов, «Message: Чусовая», 2000

В. Оборин и Г. Чагин в статье о Пермском зверином стиле пишут: «Змея символизировала нижний мир и входила в состав сложных композиций». «Нижний мир» ― это подземное царство, где владычествует ящер. Геральдически организованные композиции звериного стиля делятся на три яруса. Нижний (ящер, кони, пауки) ― это подземный мир. Средний (антропоморфные фигуры) ― мир зверей и человека. Верхний (лосиные и утиные головы) ― небесный мир богов. Верхний и нижний миры связывают скрученные ленты или змеи.

— Алексей Иванов, «Message: Чусовая», 2000

Поначалу змей ловили ради их желчи, высоко ценимой врачами китайской народной медицины. Лишь позже стали использовать змеиное мясо для приготовления изысканных блюд. Поставщиком желчи для кантонских аптек был и основатель ресторана «Царь змей» У Мань, открывший это прославленное заведение в 1885 году. Нынче там ежедневно расходуется больше сотни змей. Их закупают в горных районах южных провинций, где издавна существуют артели змееловов. Выше всего ценятся древесная змея, которую в народе называют «трехполоска», а также «лопатоголовая кобра» и «золотое колечко» (разновидность медянки). Мясо их идет на кухню, кожу продают для выделки, а очень ядовитые головы непременно сжигают.

— Всеволод Овчинников, «Размышления странника», 2012

Змея в мемуарах, письмах и дневниковой прозе

«Нынешнею ночью мне снились престранные вещи, ― сказал он, ― между прочим, приснилось мне, что ты ― не ты и что вместо тебя я обнимал змею». Жена посмотрела ему пристально в глаза. «Сон твой удивителен, милый друг, но мой сон еще удивительнее: мне пригрезилось, что какой-то злой дух точно обратил меня в змею и я жалила и кусала тебя, но, побеждённая твоим терпением, я опустила голову; ты хотел раздавить её и, однако ж, не раздавил, а великодушно предоставил меня судьбе моей».

— Степан Жихарев, «Записки современника», 1808

	25 Марта. <...> После обеда начал инструментовку варьяций Моцарта. С Паней и Толей на ферму. Спустился по дорожке натолкнулся на змею. Долгая борьба с самим собой; безумное желание убить. Наконец вернулся. Попал на развалины. Чудный вид. На извощике в парк. Паня. С ней ходил и пил во́ды.:154
	— Пётр Чайковский, из дневников, (дневник №7), 1888-1889

В апреле нынешнего года я собирал материал по южным насекомым. «Собирал материал» ― жаргонное выражение; я собирал самих насекомых. Было это в окрестностях Кушки ― самого южного города Союза, на территории Бадхызского заповедника. Если верить научно-популярной литературе, этот край настолько изобилует змеями, что трудно сделать шаг, не наступив при этом на какую-нибудь из представительниц врагов рода человеческого. Мне, естественно, хотелось не упустить случая познакомиться с ними поближе, но, к сожалению или к счастью ― не знаю, я сделал не один десяток шагов, а змеи ― вопреки литературе ― не очень-то норовили подкладывать мне под ноги свои хвосты. Низкие холмы, овраги и впадины Бадхыза ― так называется район тех наших работ ― были изрыты бесчисленными норами мелких грызунов-песчанок. Почва напоминала сыр с множеством дырок. Я наловил в то утро превеликое множество насекомых, лишь потом нам встретилась одна-единственная змея. Зато это была гюрза!.. Почему мы встречали мало змей, было впрочем понятно. Гюрзы ― ночные животные. Днем они отсиживаются в норах или же греются на солнышке у входа, уползая внутрь при малейшей тревоге.

— Борис Медников, «Рождённые ползать», 1962

...гюрза мгновенно собралась в пружину и прыгнула снова! Мне это очень не понравилось, и я благоразумно решил обойти змею по верхней тропе, куда ей было прыгать ― уж и не знаю, как лучше сказать ― не с руки, не с ноги или не с хвоста? Но разгневанная гюрза продолжала меня преследовать. Я перепрыгнул через камни ― не будет же она скакать через них ― и наткнулся на сыпучку (сыпучка ― что-то вроде реки, только из камней. Стоит шагнуть в неё, как «река» мгновенно оживает и, производя леденящий душу гул, начинает медленно ползти вниз по скале, перемалывая в своих каменных жерновах всё, что туда попадает). На этой сыпучке я увидел ещё несколько змей. Приподняв головы, они явно начали проявлять интерес к происходящему. У меня появилось желание оказаться в воздухе, так как на земле я больше не чувствовал себя в безопасности. А поскольку неподалёку я увидел боярышник, мне захотелось поскорее забраться на него, чтобы прийти в себя и оценить обстановку. На свой посох я уже не очень надеялся. Но когда подошёл ближе, то ― почти в ужасе ― увидел ещё несколько змей, болтавшихся на ветках! И тут я самым постыдным образом драпанул назад, к реке. Змеи мерещились в каждой ветке и за каждым камнем. <...> Так, на собственном опыте, я познакомился с повадками гюрзы. Гюрза не просто змея, а настоящий летающий шприц с ядом. Она не будет пыжиться, шипеть или танцевать на хвосте перед нарушителем спокойствия. По своему опыту могу сказать, что гюрза ещё и самая бесстрашная змея.

