Александр Валентинович Амфитеатров
Алексáндр Валенти́нович Амфитеáтров (1862—1938) — русский прозаик, публицист, фельетонист, журналист, литературный и театральный критик, драматург, автор сатирических стихотворений.
| Александр Валентинович Амфитеатров | |
| |
 Статья в Википедии
| |
 Произведения в Викитеке
| |
 Медиафайлы на Викискладе
|
Цитаты в прозе
правитьТёплая ночь дышала ароматом цветов, похожих на дурман, ― их огромные белые чаши были так велики, что Дебрянский видел их из коляски даже сквозь синий сумрак ночи. Они плелись и вились по каменным изгородям. Даже во рту становилось сладко ― столько давали они запаха, неотвязного, мучительно томящего и возбуждающего. ― Если мы ещё десять минут будем ехать между этими цветами, ― сказал Алексей Леонидович, ― вы можете поздравить меня с головною болью…[1] | |
| — «Жар-цвет», 1895 |
Ведь бешеная вспышка графа началась внезапно и всего лишь с того, что пан Паклевецкий, гуляя с ним ночью в здановском парке, заметил, как он срывает и нюхает белые цветы, и позволил себе предостеречь его: | |
| — «Жар-цвет», 1895 |
Решительно все плутонические дыры, когда-либо глядевшие изнутри на белый свет, связаны с мифами или действительными случаями экстатического самоубийства. Последний вулканический провал античного Рима сохранился в летописях благодаря чудесной истории Марка Курция, самопожертвование которого, как неоднократно выяснялось историками, мифологами и исследователями религиозных культов, представляло собою не что иное, как ритуальное самоубийство в честь хтонических божеств. Поднимались вы когда-нибудь на Этну или Везувий? Нет? Я очень жизнерадостный человек и жесточайший враг самоубийства. Но, когда я стою у кратера, хотя бы даже незначительного, вроде Стромболи или поццуоланской Зольфатары, это у меня постоянное чувство: тянет туда. Жутко и весело, энтузиастически отважно тянет. Начинаешь понимать Эмпедокла, радостно прыгнувшего в Этну, а миру назад, вверх презрительно выбросившего подметки своих сандалий...[1] | |
| — «Жар-цвет», 1895 |
| — «Морская сказка», 1899 |
Так вот этот Мальтен рассказал мне следующее приключение. Его двоюродный брат, унтер-офицер индийской армии, в одно прекрасное воскресенье отправился из Калькутты на загородную ферму, в гости к приятелю. На ферме он застал праздник; к вечеру было пьяно всё — господа и слуги, англичане и индусы, люди и слоны. Кузен Мальтена — человек, склонный к поэтическим настроениям, даже стихи пишет. Чуть ли не ради поэтических впечатлений и угораздило его попасть именно в индийскую армию. Отдалясь от пьяного общества, он одиноко стоял у колючей растительной изгороди, смотрел на закат солнца и, как очень хорошо помнит, обдумывал письмо в Ливерпуль, к своей невесте. Именно на полуслове: «…ваша фантазия не в силах вообразить, дорогая мисс Флоренса, неисчислимые богатства индийской флоры и фау…», он слышит позади себя тяжкие и частые удары. Точно какой-нибудь исполин сверхъестественной величины и силы, Антей, Атлас, с размаху вбивает в землю одну за другой длинные сваи. Не успел мечтатель обернуться, как его схватило сзади что-то необыкновенно крепкое, могучее, эластическое, подбросило высоко в воздух и, помотав несколько секунд, как маятник, с силою швырнуло в иглистые кусты алоэ — полумёртвого, не столько от боли, сколько от ужаса непонимания и незнания, самого опасного и могущественного из ужасов: его описали в древности Гомер и Гезиод, а в наши дни со слов Тургенева — Ги де Мопассан. Беднягу с трудом привели в чувство. Разгадка происшествия оказалась очень простою: один