Тубероза

Туберо́за, или Полиа́нтес клубнено́сный (лат. Polianthes tuberosa) — многолетнее растение семейства Спаржевые (лат. Asparagaceae). Природным ареалом туберозы, впрочем, как и всех растений из рода Полиантес (лат. Polianthes), принято считать Мексику.

Тубероза
(Западная Бенгалия)

Растение высоко ценится своими душистыми цветами, из которых вырабатывают одно из самых дорогих эфирных масел. Экстракт туберозы широко применяется в парфюмерии для составления изысканных духов, цветочных и туалетных вод, различных ароматических масел, палочек, свечей, а также — косметических (освежающих, увлажняющих, питающих и омолаживающих) средств для ухода за кожей.

В полную силу аромат туберозы раскрывается тёплыми безветренными вечерами, распространяясь на десятки метров вокруг благоуханным облаком, в котором можно угадать ноты цветущей акации, левкоя, лилии, жасмина, гиацинта.

Тубероза в прозе

Он имел великое искусство сохранять в комнатах теплоту зимой и свежесть в летнее время: в этом состоял его эпикуреизм. Всё было приготовлено на кутёре: окна везде были открыты, но снаружи завешаны предлинными маркизами, которые беспрестанно поливались студёной колодезной водой. Пол был мраморный, и в четырёх углах стояли кадочки со льдом. В то же время множество резеды и тубероз распространяли приятный запах по комнате. По приглашению хозяина мы развалились на диванах; и когда полуденное солнце со всею силою горело над нами, мы находились среди прохлады и благоухания, и я мог любоваться ясным, тёплым вечером долгой безукоризненной жизни. Нет, не забыть мне этого дня! Разные возрасты были веселы и хохотали как ребята.

— Филипп Вигель, «Записки», 1860

Мы сидели посреди сада, в котором были построены дома, и, вместо спёртого воздуха комнаты сеансов, находились в окружении огненного цвета гроздьев эритрины – кораллового дерева – вдыхая благоуханные ароматы деревьев и кустов, а также белых цветов бегонии, трепещущих от лёгкого ветерка. Короче говоря, мы были окружены светом, гармонией и запахами. Большие букеты цветов и кустарниковых, посвящённых туземным богам, были собраны и принесены в комнаты. У нас были прекрасные цветы базилики, цветка Вишну, без которого в Бенгалии не обходится ни одна религиозная церемония; были также веточки культового фикуса, дерева, посвящённого тому же светлому божеству; его листья смешивались с розовыми цветами священного лотоса, и индийские туберозы обильно украшали стены.

— Елена Блаватская, «Разоблачённая Изида», 1877

Дезесент не только слышит музыку водок, но и воспринимает носом цвет запахов. Наряду с вкусовым оргáном у него есть носовая картинная галерея, т. е. большое собрание бутылок со всевозможными эссенциями. Когда ему наскучили вкусовые симфонии, он принимается за носовую музыкальную пьесу. «Он сидел в кабинете у письменного стола... У него была лёгкая лихорадка, он мог приняться за работу... Своей прыскалкой он окружал себя запахом амброзии, лаванды и душистого горошка; таким образом он получал впечатление луга; в этот луг он вводил смесь запаха туберозы, флёрдоранжа и миндаля, и тотчас же появлялась искусственная сирень, а липы колыхались, распространяя по земле бледный свой аромат... В эту декорацию, нарисованную крупными штрихами, он вдувал лёгкий дождь человеческого и почти кошачьего запаха, напоминавшего запах юбок и возвещавшего напудренную и набеленную женщину; стефанотиса, айапана, оппонакса, саркантуса и прибавлял намёк серинги, чтобы придать этой искусственной жизни белил естественный цвет облитой потом улыбки (!) и веселья, разыгрывающегося при ослепительных лучах солнца». — перевод Ростислава Сементковского

— Макс Нордау, «Вырождение (Entartung)», 1892

Тысячи различных цветов наполняли воздух оранжереи своими ароматами: пёстрые с терпким запахом гвоздики; яркие японские хризантемы; задумчивые нарциссы, опускающие перед ночью вниз свои тонкие белые лепестки; гиацинты и левкои — украшающие гробницы; серебристые колокольчики девственных ландышей; белые с одуряющим запахом панкрации; лиловые и красные шапки гортензий; скромные ароматные фиалки; восковые, нестерпимо благоуханные туберозы, ведущие свой род с острова Явы; душистый горошек; пеонии, напоминающие запахом розу...