— Сергей Бакатов, «Тихая жизнь в террариуме», 2008

Ужей от гадюк я легко отличал, остальные мне были почти неизвестны. Но всё равно я охотился на них азартно, меня увлекала конечная цель поединка. Заметив среди травы и кустарников скользящую, извивающуюся ленту змеи, я настораживался и, не подходя близко, палкой подталкивал ее в хвост. Змея, мгновенно свернувшись в клубок, выставляла голову и угрожающе шипела, пугая раздвоенным языком. Я знал, что язык не ядовит, ― бояться надо укуса верхней челюсти, где имеются зубы с бороздками для вытекающего яда. Развилкой на конце палки я захватывал голову змеи и мгновенно прижимал к земле. Как бы она ни извивалась, опасности больше не представляла. Двумя пальцами я брал ее за голову сзади, чтобы она не могла достать меня ртом, резко поднимал на высоту вытянутой руки и встряхивал, после чего она переставала дергаться и повисала плетью. В таком виде я тащил ее домой: мне доставляло удовольствие пугать маму и сестренку с братишкой. Мама ругала за опасную забаву, боялась, что змея вдруг вывернется и укусит меня. Просила не убивать невинную жертву ― плохая примета. В приметы я не верил, но самому было жалко лишать жизни такую красоту. Я любовался переливами разных оттенков на гладкой чешуе, украшенной узорами и полосами, ― особенно красив был зелено-желтый амурский полоз. Уходя подальше от территории лагеря, я отпускал свои трофеи с напутствием больше не попадаться. Был случай, когда одну змею не удалось уберечь. Была это обыкновенная гадюка, толще обычной и очень тяжелая. Нести ее пришлось, придерживая палкой. Перед нашим домом два японца пилили и кололи дрова на зиму. Увидев у меня в руках змею, они оба пришли в чрезвычайное возбуждение. Что-то залопотали на своем языке, потом один из них обратился ко мне с умоляющей просьбой: «О! Тай, тай!» С такой же просьбой подключился второй. Вместо буквы «д» они произносили «т». Поколебавшись, я отдал гадюку им, предупредив, что змея ядовитая. Они отрубили гадюке голову, ножом сделали надрез в шейной части и потянули кожу с тела так ловко, как это делают, снимая с ноги чулок. От змеи остался скелет с бесчисленным количеством позвонков. Японцы быстренько развели костерок и поджарили над ним гадюку. Разделили на четыре части. Две завернули в платочки и спрятали в кармане висящего рядом кителя, а свой кусочек каждый обсосал с величайшим наслаждением на лице. Остатки косточек покидали в костер и, широко улыбаясь, снова благодарно поклонились мне. Я спросил профессора Абэ: «Разве японцы едят змей?» И рассказал о недавнем случае.

— Рим Ахмедов, «Промельки», 2011

В 50-х годах меня тут же потчевали блюдом «Битва тигра с драконом», где змеиное мясо готовится вместе с кошачьим. На сей раз нам его не подали (может быть, учитывая вкусы и предубеждения иностранных туристов, которых теперь в Кантоне куда больше, чем прежде). Зато предложили отведать змеиного мяса в блюде с не менее поэтическим названием «Дракон играет с фениксом». Драконом тут была медянка, а роль мифической птицы была предоставлена курице. Целебные свойства ядовитых змей известны в Китае около трех тысячелетий. Об этом свидетельствуют древние книги. <...> Кульминация обеда наступила, когда к столику подошел повар с клеткой, где ползали три змеи. Мне пояснили, что китайская медицина считает змеиную желчь эликсиром молодости и здоровья. Ее целебные свойства научились сохранять впрок в алкогольных настойках. Но самое лучшее ― отведать желчь, только что извлеченную из живой змеи. Повар уселся на корточки, вытащил из клетки кобру. Правой ногой прижал к полу ее голову, а левой хвост. Змея натянулась между его расставленными коленями. Сверкнув ножом, он сделал надрез, запустил в змеиное тело палец и извлёк наружу нечто похожее на маслину. Это был желчный пузырь кобры. Операция была ловко повторена с двумя другими змеями. Три виноградинки прокололи иглой и выдавили темную жидкость в рисовое вино. Причем оно из золотистого тут же стало изумрудным. Опьянение от этого напитка было своеобразным и очень приятным. Я испытал прилив вдохновения, словно Остап Бендер в Васюках. Мне пояснили: змеиная желчь повышает способность к импровизации. Поэтому известные рок-группы с Филиппин специально посещают ресторан «Царь змей» перед записью очередного диска.

