Тундра
Ту́ндра (русское диалектное Сендуха) — тип природной зоны, лежащей на север за пределами лесной растительности, пространства с вечномёрзлой почвой, не заливаемой морскими или речными водами. Тундра находится севернее зоны тайги. По характеру поверхности тундры бывают болотистые, торфянистые, каменистые. Южную границу тундры принимают за начало Арктики. С севера тундра ограничена зоной арктических пустынь. Иногда термин «тундра» применяют и к аналогичным природным зонам Антарктики.
Главная черта тундры — заболоченные низменности в условиях сурового климата, высокой относительной влажности, сильных ветров и многолетней мерзлоты. Долгое время это слово в русском языке было провинциализмом. Карамзин писал: «Сибирское слово тундра должно быть в русском лексиконе; ибо никаким другим мы не означили обширных, низких, безлесных равнин, заросших мохом, о которых может говорить поэт, географ, путешественник, описывая Сибирь и берега Ледовитого моря…»
Тундра в кратких цитатах
править| — Александр Пушкин, «Когда порой воспоминанье…», 1830 |
За Тобольском вскоре начинается безлюдный, пустынный приобский край, теряющийся в тундрах Ледовитого океана... | |
| — Константин Станюкович, «В далёкие края», 1886 |
Я читал и писал о тундре, и тундра выросла в моей душе до колоссальных размеров и заслоняла все. <...> И я никак не мог понять, зачем там живут люди. | |
| — Сергей Сергеев-Ценский, «Тундра», 1902 |
Доху песцовую тундра надела, ― | |
| — Иосиф Уткин, «Якуты», 1924 |
― Тундра ― такое пустынное небо, белёсое, точно оно отсутствует, ― такая пустая тишина, прозрачная пустынность… | |
| — Борис Пильняк, «Заволочье», 1925 |
Тундра с приплюснутыми островками вереска уныло пахнет нам в душу. | |
| — Юрий Казаков, «Отход», 1967 |
| — Николай Байтов, «Во глубине сибирских руд...», 2000 |
Тундра в публицистике и научно-популярной прозе
правитьМыс Румянцева и с внутренней стороны, столько же, как и с внешней, отличается от окружающих его берегов. От песчаного низменного берега, имеющего в ширину шагов около 40, поднимается он вдруг отрубисто до высоты около 70 футов и потом уже не так круто еще около 100 футов; противолежащий же, или восточный берег возвышается неприметною покатостию до невысоких холмов, за которыми идет пространная тундра. Все окололежащие места безлесны, только на горах за тундрою видны в некоторых местах деревья; вблизи же нет ничего, кроме мелких кустарников.[1] | |
| — Фёдор Литке, «Дневник, веденный во время кругосветного плавания...», 1817 |
В вершинах Каштака дорога становится с каждым шагом всё затруднительнее, так как приходится пробираться среди камней, поросших оленьим мохом и чёрными или серыми лишаями (красных мало). Трудно понять, какая необходимость могла заставить человека забираться в эту глушь, — только обилие зверя и оленьего моха для оленей могло привлечь в такую дикую местность сойотов. И вероятно, долго нога европейца не была бы в этой тундряной пустынной местности, если бы ценный графит не привлек сюда Алибера. Зато среди этой пустыни приятно поражают глаз кресты, служащие для указания дороги, а далее мостики на грязных и топких местах и т. п. улучшения дороги. | |
| — Пётр Кропоткин, «Поездка в Окинский караул», 1867 |
Через сутки с небольшим, ранним утром, пароход подходил к Тобольску, единственному сколько-нибудь населённому городу на всём громадном расстоянии между Тюменью и Томском. За Тобольском вскоре начинается безлюдный, пустынный приобский край, теряющийся в тундрах Ледовитого океана; деревни и юрты будут попадаться всё реже, а два попутные городка, Сургут и Нарым, брошенные в этой неприветной и мрачной пустыне, — захолустные сибирские дыры, называемые городами единственно потому, что в них живут исправники. | |
