Змея́ сомне́ния (книжн.) — устойчивое метафорическое сочетание, означающее навязчивую и отрицательно коннотируемую внутреннюю рефлексию по отношению к кому-либо или чему-либо; угнетённое или беспокойное состояние, при котором мучает недоверие, подозрение или опасение. Как правило, выражение употребляется как речевой трафарет со следующими глаголами, означающими разную силу и остроту чувства: грызёт, гложет, закрадывается, ползёт, шевелится или жалит.

Змея сомнения

Выражение «змея сомнения» не только родственно, но и прозводно от более употребимого «червя сомнения». По структуре также представляет собой устойчивую речевую конструкцию, метафору формульного типа, употребление которой отличается очень большой степенью стереотипности. Случаи вторжения в структуру метафоры редки и представляют собой словесную или смысловую игру концептуального характера, изредка как вариация встречается «змея тщеславия» или «змея честолюбия».

Змея сомнения в публицистике, научно-популярной литературе и мемуарах править

  •  

И мы так же сделаем ― ведь это история и когда-то кому-то она очень пригодится. Как бы вдохнуть Магдалине мужество и веру в себя! Самовнушение и здоровье поправит. Главное, чтобы не свыкаться с мыслью о болезни, о непреодолимости чего-то. Все преодолимо, если дух в себе победил препятствия. И помощь приходит, когда ей врата открыты. Всякое уныние должно быть изгнано, ведь за ним ползет и змея сомнения ― ядовитая тварь.[1]

  Николай Рерих, Листы дневника, 1946 г.

Змея сомнения в беллетристике и художественной прозе править

  •  

Являются бояре; начинается спор, как и следовало ожидать; князья унижают Ляпунова, один даже предлагает ему выйти с ним на бой, по старинному русскому обычаю; однако все приходит в порядок, и воеводы расходятся друзьями. Ляпунов молится. Входит Марина «Один, и молится! — говорит она, — я этого не люблю». Начинается разговор между ними. Марина оправдывает свое поведение. Ляпунов ей что-то не верит, однако трогается ее судьбою. Марина старается его обольстить, сулит ему венец, говорит ему: «Оставь убийственное сомненье…» «Змея, змея, — шепчет в сторону Ляпунов, — я понимаю тебя…» Марина продолжает с возрастающим жаром: «Любил ли ты когда, Ляпунов? слышал ли когда признание страстной могучей любви из уст женщины — нe бесчувственной раскрашенной куклы, каковы ваши русские жены, а женщины, одаренной умом и душою? Что, если б нашлась такая жена, и она взяла бы тебя за мощную руку, и взглянула бы в твои светлые очи, и сказала тебе: друг, я люблю тебя!» Сверх того, Марина предлагает Ляпунову престол, а сына своего хочет удалить…[2]

  Иван Тургенев, «Смерть Ляпунова», 1846
  •  

У него шевельнулась странная мысль. Она смотрела на него с спокойной гордостью и твердо ждала; а ему хотелось бы в эту минуту не гордости и твердости, а слез, страсти, охмеляющего счастья, хоть на одну минуту, а потом уже пусть потекла бы жизнь невозмутимого покоя!
И вдруг ни порывистых слез от неожиданного счастья, ни стыдливого согласия! Как это понять!
В сердце у него проснулась и завозилась змея сомнения… Любит она или только выходит замуж?
— Но есть другой путь к счастью, — сказал он.
— Какой? — спросила она.
— Иногда любовь не ждет, не терпит, не рассчитывает… Женщина вся в огне, в трепете, испытывает разом муку и такие радости, каких…
— Я не знаю, какой это путь.
Путь, где женщина жертвует всем: спокойствием, молвой, уважением и находит награду в любви… она заменяет ей все.[3]

  Иван Гончаров, «Обломов», 1859
  •  

Свенторжецкий уже стал прислушиваться к этому второму голосу, и тогда у него появилось было решение отказаться от услуг патера Вацлава и постараться сбросить с себя гнёт страсти к княжне Людмиле, вычеркнуть из сердца ее пленительный образ. Увы, сделать это он был не в состоянии. Его страсть, по мере открывавшейся возможности удовлетворить ее, росла не по дням, а по часам и еще более разжигалась фразой патера Вацлава: «А не назначает ли она такого свидания и другим?»
Эти слова змеёй сомнения вползли в сердце графа Свенторжецкого и то и дело приходили ему на память. «Если это действительно так, то пусть она умрет!» ― говорил он сам себе.[4]

  Николай Гейнце, «Дочь Великого Петра», 1913

Змея сомнения в поэзии править

  •  

Снова порхаешь ты птичкой болтливою
Между печальных подруг
И оживляешь беседой шутливою
Их затуманенный круг
А между тем в мою душу сомнение
Черной змеею ползет:
Слава о тяжком кресте и терпении
Вслед за тобою идет.
Вон, позади тебя, тёрном повитая,
Молодость грустно стоит,
Сны золотые, до срока убитые
Злобой неправд и обид.
А впереди ― о, какая глубокая
Тьма нерассветных ночей!
Жизнь догорит, как свеча одинокая,
Жизнь далеко от друзей![5]

  Пётр Якубович, «Портрет», 1887
  •  

Я буду тебя целовать,
Шептать бред взволнованных грёз,
Скользящие пряди волос
Сплетать и опять расплетать…
И я позабуду на миг
Сомнений безжалостный гнёт,
Пока из кудрей не мелькнёт
Змеи раздвоённый язык.[6]

  Валерий Брюсов, «Змеи» (из цикла «Новые грёзы», сб. «Juvenilia»), 1913

Источники править

  1. Николай Рерих. Листы дневника. В трёх томах. Том 3. — М.: Международный Центр Рерихов, 1996 г.
  2. Тургенев И. С., Собрание сочинений. В 12-ти томах. - М.: "Художественная литература", 1976-1979 гг. Том 12.
  3. Гончаров И.А. Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах, Том 4 ― «Обломов. Роман в четырех частях». Санкт-Петербург, « Наука», 1998 г.
  4. Гейнце Н.Э. Новгородская вольница: Роман Судные дни Великого Новгорода: Повесть Сцена и жизнь: Повести и рассказы. ― Смоленск: Русич, 1994 г.
  5. Якубович П.Ф., Стихотворения. Ленинград, Советский писатель, 1960 г.
  6. В. Брюсов. Полное собрание сочинений и переводов. — СПб.: Сирин, 1913 г. — Том 1.

См. также править