— Всеволод Овчинников, «Размышления странника», 2012

Змея в беллетристике и художественной прозе

Тщательно притворив дверь, он приподнял крышку блюда и увидел, что на блюде лежит белая змея. Едва взглянул он на неё, как уж не мог воздержаться, чтобы её не отведать; отрезал кусочек и сунул в рот. И чуть только коснулся он этого кушанья языком, как услышал за окном какое-то странное насвистыванье многих тоненьких голосков. Он подошёл к окну и стал прислушиваться, и тут узнал, что это воробьи, которые между собой разговаривали и друг дружке рассказывали обо всём, что они в поле и в лесу видели. Отведав мяса белой змеи, слуга получил способность понимать язык животных.

— Братья Гримм, «Белая змея», 1812

И вот однажды случилось, что он, возвращаясь с далёкой прогулки, проходил мимо того замечательного бузинного куста, под которым он, как бы под действием неких чар, видел так много чудесного: он почувствовал удивительное влечение к зелёному родному местечку на траве; но едва он на него сел, как всё, что он тогда созерцал в небесном восторге и что как бы чуждою силою было вытеснено из его души, снова представилось ему в живейших красках, будто он это вторично видел. Даже ещё яснее, чем тогда, стало для него, что прелестные синие глазки принадлежат золотисто-зеленой змейке, извивавшейся в середине бузинного дерева, и что в изгибах её стройного тела должны были сверкать все те чудные хрустальные звуки, которые наполняли его блаженством и восторгом. И так же, как тогда, в день вознесения, обнял он бузинное дерево и стал кричать внутрь его ветвей: «Ах! ещё раз только мелькни, и взвейся, и закачайся на ветвях, дорогая зелёная змейка, чтобы я мог увидеть тебя... Ещё раз только взгляни на меня своими прелестными глазками!.. Ах! я люблю тебя и погибну от печали и скорби, если ты не вернешься!» Но всё было тихо и глухо, и, как тогда, совершенно невнятно шумела бузина своими ветвями и листами. Однако студенту Ансельму казалось, что он теперь знает, что шевелится и движется внутри его, что так разрывает его грудь болью и бесконечным томлением. «Это то, - сказал он самому себе, - что я тебя всецело, всей душой, до смерти люблю, чудная золотая змейка; что я не могу без тебя жить и погибну в безнадёжном страдании, если я не увижу тебя снова и не буду обладать тобою как возлюбленною моего сердца... Но я знаю, ты будешь моя, - и тогда исполнится всё, что обещали мне дивные сны из другого, высшего мира». Итак, студент Ансельм каждый вечер, когда солнце рассыпало по верхушкам деревьев свои золотые искры, ходил под бузину и взывал из глубины души самым жалостным голосом к ветвям и листьям и звал дорогую возлюбленную, золотисто-зелёную змейку.

— Эрнст Теодор Амадей Гофман, «Золотой горшок», вигилия четвёртая, 1814

― Господи Иисусе Христе, сыне Божий! помилуй нас! ― сказал Цимисхий, крестясь. Хладнокровно вложил он кинжал свой в ножны и приложил руку к трупу Афанаса. ― Умер ― кончено! «Злодей, чудовище, змея, которую согрел я в пазухе моей», ― стенал Порфирий. Цимисхий сложил руки на груди и стоял в задумчивости. «Тебя не хотел я убить, ― сказал он Порфирию. ― Бедный старик! тебя погубила судьба твоя; ты не был подобен этому хитрому чудовищу, который готовил трон себе, готовил смерть мне, тебе, погибель всем «синим», заклятый ненавистник добра и чести!»

— Николай Полевой, «Иоанн Цимисхий», 1841

― А ты, ― продолжал, не слушая его, Обломов, ― ты бы постыдился выговорить-то! Вот какую змею отогрел на груди! ― Змея! ― произнес Захар, всплеснув руками, и так приударил плачем, как будто десятка два жуков влетели и зажужжали в комнате. ― Когда же я змею поминал? ― говорил он среди рыданий. ― Да я и во сне-то не вижу ее, поганую! Оба они перестали понимать друг друга, а наконец каждый и себя. ― Да как это язык поворотился у тебя? ― продолжал Илья Ильич. ― А я еще в плане моем определил ему особый дом, огород, отсыпной хлеб, назначил жалованье! Ты у меня и управляющий, и мажордом, и поверенный по делам!

