Владимир Клавдиевич Арсеньев

российский и советский путешественник, географ, этнограф и писатель

Влади́мир Кла́вдиевич Арсе́ньев (29 августа [10 сентября] 1872 — 4 сентября 1930) — российский и советский путешественник, географ, этнограф, писатель, исследователь Дальнего Востока России. Автор книг «По Уссурийскому краю» и «Дерсу Узала».

Владимир Клавдиевич Арсеньев
Статья в Википедии
Произведения в Викитеке
Медиафайлы на Викискладе

Цитаты править

  •  

Музеи — дело народное, общее, и потому все должны работать бескорыстно. Свои сборы я никогда не продаю, а жертвую.

  •  

Интриг между учёными в Петербурге — хоть отбавляй! В этом отношении у нас в провинции лучше. Я всегда идеализировал — мне казалось, что между учёными должна быть полная солидарность и внимание к обоюдным интересам, — а увидел я другое… Нехороший осадок оставил у меня Питер — карьеризм поглотил человека! Этот Вавилон закрутил было и меня, да, слава богу, я вовремя очнулся и убежал к себе в Приамурье. — из письма В. К. Арсеньева этнографу Льву Яковлевичу Штернбергу

  •  

Всякая корейская фанза дышит домовитостью, трудолюбием, видны забота и желание устроить жизнь получше, а у этих троглодитов написано на лице: похищничаю, уйду, а место это будь проклято — я не вспомню о нём. — Арсеньев сравнивает жизнь русских и корейских крестьян в селе Уликэ

  •  

В погоне за соболем, на охоте за дорогими пантами и в поисках за целебным могущественным женьшенем гольды эти далеко проникали на север и не раз заходили в самые отдаленные уголки Сихотэ-Алиня. Это были отличные охотники и удивительнейшие следопыты. Путешествуя с Дерсу и приглядываясь к его приемам, я неоднократно поражался, до какой степени были развиты в нем эти способности. Гольд положительно читал следы, как книгу, и в строгой последовательности восстанавливал все события. Трудно перечислить все те услуги, которые этот человек оказал мне и моим спутникам. Не раз, рискуя своей жизнью, он смело бросался на выручку погибающему, и многие обязаны ему жизнью, в том числе и я лично. Ввиду той выдающейся роли, которую играл Дерсу в моих путешествиях, я опишу сначала маршрут 1902 года по рекам Цимухе и Лефу, когда произошла моя первая с ним встреча, а затем уже перейду к экспедиции 1906 года. Первые свои три путешествия я закончил в 1910 году. Следующие три года мной были посвящены обработке собранных материалов при любезном содействии известных специалистов Л. С. Берга, И. В. Полибина, С. А. Бутурлина и Я. С. Эдельштейна. К 1917 году рукописи были готовы. Еще в черновом виде они ходили по рукам моих друзей и знакомых, в числе которых было немало педагогов. Их отзывы утвердили меня в том смысле, что появление такого научно-популярного описания края, из которого учащаяся молодежь почерпнула бы немало интересных сведений, было бы полезным делом.[1]из предисловия к роману «По Уссурийскому краю»

Из романа Дерсу Узала править

  •  

Днём, при солнечном свете, мы видим только Землю, ночью мы видим весь мир. Словно блестящая световая пыль была рассыпана по всему небосклону. От тихих сияющих звёзд, казалось, нисходил на землю покой, и потому в природе было всё так торжественно и тихо.[2]

  •  

Дождь в лесу — это двойной дождь. Каждый куст и каждое дерево при малейшем сотрясении обдают путника водою.[2]

  •  

Странно устроен человеческий мозг. Из впечатлений целого дня, из множества разнородных явлений и тысячи предметов, которые всюду попадаются на глаза, что-нибудь одно, часто даже не главное, а случайное, второстепенное, запоминается сильнее, чем всё остальное![2]

  •  

Меня поразило, что Дерсу кабанов называет «людьми». Я спросил его об этом.
— Его все равно люди, — подтвердил он, — только рубашка другой.[2]

Из других книг править

  •  

В этот день мы прошли только восемь километров и рано расположились биваком около протоки реки Сырэн Катайи. Со стороны леса все время неслись какие-то протяжные звуки, похожие, на крики коростеля, только более мелодичные. Я спросил гольдов, не знают ли они, кто их издает. Они ответили, что это кричит Мики, т. е. змея. Они говорили с такой уверенностью, что я решил пойти по направлению услышанных звуков. Шагов через сотню я вышел на какую-то небольшую полянку. Звуки неслись как раз отсюда. Однако живое существо, издававшее их, было очень строгим и обладало хорошим слухом. Оно замирало или понижало крики и, видимо, прислушивалось к моим шагам. Это заставляло меня часто останавливаться и двигаться с большой осторожностью. Наконец я подошел к самым камышам и увидел, что внизу на земле толстым слоем лежала прошлогодняя трава. Как раз такие места любят большие полозы. И я и змея были настороже, оба прислушивались. Мики замерла совсем, но я вооружился терпением и долго стоял на одном месте, не делая никакого движения. Вдруг совсем близко, справа от себя, я услышал шорох и действительно увидел какое-то большое пресмыкающееся. Оно ползло под сухой травой, и только иногда части его тела показывались наружу. И тотчас немного впереди опять раздался тот же звонкий звук, похожий на певучее хрипение. Затем все стихло. Долго я стоял, но криков более не повторилось. Я вернулся назад. Уже смеркалось совсем. Ночь обещала быть ясной и тихой. По небу плыли редкие облачка, и казалось, будто луна им двигалась навстречу. Со стороны высохшего водоема по-прежнему неслись те же тоскливые мелодичные крики, а на другом берегу дружным хором им вторили лягушки.[3]

