Мажордом
Мажордо́м (лат. major domus «старший по двору»), иногда маршалёк (жарг.), чаще дворе́цкий или ба́тлер (англ. butler), управляющий <хозяйством> — старший лакей, глава домашнего хозяйства. В больших имениях, где управление хозяйством может быть разделено между несколькими людьми. Мажордом чаще всего отвечает за публичную (гостевую), приёмную часть дома: столовую, винный погреб и буфетную. Всё остальное хозяйство находится в сфере управления экономки. Мажордом или дворецкий — это, как правило, солидный мужчина в возрасте, под его началом находится вся мужская прислуга в доме, а экономка — руководит слугами женского пола. В современных домах обязанности мажордома могут довольно широко варьироваться в зависимости от личных требований и интересов работодателя.
Начиная с конца 1980-х годов, спрос на мажордомов существенно вырос по всему миру. Причина возрождения профессии заключается в увеличении числа миллионеров и миллиардеров, которым понадобилась помощь в управлении обширным домашним хозяйством. И прежде всего, выросло число богатых людей в Китае, что создало большой спрос на профессиональных дворецких, прошедших обучение в соответствии с европейскими традициями.
Мажордом в коротких цитатах
править| — Фаддей Булгарин, «Воспоминания», 1849 |
| — Николай Лесков, «На ножах», 1870 |
...был даже пожилой, но очень видный мажордом, ходивший с большим бриллиантовым перстнем на указательном пальце и сосланный по просьбе детей княгини Т*** за «предосудительные действия, сопровождаемые покушением войти в беззаконную связь с их родительницей»...[3] | |
| — Михаил Салтыков-Щедрин, «Благонамеренные речи», 1872-1876 |
Провожает их горбатый | |
| — Николай Гумилёв, «По дороге их владений...» (из цикла «Сказка о королях»), 1905 |
| — Марк Алданов, «Чёртов мост» (из тетралогии «Мыслитель»), 1925 |
| — Марк Вишняк, «Два Пути (Февраль и Октябрь)», 1931 |
| — Фёдор Шаляпин, «Моим детям», 1932 |
| — Алексей Толстой, «Петр Первый» (книга вторая), 1933 |
| — Евгений Шварц, «Тень», 1940 |
Леонид Ильич ― верный лакей народа. Нет, неточно. Метрдотель народа. Или ещё лучше ― народный мажордом Советского Союза. По-моему, прекрасно. И главное ― ново.[9] | |
| — Виктор Некрасов, «Взгляд и Нечто», 1977 |
Я встретился с Лёвой случайно в Нью-Йорке | |
| — Евгений Евтушенко, «Бедности нет, где не существует богатых...» (из сборника «Мама и нейтронная бомба»), 1982 |
Мажордом в публицистике и документальной прозе
правитьЯ видел, как мрачный философ (philosopho di forza) Ризположенский пожирал фазана на тарелке vieux saxe; я видел, как легкий философ (philosopho di gratia) Семечкин выпил разом три рюмки водки из богемского хрусталя и жадно искал ополоумевшими глазами колбасы, но не находил ничего, кроме страсбургского пастета и разных подстрекающих аппетит сыров; я видел, как Шекснинска стерлядь золотая сделалась жертвою плотоядности критика Кроличкова; я видел, как страдал мажордом мецената, стоя за стулом публициста Бенескриптова и чуть-чуть не вслух восклицал: «embourbe! embourbe!» ― я видел всё это и страдал не менее самого мажордома. Я думал: «Как очутился ты здесь, бедный, трудящийся люд? что общего между тобой и этим гнилым расслабленным меценатом, у которого даже головы совсем нет, а есть вместо неё какое-то прозрачное на свет яйцо? Зачем притащился ты сюда с холодного твоего чердака, где, по крайней мере, честно заработывал свой незавидный кусок хлеба? embourbe! embourbe!»[10] | |
| — Михаил Салтыков-Щедрин, «Наша общественная жизнь», 1863-1864 |