— Иван Гончаров, «Обломов», 1859

Она засмеялась, но смех её внезапно оборвался — и она осталась неподвижной, как будто её собственные слова её самоё поразили, а в глазах её, в обычное время столь весёлых и смелых, мелькнуло что-то похожее на робость, похожее даже на грусть. «Змея! ах, она змея! — думал между тем Санин, — но какая красивая змея!» — Дайте мне мою лорнетку, — проговорила вдруг Марья Николаевна. — Мне хочется посмотреть: неужели эта jеune premiere в самом деле так дурна собою? Право, можно подумать, что её определило правительство с нравственной целью, чтобы молодые люди не слишком увлекались. Санин подал ей лорнетку, а она, принимая её от него, быстро, но чуть слышно, охватила обеими руками его руку. — Не извольте серьёзничать, — шепнула она с улыбкой. — Знаете что: на меня цепей наложить нельзя, но ведь и я не накладываю цепей. Я люблю свободу и не признаю обязанностей — не для себя одной. А теперь посторонитесь немножко и давайте послушаемте пьесу.

— Иван Тургенев, «Вешние воды», 1872

	Как сильно пахнет полынь на межах! Я глядел на синюю громаду… и смутно было на душе. Ну скорей же, скорей! — думалось мне, — сверкни, золотая змейка, дрогни, гром! двинься, покатись, пролейся, злая туча, прекрати тоскливое томленье! Но туча не двигалась. Она по-прежнему давила безмолвную землю… и только словно пухла да темнела.
	— Иван Тургенев, «Голуби», 1879

Ложь — так произносилось это слово. Опять оно, шипя, выползало из всех углов и обвива­лось вокруг моей души, но оно перестало быть маленькой змейкой, а развернулось большой, блестящей и свирепой змеей. И жалила и душила она меня своими железными кольцами, и когда я начинал кричать от боли, из моего открытого рта выходил тот же отвратительный, свистящий змеиный звук, точно вся грудь моя кишела гадами: — Ложь! И я ходил и думал, и перед моими глазами серый, ров­ный асфальт пола превращался в сереющую прозрачную бездну.

— Леонид Андреев, «Ложь», 14 февраля 1900

Но таких кактусов, как здесь, я никогда не видел. Одни были с круглыми, шаровидными листьями, такими крепкими, что, казалось, тронь один, и все дрогнут. На них сидели громадные бородавки с волосиками. Другие крутили свои отростки вниз, и они, как толстые змеи, сплетались и свивались на песке. <...> Между тем пришли сумерки. Те, ещё не тёмные и уже светлые, сумерки, равно далёкие дню и ночи, когда нигде нет никакого цвета. Небо скрылось. Вместо него был просто воздух. Кактусы, цистерна, ограда были видны ясно, а между тем тяжкие змеи казались легче, и всё в этом нецветном, мёртвом воздухе было возможнее, потому что до первой звезды ещё так же далеко, как уже от солнца.

— Зинаида Гиппиус, «Кабан», 1902

Едкий, смертный запах нестерпимо жег грудь… Вон еще кобра… И еще… Сейчас и они подымутся на хвосты. Смерть? Вздор! Чего они?.. Ведь я же их знаю… Каждый позвонок! И шейные ребра, и бороздчатые ядовитые зубы, и слезные ямочки… Что я отвечал на экзамене зоологии у проф. Шимкевича? ― Elephis Dionae, Lycodon strialus, Trigonocephalus halus, ― … вон ту, что ползет, ― красноватую, с темными пятнами. Смирные они были тогда ― в банке со спиртом. А эти! Разве есть разница? Кобры раскачивались на хвостах. Не чувствуя прежней тяжести, я вышел из-за уступа, под которым прижался. Солнце уже высоко стояло над скалами. На одной из них, близко, на револьверный выстрел, свивалось, лениво сволакиваясь вниз, огромное змеиное тело. Плоская, чешуей, как шлемом, окованная голова. Глаза тянут. Забыв о кобрах, о шелесте, о бегущих под ноги, с откосов, серых вертлявых змейках, я смотрел: глаз в глаз. Тело подтянулось и неожиданно легко, отвесом, взбросилось вверх и стало в воздухе над скалой, прямое, тяжёлое, напряженное. Как таран.

— Сергей Мстиславский, «Крыша мира», 1905

Утреннее ликование было в полном разгаре, когда ядовитая чёрная змея, сама не зная, зачем, так, в припадке минутной злобы, ужалила большого старого павиана, давно покинувшего свою стаю и скитавшегося в лесах одиноким свирепым бродягой. Бешено залаяв, он схватил тяжёлый камень и погнался за оскорбительницей, но скоро остановился, решив лучше искать целебной травы, среди всех зверей известной только собакам и их дальним родственникам, павианам.

— Николай Гумилёв, «Лесной дьявол», 1900-е

Внезапно воцарилась необычайная тишина. Черные дрозды перестали по-зимнему стрекотать в кустах остролистника. Стало так тихо, что слышно было, как сухой лист упал с дерева на землю. Наступала ночь. Последний багровый луч заходящего солнца сверкнул в морозном небе, и блеск его озарил все кругом. В этом свете зоркие глаза Кристофера заметили, как что-то белое мелькнуло под сенью бука, где они сидели. Как тигр прыгнул он туда и в тот же миг возвратился, таща какого-то человека. — Гляди, — сказал он, поворачивая голову своего пленника так, чтобы на нее падал свет. — Гляди, я поймал-таки змею. А, жена, ты ничего не видела, но я его высмотрел, и наконец-то, наконец он у меня в руках! — Аббат! — изумленно прошептала Сайсели.