— Александр Куприн, «Столетник», 1895

― Ах, я обожаю цветы! Что может быть лучше? И вы как будто бы угадали мой вкус: ландыши, фиалки и сирень... Все такие нежные, тонкие ароматы... Бэтси, ты любишь цветы? ― О да, конечно, ― ответила Бэтси, тихо покачиваясь в большом вольтеровском кресле. ― Но только мне больше нравятся одуряющие, нежные запахи... Например, я люблю цветы магнолии, померанцевые цветы... Они пахнут так сильно, так сладко, что у меня является желание их есть. Но всё-таки любимый мой цветок ― тубероза. Он меня опьяняет, точно гашиш... Когда я слишком долго слышу его аромат, мной овладевают какие-то необъяснимые, чудные галлюцинации... Потом, конечно, наступает головная боль.

— Александр Куприн, «Нарцисс», 1897

Весь сад истекал мягкой смолой, глухими напевами и запахом мёда. В аллеях — потоки жары, потоки солнца, потоки пьяных кочующих мух, низринутых с неба. Благоухание некоторых цветов — гвоздики и туберозы — было местами в саду так сильно, что Сабина резко останавливалась от присутствия запаха, как бы втянутая в его напряжённый круг; она не смела двинуться; её поистине волновало стоять посредине этого царства, в этом хороводе благоуханий, как бы в самом сердце огромной рощи, ибо — в какую сторону ни повернуться — всюду всё благоухало. — перевод Марины Цветаевой

— Анна де Ноай, «Новое упование» [Часть VII], 1903

Всё ещё хотелось жалеть его, этого дряхлого, нищего старика. Но в душе не жалость шевелилась, а какая-то светлая ответная радостность. И жалость вдруг поднялась, презрительная и насмешливая, когда мне вспомнились японские ширмы и пряные запахи никтериний и тубероз. Ходит там и тоскует мутная душа, как пластырями облепляет себя красотами жизни. Но серым пеплом осыпано всё вокруг. И только судорожными вспышками мгновений освещается мёртвая жизнь. И можно горами громоздить вокруг утончённейшие красоты мира, — это будет только вареньем к чаю для человека, осуждённого на казнь. Здесь же вот — тёплый запах навоза, хрустение жующих лошадей, пыльная паутина и писк мышат.

— Викентий Вересаев, «К жизни», 1908

	Губы её цветут страшною яркостью, как яростные губы упившегося жаркою кровью выходца из тёмной могилы, губы вампира. Но вот Лилит преодолела страх, в первый раз остановивший её у этого порога. Быстрым, как никогда раньше, движением она распахнула высокую дверь и вошла. От её чёрного платья повеяло страшным ароматом туберозы, веянием благоуханного, холодного тления.
	— Фёдор Сологуб, «Красногубая гостья», 1909

Выходили в зал из передней какие-то ангелоподобные существа в голубых, белых, розовых платьях, серебристые, искристые; обвевали газами, веерами, шелками, разливая вокруг благодатную атмосферу фиалочек, ландышей, лилий и тубероз; слегка опылённые пудрой их мраморно-белые плечики через час, через два должны были разгореться румянцем и покрыться испариной; но теперь, перед танцами, личики, плечи и худые обнаженные руки казались ещё бледней и худей, чем в обычные дни; тем значительней прелесть этих существ как-то сдержанно искрами занималась в зрачках, пока существа, сущие ангелята, образовали и шелестящие и цветные рои веющей кисеи; свивались и развивались их белые веера, производя лёгкий ветер; топотали их туфельки.

— Андрей Белый, «Петербург», 1914

	Ещё ночь, но скоро рассвет. Воздух тёплый и влажный, напоённый сладким запахом магнолий, тубероз, резеды. Ни один лист не шелохнётся. Тишина. Ихтиандр идёт по песчаной дорожке сада. На поясе мерно покачиваются кинжал, очки, ручные и ножные перчатки — «лягушечьи лапы».
	— Александр Беляев, «Человек-амфибия», 1928

Я же нагнулся в лорнеточный блеск Зинаиды «Прекрасной» и взял пахнущую туберозою ручку под синими блёсками спрятанных глаз; удлинённое личико, коль глядеть сбоку; и маленькое ― с фасу: от вздёрга под нос подбородка; совсем неправильный нос. <...> Дмитрий Сергеич ― оранжерейный, утончённый «попик», воздвигший молеленку среди духов туберозы, гаванских сигар; видом ― постник: всос щёк, строго-выпуклые, водянистые очи; душою ― чиновник, а духом ― капризник и чувственник; субъективист ― до мизинца; кричал он об общине, а падал в обмороки от звонков, проносясь в кабинет, ― от поклонников, сбывши их Гиппиус; отпрепарировав, взяв за ручку, их Гиппиус вела в кабинетище...

