Уж

Уж, ужи́ или Настоя́щие ужи (лат. Natrix) — род неядовитых змей семейства ужеобразных. Настоящие ужи — змеи средних размеров, хотя отдельные особи могут достигать 1,2-2,4 метра в длину. В отличие от гадюки, зрачки у ужа круглые, ноздри направлены в стороны и вверх. Брюшная сторона, как правило, пятнистая. Большинство ужей обитает во влажных местах неподалёку от водоёмов. Они хорошо плавают и ныряют, могут подолгу оставаться под водой. Питаются в основном лягушками, рыбой, гораздо реже — мелкими млекопитающими, птицами и беспозвоночными. Добычу проглатывают живьём, не убивая.

Маленький уж в кувшинках

Яйца ужи откладывают в кучи гниющего растительного мусора, навоз, влажный мох, под лежащие на земле предметы или в норы. При опасности ужи могут притворяться мёртвыми. Схваченный уж выделяет из клоакальных желёз густую неприятно пахнущую жидкость.

Уж в публицистике и научно-популярной литературе

Журавль очень прожорлив и за недостатком корма, приготовляемого для него человеческими руками, жадно глотает все что ни попало: семена разных трав, ягоды всякого рода, мелких насекомых и земляных червей, наконец ящериц, лягушек, мышей, маленьких сусликов и карбышей, не оперившихся мелких птичек и всяких змей; к последним журавль имеет особенный аппетит. Если попадется слишком длинная змея, железница или медяница, то он расклюет ее носом на несколько частей и проглотит; небольших змей и ужей глотает целиком, наперед несколько раз подбросив ужа или змею очень высоко вверх; то же делает журавль с ящерицами и лягушками: вероятно, он хочет (инстинктивно) прежде их убить, а потом съесть.

— Сергей Аксаков, «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии», 1852

В свете чем выше подымаешься, тем более человеку, признающему за собой призвание к делу, выходящему из среды обыкновенных дел, должно быть неуязвимым с ног до головы, непроницаемым, непромокаемым, несгораемым, герметически закупоренным, и к тому же еще иметь способность проглатывать лягушек и при случае переваривать ужей. Воля ваша, но я не полагаю, что ваше сложение и ваш желудок достаточно крепки для подобного испытания...

— Пётр Вяземский, «Старая записная книжка», 1850-е

	Невозможность непогрешимости и главенства пап, кажется, очень легко может быть доказана из небольшого числа самых известных фактов и оснований, признаваемых самими католиками. Но защитники католицизма, будучи весьма часто сознательно недобросовестны, похожи на скользких ужей, выскользающих из рук, когда думаешь их схватить.
	— Николай Данилевский, «Россия и Европа», 1869

Стрелки стали разрубать дерево. Оно было гнилое и легко развалилось на части. Как только дерево было расколото, мы увидели змею. Она медленно извивалась, стараясь скрыться в рухляке. Однако это ее не спасло. Казак Белоножкин ударил змею топором и отсек ей голову. Вслед за тем змея была вытащена наружу. Это оказался полоз Шренка (Coluber Schrenckustr). Он был длиной 1,9 метра при толщине 6 сантиметров. Внутри дерева дупло вначале узкое, а затем к комлю несколько расширялось. Птичий пух, клочки шерсти, мелкая сухая трава и кожа, сброшенная ужом при линянии, свидетельствовали о том, что здесь находилось его гнездо, а ближе к выходу и несколько сбоку было гнездо шмелей. Когда змея вылезала из дерева или входила в него, она каждый раз проползала мимо шмелей. Очевидно, и шмели и уж уживались вместе и не тяготились друг другом. Стрелки рассматривали ужа с интересом. ― У него что-то есть внутри, ― сказал Белоножкин. Действительно, живот ужа был сильно вздут. Интересно было посмотреть, чем питаются эти крупные пресмыкающиеся. Велико было наше удивление, когда в желудке ужа оказался довольно крупный кулик с длинным клювом. Как только он мог проглотить такую птицу и не подавиться ею?! Гольды рассказывают, что уссурийский уж вообще большой охотник до пернатых. По их словам, он высоко взбирается на деревья и нападает на птиц в то время, когда они сидят в гнездах. В особенности это ему удается в том случае, если гнездо находится в дупле.