— Генри Райдер Хаггард, «Хозяйка Блосхольма» (глава 18. Из тьмы к свету), 1909

Братья Полежаевы, Оля и Ермолов задумчивыми глазами следили за чудесным бегом его. Они сидели на полугоре, на каменном крыльце богатого дома, на острове-игрушке с рощами цветущих миндалей и персиков, среди апельсиновых садов и мраморных вилл. Над ними недвижно нависли листья белой акации и кисти душистых цветов пряным ароматом поили воздух. Две лохматые драцены росли у крыльца, а вдоль выложенной камнем лестницы причудливые агавы разбросали во все стороны мясистые зубчатые листья и чудилось, что они живые, цепкие и страшные, как змеи.

— Пётр Краснов, «От Двуглавого Орла к красному знамени», 1922

	— А видите ли, я с ног до головы набит различными идеями? я, так сказать, ящик Пандоры, с тою лишь разницей, что содержимое ящика Пандоры было — змеи, а я — вместилище идей. — Чего же вы хотите? — Поделиться с вами. Вдвоём мы сможем завоевать весь мир. — Это идея, — усмехнулся я.
	— Аркадий Аверченко, «Человек, у которого были идеи», 1912

― «Отчего беспокойна она?» ― я спросил присмиревшее «Мужество» ― «Да потому, что она еще ― дикая: он, говорят, лишь сегодня поймал ее где-то в песках»… ― «Значит змеи не все подчиняются власти его?» ― «Все, но чары еще не вполне овладели змеею». ― «Когда ж приручит он ее?» ― «Через несколько дней»… И ― запрыгали друг перед другом: летающий дервиш с летающей черной веревкой под тусклою туникой: прядали пряди с верхушки макушки, как змеи, над белой камеей лица, наклоненного к гадкой змее; теперь приседало под змеями черных волос тело гадкой змеи, все немея, не смея кусаться; как каменным шаром о стены кидался «там-там»; и как каменным шаром кидалось ударами сердце мое; захватило дыханье, когда мой сапог, описавши большую восьмерку на желтеньких шашечках, быстро лизнул гадкий кончик хвоста змеи; вдруг она бешенно бросилась, быстро вздыбившись в пространстве большим вопросительным знаком на белый бурнус, незаметно присевший к помосту, но дервиш ее оборвал, наступив голой пяткой на хвостик; и лентою взвившийся злой вопросительный знак, оборвавшись, расплюснулся черною палкой в циновке. Но упрятана кобра. Теперь из мешка высыпает он желтую кучу малюсеньких змеек, берет их руками; и их рассыпает; и весь осыпается ими; он ― точно в длиннейших червях, записавших на белом бурнусе свои крючковатые знаки; и дуги и петли: «алеф», «бэт» и «шин» быстро пишутся малыми тельцами змеек; «алеф» прописался уже к подбородку, всползая с колена; и силится «шин» заползти ему за ворот; пишется мудро змеиная письменность тайными знаками змеек; одну растянул на лице; и ― свисает теперь с его носа, как дряблый нарост индюка, желтоватенький хвостик; и пальцами силится дервиш у глаз разомкнуть головенку змеи; пораскрыл ― и как будто себя оцарапал колючкою зубика; после продев острие заблестевшего жезлика меж челюстями повиснувшей змейки, тихонько подносит ее к нашим лицам; и ― видны: два зубика.

— Андрей Белый, «Африканский дневник», 1922

— Смотрите, ящерица! Толчок Кольбера едва не опрокинул её. Она закачалась и с трудом устояла на ногах. Кольбер, махая руками, топтал что-то в траве, затем присел на корточки и осторожно поднял за середину туловища маленькую змею, повисшую двумя концами: головой и хвостом. — Видали вы это? — возбуждённо заговорил он, смотря в гневное лицо Джой. — Простите, если я вас сильно толкнул. Бронзовая змея! Одна из самых опасных! Женщины почти всегда принимают змей за ящериц. Укушенный бронзовой змеёй умирает в течение трёх минут. Джой подошла ближе. — Она мертва? — Мертва, — ответил Кольбер, сбрасывая змею и снова поднимая её. По мнению Джой, было храбро брать мёртвую змею в руки, и она не захотела дать в этом перевес Кольберу. Взяв у него змею, она обвила ею свою левую руку, отчего получилось подобие браслета. Змейка, смятая в нескольких местах каблуком Кольбера, отливала по смуглой коже Джой цветом старого золота. — Бросьте, бросьте! — вдруг закричал Кольбер. Он не успел сказать, что по безжизненному телу прошла едва заметная спазма. Змея ожила на мгновение, только затем, чтобы, почувствовав враждебное тепло человеческой руки, открыть рот и ущемить руку Джой. Это усилие совершенно умертвило её. Кольбер схватил змею у головы и так сдавил, что она порвалась, потом сбросил с руки Джой остаток туловища и увидел две капли крови, смысл которых был ему понятен, как крик. — Не теряться! — сказал ей. — Помните, что смерть — здесь!