| — Константин Станюкович, «В далёкие края», 1886 |
Чем ближе к морю, тем растительность беднее. Мало-помалу исчезает тополь, ива обращается в кустарник, в общей картине уже преобладает песчаный или торфяной берег с голубикой, морошкой и мохом. Постепенно река расширяется до 75—100 саж., кругом уже тундра, берега низменны и болотисты… С моря подуло холодком.[2] | |
| — Антон Чехов, «Остров Сахалин (Из путевых записок)», 1894 |
Экспедиционный отряд Евгения Семенова работал в самом центре горной тундры Кольского полуострова, в районе Ловозера. Двадцатисемилетний ученый и его товарищи искали месторождения пегматита. Эта крупнозернистая изверженная горная порода, состоящая из сросшихся кристаллов полевого шпата и других минералов, имеет большое научное и промышленное значение.[3] | |
| — Александр Синельников, «Виноградовит», 1956 |
| — Александр Святловский, «Тектоника Камчатки», 1967 |
Пилоты помалкивали. «Аннушка» все набирала и набирала высоту, капли воды скользили по стёклам, земля исчезла. Она только изредка проносилась в разрывах облаков ― чёрная, неуютная, каменистая земля чукотской горной тундры. В разрывах белой полосой извивалось русло реки Угаткын. В кабине похолодало. Разрывы стали совсем редки, они сомкнулись в плотную пелену.[5] | |
| — Олег Куваев, «Очень большой медведь», 1968 |
Тундра в мемуарах и художественной литературе
правитьЯ увлекался в то время тундрой и самым тщательным образом изучал ее от Торнео до Кары, от Кары до Колымы. Весь стол в моей комнате и угол около стола были завалены толстыми и тонкими книгами, на корешках которых можно было прочесть: тундра… тундра… тундра. Я читал и писал о тундре, и тундра выросла в моей душе до колоссальных размеров и заслоняла все. Я отчетливо представлял себе мерзлую, обросшую мохом пустыню ― болото, жалкие кривые кусты, а на них беспомощно треплющиеся листья. Вверху висит серое небо и давит на землю ― от этого земля плоская и слезливая. А зимой ― это огромный склеп, обитый белым глазетом, освещенный лампадами северного сияния, молчаливый, жуткий, пустой. И я никак не мог понять, зачем там живут люди.[6] | |
| — Сергей Сергеев-Ценский, «Тундра», 1902 |
Если бы подальше, в горах, признался он мне, то ничего, можно и кормного за дикого убить, а тут нельзя: тут сейчас узнают, чей олень, ― по метке на ухе. Мы подъезжаем ближе; олень не бежит и даже подступает к берегу. Ещё поближе ― и все смеются, радуются: олень свой собственный. Это один из тех оленей, которых Василий пустил в тундру, потому что на острове мало ягеля (олений мох). Я приготовляю фотографический аппарат и снимаю белого оленя на берегу Имандры, окруженного елями и соснами. Сняв фотографию, я прошу подвезти меня к оленю. Но вдруг он поворачивается своим маленьким хвостом, перепутывает свой пучок сучьев на голове с ветвями лапландских елей, бежит, пружинится на мху, как на рессорах, исчезает в лесу. <...> | |
| — Михаил Пришвин, «Колобок», 1906 |
― Тундра ― такое пустынное небо, белёсое, точно оно отсутствует, ― такая пустая тишина, прозрачная пустынность, ― и нельзя идти, ибо ноги уходят в ржавь и воду, и трава и вереск выше сосен и берёз, потому что сосны и берёзы человеку ниже колена, и растёт морошка, и летят над тундрой дикие гуси, и дуют над тундрой «морянки», «стриги с севера к полуночнику», ― и над всем небо, от которого тихо, как от смерти, ― и летом белые, зелёные ― ночи; и ночью белое женское платье кажется зеленоватым; ― а самоеды в одеждах, как тысячелетье… | |