— Андрей Белый, «Начало века» (Встреча с Мережковским и Зинаидой Гиппиус), 1930

На дачах Варавки поселились незнакомые люди со множеством крикливых детей; по утрам река звучно плескалась о берег и стены купальни; в синеватой воде подпрыгивали, как пробки, головы людей, взмахивались в воздух масляно блестевшие руки; вечерами в лесу пели песни гимназисты и гимназистки, ежедневно, в три часа, безгрудая, тощая барышня в розовом платье в круглых, тёмных очках играла на пианино «Молитву девы», а в четыре шла берегом на мельницу пить молоко, и по воде косо влачилась за нею розовая тень. От этой барышни исходил душный запах тубероз. Бегал длинноногий учитель реального училища, безумно размахивая сачком для ловли бабочек, качался над землёй хромой мужик, и казалось, что он обладает невероятной способностью показывать себя одновременно в разных местах. Ходили пёстро одетые цыганки и, предлагая всем узнать будущее, воровали бельё, куриц, детские игрушки.

— Максим Горький, «Жизнь Клима Самгина» (Часть Первая), 1927

Как торопятся, ― сказала она, показав лорнетом на улицу, где дворники сметали ветки можжевельника и елей в зелёные кучи. ― Торопятся забыть, что был Тимофей Варавка, ― вздохнула она. ― Но это хороший обычай посыпать улицы можжевельником, ― уничтожает пыль. Это надо бы делать и во время крестных ходов. Закрыв глаза, помолчав, она продолжала: ― Костюм сестры милосердия очень идёт Лидии, она ведь и по натуре такая... серая. Муж её, хотя и патриот, но, кажется, сумасшедший. Самгин понимал: она говорит, чтоб не думать о своём одиночестве, прикрыть свою тоску, но жалости к матери он не чувствовал. От неё сильно пахло туберозами, любимым цветком усопших.

— Максим Горький, «Жизнь Клима Самгина» (Часть Вторая), 1928

Весёлым солнечным утром Люся рыхлила в цветнике землю вокруг тубероз и подвязывала к палочкам их вытянувшиеся, пышно зацветавшие головки. <...> Ужинали на застеклённой террасе. Была половина сентября, но стояла такая теплынь, что все рамы были отодвинуты и тёплые волны аромата тубероз плыли с цветника на террасу. Небо непрерывно дрожало тусклыми взблесками. Голубоватые зарницы перебегали с тучки на тучку, на миг выделяя их тёмные силуэты. Вся природа как будто была полна смутной нервной тревоги.

— Викентий Вересаев, «Euthymia (Эйтемия)», 1943

В завещании, написанном за десять лет до смерти, Джавахарлал Неру просил, чтобы его тело сожгли и пепел развеяли в Аллахабаде, где течёт Ганг; он оговаривал, что это не связано с обрядом, так как он чужд религиозным чувствам. Да, есть в Индии нечто отличное от Европы или Америки, например, поэтическая настроенность. На аэродроме в Дели мне повесили на шею длинные гирлянды цветов; приехав в гостиницу, я поспешил положить их в воду. Потом я привык к тяжести и к запаху тубероз, роз, гвоздик, других неизвестных мне цветов тропиков, иногда на собраниях на меня навешивали десяток гирлянд. Час спустя я их бросал, как это делали индийцы: цветов в Индии много. Мало риса и хлеба. Страна большая, разнообразная: и Гималаи, и джунгли, и плодородные степи, и сухие выжженные пустыни.

— Илья Эренбург, «Люди, годы, жизнь» (Книга 7), 1965

Под карнизом флигеля, где жил священник, укрылся от дождя бездомный осёл и всю ночь бил копытами в стену спальни. Ночь была беспокойная. Только на рассвете падре Анхелю удалось наконец заснуть по-настоящему, а когда он проснулся, у него было такое чувство, будто он весь покрыт пылью. Уснувшие под дождём туберозы, вонь отхожего места, а потом, когда отзвучали пять ударов колокола, также и мрачные своды церкви казались измышленными специально для того, чтобы сделать это утро тяжёлым и трудным.