  — «В горах Сихотэ-Алиня», 1937

О Владимире Арсеньеве править

  •  

…Арсеньев… деятельный исследователь, … проведя всё своё время в наблюдениях жизни уссурийской тайги, познал и полюбил её, выработав из себя умелого таёжника-исследователя, редкостного съёмщика и неутомимого ходока.

  — «Приамурские ведомости», Хабаровск, 26 ноября 1906 г.
  •  

…Арсеньев… истинный путешественник, обладающий теми же данными, которые создали некогда Пржевальского…
…Его экспедиция, обогащающая географическую науку оригинальными сведениями, даёт ему несомненное право на признание в нём не только «отличного офицера», но и истинного путешественника, которого уже пора оценить, как в своё время оценил Пржевальский Козлова.

  — «Приамурье». Хабаровск, 10 апреля 1910 г.
  •  

Книгу Вашу я читал с великим наслаждением. Не говоря о её научной ценности, — конечно несомненной и крупной, — я увлечён и очарован был её изобразительной силой, Вам удалось объединить в себе Брема и Фенимора Купера — это, поверьте, неплохая похвала. — Письмо Горького Арсеньеву о впечатлениях от прочитанной книги Арсеньева «В дебрях Уссурийского края». 4 января 1928 г.

  Максим Горький
  •  

Арсеньев между прочим рассказал мне, как он написал свою книгу. Она вышла из дневников, которые вел он в экспедициях. Это книга, можно сказать, первобытного литератора, своего рода тоже реликт. Ее движение есть движение самой природы и она снова наводит меня на мысль, что поэзия рождается в ритмическом движении природы, вращении солнц и земель и является на свет тем же самым чутьем, которым животные и люди в тайге определяют, без компаса, в какой стороне находится дом.[4]

  Михаил Пришвин, «Дневники», 1928
  •  

А тут у Клавы Мельниковой объявилась книжка Арсеньева «Дерсу Узала». Книжка была о тайге, о следопыте-охотнике, о буреломах, о тиграх, о звериных тропах. Книжка пошла по рукам. Организовалась запись на очередь. Читать полагалось не больше четырех часов. «Читай быстрее, ― говорили очередному читателю, ― заберись наверх и шпарь до последней точки». Но в книгах не было основного ― сегодняшнего Дальнего Востока. А Дальний Восток ощущался всё сильнее.[5]

  Вера Кетлинская, «Мужество», 1938
  •  

― Потому что обычно называют Станюковича первым. Но Станюкович никогда не поднимался до философии природы. В ранней юности судьба подарила мне возможность знать Арсеньева. Я родился на Дальнем Востоке. Арсеньев был человек особой нравственности. В философию природы Мелвилла и Арсеньева входила любовь к дикарю. Сегодня мы способны уважать грязного и дикого человека, изучать его, порядочно к нему относиться, но любить его ― нам уже не хватает внутренней культуры. Вы понимаете? [6]

  Виктор Конецкий, «Начало конца комедии», 1978
  •  

Центральный Сихотэ-Алинь не только уникальный синтез южной и северной флоры и фауны из-за остановки на этой океанской кромке давнего ледникового утюга, а еще крохотный и символичный синтез двух, казалось бы, несовместимых цивилизаций. Это союз русского офицера-исследователя Владимира Арсеньева и таежного гольда Дерсу Узала в постижении природы. Не конфликт колонизации, не взаимное вытеснение, а поиск той гармонии и уравновешенности, при которых «одно другому не мешает», и более того, помогает ― уцелеть и развиваться.[7]

  — Андрей Тарасов, «Время не бросать камни», 2013

Источники править

  1. В. К. Арсеньев. «По Уссурийскому краю. Дерсу Узала». ― М.: Правда, 1983
  2. 1 2 3 4 В.К.Арсеньев. «В дебрях Уссурийского края». — М.: «Мысль», 1987 г.
  3. В.К. Арсеньев. «В горах Сихотэ-Алиня». — М.: Государственное издательство географической литературы, 1955 г.
  4. Пришвин М.М. «Дневники. 1918-1919» Москва, «Московский рабочий», 1994 г.
  5. Кетлинская В. «Мужество». — М.: ГИХЛ, 1957 г.
  6. Конецкий В. «Начало конца комедии». Повести и рассказы. — М.: «Современник», 1978 г.
  7. Андрей Тарасов. «Время не бросать камни». — М.: «Знание-сила», №1, 2013 г.