| — Борис Пильняк, «Заволочье», 1925 |
Ещё в конце зимы, как только появились сосульки, ветер сдул с одного холмика снег. Мама тогда показала Алёшке бурые веточки, которые стлались по земле, и сказала: ― Это цветок. Он называется камнеломкой. Алёшка решил, что мама, конечно, шутит. Какой же это, в самом деле, цветок без цветов? И что за странное название такое ― камнеломка? Не может же такая тонкая веточка камни ломать. Алёшка обиделся на маму и сказал: ― Ничего не цветок. Я знаю ― это трава. Или мох… ― Подожди, пройдёт несколько дней, и ты сам увидишь, что это цветок, ― ответила мама. И вот папа вернулся как-то из тундры. Он туда ходил, чтобы измерить глубину снега. Метеорологи это обязательно делают, чтобы узнать, сколько будет воды потом, когда снег растает. И вот папа пришёл и, даже не сняв меховой шубы и шапки, сказал: ― Пойдём-ка, Алёшка, поскорее в тундру! Тут неподалеку камнеломка расцвела. И они пошли. Камнеломка была на том самом холмике, где Алёшка с мамой видели веточки. Снизу снег лежал, а на вершинке холма его растопило тёплое солнышко. Там видна была каменистая земля. И на одном камне прямо без стебля был цветок.[8] | |
| — Анатолий Членов, «Как Алёшка жил на Севере», 1965 |
Но не в этом наш исток, гул крови не в этом, а вот поедем-ка на Канин Нос и проснемся однажды среди бледной природы, под бледной ночью, на берегу реки, недалеко от моря, в старой избе среди всхрапывающих рыбаков. Натянем мы сапоги и брезентовые штаны, напялим шапки-ушанки. Мы выйдем на рассвете и увидим, что по реке ползет туман, а вода коричнево проглядывает сквозь молочные завитки. Тундра с приплюснутыми островками вереска уныло пахнет нам в душу. На берегу будет тянуть дымком от вчерашнего, еще тлеющего костра, сладким торфом и далеким сероводородом с моря, от гниющих там водорослей. Несколько раз хлопнет, стукнет дверь избушки, рыбаки соберутся на берегу, все сразу зазевают, зачешутся. Потом закурят один за другим, закашляются.[9] | |
| — Юрий Казаков, «Отход», 1967 |
― Хочешь, я тебе прочту стихи собственного сочинения? ― спросил Эрмэтэгин, разглядывая отставленный на вытянутую руку рисунок. Не дожидаясь согласия, Эрмэтэгин положил на стол бумагу и карандаш и устремил в окно задумчивый взгляд. | |
| — Юрий Рытхэу, «Время таяния снегов», 1967 |
В первых числах июля я отправился в Певек. Певек возник в начале тридцатых годов, когда в стране был острый оловянный голод. В образцах, доставленных С. В. Обручевым с соседнего мыса Валькумей, нашли касситерит ― оловянную руду. Вскоре на Валькумее был открыт рудник, а Певек стал базой чукотских геологов. К Валькумею прибавились оловянные прииски в тундре. Певек превратился в крупный поселок с солидным морским портом.[11] | |
| — Олег Куваев, «Очень большой медведь», 1968 |
Ветер станет набирать силу, загустеет искровал, заполощется яркий, короткий листобой по широкой земле, и в полёте, в круженье угаснет северный листок; на земле, не догорая, он сразу остужается, прилипает к моху, и становится тундра похожа на неглубоко вспаханную бурую пашню. Но земля еще дышит, пусть невнятно, а все же дышит прогретым за лето недром, и несколько дней кружат над рекой, над тундрой, надо всем неоглядным раздольем запахи увядающего лета, бродит пьяная прель гонобобели и водяники, струят горечь обнажившиеся тальники, и трава, редкая, северная трава, не знающая росы, шелестит обескровленным, на корню изжившим себя стебельком. Вдали, где берега Енисея зависают над бездной, все гуще порошатся сумерки.[12] | |