А то, что любимая моя «Правда» (не могу все-таки без нее, каждый день покупаю) как-то, а точнее в номере от 13 января 1977 года, в заметке «Продажные провокаторы» обвинила чешских диссидентов в том, что они «грубо и лживо клевещут на нынешний чехословацкий режим». Лживая клевета! Какая прелесть! Значит, есть и правдивая? Грубая? Значит, есть и нежная, воркующая? Вот я со спокойным сердцем иной раз и занимаюсь этим ― нежно и правдиво клевещу. Но шутки шутками, а если говорить серьезно, долг каждого честного человека, оказавшегося в условиях, в которых оказался я, пользоваться каждым подвернувшимся случаем, чтоб говорить и доносить ПРАВДУ до тех, кто лишен возможности знать ее. И каким лакеем или слугой империализма ни обзовет меня «Литературка» или «Неделя», стерплю. Улыбнусь только. Кстати, не пора ли уже на шестидесятом году жизни освежить как-то эти клише? Давайте подумаем. Что хуже ― слуга или лакей? Слуга все-таки народа, лакей же ― империализма. А может, переменить? Леонид Ильич ― верный лакей народа. Нет, неточно. Метрдотель народа. Или еще лучше ― народный мажордом Советского Союза. По-моему, прекрасно. И главное ― ново. Повезло Солженицыну, ему придумали новое ― «литературный власовец». Пригвоздили! Но дальше этого не пошли.[9] | |
| — Виктор Некрасов, «Взгляд и Нечто», 1977 |
Мажордом в мемуарах, письмах и дневниковой прозе
правитьОколо полудня въехали во двор два шведские офицера, а за ними конный солдат. «Неужели это адъютанты шведского короля, так бедно одетые?» заметил отец мой. Офицеры слезли с лошадей и вошли в переднюю, а потом в залу, окнами в сад; их встретил маршалёк нашего дома (мажордом), потому что все мы были в столовой, окнами на двор. Маршалек доложил батюшке, что офицеры спрашивают хозяина дома. Мы все перешли в залу, приказав служанке дать знать, когда король въедет в ворота.[1] | |
| — Фаддей Булгарин, «Воспоминания», 1849 |
Нынешние столпы «сталинизма» ― «умники задним числом», «запоздалые критики», «злополучные фальсификаторы», «ставшие позднее чекистами», «членами коллегии ГПУ», «опорой режима». Все эти квалификации звучат у Троцкого одинаково осудительно. Подтверждая уже известное со слов «перебежчиков», Троцкий удостоверяет, что Сталин ― аппаратный мажордом. «Он вообще поддерживал людей, которые способны политически существовать только милостью аппарата. И Меньжинский стал верною тенью Сталина в ГПУ… Не только начальником ГПУ, но и членом ЦК. Так на бюрократическом экране тень несостоявшегося человека может сойти за человека». Сталин это ― «дрянной человек с желтыми глазами», приводит Троцкий отзыв недавнего полпреда в Берлине Крестинского. «Первое качество Сталина ― лень, говорил Троцкому Бухарин. Второе качество ― непримиримая зависть к тем, которые знают или умеют больше, чем он.[6] | |
| — Марк Вишняк, «Два Пути (Февраль и Октябрь)», 1931 |
Я разыскал дом Вагнера. Это огромное здание из мощных кубов железного гранита. Монументальный вход. Тяжелые дубовые двери с суровой резьбой. Я робко стучусь. Долгое молчание. Наконец дверь медленно раскрывается, и на пороге показывается мажордом в пышной ливрее, высокомерно окидывающий меня холодными серыми глазами из-под густых бровей: | |
| — Фёдор Шаляпин, «Моим детям», 1932 |
Мажордом в беллетристике и художественной прозе
