Макс Нордау

Макс Нордау ( 29 июля 1849 — 23 января 1923) — врач, писатель, политик и соучредитель Всемирной сионистской организации.

Макс Нордау

Статья в Википедии

Произведения в Викитеке

Медиафайлы на Викискладе

Цитаты

• Финансовые кризисы не что иное, как правильные поршневые удары, которыми крупный капитал высасывает коллективный излишек заработка нации, сосредоточивая его в своем бассейне.

• Когда все шкуры были содраны, когда потребитель и производитель стали голы, тогда стало ясно, что такое миллион, откуда взялся миллиард, каково само по себе существо спекулянта, кто этот рыцарь-разбойник, именующий себя коммерсантом, онколистом, куртажистом, гешефтмахером и пр.

• Всё, что есть идеальнейшего в обществе людей, попрано здесь ногами миллионера… Для этого духа тьмы весь свет заключен в миллиарде; для него нет на свете человеческой личности.

• Подобно рыцарям-разбойникам, биржевые спекулянты образуют род аристократии, обильно питающейся за счет народных масс.

• Суждения, считающиеся непререкаемыми, потому что их никогда не подвергали анализу, должны смириться и предъявить свои законные документы; часто оказывается, что они их вовсе не имеют.

Цитаты из книги «Вырождение»

Была ли геройская обезьяна, о которой рассказывает Дарвин по Брему, рабом, восставшим против господ? «Все павианы,— рассказывает Дарвин,— снова забрались на высоты, за исключением молодого, приблизительно шестимесячного детёныша, который, громко взывая о помощи, взобрался на скалу, где его окружили собаки. И вот с высот спустился один из самых больших самцов, настоящий герой, медленно приблизился к молодому павиану, поласкал его и торжественно увёл с собой, а собаки от изумления не решились даже напасть на удалявшихся обезьян».

— «Вырождение. Фридрих Ницше»

	Истинный поэт всегда правдив, а бездарный подражатель — никогда; первый бывает правдив даже тогда, когда он не считает нужным точно придерживаться во всех деталях действительности, а второй отступает от истины, даже когда он наблюдает за всякой мелочью с чрезвычайным вниманием и руководствуется методом землемера.
	— «Вырождение. Эмиль Золя и его последователи»

Этот художественный принцип приходится как нельзя на руку ползущим за Золя навозным жукам. Их бездарность становится для них блестящим достоинством. Они ничего не знают, ни на что не способны и потому питают особенное пристрастие к «современному», как они выражаются. В их так называемых романах нет ни людей, ни характеров, ни завязки, ни развязки, ни положений, но ведь в этом — их заслуга, о жалкие, тупоголовые профаны, не замечающие этого!

— «Вырождение. Эмиль Золя и его последователи»

Куда мы ни заглянем в доисторические времена, всюду натолкнёмся на человека, как на стадное животное, которое ни в каком случае не могло бы существовать, если бы не обладало инстинктами, обусловливающими совместную жизнь, т.е. сочувствием и известной степенью самоотвержения. Эти инстинкты мы находим даже у обезьян, и если они отсутствуют у пород, наиболее похожих на человека, у орангутана и гиббона, то это в глазах некоторых исследователей служит достаточным доказательством, что эти породы выродились и вымирают. Следовательно, неверно, что человек когда-либо был «одиноко рыскающим животным».

— «Вырождение. Фридрих Ницше»

Его <Фридриха Ницше> мания величия обнаруживается только в исключительных случаях в самомнении, чудовищном, но всё же ещё понятном. По большей части к ней примешивается сильная доза мистицизма и веры в свою сверхъестественность. Простым самомнением можно признавать, когда он, например, говорит: «Что касается моего Заратустры, то я не допускаю, чтобы его понял тот, кто не чувствовал себя когда-нибудь уязвлённым каждым его словом и кто им когда-либо не восторгался: только тогда человек может пользоваться привилегией благоговейно приобщиться к халкионской стихии, которой порождён этот труд, к его солнечной ясности, шири, дали и определённости».