| — Виктор Астафьев, «Царь-рыба», 1974 |
Больше всего он опасался повстречать шаманку. Бродит шаманка по тундре давно, в белой парке из выпоротков, в белой заячьей шапочке, в белых мохнатых рукавичках. За нею белый олень с серебряными рогами следует по пятам, головой покачивает, шаркунцами позвякивает. Шаманка жениха ищет, плачет ночами, воет, зовёт жениха и никак не дозовётся, потому и чарует любого встречного мужика. Чтобы жених не дознался о грехах её сладострастных, до смерти замучив мужика ласками, шаманка зарывает его в снег. К человеческому жилью близко шаманка не подходит, боится тепла. Сердце её тундрой, мёрзлой землей рождено, оледенелое сердце может растаять.[13] | |
| — Виктор Астафьев, «Царь-рыба», «Бойе», 1976 |
Они поднялись на тундровые холмы, покрытые мягкими, чуть пожелтевшими травами. Под травами лежал подсохший светло-голубой олений мох ― ягель, толщей своей защищающий растения от губительного воздействия вечной мерзлоты. С высоты холмов открывалось море, уже далёкое, с еле слышным приглушённым прибоем. Мужчина остановился, не выпуская руки Нау. Он повернулся лицом к морю, и девушка вместе с ним посмотрела в синюю даль...[14] | |
| — Юрий Рытхэу, «Когда киты уходят», 1977 |
Праву с улыбкой вспомнил, как летели Коравье и Росмунта на вертолёте. Сначала оба зажмурились и долго не открывали глаз. Потом Праву удалось уговорить Коравье взглянуть на землю. Любопытство пересилило страх. Коравье пододвинулся к окну и тут же отпрянул назад. Но люди, сидящие у круглых окошек, продолжали спокойно смотреть на землю. Непривычно и странно выглядела тундра с высоты. Коравье не раз приходилось подниматься на высокие горы и с их вершин оглядывать открывающийся простор. Но то, что он видел сейчас с вертолета, мало походило на тундру с горной вершины. Там земля была неподвижна, а здесь она разворачивалась, открывая долины, маленькие ручейки, блестевшие на солнце озера. Все двигалось, казалось живым… | |
| — Юрий Рытхэу, «В долине Маленьких Зайчиков», 1977 |
Дальний Восток в какой-то степени удовлетворил мои романтические, джеклондоновские наклонности. Я охотился на китов с китобоями. Бродил по тундре с геологами и оленеводами. Тонул на краболовном разведчике. Спускался в кратер Ключевской сопки с вулканологами.[16] | |
| — Эльдар Рязанов, «Подведённые итоги», 1998 |
Стоял только один вопрос: что делать? ― потому что, кто виноват было предельно ясно. Какой-то умник, вызванный из тундры, посоветовал женить графа. Там, среди вечной мерзлоты и трудностей с разложением трупов, считалось, что если покойник не тлеет, то его надо женить или присвоить какой-нибудь гражданский або воинский чин. У них, мол, в «тундре» все так делают и никаких «тундростей» не испытывают. Послушали и шамана, но... чин покойнику придумать не могли ― только в страшном сне может присниться, что Фома твой начальник. Нет! Лучше женить! Женить же графа можно было лишь в том случае, если имелась особь женского пола, то есть молодая, согласная связать свою жизнь с покойником, как ни душераздирающе это звучит. (Как они там живут в тундре?! ― ахали старушки, не выдерживая напора прогресса).[17] | |
| — Сергей Осипов, «Примус интер парэс», 1998 |