— Владимир Арсеньев, «По Уссурийскому краю», 1917

Одни из змей ― дневные, другие ― ночные, сумеречные, особенно из ядовитых видов. Днем они мало подвижны, а охотятся за добычей вечером или ночью. Наши гадюки ― змеи ночные. Змеи откладывают яйца, из которых через некоторое время выходят молодые. У ужей, например, молодые выходят через три недели; длиною они 14-16 см. Но есть и такие змеи (медянки), у которых после откладывания яиц молодые выходят тотчас же. Заметим, кстати, что яйца змей не имеют известковой скорлупы, как яйца птиц. Есть выражение ― «извивается, как змея». Действительно, ни одно животное не может извиваться так, как змея. Ее подвижность и гибкость зависят от позвоночника, число позвонков которого у некоторых видов (питон) свыше 400. Спереди позвонки вогнуты, сзади выпуклы и имеют обычные суставные отростки, но кроме них еще особые отростки, которые находятся над спинно-мозговым каналом. Вот благодаря такому-то соединению позвоночник змеи очень гибок.

— Фёдор Доброхотов, «Наши змеи», 1929

	Удачно жениться — всё равно, что вытащить с завязанными глазами ужа из мешка с гадюками.
	— Лев Ландау, 1950-е

Жил К. И. Чуковский обычно в центральном корпусе, в комнате 26. Возвращаясь с прогулки, ловил ужей, которых в Узком (по-старинному «Ужское») было много. Навешивал ужей себе на шею и на плечи штук по пять, а затем, пользуясь тем, что двери в комнаты не запирались, подбрасывал их отдыхающим и наслаждался их испугом. Не позволял мешать себе во время работы и поэтому вывешивал на дверях своей комнаты плакат: «Сплю». Такой лист висел часов до трех дня. Приезжавшие к Корнею Ивановичу из Москвы ждали, ждали и в конце концов часто уезжали.

— Дмитрий Лихачёв, Воспоминания, 1995

Обыкновенный и водяной ужи относятся к немногим змеям, которые едят свою добычу живьём; они не убивают её ядом (его у них нет) и не душат, обкручивая кольцами тела. Первого принято считать батрахофагом, а второго — ихтиофагом, т.е. обыкновенный уж питается главным образом земноводными, а водяной — рыбами. Однако в последние десятилетия в связи с активным расселением ротана-головешки, пришедшего к нам с Дальнего Востока, в питании обыкновенного ужа увеличивается доля этой рыбы (в Мордовии ротан стал уже главным его пищевым объектом, локально превратив таким образом змею из батрахофага в ихтиофага). <...> Обыкновенный и водяной ужи, питаясь позвоночными животными, одновременно служат пищей многим из них — от рыб (щука, судак, сом) до млекопитающих.

— Андрей Бакиев, Андрей Маленёв, «Чёрная водяная змея в Европейской России», 2013

На большей части своих ареалов обыкновенный и водяной ужи — это обычные змеи. Тем не менее обыкновенный уж, обитающий в Европейской России, занесён в Красные книги Ленинградской и Московской областей, отдельную Красную книгу г. Москвы, а водяной уж — в Красные книги Республики Башкортостан, Липецкой, Самарской, Саратовской и Ульяновской областей. Мы же по ряду рассмотренных признаков относим их как раз к чёрным водяным змеям, характерным именно для нашей страны.