из рабочих слонов фермера добрался до кувшинов с пальмовым вином, опустошил их, опьянел и пришёл в ярость. Мундир унтер-офицера привлёк внимание хмельного скота своей яркостью, и кузен Мальтена стал его жертвой… Такого разнообразия индийской фауны не только мисс Флоренса, но и сам горемычный жених её, конечно, не мог себе ранее вообразить!.. Ощущение нежданно-негаданно схваченного слоном солдата, в ту минуту, когда он не только не думал о каком-нибудь слоне определённом но, вероятно, позабыл и самую «идею слона», вероятно, было близко к ощущениям человека в первый момент землетрясения. | |
| — «Землетрясение», 1897 |
Жил в некотором лесу Медведь. Был бурый. Имел берлогу, медведицу, медвежат, коих и питал, и ютил по мере сил своих. Кровожадностью не отличался. Настолько, что, хотя учёные числят медведя животным плотоядным, однако этот Медведь мясо кушал всего два раза в году: на Светлый праздник, да на Рождество Христово. В остальное же время пробавлял себя полевыми злаками и добро-полезною лесною ягодою, как-то: морошкою, брусникою, черникою, костяникою, — ибо другие фрукты, более деликатные и питательные, в лесу не росли. Когда же на морошку и на полевые злаки, в том числе и на лебеду, бывал недород, Медведь, по добродушию своему, с готовностью грыз кору с молодых сосен и даже не отказывался набивать свой желудок жирною глиною. После чего, однако, шибко маялся животом и, катаясь по земле в корчах, ревел источным голосом. | |
| — «Сказка о здравомысленном медведе и его недоумениях», 1900 |
Жила-была Блоха. И была она легкомысленна. По крайней мере, так аттестовали её другие кусательные насекомые. В том числе и свои сёстры-блохи: | |
| — «Сказка о легкомысленной блохе и её житейских огорчениях», 1901 |
В один зловещий октябрьский день Алексей Сергеевич Суворин сказал Н. А. Демчинскому: | |
| — «Термометрическое недоразумение», 1903 |
Ну Люська хоть красивая, ― и лицом, и фигурою вышла… А то жила тут у нас, у Полины Кондратьевны гостила, одна киргизская или бурятская, что ли, княжна… Да врала, небось, что княжна, ― так азиатка, из опойковых. Ростом ― вершок, дура-дурой, по-русски едва бормочет, лицо жёлтое, как пупавка, глаза враскос… И что же ты думаешь? От поклонников отбоя не было. Первый же твой Сморчевский с ума сходил…[3] | |
| — «Марья Лусьева», 1903 |
Для множества людей, праздник — также, прежде всего символ: Рождество — это детская ёлка; Троица — берёзки, цветы, гирлянды, крёстный ход; Иванов день — потешный костёр, расцвет папоротника, шуточное кладоискательство; Вербное воскресенье уже одним названием своим обличает символ, с ним сопряжённый; Успение — праздник дожиночного снопа, а на юге — первой кисти винограда; Преображение слывёт в народе Спасом на яблоках, в отличие от Спаса на воде и Спаса на меду. Христианство, таким образом имеет своих язычников, бессознательно сближающих религии, происшедшие из Евангелия с пантеизмом древних извечных культов; жизнь Христа комментируется для них годовым оборотом жизни природы, Бог всеобъемлющей любви есть не только Солнце Правды, но и зримое солнце, животворящее землю. Это христианское язычество, в огромном большинстве своих проявлений, настолько грациозно, наивно и трогательно, что против него редко поднимаются руки даже у самых суровых ортодоксов церковной догмы. Вере оно никогда нигде не мешало. | |
| — «Красное яичко», 1904 |
Был композитор-«монофонист», отрицавший в музыке гармонию, контрапункт, мелодическое последование, словом, всякое симфоническое начало ― во имя, славу и торжество изобретённого им «разнообразно напрягаемого однозвучия». | |