правитьГлавные служители двора́ были: поверенный, или пленипотент по тяжебным делам, которых по разным судам всегда было налицо две или три дюжины; комиссар, или главноуправляющий над всем имением; эконом, или приказчик; маршалёк, заведывавший столом и комнатными служителями; конюший, управлявший конюхами и конюшнею; кухмистер, разумеется, начальствовавший над кастрюлями, поварами и поваренками; охмистрыня, ключница или кастелянша, управлявшая служанками, бельем и кладовою, которая в польских домах называется аптечкою и вмещает в себе все сладкое: варенье, конфеты, сахар, кофе и многочисленный разряд водок и наливок. Кроме этих почетных служителей в доме жил, на всем готовом, капельмейстер, обучавший барышень и молодых господ музыке, и заведовавший оркестром, состоявшим из двенадцати человек, которые зимою исправляли лакейскую должность, а летом гребли сено и работали в саду.[11] | |
| — Фаддей Булгарин, «Иван Иванович Выжигин», 1829 |
― А ты, ― продолжал, не слушая его, Обломов, ― ты бы постыдился выговорить-то! Вот какую змею оторел на груди! | |
| — Иван Гончаров, «Обломов», 1859 |
Так и сталось: в Праге Иосаф Платонович не имел минуты, чтобы переговорить с Глафирой наедине; путешествуя до Парижа в сообществе стряпчего баронессы, он совсем почти не видал Глафиры, кроме двух исключительных случаев, когда она звала его и давала ему поручения при таможенном досмотре вещей. С баронессиным стряпчим, словом компанионом по второклассному вагону, новый мажордом говорил мало и неохотно: его унижало в его собственных глазах это сообщество с человеком, возведенным в звание стряпчего, очевидно, единственно ради важности, а в самом деле бывшего просто громадным дворецким, которому было поручено ведение дорожных расходов и счетов и переписки по требованию денег от управителей домов и земель баронессы. Принужденное сообщество с таким человеком, разумеется, и не могло приносить Вислеиеву особого удовольствия, тем более, что Иосаф Платонович с первых же слов своего попутчика убедился, что тот стоял на самой невысокой степени умственного развития и, по несомненному преобладанию в нем реализма, добивался только сравнительных выводов своего положения при баронессе и положения Висленева при его госпоже Бодростиной. Он жаловался ему на беспокойство характера и причудливость баронессы и описывал трудность своего положения, весьма часто низводимого беспокойною принципалкой до роли чисто лакейской. Висленев, не желая продолжать этого разговора, отвечал, что в его положении ничего подобного нет, да и быть не может, как по характеру госпожи Бодростиной, так особенно по его личному характеру, о котором он отозвался с большим почтением, как о характере, не допускающем ни малейшей приниженности. Баронессин стряпчий ему позавидовал, и эта зависть еще увеличилась в нем, когда он, сообщив Висленеву цифру своего жалования, узнал от Иосафа Платоновича, что Бодростина платит ему гораздо дороже, ― именно сто рублей в месяц.[2] | |
| — Николай Лесков, «На ножах», 1870 |
И чиновники, и купцы, и даже ссыльные ― все это был люд, настолько занятой и расчетливый, что затевать подписные обеды было решительно некому и некогда. Было, правда, между ссыльными несколько шулеров, делателей фальшивых ассигнаций и злоупотребителей помещичьей властью (был даже пожилой, но очень видный мажордом, ходивший с большим бриллиантовым перстнем на указательном пальце и сосланный по просьбе детей княгини Т*** за «предосудительные действия, сопровождаемые покушением войти в беззаконную связь с их родительницей»), которым, казалось бы, представлялся при этом отличнейший случай блеснуть, но и они вели себя как-то сдержанно, в той надежде, что сдержанность эта поможет им пройти в общественном мнении зауряд с «политическими». <...> | |