— Андрей Бакиев, Андрей Маленёв, «Чёрная водяная змея в Европейской России», 2013

Уж в беллетристике и художественной литературе

Бедная сиротка сидела у городской стены и пряла, и вдруг увидела, как уж выполз из одного отверстия в стене. Она тотчас разостлала свой голубой шёлковый платочек около себя, а ужи этот цвет очень любят да на него только и идут. Как только уж это увидел, сейчас повернул к своей щели, опять выполз из нее и принес маленькую золотую коронку, положил на платок и опять уполз. Девочка забрала ту коронку, сплетенную из тонкой золотой проволоки, чтобы любоваться блеском ее. Вскоре после того уж и еще раз выполз; но, увидев, что коронки уже нет на платке, он всполз на стену и до тех пор бился изо всех сил о стену головою, пока не упал со стены мертвый. Кабы девочка на ту коронку не польстилась, уж, вероятно, еще более натаскал бы ей сокровищ из своей норы.

— Братья Гримм, «Сказки об уже», 1830-е

Овраг? Нет, воля ваша, у меня язык не повернется назвать таким пошлым именем первую диковину Нескучного. Представьте себе поросшее сплошным лесом ущелье, мрачное и глубокое для всякого человека с хорошими глазами и почти бездонное для того, кто имеет несчастие быть близоруким. Столетние деревья, растущие на дне его, кажутся нам деревцами, потому что вы видите только одни их вершины. Их корни омывает едва заметный проток, составляющий по ту сторону моста небольшой пруд. Если вы сойдете по извилистой тропинке на дно этой… ну, да, этой пропасти, то вам надобно будет лечь на спину, чтоб, не свихнув себе шеи, посмотреть на многолюдную толпу гуляющих по мосту, который как будто бы висит на воздухе. Но я не советую вам ходить в эту преисподнюю, если вы не любите ужей: это их подземное царство, из которого они выползают иногда в аллеи сада, вероятно, для того, чтоб полюбоваться на свет божий и погреться на красном солнышке. Сколько раз встречал я полночь на этом мосту! Я жил тогда в Нескучном. Однажды, ― никогда не забуду этой ночи! ― мне что-то не спалось; я встал, оделся на скорую руку и пошел бродить по саду. Ночь была лунная, воздух теплый, влажный, напитанный ароматом. Дойдя до средины моста, я остановился; мертвое молчание, густая тень деревьев и под ногами эта пропасть, ― жилище пресмыкающихся и приют летучих мышей, ― все располагало мою душу к каким-то таинственным ощущениям, все переносило ее в мир чудес и очарований.

— Михаил Загоскин, «Москва и москвичи», 1842-1850

Вокруг нашего хутора, по оврагам и мокрым местам, водилось немало змей. Я не говорю об ужах: к безвредному ужу у нас так привыкли, что и змеёй-то его не зовут. У него есть во рту небольшие острые зубы, он ловит мышей и даже птичек и, пожалуй, может прокусить кожу; но нет яду в этих зубах, и, укушение ужа совершенно безвредно. Ужей у нас было множество; особенно в кучах соломы, что лежала около гумна: как пригреет солнышко, так они и выползут оттуда; шипят, когда подойдёшь, язык или жало показывают, но ведь не жалом змеи кусают. Даже в кухне под полом водились ужи, и как станут, бывало, дети, сидя на полу, молоко хлебать, так уж и выползает и к чашке голову тянет, а дети его ложкой по лбу. Но водились у нас и не одни ужи: водилась и ядовитая змея, чёрная, большая, без тех жёлтых полосок, что видны у ужа около головы. Такую змею зовут у нас гадюкой. Гадюка нередко кусала скот, и если не успеют, бывало, позвать с села старого деда Охрима, который знал какое-то лекарство против укушения ядовитых змей, то скотина непременно падёт — раздует её, бедную, как гору.