| — «Чудодей» |
| — «Морская сказка» |
Когда Иисус, на кресте, испустил последний вздох, вся природа омрачилась, весь мир содрогнулся. Кровавые облака затмили солнце. Заблистали пламенные зигзаги синей молнии. Пропасти разверзлись. Люди, животные, птицы, в страхе прятались по дебрям и трущобам. Ни одна стрекоза не пела, ни один кузнечик не трещал, ни одна муха не жужжала. Мёртвое молчание давило всю природу. Только деревья, кусты и цветы шептались между собою. | |
| — «Вербы на Западе» |
В 1902 году усердно летала по газетам не совсем утка — скорее «проба пера» <...> будто французы или американцы какие-то получили или получают концессию на постройку второго великого пути через Сибирь, двухрельсового, который пройдёт гораздо севернее ныне действующего, прорезав тундры, горы, «разливы рек, подобные морям», тайгу и урманы. Не знаю, как известие было принято в России. Говорят, нашлись даже газеты, которые идею французов или американцев серьёзно поддерживали.[4] | |
| — «Сибирские этюды» |
— Ин ладно, — говорит редактор, — действительно, на первых порах рисковать не стоит. Хороша передовица, да уж чёрт с ней! Только чем же я — вместо неё — дыру-то в нумере заткну? что поставлю? | |
| — «Птичка Божия» |
Возникли сказания о таинственных цветах и травах, распускающихся и растущих лишь под чарами Купалы. Такова перелёт-трава, дарующая способность по произволу переноситься за тридевять земель в тридесятое царство; цвет её сияет радужными красками и ночью в полёте своём он кажется падучею звёздочкою. Таковы спрыг-трава, разрыв-трава, расковник сербов, Springwurzel немцев, sferracavallo итальянцев, разбивающие самые крепкие замки и запоры. Такова плакун-трава, гроза ведьм, бесов, привидений, растущая на «обидящем месте», т. е. — где была пролита неповинная кровь, и равносильные ей чертополох, прострел-трава и одолень-трава (белая купава, нимфея). Таков объединяющий в себе силы всех этих трав жар-цвет, огненный цвет, — цветок папоротника: самый популярный из мифов Ивановой ночи. | |
| — «Иван Купало», 1904 |
Вот как проходит Иванова ночь в Италии, близ Генуи: накануне дети и девушки собирают дрова и, сложивши их у церкви, зажигают костры, пекут лук и едят его, для предохранения себя на целый год от лихорадки, поют и пляшут. А на рассвете в самый Иванов день, раздевшись, катаются по росе, для излечения некоторых болезней, и потом идут собирать целебные цветы, травы и какой-то цветок, с которым можно делать чудеса. То же самое, за исключением печёного лука, и в Дании, и в Бельгии, и в Англии. | |
| — «Иван Купало», 1904 |
Быть может, не лишнее припомнить при этом и обряд крещения кукушки, справляемый во многих местностях как великорусских и малорусских, так и в других землях во время майских русалий в семик. В Румынии праздник Кукушек чествуется, приблизительно, около Купалина дня. Девушки уединяются в рощи и проводят там время до глубокой ночи в беседе с кукушками, поют им песни, состоящие большею частью из разных вопросов, и по ответам вещих крылатых гадают о будущем. По свидетельству старинной польской хроники Прокоша, в кукушке чествовалась богиня Жива, т.е. дающая жизнь, почему голос её и по сие время принимается народным поверьем за предвещание стольких лет жизни, сколько раз крикнет птица. «Думали, что высочайший владыка вселенной превращался в кукушку и сам предвещал продолжение жизни; поэтому убиение кукушки вменялось в преступление и преследовалось от правительства уголовным наказанием». | |
| — «Иван Купало», 1904 |