— Габриэль Гарсиа Маркес, «Недобрый час» (первые строки романа), 1966

Вокруг шеи бежала нитка жемчуга. На руках были короткие белые перчатки. Она сидела, закрыв юбками весь диван, в голубой полутени от зонтика, поднятого над свечами. В воздухе стоял запах тубероз и нарциссов ― её любимых духов. ― Вот и Ларионов, ― сказала она, когда я поцеловал ей руку. ― А я всё думаю, где-то мой Александр Львович, верно, лежит на диване, дуется на человечество и киснет, как капуста. Вот вы уже и обиделись.

— Михаил Шишкин, «Всех ожидает одна ночь», 2003

Тубероза в стихах

Портрет Людвиги Каролины Радзивилл с туберозами
(Польша, неизвестный автор, ок.1681 г.)

	Богини милые! благословите сей Свободный плод моих часов уединённых, Природе, тишине и музам посвящённых! Вручаю вам его, сей дар души моей. С улыбкою любви, небесные, примите, Что вам дарит любовь; улыбкой освятите Сплетённый мной венок из белых тубероз, Из свежих ландышей, из юных алых роз: Для вас одних сплетён он чистою рукою.
	— Николай Карамзин, «Приношение грациям», 1793

	В окно твоё влетает Цветов приятный дух; Террас пред ним дерновый Узорный полукруг; Там ландыши перловы, Там розовы кусты, Тюльпан, нарцисс душистый И тубероза — чистой Эмблема красоты...
	— Василий Жуковский, «К Батюшкову», 1812

	И лилия светлую чашу взяла, И вверх, как Вакханка, её подняла, На ней, как звезда, загорелась роса. И взор её глаз устремлён в небеса; Нарядный жасмин, и анютин глазок, И с ним туберозы душистый цветок, Весною с концов отдалённых земли Цветы собрались в этот сад и цвели. — перевод Константина Бальмонта
	— Перси Биши Шелли, «Мимоза», 1820

Жизнь неслышно И мирно в замке том текла; И лишь одна природа пышно Вокруг дышала и цвела: Что год ― тенистее бананы Сплетали тёмный свой намет; В ветвях их с криком обезьяны Резвились... Розы круглый год Цвели... Жасмин и плющ ползущий, Окутав пальмовые кущи, К земле спускались сетью роз; Повсюду ярких тубероз Венцы огнистые алели, И винограда кисти рдели На бархате террас. Ручей Тонул весь в лилиях душистых, И день, огонь своих лучей Гася на кручах гор кремнистых, Цветы вечернею зарёй Кропил холодною росой.

— Семён Надсон, «Три ночи Будды», 1885

	Получивши туберозы, Допущу ли, чтоб поэт Языком ответил прозы На душистый ваш привет? И к жилищу доброй феи Мчатся робкие мечты: Из её оранжереи Мне ли чудные цветы? — при получении цветущих тубероз
	— Афанасий Фет, «Е.С. Хомутовой», 1886

	В воздухе тают, и вновь возрастают. Льётся с цветов упоительный яд. То не жасмин, не фиалки, не розы, То не застенчивых ландышей цвет, То не душистый восторг туберозы, — Этим растеньям названия нет.
	— Константин Бальмонт, «Ночные цветы», 1895

	Не страшны зимы угрозы Тем, кто любит и любим; ― Ветка белой туберозы Чащу лип заменит им. Чужеземному растенью Незнаком природы гнёт, ― Полусветом, полутенью Тайна дышит и живёт.
	— Мирра Лохвицкая, «Ветка туберозы» [Зимние песни, 2], 1898

	Отцвели — о, давно! — отцвели орхидеи, мимозы, Сновиденья нагретых и душных и влажных теплиц. И в пространстве, застывшем, как мертвенный цвет туберозы, Чуть скользят очертанья поблёкших разлюбленных лиц.
	— Константин Бальмонт, «Отцвели», 1899

	В страстном хоре вакханалий Вьются быстрые стрекозы Возле шёлковых азалий И душистой туберозы...
	— Владимир Голиков, «В страстном хоре вакханалий...», 1900

	Золотя заката розы, Клонит солнце лик усталый, И глядятся туберозы В позлащённые кристаллы. Но не надо сердцу алых,— Сердце просит роз поблёклых, Гиацинтов небывалых, Лилий, плачущих на стёклах.
	— Иннокентий Анненский, «Золотя заката розы...», 1901

