Змея́ тщесла́вия (книжн.) — устойчивое метафорическое сочетание, означающее навязчивую и отрицательно коннотируемую внутреннюю рефлексию по отношению к собственному социальному статусу: славе, почёту, уважению окружающих; угнетённое или беспокойное состояние, при котором мучает желание занять более высокое положение, добиться преклонения. Как правило, выражение употребляется как речевой трафарет со следующими глаголами, означающими разную силу и остроту чувства: закралась, грызёт, гложет, зашевелился, точит, шевелится или сосёт.

Герь шевалье де Буассе

Выражение «змея тщеславия» не только родственно, но и прозводно (как вариация) от более употребимого «червя тщеславия» или изначального «червя сомнения». По структуре также представляет собой устойчивую речевую конструкцию, метафору формульного типа, употребление которой отличается очень большой степенью стереотипности. Как правило, все различия употребления связаны только с контекстом и сопутствующим глаголом действия. Случаи вторжения в структуру метафоры редки и представляют собой словесную или смысловую игру концептуального характера.

Змея тщеславия в публицистике и мемуарах править

  •  

И почему люди стремятся к «высоте» человеческой? Не дает она никакого счастья. И свидетельствует о нашей безсознательности: кто не видит своего духовного убожества, тот лишь может к ней стремиться… Познание греховности убивает эту пустую мечту (тщеславие), эту змею. Господи, помилуй меня, грешного! Ныне по старому стилю 26 ноября.[1]

  Вениамин (Федченков), «Два сорокоуст», 1930-е

Змея тщеславия в беллетристике и художественной прозе править

  •  

Слова его были солнечными лучами, падавшими на мокрую, вспаханную почву, и из неё стали подыматься испарения, превращавшиеся в облака — в мысленные образы, бывшие в то же время и действительными. С этих-то воздушных, скользящих в пространстве островов молодой человек и стал смотреть вниз на жизнь человеческую; вся она была обман, разочарование, по крайней мере для него! Самое искусство было волшебницею, вовлекающею нас в грех суетного земного тщеславия! Мы лжём и самим себе, и друзьям, и Богу. Змея, скрывающаяся в нас, твердит нам: «Вкуси и станешь подобным Богу!»[2]

  Ханс Кристиан Андерсен, «Психея», 1861
  •  

― Я вижу, вы не понимаете меня. Гонениям подвергается коммунист, ужаленный змеёй ревности. И жалостливый коммунист тоже подвергается гонениям. Лютик жалости, ящерица тщеславия, змея ревности ― эта флора и фауна должна быть изгнана из жизни нового человека.[3]

  Юрий Олеша, «Зависть», 1927
  •  

Итак, мое знакомство с отцами, о которых так долго мечтал, открыло мне нечто о том, как ты мне близок и Ляля. Я чувствую себя много ниже их, вижу в себе змеи тщеславия и гордости, которых прежде не видел, ― только встреча и жизнь с этими смиреннейшими людьми открыла мне это, но тем не менее я чувствую, что у них мне трудно учиться, они не совсем „того духа“, и общение с тобой и Лялей научает меня, м. б., даже большему. Если приведет Бог увидеться, мы подумаем о нашей мечте.[4]

  Валерия Пришвина (Вознесенская-Лебедева), «Невидимый град», 1962

Источники править

  1. Вениамин (Федченков), митрополит. Два сорокоуста
  2. Собрание сочинений Андерсена в четырёх томах. — 1-e издание. — СПб., 1894 г. — Т. 2, стр. 240
  3. Олеша Ю.К. Заговор чувств. — СПб.: Кристалл, 1999 г.
  4. В. Д. Пришвина. Невидимый град. — М.: Молодая гвардия, 2003 г.

См. также править