Иван Андреевич Крылов

Иван Андреевич Крыло́в (1769—1844) — русский поэт, баснописец, переводчик, писатель.

Иван Андреевич Крылов

Статья в Википедии

Произведения в Викитеке

Медиафайлы на Викискладе

Цитаты

	«Ты ль это, Буало?.. Какой смешной наряд! Тебя узнать нельзя: совсем переменился!» — Молчи! Нарочно я Графовым нарядился; Сбираюсь в маскерад. — Хвостов перевёл её как «Наука о стихотворстве» (1808)
	— эпиграмма на перевод Д. И. Хвостовым поэмы «L'аrт рoетiquе»

	А вы друзья как не садитесь, Все в музыканты не годитесь.
	— Басня «Квартет», 1811

	А ларчик просто открывался.
	— Басня «Ларчик», 1808

	Ай, Моська! знать, она сильна, Что лает на слона!
	— Басня «Слон и Моська», 1808

«Почта духов»

=== [[Басни (Крыловочка)

Стихи

	Ест Федька с водкой редьку, Ест водка с редькой Федьку.
	— «Ест Федька с водкой редьку», 1823

	Какие мы ни видим перемены В художествах, в науках, в ремеслах, Всему виной корысть, любовь иль страх, А не запачканны, бесстрастны Диогены.
	— «Послание о пользе страстей», 1808

	Напрасно человек В науках тратит век: Сколь в них премудрости сыскати ни желает, Родится глупым он и глупым умирает. — полностью
	— эпиграмма

	Обласканный не по заслугам, И вам и вашим всем подругам Крылов из кельи шлёт поклон, Где, мухою укушен он...
	— «В. П. Ушаковой», 1823

Ты грустна, мой друг, Анюта; Взор твой томен, вид уныл, Белый свет тебе постыл, Веком кажется минута. Грудь твоя, как легка тень При рассвете, исчезает, Иль, как в знойный летний день Белый воск от жару, тает. Ты скучаешь,— и с тобой Пошутить никто не смеет: Чуть зефир косынку взвеет, Иль стан легкий, стройный твой Он украдкой поцелует, От него ты прочь бежишь. Без улыбки уж глядишь, Как любезную милует Резвый, громкий соловей; Не по мысли всё твоей; Всё иль скучно, иль досадно, Всё не так, и всё не ладно. <…> Так уборы, пышность, мода, Слабы все перед тобой: Быв прекрасна, как природа, Ты мила сама собой.

— «Утешение Анюте», 1793

Цитаты о Крылове

	...Во всех отношениях самый народный наш поэт (le plus national et le plus populaire). — «Опровержение на критики»
	— Александр Пушкин

Выбравши себе самую незаметную и узкую тропу, шел он по ней почти без шуму, пока не перерос других, как крепкий дуб перерастает всю рощу, вначале его скрывавшую. Этот поэт — Крылов. Выбрал он себе форму басни, всеми пренебреженную как вещь старую, негодную для употребленья и почти детскую игрушку, — и в сей басне умел сделаться народным поэтом. Эта наша крепкая русская голова, тот самый ум, который сродни уму наших пословиц, тот самый ум, которым крепок русский человек, ум выводов... ...Его басни отнюдь не для детей. Тот ошибется грубо, кто назовет его баснописцем в таком смысле, в каком были баснописцы Лафонтен, Дмитриев, Хемницер и, наконец, Измайлов. Его притчи — достояние народное и составляют книгу мудрости самого народа. ...Всякая басня его имеет сверх того историческое происхождение. Несмотря на свою неторопливость и, по-видимому, равнодушие к событиям современным, поэт, однако же, следил всякое событие внутри государства: на всё подавал свой голос, и в голосе этом слышалась разумная середина, примиряющий третейский суд, которым так силен русский ум, когда достигает до своего полного совершенства. Строго взвешенным и крепким словом так разом он и определит дело, так и означит, в чем его истинное существо. — «Выбранные места из переписки с друзьями»