Впрочем, ясно и так, что я прав. Всем известно, что, например, чукчи никогда не бывают лунатиками. Да и как им быть лунатиками? Скажем, страстный чукча нежно уложил чукчанку на мягкий ягель тундры. А где луна? Луны нет. Кругом полярный день. А если кругом полярная ночь и на небе луна? Тогда где ягель? Ягеля нет. Мне могут возразить: при чем тут вообще лунатизм? Как говорят абхазцы, время, в котором стоим, настолько смутное, что всё может быть.[18] | |
| — Фазиль Абдулович Искандер, «Ночной вагон», 2000 |
Была короткая полоса ненадежного северного лета ― середина августа. На Вайгаче цвела тундра. Неожиданное для сурового и безжизненного северного ландшафта с его черно-белой графикой буйство красок недолгого цветения хрупких, но непобедимых полярных трав и ягеля так поразило меня, что я, кажется, впервые в жизни испытал острое чувство зависти к художникам. Только их талант позволяет запечатлеть и увековечить этот странный и неповторимый миг, когда под лучом полярного солнца вдруг вспыхивают желтыми, золотыми и алыми цветами недолговечные ковры летней тундры.[19] | |
| — Александр Городницкий, «И жить ещё надежде», 2001 |
Остров ― моя нелепая выдумка, и не нужно богатого воображения, чтобы представить себе, что там. Плоскость. Тундра. Серое низкое небо, изрытое, как пашня, темными облаками. Тусклое жестяное солнце, которое за тучами и не увидишь ни разу. Чахлые травинки, дрожащие на ветру, аптечные ромашки ― триумф летнего полноцветия… Запах сырости, болота повсюду, и морской берег ― с запахом только глины, ибо вода почему-то не пахнет. Желтая, ледяная… В остальном же все, должно быть, так же, как здесь, в Нарьян-Маре, только еще хуже. Такой же холод, та же нищета…[20] | |
| — Василий Голованов, «Остров, или оправдание бессмысленных путешествий», 2002 |
Тундра в стихах и песнях
править| — Александр Пушкин, «Когда порой воспоминанье…», 1830 |
| — Дмитрий Давыдов, «Сибирский поэт», 1858 |
Пропали горы; началась | |
| — Николай Некрасов, «Княгиня Трубецкая» (из цикла «Русские женщины»), 1871 |
Ты в отблесках мертвых ― в пределах тех стран, | |
| — Константин Бальмонт, «Свежей весной...» (из цикла «Гимн Солнцу»), 1903 |
| — Валерий Брюсов, «К тихому океану», 27 января 1904 |
| — Каллистрат Жаков, «Биармия», 1916 |
Железносонный, обвитый | |
| — Михаил Зенкевич, «Сибирь», 1916 |
Доху песцовую тундра надела, ― | |
| — Иосиф Уткин, «Якуты», 1924 |
В красках ― досель не умерли! | |
| — Марина Цветаева, «Сибирь», 1930 |
| — Николай Заболоцкий, «Собрание зверей» (из цикла «Безумный волк»), 1931 |
| — Николай Ушаков, «Электровоз в хибинских тундрах», 1936 |
От края тундры до степных угодий, | |
| — Аркадий Штейнберг, «Кипрей», 1953 |
Фосфорецируя, кусты | |
| — Даниил Андреев, «Мород» (из цикла «У демонов возмездия»), 1955 |
| — Евгений Евтушенко, «Подранок», 1963 |
А чукча в чуме ждёт рассвета, | |
| — группа «Голубые гитары», «Песенка о терпении», 1987 |
А дальше ― только Колыма. | |
| — Николай Байтов, «Во глубине сибирских руд...», 2000 |
Источники
править- ↑ Ф.П.Литке. «Дневник, ведённый во время кругосветного плавания на шлюпе «Камчатка» (Кронштадт)» в книге: «К берегам Нового Света». — М., Наука, 1971 г.
- ↑ Чехов А. П. Сочинения в 18 томах // Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. — М.: Наука, 1978 год — том 14/15. (Из Сибири. Остров Сахалин), 1891-1894. — стр.145
- ↑ А.Синельников, «Виноградовит». — М.: «Огонек» № 34, 1956 год
- ↑ Святловский А. Е.. «Очерк истории четвертичного вулканизма и тектоники Камчатки». — М.: «Наука», 1968 г. 218с.