— Константин Ушинский, «Гадюка», ~ 1860-е

	Готовая к покосу трава тихо стояла окаменевшим зелёным морем; её крошечные беспокойные жильцы спустились к розовым корням, и пёстрые ужи с серыми гадинами, зачуяв вечернюю прохладу, ушли в свои норы. Только высокие будылья чемерицы и коневьего щавелю торчали над засыпающим зелёным морем, оставаясь наблюдать, как в сонную траву налетят коростели и пойдут трещать про свои неугомонные ночные заботы.
	— Николай Лесков, «Некуда», 1864

Частенько под вечер Скворцалупов, посадив на широкое плечо свое безобразного карлу, как малого ребенка, прохаживался с ним по задам, подпираясь палицей из сушеного исполинского лопуха; вел он с Сычиком долгие беседы. Также доподлинно знали все, какое кушанье любит Скворцалупов: ловит ему карла в Китовом овраге на болоте желтобрюхих ужей. Пойманного гада Скворцалупов сам отпаивал молоком и, сварив его потом в муравленом горшке, съедал без остатка. Уж ― тварь поганая, не токмо что есть, видеть его противно. Что Скворцалупов навеки опоганил себя и словно сам в этом признавался, явствовало также из того, что ни разу никто не видывал его в церкви. Поп, отец Никандр, так и величал его «оглашенный», потому: «оглашении, изыдите».

— Борис Садовской, «Лебединые клики», 1911

Затем шел «малый» деревянный амбар, за ним «большой» деревянный амбар, потом «новый» амбар ― все под камышом. Чтоб вода не подтекала и зерно не прело, амбары возвышались на камнях. В жару и холод под ними укрывались собаки, свиньи и домашняя птица. Куры находили там укромные места для носки яиц. Я не раз извлекал оттуда куриные яйца, ползая меж камней на животе: взрослому пролезть было невозможно. На крыше большого амбара каждый год заводятся аисты. Подняв к небу свои красные клювы, они глотают ужей и лягушек, ― это страшно! Тело ужа извивается из клюва и кажется, будто змей ест аиста изнутри.

— Лев Троцкий, «Моя жизнь», 1933

И опять помчались по полю вокруг одинокой сосны Артемон и за ним помятые и покусанные полицейские псы. На помощь Артемону шли жабы. Они тащили двух ужей, ослепших от старости. Ужам все равно нужно было помирать ― либо под гнилым пнем, либо в желудке у цапли. Жабы уговорили их погибнуть геройской смертью. Благородный Артемон решил теперь вступить в открытый бой. Сел на хвост, оскалил клыки. Бульдоги налетели на него, и все втроем покатились клубком. <...> Жужелицы и жуки кусали за пупок. Коршун клевал то одного пса, то другого кривым клювом в череп. Бабочки и мухи плотным облачком толклись перед их глазами, застилая свет. Жабы держали наготове двух ужей, готовых умереть геройской смертью. И вот, когда один из бульдогов широко разинул пасть, чтобы вычихнуть ядовитую муравьиную кислоту, старый слепой бросился головой вперед ему в глотку и винтом пролез в пищевод. То же случилось и с другим бульдогом: второй слепой уж кинулся ему в пасть. Оба пса, исколотые, изжаленные, исцарапанные, задыхаясь, начали беспомощно кататься по земле.

— Алексей Толстой, «Золотой ключик, или Приключения Буратино», 1936

― Ох, уж эти мне ребята! Будет вам, ужо, мертвец! Этот ужо-мертвец был, конечно, немножко уж, уж, которого, потому что стихи, зовут ужо. Я говорю: немножко ― уж, уж, которого я никогда не додумывала и, из-за его не совсем-определенности, особенно громко выкрикивала, произнося так: «Будет вам! Ужо-мертвец!» Если бы меня тогда спросили, картина получилась бы приблизительно такая: в земле живут ужи ― мертвецы, а этого мертвеца зовут Ужо, потому что он немножко ужиный, ужовый, с ужом рядом лежал. Ужей я знала по Тарусе, по Тарусе и утопленников. Осенью мы долго, долго, до ранних черных вечеров и поздних темных утр заживались в Тарусе, на своей одинокой ― в двух верстах от всякого жилья ― даче, в единственном соседстве (нам ― минуту сбежать, тем ― минуту взойти) реки ― Оки («Рыбы мало ли в реке!» ), ― но не только рыбы, потому что летом всегда кто-нибудь тонул, чаще мальчишки ― опять затянуло под плот, ― но часто и пьяные, а часто и трезвые, ― и однажды затонул целый плотогон...

