Лев Абрамович Кассиль

Лев Абра́мович Касси́ль (1905—1970) — русский советский писатель, член-корреспондент АПН СССР (1965). Лауреат Сталинской премии третьей степени (1951).

Цитаты

Я вижу в почтовых марках одновременно и маленькое окошко в чем-то манящий меня далёкий мир, и геральдический знак народа и государства, листок календаря с памятной датой, восстанавливающий в воображении событие или имя примечательного человека. — Календарь филателиста на 1978 год. — М.: Связь, 1977. — С. 7.

«Кондуит и Швамбрания» (1931)

Налево ― залив, направо ― залив. Эта симметрия осуществляла ту высокую справедливость, на которой зиждилось Швамбранское государство и которая лежала в основе нашей игры. В отличие от книг, где добро торжествовало, а зло попиралось лишь в последних главах, в Швамбрании герои были вознаграждены, а негодяи уничтожены с самого начала. Швамбрания была страной сладчайшего благополучия и пышного совершенства. Ее география знала лишь плавные линии. Симметрия ― это равновесие линий, линейная справедливость. Швамбрания была страной высокой справедливости. Все блага, даже географические, были распределены симметрично. Налево ― залив, направо ― залив. На западе ― Драндзонск, на востоке ― Аргонск. У тебя ― рубль, у меня ― целковый. Справедливость.

— Ну-ка, отпустите мне какую-нибудь книговинку, — сказал Кандраш, — только поинтереснее. Буссенар Луи, например! Нет? А Пинкертон есть? Тоже нет? Вот так библиотека советская, нечего сказать! — Мы таких глупых и никчёмных книг не держим, — сказала Дина, — а у нас есть вещи гораздо интереснее. Вот, я вижу, вы парни боевые. А у нас каждый читатель — хозяин библиотеки.

― От вас, пардон, несёт. ― Пирог с паслёном ел, ― учтиво объяснял малявка, ― вот и несёт от отрыжки. ― Ах, мон дье! При чём тут паслён? Вы же насквозь прокурены… ― Что вы, Матрё… тьфу! Матрона Мартыновна! Я же некурящий. И потом… пожалуйста… пыыжкытэ ла класс? От последнего Матрёна таяла. Стоило только попросить по-французски разрешения выйти, как Матрена расплывалась от счастья. Вообще же она была, как мы тогда считали, страшно обидчивой. Напишешь гадость какую-нибудь на доске по-французски, дохлую крысу к кафедре приколешь или ещеё что-нибудь шутя сделаешь, она уже в обиду.

Никита Павлович бодро вошел в класс, махнул нам рукой, чтобы мы сели, и, улыбнувшись, сказал: — Вот, голуби мои, дело-то какое. А? Революция! Здо́рово! <...> Стёпка Атлантида поднял руку. Все замерли, ожидая шалости. — Чего тебе, Гавря? — спросил учитель. — В классе курят, Никита Павлович. — С каких пор ты это ябедой стал? — удивился Никита Павлович. — Кто смеет курить в классе? — Царь, — спокойно и нагло заявил Степка. — Кто, кто? — Царь курит. Николай Второй. И действительно. В классе висел портрет царя. Кто-то, очевидно Стёпка, сделал во рту царя дырку и вставил туда зажжённую папироску. Царь курил. Мы все расхохотались. Никита Павлович тоже. Вдруг он стал серьёзен необычайно и поднял руку. Мы стихли. — Романов Николай, — воскликнул торжественно учитель, — вон из класса! Царя выставили за дверь.

О Кассиле

	Одного Кассиля ум Заменил консилиум... — на Кассиля-студента, однажды помогшего разрешить творческий спор на собрании московских писателей
	— Семён Кирсанов, экспромт

	Мы пахали, мы косили. Мы нахалы, мы Кассили! — на экспромт Кирсанова, которым Кассиль похвастался перед ним
	— Владимир Маяковский