- ↑ О.М.Куваев. «Очень большой медведь». — М.: «Вокруг света», 1968, № 1-2 г.
- ↑ Сергеев-Ценский С.Н. Собрание сочинений. В 12 томах. Том 1. — М.: «Правда», 1967 г.
- ↑ М. Пришвин. «Зелёный шум». Сборник. — М., «Правда», 1983 г.
- ↑ Членов А.Ф., «Как Алёшка жил на Севере». Москва,«Детская литература», 1965 г.
- ↑ Казаков Ю.П. Избранное: Рассказы. Северный дневник. Москва, «Художественная литература», 1985 г.
- ↑ Юрий Рытхэу, Время таяния снегов. — М.: Молодая гвардия, 1981 г.
- ↑ О.М.Куваев. «Очень большой медведь». — М.: «Вокруг света», 1968, № 1-2 г.
- ↑ Астафьев В.П. «Царь-рыба»: Повествование в рассказах. — М.: Современник, 1982 г.
- ↑ Астафьев В.П. «Царь-рыба»: Повествование в рассказах. — М.: Современник, 1982 г.
- ↑ Юрий Рытхэу, «Когда киты уходят»: Повести и рассказы. — Л.: «Советский писатель», 1977 г.
- ↑ Юрий Рытхэу, В долине Маленьких Зайчиков. — М.: Известия, 1962 г.
- ↑ Э.Рязанов, Э.Брагинский. «Тихие омуты». ― М.: Вагриус, 1999 г.
- ↑ Осипов С.Ю. Страсти по Фоме. — Москва, Вагриус, 2003 г., «Страсти по Фоме». Книга вторая. — «Примус интер парэс» (1998)
- ↑ Ф. А. Искандер. «Ночной вагон». — М.: журнал «Знамя», 2000 г., №1
- ↑ А. М. Городницкий. «И жить еще надежде». — М.: Вагриус, 2001 г.
- ↑ Василий Голованов, «Остров, или оправдание бессмысленных путешествий». — М.: Вагриус, 2002 г.
- ↑ Пушкин А. С. Полное собрание сочинений, 1837-1937 гг: В 16 т. Том 3, 1948-1949 гг.
- ↑ Поэты 1860-х годов. Библиотека поэта. Третье издание. — Л.: Советский писатель, 1968 г.
- ↑ Н. А. Некрасов. Полное собрание стихотворений в 3 томах: «Библиотека поэта». Большая серия. Ленинград: Советский писатель, 1967 год
- ↑ К. Бальмонт. Избранное. — М.: Художественная литература, 1983 г.
- ↑ В. Брюсов. Собрание сочинений в 7-ми т. — М.: ГИХЛ, 1973-1975 гг.
- ↑ К. Жаков, «Биармия». Сыктывкар: Коми книжное издательство, 1993 г.
- ↑ Зенкевич М.А., «Сказочная эра». Москва, «Школа-пресс», 1994 г.
- ↑ Уткин И. П. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. — М.: Советский писатель, 1966 г.
- ↑ М.И. Цветаева. Собрание сочинений: в 7 томах. — М.: Эллис Лак, 1994-1995 г.
- ↑ Н.А. Заболоцкий. Полное собрание стихотворений и поэм. Новая библиотека поэта. СПб.: Академический проект, 2002 г.
- ↑ Н. Ушаков. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание. — Л.: Советский писатель, 1980 г.
- ↑ А. Штейнберг. «Вторая дорога». М.: Русский импульс, 2008 г.
- ↑ Д.Л.Андреев. Собрание сочинений. — М.: «Русский путь», 2006 г.
- ↑ Песенка о терпении
- ↑ Н. В. Байтов, Что касается: Стихи. — М.: Новое издательство, 2007 г.
См. также
править
 Поделитесь цитатами в социальных сетях: |
.svg){kind=logo}