| — Михаил Салтыков-Щедрин, «Благонамеренные речи», 1872-1876 |
Все общество длинной вереницей потянулось к тому холму с беседкой, где старик поэт (как рассказывала поутру Дмитревскому Прасковья Николаевна) всего чаще вдохновлялся. Последним поплелся своей дрожащей походкой, поддерживаемый казачком, старец актёр. У подножия холма шумела уже толпа разряженных крестьянских парней и девушек; в стороне чинно стояла кучка деревенских хозяев-мужиков и баб. Когда все общество «господ» расположилось в беседке и по зеленому скату холма приблизился мажордом Михалыч в сопровождении двух дворовых, которые несли за спиной туго набитые мешки, Гаврила Романович поднялся на ноги, обнажил голову и, указывая на Дмитревского, сказал собравшемуся внизу народу такую речь: | |
| — Василий Авенариус, «Юношеские годы Пушкина», 1888 |
Сидор Карпович, бывший дядька Семена Брыкова, а потом его дворецкий или мажордом (как называл он себя), встал ни свет ни заря и занялся порядком. Это значило, что, где ворча, где болтая, он обошел пять господских комнат, вошел в кухню и там остался, не зная в доме места теплее и уютнее. Сидор Карпович был седой, степенный старик с выправкой старого слуги екатерининского времени. Сидор Карпович был седой, степенный старик с выправкой старого слуги екатерининского времени. В холщовой рубашке с жабо, в желтом нанковом сюртуке, в чулках и башмаках, он время от времени вынимал из кармана тавлинку и с важной миной набивал табаком свой красный нос, нагло свидетельствовавший о единственной слабости старика. Затем Сидор вышел в прихожую и первым делом ткнул в бок спавшего на конике Павла, казачка и рассыльного, малого шести футов ростом. Тот вскочил как ужаленный и спросонья вытаращил глаза. | |
| — Андрей Зарин, «Живой мертвец», 1902 |
В этой особенно роскошно обставленной комнате, странно освещенной стеклянными шарами, столы были мраморные, на стульях черного дерева лежали одинаковые парчовые подушки, а посуда вся была из чистого золота. Распоряжался в малой столовой мажордом князя, седой итальянец в черном шёлковом фраке, в чулках и при шпаге. Он недоброжелательно посмотрел на вошедших, видимо, хотел что-то сказать, но сдержался и, отвернувшись, продолжал отдавать лакеям распоряжения на ломаном русском языке. Иванчук приблизился к креслу императора, внимательно его осмотрел, сдул какую-то пушинку и поправил перед креслом золотое плато, изображавшее рог изобилия. Затем столь же заботливо осмотрел и понюхал, жмурясь, разложенное на мозаичных столиках по углам душистое куренье. Все было в полном порядке. Иванчук, однако, неодобрительно качал головой (мажордом смотрел на него с худо скрываемой ненавистью). Штааль хотел взять со стола меню. ― Я и так тебе все скажу, ― сказал Иванчук, с беспокойством хватая его за руку. ― Будет шестьдесят три блюда… У Строганова бывало и больше, но мы выбрали шестьдесят три по числу букв: «Его величество Павел Петрович, император и самодержец Всероссийский».[5] | |
| — Марк Алданов, «Чёртов мост» (из тетралогии «Мыслитель»), 1925 |
Когда Грибоедов и Пушкин появились, все встали. Слава богу, музыканты не ударили в тулумбасы, с Фаддея бы это сталось. Крылов быстро вдруг поглядел туда и сюда и сделал вид, что готовится встать. Это заняло у него ровно столько времени, чтоб не встать. Обед начался, вносили блюда. Пушкин, уже вежливый и быстрый, говорил направо и налево. Фаддей хлопотал как мажордом, вина были превосходны.[14] | |