— Александр Грин, «Змея», 1926

	― Я вижу, вы не понимаете меня. Гонениям подвергается коммунист, ужаленный змеёй ревности. И жалостливый коммунист тоже подвергается гонениям. Лютик жалости, ящерица тщеславия, змея ревности ― эта флора и фауна должна быть изгнана из жизни нового человека.
	— Юрий Олеша, «Зависть», 1927

	Тогда лягушки опять все враз ― бултыхнулись в воду… Зелёная ряска на поверхности пруда заколебалась, и появилась большая, страшная змеиная голова. Она поплыла к листу, где сидел Буратино. <...> Снова заколебалась зелёная ряска, появилась черепаха, держа во рту маленький золотой ключик. Она положила его на лист у ног Буратино.
	— Алексей Толстой, «Золотой ключик, или Приключения Буратино», 1936

Днем в песках было сравнительно безопасно. Человек издали замечал змею, которая обычно сидела в норе, высунув голову, а змея в свою очередь замечала человека и особым, сухим шуршанием предупреждала о своем присутствии. И оба благополучно избегали встречи. Ночью же заметить змею было трудно, а с наступлением жары ночью работали больше, чем днем. Первые две недели экскаваторщики жили в неутихающем страхе. По вечерам только и разговоров было что о змеях: один убил змею возле самой будки, другой раздавил гусеницей, третий поднял ковшом. Беки Эсенов рассказывал множество историй о зловредности и коварстве змей. Один человек из колхоза, где жил Беки, спустился в колодец, чтобы подремонтировать стенки, и, когда уже вылезал на волю, гюрза ужалила его в шею. Он дико закричал, его вытащили, и через минуту он почернел и испустил дух. Другой человек, из соседнего колхоза, убил ядовитую змею эфу, которая мирно спала на камне и никому не угрожала. В ту же ночь другая эфа приползла к этому человеку в кибитку и перекусала всю его семью ― жену и четверых детей, а его самого не тронула. Вся семья этого человека умерла. Эфа нарочно оставила его в живых ― это была ее месть! ― чтобы он сошел с ума от горя. Еще один человек, из поселка Учаджи, убил змею, но забыл выполнить обычай: зарыть отрубленную голову в песок. В ту же ночь другая змея… Нагаев относился к этим рассказам презрительно и враждебно: ― Бросьте вы трепаться! Ну, может, и ужалила кого раз, а звону на десять лет.

— Юрий Трифонов, «Утоление жажды», 1962

	Ну и путаница же была в голове у этого славного принца! Дэлихьяр, например, верил, что если длинную лиану перетащить через три реки, то она превращается в змею. Он верил также, что во вредных людях зреет змеиный яд, и подозревал, что к таким надо отнести и Гелика Пафнулина, который теперь старался обходить палатку номер четыре подальше.
	— Лев Кассиль, «Будьте готовы, Ваше высочество!», 1964

Майя и дети впервые отправились в Судак без него. Июльской ночью после грозы ему приснился сон: внесли длинную серую змею, бросили на пол, сказали, что она смертельно ядовита… Одним взмахом тесака он отсек змее голову, долго смотрел на обезглавленное вялое тело и вдруг раскаялся до слез, поднял змею, принялся судорожно зализывать обрубок, потом ужаснулся: на язык мог попасть яд, бросился к умывальнику, долго полоскал рот, затем шел куда-то по Ворошиловскому посаду, и волосатая кожа слезала клочьями с языка… Проснувшись, он не пытался разгадать этот замысловатый сон, но легко убедил себя, что предвещает он что-то значительное и хорошее в самом ближайшем будущем…

— Андрей Дмитриев, «Поворот реки», 1995

У них в бригаде есть Матрена Баклушина. На ходу спит, а бить баклуши ― первая! Огородами, вплавь через ледяную реку ― а с работы убежит, и никто не заметит когда… Или Клеопатра Евлампиевна, бывшая доярка. С Горного Алтая приехала. Как лето, обязательно змея ужалит. В Черемшанке сроду никаких змей не было, и что же (он сам свидетель), приехала Клеопатра, и в то же лето у нее под крыльцом змеи завелись. ― А все потому, что Клеопатра, ― философски подытожил бригадир.