	Рассвет и робко и несмело Сквозь шторы крался к ним в окно; Но, вспыхнув, лампа догорела, И стало вдруг почти темно. Благоухали туберозы, И притаилась тишина, Сама как будто сладкой грёзы И неги вкрадчивой полна.
	— Татьяна Щепкина-Куперник, «Марьянна Волховская», 1907

	Как мускус мучительный мумий, Как душный тайник тубероз, И я только стеблем раздумий К пугающей сказке прирос... Мои вы, о дальние руки, Ваш сладостно-сильный зажим Я выносил в холоде скуки, Я счастьем обвеял чужим.
	— Иннокентий Анненский, «Дальние руки», 1909

	Как восковые — ручки, лобик, На бледном личике — вопрос. Тонул нарядно-белый гробик В волнах душистых тубероз. Умолкло сердце, что боролось... Вокруг лампады, образа... А был красив гортанный голос! А были пламенны глаза! Смерть окончанье — лишь рассказа, За гробом радость глубока.
	— Марина Цветаева, «Памяти Нины Джаваха», 1909

	Он ушёл, а я склонился к изумрудно-серым мхам, К юным сморщенным тюльпанам, к гиацинтным лепесткам. Еле-еле прикоснулся к крепким почкам тубероз И до хмеля затянулся ароматом чайных роз. На азалии смотрел я, как на райские кусты, А лиловый рододендрон был пределом красоты.
	— Саша Чёрный, «В оранжерее», 1912

	Пью горечь тубероз, небес осенних горечь, И в них твоих измен горящую струю, Пью горечь вечеров, ночей и людных сборищ, Рыдающей строфы сырую горечь пью ― Земли хмельной сыны, мы трезвости не терпим, Надежде детских дней объявлена вражда. <...> И Золушки шаги, её самоуправство Не нарушают графства чопорного сна, Покуда в хрусталях неубранные яства Во груды тубероз не превратит она.
	— Борис Пастернак, «Пиршества», 1913

	Мильоны блох, прервав свой транс, Вонзились сразу в наше мясо... На чреве, бёдрах и боках Мы били их, как львов в Сахаре! Крутили яростно в перстах, На свечке жгли... Какие твари!.. Мой друг в рубашке на полу Сидел бледнее туберозы И принимал, гремя хулу, Невероятнейшие позы...
	— Саша Чёрный, «Оазис», 1919

	И ни во сне, ни наяву Невиданные туберозы, И сладким вечером в траву Уже наклоненные лозы.
	— Николай Гумилёв, «Персидская миниатюра», 1919

	По колее крутой, но верной и безгрешной, Ушёл навеки я от суетности внешней. Спросить я не хочу: ― А эта чаша ― чья? ― Я горький аромат медлительно впиваю, Гирлянды тубероз вкруг чаши обвиваю, Лиловые черты по яспису вия.
	— Фёдор Сологуб, «Из чаш блистающих мечтания лия...», 1919

Густые кусты азалий; Любопытные мордочки альпийских фиалок; Бескровные щупальца хризантем; Выдохшиеся ладони персидских сиреней; Непристойная распущенность тубероз; Изнасилованная бледность лилий; Мясистая вонь гиацинтов; Ненасытная извращённость орхидей; Шикарные махры гортензий: Обнажённая теплота мимоз; Важная безуханность тюльпанов; Чахоточные свечи нарциссов; Недоношенные щепотки подснежников; Восковые фигурки ландышей.

— Георгий Оболдуев, «Буйное вундеркиндство тополей...» [Живописное обозрение, 3], 1927

	Висел лохмотьями бетон, Ободранный скелет Чуть прикрывая. Сотни тонн Смесили мрак и свет. Там провалился потолок, Там грузно пол осел. Повеял лёгкий ветерок. В подвале сколько тел? Как будто запах тубероз Исходит из щелей. ― Молчи. Напрасен твой вопрос. Тот запах всё сильней.
	— Илья Голенищев-Кутузов, «Баллада о доме», 1941

	Семена наших душ прорастут как цветы и цветами осыплется сад А над нами на небе другие сады звёзды гроздьями света висят Вся галактика – ветка сиреневых слёз обронённая Богом в ночи Пью горечь тубероз пью горечь речи горечь пью из нежной горечи
	— Константин Кедров, «Фиалкиада», 2005

См. также

• Агава
• Амариллис
• Драцена
• Ландыш
• Левкой
• Спаржа
• Юкка