— «Вырождение. Фридрих Ницше»

	Мистицизм и мания величия Ницше проявляются не только в его сколько-нибудь связных мыслях, но и в его общей манере выражаться. Мистические числа «три» и «семь» встречаются у него часто. Если он проникнут сознанием собственного величия, то и внешний мир представляется ему великим, далёким, глубоким, и слова, выражающие эти понятия, пестрят на каждой странице, почти в каждой строке.
	— «Вырождение. Фридрих Ницше»

	Они без умолку болтают, так и сыплют блестящими остротами и каламбурами, дерутся в одиночку против десяти, любят, как Геркулес в феспийскую ночь, словом, вся их жизнь проходит в беспрерывной борьбе, в порывах сладострастия, в опьянении и блеске. Это своего рода мания величия с гладиаторскими, донжуанскими и монтекристовскими представлениями, безумная растрата физических сил, веселья, золота.
	— «Вырождение. Прерафаэлиты»

	Мужчины пополняют картину. Правда, они настолько еще обладают здравым смыслом или опасаются насмешек, что в своих костюмах чуждаются кричащих странностей, например красных фраков с металлическими пуговицами и коротких брюк с шёлковыми чулками, на которые находятся немногие охотники, идиоты с моноклями в глазу, очевидно, завидующие артистам театра обезьян.
	— «Вырождение. Симптомы болезни»

В своих стихах и прозе Готье — простой ремесленник, нанизывающий блестящие прилагательные, не влагая в них никакой мысли. Его описания никогда не дают определённого представления о предмете. Они напоминают грубую мозаику времён упадка византийского искусства. Отдельные камни — ляпис-лазурь, малахит, яшма, хризопраз — производят тут впечатление варварской роскоши, но не представляют никакого рисунка.

— «Вырождение. Парнасцы и демонисты»

Это не противоречит природе: и в ней существуют вредные или странные явления, воспринимаемые как нечто прекрасное, потому что отдельные их черты или части не вызывают представления о вреде или ужасе. Ядовитые змеи иногда красивы, как и ядовитые растения или хищные звери. Вред, причиняемый ядовитой змеей, зависит не от красоты её кожи, опасность ядовитого растения — не от растения или окраски его цветка, ужас, вызываемый хищным зверем, — не от изящества его осанки. Чувственно-прекрасное преобладает в этих случаях над нравственно-безобразным, потому что оно нагляднее и, следовательно, доставляет непосредственное удовольствие. Вид мужества и силы также производит эстетическое впечатление. Но никто не станет наслаждаться зрелищем, как убийца преодолевает сильное сопротивление жертвы и убивает её. Тут немыслимо разграничить проявление силы и цель, на которую она направлена.

— «Вырождение. Декаденты и эстетики», 1892

Дезесент не только слышит музыку водок, но и воспринимает носом цвет запахов. Наряду с вкусовым оргáном у него есть носовая картинная галерея, т. е. большое собрание бутылок со всевозможными эссенциями. Когда ему наскучили вкусовые симфонии, он принимается за носовую музыкальную пьесу. «Он сидел в кабинете у письменного стола... У него была лёгкая лихорадка, он мог приняться за работу... Своей прыскалкой он окружал себя запахом амброзии, лаванды и душистого горошка; таким образом он получал впечатление луга; в этот луг он вводил смесь запаха туберозы, флёрдоранжа и миндаля, и тотчас же появлялась искусственная сирень, а липы колыхались, распространяя по земле бледный свой аромат... В эту декорацию, нарисованную крупными штрихами, он вдувал лёгкий дождь человеческого и почти кошачьего запаха, напоминавшего запах юбок и возвещавшего напудренную и набеленную женщину; стефанотиса, айапана, оппонакса, саркантуса и прибавлял намёк серинги, чтобы придать этой искусственной жизни белил естественный цвет облитой потом улыбки (!) и веселья, разыгрывающегося при ослепительных лучах солнца».

— «Вырождение. Декаденты и эстетики», 1892