— Виктор Слипенчук, «Зинзивер», 1996

Змея в стихах

Ты пройдешь ещё немного Похъёлы там двор увидишь: Частокол в нем из железа, А вокруг из стали стены, От земли идут до неба И к земле идут от неба, И стоят, как колья, копья Змеи в них переплелися, Вместо прутьев там гадюки, Ящерицы вместо связок И играют там хвостами Да шипят все головами, Дол шипеньем оглашают, Головы приподымают. На земле простерлись змеи, Растянулися гадюки, Вверх подняв язык шипящий, А хвосты внизу качают. <...> Пусть так дети умирают, Но не это смерть героя. Колдовством огонь уйму я, Утомить сумею пламя, Змей сгоню я чародейством, Отгоню гадюк оттуда. Пропахал же поле прежде, Что всё змеями кишело, И с гадюками поляну; Змей я голыми руками, Змей держал я просто пальцем, Пальцем я держал гадюку; Змей десятки убивал я И гадюк до сотни черных; Кровь змеиная осталась, Жир гадюки здесь на пальцах, Пропаду не так-то скоро, Никогда не попадусь я, Как кусочек, в зев змеиный, В пасть гадюки разъяренной. Сам давить дрянных я буду, Растопчу я этих скверных, Загоню я змей, колдуя, Прогоню гадюк с дороги; Двор тот Похъёлы пройду я И войду в избу свободно...

— Калевала, Руна двадцать шестая

	Как раз заснёт змея-печаль, Всё будет трын-трава… Отрёт слезу свою бедняк, Пойдёт плясать вдова.
	— Джон Ячменное Зерно (английская народная песня)

	Змея с Клеветником в торжественном ходу Друг другу первенства оставить не хотели И зашумели, Кому из них итти приличней наперед? А в аде первенство, известно, тот берет, ‎Кто ближнему наделал больше бед. ‎Так в споре сем и жарком и не малом Перед Змеею Клеветник ‎Свой выставлял язык, А перед ним Змея своим хвалилась жалом; Шипела, что нельзя обиды ей снести, ‎И силилась его переползти.
	— Иван Крылов, «Клеветник и змея», 1814

	Пастух под тенью спал, надеялся на псов, Приметя то, змея из-под кустов Ползёт к нему, вон высунувши жало; И Пастуха на свете бы не стало: Но сжаляся над ним, Комар, что было сил, Сонливца укусил. Проснувшися, Пастух змею убил; Но прежде Комара спросонья так хватил, Что бедного его как не бывало.
	— Иван Крылов, «Комар и Пастух», 1814

	Князь тихо на череп коня наступил И молвил: «Спи, друг одинокой! Твой старый хозяин тебя пережил: На тризне, уже недалекой, Не ты под секирой ковыль обагришь И жаркою кровью мой прах напоишь! Так вот где таилась погибель моя! Мне смертию кость угрожала!» Из мертвой главы гробовая змия, Шипя, между тем выползала; Как черная лента, вкруг ног обвилась, И вскрикнул внезапно ужаленный князь.
	— Александр Пушкин, «Песнь о вещем Олеге», 1822

	‎Змея Юпитера просила. ‎Чтоб голос дать ей соловья. «А то уж», говорит: «мне жизнь моя постыла. Куда ни покажуся я, То все меня дичатся, Кто послабей; А кто меня сильней, Дай бог от тех живой убраться. Нет, жизни этакой я боле не снесу; А если б соловьем запела я в лесу, То, возбудя бы удивленье, Снискала бы любовь и, может быть, почтенье.
	— Иван Крылов, «Змея», 1830

	И вы мне до́роги, мучительные сны Жестокой матери, безжалостной Природы, Кривые кактусы, побеги белены, И змей и ящериц отверженные роды.
	— Константин Бальмонт, сонет «Уроды», 1899

	Дохну ль в зазывную свирель, Где полонен мой чарый хмель, Как ты, моя змея, Затворница моих ночей, Во мгле затеплив двух очей, Двух зрящих острия, Виясь, ползешь ко мне на грудь ― Из уст в уста передохнуть Свой яд бесовств и порчь: Четою скользких медяниц Сплелись мы в купине зарниц, Склубились в кольцах корч.
	— Вячеслав Ива́нов, «Змея», 1906

	Я здесь расту один, как пыльная агава, На голых берегах, среди сожжённых гор. Здесь моря вещего глаголящий простор И одиночества змеиная отрава.
	— Максимилиан Волошин, «Вячеславу Иванову», 1907

	И где всего сильней шумели Порыв и стоны бытия, Там находили, в колыбели, В пелёнках, остриё копья. И это было как святыня, И знали, вот, была Богиня, Была здесь Женщина-Змея.
	— Константин Бальмонт, «Женщина-Змея», 1908

	И солнц серебряных под ледником печали Сполохи долгие в покинутых водах Где страшных змей клопы до рёбер оглодали Меж сросшихся дерев в томительных ночах.
	— Сергей Бобров (Артюр Рембо), «Пьяное судно», 1910

О, призрак прелести во тьме! Царица, равная чуме! Ты жила лишенной чести, Ныне ты ― богиня мести. О, ты, тяжёлая змея Над хрупким образом ея, ― Отмщенья страшная печать И ножен мести рукоять. Змей сноп, глава окровавленная, Бездна ― месть её зеленая. Под удары мерной гребли Погибает люд живой, И ужей вздыбились стебли Над висячею главой. <...> Она прической змей колышет, Она возмездья ядом дышит. И тот, кто слушал, слово слышит: «Я жреца мечом разрублена, Тайна жизни им погублена, Тайной гибели я вею У созвездья Водолея».