— Марина Цветаева, «Мой Пушкин», 1937

	Для всех тиранов и злодеев В Россию уж закрыта дверь. Не надо нам цепей железных, И их у нас уж больше нет… Эти стихи он прочел Юрке. ― Ничего… Молодец! ― удивился Юрка. ― В общем, довольно прилично получилось. Только, пожалуй, ужей слишком много. ― Каких ужей? ― Уж, уж… ― Без них не получается, ― сказал, покраснев, Лёнька. ― А ты попробуй, поработай, ― посоветовал Юрка.
	— Алексей Пантелеев, «Лёнька Пантелеев», 1952

Летом семнадцатого компания гимназистов и гимназисток на двух лодках отправилась ловить ужей на Снятную гору. Я был самым младшим в этой компании, Валя ― самой старшей. У нас были общие друзья. С одним из них ― Толей Р. ― Валя еще до революции познакомилась в подпольном кружке. Весь день мы провели на Снятной ― наговорились, нахохотались, варили уху, пекли в золе картошку, а когда стемнело, долго сидели у костра. Ужи были никому не нужны, и никто не стал их ловить. Вдруг решили купаться, и мы с Валей, не сговариваясь, поплыли вдоль лунной голубой полосы, которая просторно легла поперек Великой.

— Вениамин Каверин, «Освещенные окна», 1976

Уж ― это совсем не страшно, даже привычно: множество их живет на склонах горы. Когда отец привез его на гору, первое, что увидел мальчик, были трупы ужей, прямые и длинные, как резиновые плети. Они лежали в ряд на тропе, и красные жирные муравьи жадно сновали по их черной, высыхающей на солнце коже… Мертвые ужи висели на сучьях яблонь, привлекая к себе тяжелых, гудящих мух, гнили, распластанные и раздавленные, в сырой тени стен… Стоило живому ужу неосторожно прошелестеть в траве, как воинственные крики, визги, завывания детей потрясали гору. Свистели прутья, летели камни, и так продолжалось изо дня в день, пока главный врач не вышел из себя. <...> Глаза мальчика слезятся, красное солнце двоится в глазах, и, чтобы не уснуть, мальчик пытается вспомнить, где он видел раньше этого сурового старика, глядящего вдаль, эту тяжелую косу, уложенную вокруг прекрасной женской головы, и вспоминает Ель, о которой когда-то рассказывал главный врач, и Ужа, Короля ужей, ― жаль, что главврач не захотел или не сумел рассказать, чем закончилась их история, и непонятно, почему на голове Ужа, если это и в самом деле Уж, нет янтарной короны… Мальчик закрывает глаза и видит корону…

— Андрей Дмитриев, «Поворот реки», 1995

В другой раз мы разбили палатку на берегу Оки и провели чудесный день за рыбалкой, купанием на песчаной отмели и ловлей ужей, которых оказалось в том году по берегам видимо-невидимо. К вечеру уже начались неприятности. Я изготовился было лечь брюхом на распрекрасного ужа, свивавшего кольца в ивняке, как Шурка оттолкнул меня и ударил змею палкой с такой силой, что она как бы расклеилась на две извивавшиеся половины. Оказалось, на этот раз это была гадюка, и легко себе представить, что бы было, не окажись Шурка рядом и не опереди он меня: гадюки не очень любят, когда на них ложатся голым брюхом…

— Николай Климонтович, «Далее ― везде», 2001

Пришлось возвращаться. Дорожка вдоль реки, когда-то натоптанная рыбаками и работными людьми, вся поросла, и Саша высоко ступал, пугаясь наступить на ужа. Он с детства Дико боялся любых гадов. Повзрослев, Саша узнал, что он, почти задушенный пуповиной, едва не погиб при родах, ― говорят, люди, пережившие подобный шок в первые мгновенья жизни на белом свете, всю жизнь боятся змей. По крайней мере, именно этим оправдывал Саша свой неприличный страх перед безобидными ужами. Ужа он, конечно, встретил ― да не одного, а целую семью, выползшую на солнышко погреться. Саша, вскрикнув, подпрыгнул и встал на землю, широко расставив ноги. Ужей уже не было. Он готов был поклясться, что гадкие твари расползлись, пока он висел в воздухе. Матерясь и подрагивая мелкой дрожью, скача по кустам, Саша добежал до той самой плиты, где они отдыхали с отцом.