«Гнус», то есть комариная сила, действительно, бич здешнего лета. Миллиарды личинок сплавляет тайга в июньском половодье мощных рек своих, и начинается погибель человеков и беснование скота!.. Я знал людей, которых комариная язвительность подвигала на акты противодействия, совершенно фантастические, — в роде того, что раскладывался, например, костёр на террасе, а сомнительное благоразумие этой отчаянной меры обличалось уже тогда, когда дом пылал, как свеча. Другая известная мне заимка сгорела от того, что конюх, не зная, как спасти от «гнуса» совершенно замученную старую лошадь, разложил маленький костёр у неё под брюхом. Комары лошадь кусать перестали, но сперва от конюшни, потом от всей заимки остались одни воспоминания. Кто незнаком с злобным сыном тайги, енисейским гнусом, тот, пожалуй, не поверит этим анекдотам; кто знаком, не только поверит, но ещё и надбавит на них лишку. | |
| — «Сибирские этюды» (Лесное умертвие), 1904 |
Наши газеты полны мало скрываемым негодованием по поводу робкой и вялой европейской политики, чьею неизречённою милостью Россия втравлена теперь в операции против «Большого Кулака», а лучше сказать — не будем обманывать себя — в войну с Китаем. В войну, которая России глубоко бесполезна, которой в России никто не желал, не желает и желать не будет, — в войну противоестественную. Ибо, сколь бы победоносным исходом она ни кончилась, мы наживаем себе врага в природном соседе, неудалимом от нас никакими судьбами на пространстве двух третей наших азиатских владений. России, как шестьсот лет назад, снова предоставляется завидная честь — защищать своею грудью европейское благополучие от монголов. Trop d’honneur! [комм. 1] Мы будем таскать голыми руками каштаны из огня, а щёлкать и есть их станут другие. | |
| — «Китайская гроза» |
...поёт тоскливая острожная песня, подслушанная мною — незадолго пред тем — в одном нижегородском ярмарочном притоне. Не знаю, почему, но песня эта для меня навсегда тесно связалась с именем и образом Александра Тальма, и имя его неизменно заставляет её звучать в моей памяти. | |
| — «Тальма» |
Древнейшее сказание римской мифологии гласит о том, как ловко царь Нума обошёл Юпитера в договоре о человеческих жертвах, откупившись от них рыбою и головкою чеснока. При отчётливом знании и выполнении жрецом богослужебной формы, римляне не требовали даже, чтобы жрец веровал в бога, на службе при котором он числился, и в жреческом составе не диво было встретить открытого и прославленного вольнодумца. | |
| — «Наука и магия в античном мире», 1907 |
| — «Тэффин грех» |
Цитаты стихотворные
править| — «Иван Купало» |
Эка слава! Эко имя! | |
| — «А. И. Гучкову» |
См. также
править- «Отравленная совесть» — психологический роман.
Комментарии
правитьИсточники
править- ↑ 1 2 3 А.В. Амфитеатров. Собрание сочинений в 10 томах. Т. 3. — М.: НПК «Интелвак», 2001 г.
- ↑ Амфитеатров А.В. Легенды публициста. — СПб.: Товарищество «Общественная польза», 1905 г. — Стр.189
- ↑ А.В.Амфитеатров, Собрание сочинений в 10 томах, том 2. — Москва: НПК "Интелвак", 2000 г.
- ↑ Амфитеатров А.В. «Сибирские этюды». — СПб.: товарищество «Общественная польза», 1904. — стр. 346
- ↑ Амфитеатров А.В. «Житейская накипь». — СПб.: Товарищество «Общественная польза», 1903 год. — стр. 25
- ↑ 1 2 В. Васильев. Беглый взгляд на эпиграмму // Русская эпиграмма / составление, предисловие и примечания В. Васильева. - М.: Художественная литература, 1990. — Серия «Классики и современники».
- ↑ Амфитеатров А.В. «Сказочные были». Старое в новом. — СПб.: Товарищество «Общественная польза», 1904 г. — стр. 211.