— Николай Гоголь

Дмитриев и Крылов два живописца, два первостатейные мастера двух различных школ. Один берет живостью и яркостью красок: они всем кидаются в глаза и радуют их игривостью своею, рельефностью, поразительною выпуклостью. Другой отличается более правильностью рисунка, очерков, линий. Дмитриев, как писатель, как стилист, более художник, чем Крылов, но уступает ему в живости речи. Дмитриев пишет басни свои; Крылов их рассказывает. Тут может явиться разница во вкусах: кто любит более читать, кто слушать. В чтении преимущество остается за Дмитриевым. Он ровнее, правильнее, но без сухости. И у него есть своя игривость и свежесть в рассказе; ищите без предубеждения — и вы их найдете. Крылов может быть своеобразен, но он не образцовый писатель. Наставником быть он не может. Дмитриев, по слогу, может остаться и остался во многом образцом для тех, которые образцами не пренебрегают. Еще одно замечание. Басни Дмитриева всегда басни. Хорош или нет этот род, это зависит от вкусов; но он придерживался условий его. Басни Крылова — нередко драматированные эпиграммы на такой-то случай, на такое-то лицо. Разумеется, дело не в названии: будь только умен и увлекателен, и читатель останется с барышом, — а это главное. При всем этом не должно забывать, что у автора, у баснописца бывало часто в предмете не басню написать, «но умысел другой тут был». А этот умысел нередко и бывал приманкою для многих читателей, и приманкою блистательно оправданною. Но если мы ставим охотно подобное отступление автору не в вину, а скорее в угождение читателю, то несправедливо было бы отказать и Дмитриеву в правах его на признательность нашу: Крылов сосредоточил все дарование свое, весь ум свой в известной и определенной раме. Вне этой рамы он никакой оригинальности, смеем сказать, никакой ценности не имеет. Цену Дмитриева поймешь и определишь, когда окинешь внимательным взглядом все разнородные произведения его и взвесишь всю внутреннюю и внешнюю ценность дарования его и искусства его.

— Пётр Вяземский, «Известие о жизни и стихотворениях И. И. Дмитриева», 1870-е

В саду же стои́т памятник Крылову, и вокруг него всегда резвятся дети. На них, однако, довольно пессимистически глядел поэт Шумахер, посвятивший памятнику следующие стихи: «Лукавый дедушка с гранитной высоты глядит, Как ре́звятся вокруг него ребята, И думает себе: «О, милые зверята, Какие, выросши, вы будете скоты!» — Анатолий Кони, будучи знаменитым юристом, из корпоративной солидарности не стал упоминать, что объектом данной эпиграммы являются не дети вообще, а вполне конкретные "ребята" - студенты Императорского училища правоведения, располагавшегося в доме № 6 по набережной Фонтанки (в 120 метрах от памятника) - те самые, которые из-за расцветки мундиров, напоминавшей оперение чижа, а также за традиционные пыжиковые шапки носили прозвище «чижиков-пыжиков».

— Анатолий Кони, «Воспоминания старожила» (Мемуары), 1921

А подойдет к нему сановник в золотом шитье: «Как ваше драгоценное, Иван Андреевич?» ― и дремоты как не бывало: вскочит вдруг с косолапою ловкостью, легкостью медведя, под барабан танцующего на ярмарке, изогнется весь, рассыпаясь в учтивостях, ― вот-вот в плечико его превосходительство чмокнет. Потом опять завалится ― дремлет. Так и пахнуло на Голицына от этой крыловской туши, как из печки, родным теплом, родным удушьем. Вспоминалось слово Пушкина: «Крылов ― представитель русского духа; не ручаюсь, чтобы он отчасти не вонял; в старину наш народ назывался смерд». И в самом деле, здесь, в замороженном приличии большого света, в благоуханиях пармской фиалки и буке-а-ля-марешаль, эта отечественная непристойность напоминала запах рыбного садка у Пантелеймонского моста или гнилой капусты из погребов Пустого рынка. ― Давно ли, батюшка, из чужих краев? ― поздоровался Крылов с Голицыным, проговорив это с такою ленью в голосе, что, видно было, его самого в чужие края калачом не заманишь. ― В старых-то зданиях, Иван Андреевич, всегда клопам вод, ― продолжал начатый разговор князь Нелединский-Мелецкий, секретарь императрицы Марии Федоровны, директор карточной экспедиции, маленький, пузатенький старичок, похожий на старую бабу: ― вот и в Зимнем дворце, и в Аничкином, и в Царском ― клопов тьма-тьмущая, никак не выведут… Почему-то всегда такие несветские разговоры заводились около Ивана Андреевича.

— Дмитрий Мережковский, «Александр Первый», 1922

Статьи о произведениях

• см. Категория:Произведения Ивана Андреевича Крылова