— Велимир Хлебников, «Точно кровь главы порожней...» (из цикла «Гибель Атлантиды»), 1912

	Шуршанье мхов. А ночь темна в июле, А враг везде ― и страшен он козюле В ночном бору, где смолк обычный шум: Она сосредоточила весь ум, Всю силу зла в своем горящем взгляде, И даже их, ежей, идущих сзади, Пугает яд, когда она в пути Помедлит, чтоб преграду обойти, Головку приподымет, водит жалом Над мухомором, сморщенным и алым, Глядит на пни, торчащие из ям, И светит полусонным муравьям.
	— Иван Бунин, «Ночная змея», 28 июля 1912

	Художник с гибким телом леопарда, А в мудрости ― лукавая змея. Во всех его созданьях есть струя ― Дух белладонны, ладана и нарда.
	— Константин Бальмонт, «Леонардо да Винчи», 1917

	Лиловая змея с зелеными глазами, Я все еще к твоим извивам не привык. Мне страшен твой, с лукавыми речами, Раздвоенный язык.
	— Фёдор Сологуб, «Клевета», 1921

	Упадёт с ноги сандалия, Скажет змею: ― Не ужаль! ― Из цианистого калия Сладкий сделает миндаль.
	— Фёдор Сологуб, «Бога милого, крылатого...», 1921

	Скажешь ― хлебами румяными спустятся тучи. Скажешь ― порохом брызнешь, мачеха склизкой гадюкой забьётся, сёстры выскользнут змеями, орлом-коршуном отчим взлетит.
	— Семён Кирсанов, «Золушка», 1934

	Не качай опереньем, тис, Белый дым костра, опустись! Не шурши, не свисти, змея, Чтобы слышалась песнь моя!
	— Илья Сельвинский, «Военная песня Бабека», 1940

	У моих друзей пируя, Ел змеиную икру я, Пил настойку из клопов И вино из бураков.
	— «Устами Буниных (том III)», запись от 30 марта 1942 года

	Окоп как змея Ползёт По склону холма В нём Копошатся Обезумевшие люди В серых шинелях Микробы Под микроскопом Люди без лиц...
	— Игорь Холин, «Окоп как змея...», 1970-е

	И о самоубийстве мысль вползла в меня из дырок телефонной трубки, как та змея из черепа коня, в своих зубах скрывая смерть Олега. Я ненавижу эту мысль в себе. Она являлась в юности кокеткой, приятно ублажая самолюбье: «Самоубийство не убьёт ― прославит. Заставь себя признать самоубийством, ― тогда тебя оценят все они».
	— Евгений Евтушенко, «Голубь в Сантьяго», 1978

	Шла моя мама после работы, сои поела, возникла рвота. Остановилась, опростилась и в голубую даль пустилась через окопы, рытые ею. ― Страшно ей стало: может быть, змеи, может быть, люди да людоеды. ― Как нелегко дожить до Победы!
	— Александр Миронов, «Рытьё окопов», 1990-е

Пословицы и поговорки

	Змею обойдешь, а от клеветы не уйдешь.
	— Русская пословица

	Змея хоть умирает, а зелье всё хватает...
	— Русская пословица

	Чур мою сказку не перебивать; а кто ее перебьет, тот трех дней не проживет (тому змея в горло заползет).
	— Русская пословица

	Змея кусает не для сытости, а ради лихости.
	— Русская пословица

	Глядит, как змея из-за пазухи. Ястребом смотрит.
	— Русская пословица

	Сера, что свинья, а зла, что змея.
	— Русская пословица

	Льстец под словами — змей под цветами.
	— Русская пословица

	Иудино лобзание. В ногах ползает, а за пятку хватает (змея).
	— Русская пословица

	Вьется и ужом и жабою. Змеей извивается (хитрит, пролаз).
	— Русская пословица

	Прост, как свинья, а лукав, как змея.
	— Русская пословица

См. также

• Гадюка
• Змея сомнения
• Змея тщеславия
• Рыбы‎
• Черви
• Млекопитающие
• Птицы
• «Глаза змеи»
• «Сердце Змеи»
• «Алёша Попович и Тугарин Змей»
• «Добрыня Никитич и Змей Горыныч»