— Захар Прилепин, «Санькя», 2006

Уж в стихах

	На аспидов, на василисков, На тигров, на ехидн, на львов, Вдали рыкающих, и близко На пресмыкающих гадов, Шипящих вкруг тебя ужей и змей Ты ступишь и попрешь ногой твоей.
	— Гавриил Державин, «Победителю», 1789

	Уж-ужок, иди ко мне, Вылезай из щели, Чтобы блюдце молочка Мы скорее съели.
	— Братья Гримм, «Сказки об уже», 1830-е

	Жарко пышет заря золотая; ‎:::Выползают ужи… ‎Никого вдоль межи… А я песни пою, утопая ‎Вся во ржи…
	— Яков Полонский, «Подросла», 1880-е

Город гибнет. Люди с ним. Суша ― дно. Последних весть. Море с полчищем своим Все грозит в безумстве снесть. И вот плывет между созвездий, Волнуясь черными ужами, Лицо отмщенья и возмездий ― Глава, отрублена ножами. <...> Под удары мерной гребли Погибает люд живой, И ужей вздыбились стебли Над висячею главой. О, город, гибель созерцающий, Как на бойнях вол, ― спокойно. Вверху ужей железный сноп, Внизу идет, ревет потоп. Ужасен ветер боевой, Валы несутся, все губя.

— Велимир Хлебников, «Точно кровь главы порожней...» (из сборника «Гибель Атлантиды»), 1912

	И вот, от страха цепенея, Он едет вниз и видит: змеи, Тарантулы и пауки, Ужей огромные клубки, И, потрясая головами, Все гады извергают пламя. И страхом рыцарь был объят, Но был всего ужасней смрад, Что испускали эти гады.
	— Елизавета Дмитриева (Черубина де Габриак), «Мул без узды», 1923

	Акации, голубизна и зной, И море неподвижно, как литое. Мы задыхаемся в застылом зное Под вылинявшим голубым стеклом, Над этой жидкой голубою солью… Где пресной взять? Безводен солончак, Нет угля, не дымится опреснитель, Клоаки пересохли и полны, И облака акацийного духа Пропитаны ужиным смрадом их.
	— Георгий Шенгели, «Акации, голубизна и зной...», 1923

	Я домой вернулся полем, Вполз ужом… О, любовь! Погибла Поля Под ножом.
	— Евгений Кропивницкий, «Возвращение солдата», 1945

	Пять-шесть купальщиц в лозняке Выходят на берег без шума И выжимают на песке Свои купальные костюмы. И наподобие ужей Ползут и вьются кольца пряжи, Как будто искуситель-змей Скрывался в мокром трикотаже.
	— Борис Пастернак, «Ева», 1956

	Кактус жил молчаливо. Иногда препирался с ужами. Он-то знал: он настолько колюч, что его невозможно ужалить. Он-то знал: и плевки, и шипенье ― пока что. Он еще расцветет! Он еще им докажет! Покажет!
	— Виктор Соснора, «Так давно это было...», 1961

	На полу сидела мышь. Вдруг вбегает грозный муж И, схватив огромный нож, К мыши он ползёт, как уж.
	— Юрий Коваль, «Диктант», 1960-е

Пословицы и поговорки

	Вьется и ужом и жабою. Змеей извивается (хитрит, пролаз).
	— Русская пословица

См. также

• Змея
• Змеиный яд
• Гадюка
• Медянка
• Животные
• Черви
• Ёж
• Млекопитающие
• Птицы
• Ужовник
• Рыбы