| — Юрий Тынянов, «Смерть Вазир-Мухтара», 1928 |
Прибежали сенные девки ― убрать грязное со стола, принакрыть скатерть. Мажордом (по-прежнему ― дворецкий), старый богомольный слуга, обритый и наряженный, как на святках, стукнул тростью и выкрикнул, что приехала боярыня Волкова. С неохотой. Роман Борисович вылез из-за стола ― делать галант «гостье»: трясти перед собой шляпой, лягать ногами… А перед кем ломаться-то князю Буйносову! Эту боярыню Волкову семь лет назад Санькой звали, сопли рваным подолом вытирала. <...> Видишь ты, ― мажордом о ней докладывает. В золоченой карете приехала! Муж у царя в милости… (Муж ее приходился князю Романову двоюродным племянником.) Отцу дьявол помог, вылез в купчины, теперь, говорят, ему отдана вся поставка на войско. Мажордом раскрыл дверь (по-старинному ― низенькую и узкую), зашуршало розово-желтое платье. Ныряя голыми плечами, закинув равнодушное красивое лицо, опустив ресницы, вошла боярыня Волкова.[8] | |
| — Алексей Толстой, «Петр Первый» (книга вторая), 1933 |
Усыпанная песком площадка, окруженная подстриженными деревьями. В глубине павильон. Мажордом и помощник его возятся на авансцене. | |
| — Евгений Шварц, «Тень», 1940 |
Мажордом в поэзии
править| — Николай Гумилёв, «По дороге их владений...» (из цикла «Сказка о королях»), 1905 |
Ни один не вернулся из битвы… | |
| — Николай Гумилёв, «По обрывам пройдет только смелый…» (из цикла «Сказка о королях»), 1905 |
Господин в глухой шубе, в золотых зубах с сигарой | |
| — Илья Сельвинский, «Тряпичный король», 1923 |
| — Саша Чёрный, «Камин», 1923 |
― Взимайте установленную плату | |
| — Марк Тарловский, «У Петра», 6 февраля 1927 |
Я встретился с Лёвой случайно в Нью-Йорке | |
| — Евгений Евтушенко, «Бедности нет, где не существует богатых...» (из сборника «Мама и нейтронная бомба»), 1982 |
Источники
править- ↑ 1 2 Ф.В. Булгарин. Воспоминания. — М.: Захаров, 2000 г.
- ↑ 1 2 Н. С. Лесков. «На ножах». – Полное собрание сочинений, том 23. — СПб., 1903 г.
- ↑ 1 2 М. Е. Салтыков-Щедрин. Собрание сочинений в 20 т. М.:«Художественная литература», 1966 г. Том 11
- ↑ 1 2 3 Н.С. Гумилёв. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Большая серия. Ленинград, Советский писатель, 1988 г.
- ↑ 1 2 М.А. Алданов. «Мыслитель». «Девятое термидора». «Чёртов мост». «Заговор». «Святая Елена, маленький остров». — М., Изд-во «Захаров», 2002 г.
- ↑ 1 2 М. В. Вишняк Два Пути (Февраль и Октябрь). «Современные записки». — Париж, 1931 г.
- ↑ 1 2 Ф. И. Шаляпин. «Маска и Душа». — Москва, Вагриус, 1997 г.
- ↑ 1 2 А.Н.Толстой. «Петр Первый» (роман). ― М.: «Правда», 1974 г.
- ↑ 1 2 Виктор Некрасов. «Записки зеваки». — М.: Вагриус, 2004 г.
- ↑ М. Е. Салтыков-Щедрин. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 6. — Москва, Художественная литература, 1966 г.
- ↑ Фаддей Булгарин, Сочинения. — Москва: «Современник», 1990 год
- ↑ Гончаров И.А. Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах, Том 4 ― «Обломов. Роман в четырех частях». Санкт-Петербург, « Наука», 1998 г.
- ↑ Н. Алексеев, П. Москвин, А. Зарин. Из эпохи царствования Екатерины II и Павла I. ― (Романтические хроники). ― M.: CKC, 1993 г.
- ↑ Тынянов Ю. Н. Кюхля. Рассказы. — Ленинград, «Художественная литература», 1974 г.
- ↑ И. Сельвинский. «Из пепла, из поэм, из сновидений». Сборник стихотворений. — М.: издательство Время, 2004 г.
- ↑ Саша Чёрный. Собрание сочинений в пяти томах. — Москва, «Эллис-Лак», 2007 г.
- ↑ М. А. Тарловский. «Молчаливый полет». — М.: Водолей, 2009 г.
