Дмитрий Сергеевич Мережковский

русский писатель, поэт, литературный критик, переводчик, историк, религиозный философ, общественный деятель

Дми́трий Серге́евич Мережко́вский (1866—1941) — русский писатель, поэт, критик, переводчик, историк, религиозный философ, общественный деятель.

Дмитрий Сергеевич Мережковский
Статья в Википедии
Произведения в Викитеке
Медиафайлы на Викискладе

Цитаты в прозе править

  • Мифы ловят богов как сети — рыбу. Люди плохие рыбаки: боги уходят от них. Но и пустой миф всё ещё пахнет Богом, как пустая сеть — рыбой.
  • «Vetustas adoranda est. Достопочтима древность», древность божественна, — говорили древние, а мы даже не понимаем, что это значит. Древность — мать, а мы — матереубийцы. Божье лицо открылось нам в древности, а мы в Него плюнули.
    • «Тайна Трех. Египет и Вавилон» (1923)
  • Христос таится в язычестве, в христианстве открывается. Христианство есть Откровение, Апокалипсис язычества. Слепые солнца не видят, но теплоту его чувствуют. Христос язычников — солнце слепых.
    • «Тайна Трёх. Египет и Вавилон» (1923)
  • Перед этими испуганными, невинными глазами ребенка он чувствовал себя более одиноким, чем перед толпой народа, желавшего убить его, как безбожника, чем перед собранием ученых, смеявшихся над истиной, как над лепетом безумца; он чувствовал себя таким же далеким от людей, как одинокая вечерняя звезда в безнадежно-ясном небе.
    • «Воскресшие боги. Леонардо да Винчи» (1901)
  •  

На камне среди поляны стоял коленопреклоненный старец, незнакомый Тихону ― должно быть, схимник, живший в пустыне. Чёрный облик его в золотисто-розовом небе был неподвижен, словно изваян из того же камня, на котором он стоял. И в лице ― такой восторг молитвы, какого никогда не видал Тихон в лице человеческом. Ему казалось, что такая тишина кругом ― от этой молитвы, и для неё возносится благоухание лилово-розового вереска к золотисто-розовому небу, подобно дыму кадильному.[1]

  — «Пётр и Алексей», 1905

Цитаты из поэзии править

  •  

Над парником с жужжаньем вьются пчёлы,
И, как рубин, висит, чаруя взор,
Под свежими пахучими листами
Смородина прозрачными кистями.
С младенчества людей пленяет грех:
Я с жадностью незрелый ем крыжовник,
Затем что плод запретный слаще всех
Плодов земных...[2]

  — «Старинные октавы», 1899
  •  

Разносчицы вдали я слышать мог
Певучий голос: «Ягода морошка».
Небес едва был виден уголок
Над крышами, где пробиралась кошка...

  — «Старинные октавы», 1890-е
  •  

Я верю в ёлку, верю в торжество,
По-прежнему от Бога жду подарка.
Как ёлка, ты — в огнях, ночная твердь.
Ужель подарок Бога — только смерть?

  — «Люблю я запах ёлки в Рождество…» (Старинные октавы), конец 1890-х
  •  

Купальницы болотные,
Вы снова зацвели,
О, дети беззаботные,
Доверчивой земли! <...>
Вы снова пламенеете,
Как будто в первый раз:
Вы любите, вы смеете, ―
И августмай для вас. [2]

  — «Купальницы болотные...», 1913

О Мережковском править

  •  

Козни против «Ипполита» продолжаются. Против Мережковского образовалась клика профессоров, не одобряющая его перевода. Один из таких знатоков, некто Анненский (директор Царскосельской гимназии), перевел подстрочно Еврипида и под бандеролью разослал свой перевод артистам Александринского театра. Уже не говоря о бестактности подобной выходки ― это нарушает также и правила службы, ибо он, несмотря на то, что стоит во главе учебного заведения, является агитатором против начальства, ― ему, конечно, известно, что перевод «Ипполита» Мережковского выбрал Директор, и, следовательно, Анненский подзадоривает артистов против начальства.[3]

  Владимир Теляковский, Дневники Директора Императорских театров, 1902
  •  

...Следя за его сутуловатою, высохшею фигуркою, идущею небольшим и вдумчивым шагом, без торопливости и без замедления, «для здоровья и моциона», я подумал невольно: «так, именно так, — русские никогда не ходят! ни один!!» Впечатление чужестранного было до того сильно, физиологически сильно, что я, хотя и ничего не знал о его роде-племени — но не усомнился заключить, что так или иначе, в его жилах течет не чисто русская кровь. В ней есть несомненные западные примеси; а думая о его темах, о его интересах, невольно предполагаешь какие-то старокультурные примеси. Что-нибудь из Кракова или Варшавы, может быть из Праги, из Франции, через прабабушку или прадеда, может быть неведомо и для него самого, но в нем есть. И здесь лежит большая доля причины, почему он так туго прививается на родине, и так ходко, легко прививается на Западе.[4]

  Василий Розанов, «Среди иноязычных», 1903
  •  

В газете «Ecler» Мережковский называл меня хамом, называла меня Гиппиус альфонсом, за то, что когда-то я, пришедший из деревни, имел право носить валенки.
— Что это на Вас за гетры? — спросила она, наведя лорнет.
Я ей ответил:
— Это охотничьи валенки.
— Вы вообще кривляетесь.
Потом Мережковский писал: «Альфонс, пьяница, большевик!»
А я ему отвечал устно: «Дурак, бездарность!»

  Сергей Есенин, «Дама с лорнетом», 1925
  •  

Я же нагнулся в лорнеточный блеск Зинаиды «Прекрасной» и взял пахнущую туберозою ручку под синими блёсками спрятанных глаз; удлинённое личико, коль глядеть сбоку; и маленькое ― с фасу: от вздёрга под нос подбородка; совсем неправильный нос. <...>
Дмитрий Сергеич ― оранжерейный, утончённый «попик», воздвигший молеленку среди духов туберозы, гаванских сигар; видом ― постник: всос щёк, строго-выпуклые, водянистые очи; душою ― чиновник, а духом ― капризник и чувственник; субъективист ― до мизинца; кричал он об общине, а падал в обмороки от звонков, проносясь в кабинет, ― от поклонников, сбывши их Гиппиус; отпрепарировав, взяв за ручку, их Гиппиус вела в кабинетище...[5]

  Андрей Белый, «Начало века» (Встреча с Мережковским и Зинаидой Гиппиус), 1930
  •  

В Биаррице была хорошая русская церковь, но Мережковские в неё не ходили. Они ходили в католическую. Раз я уговорила их пойти на Пасхальную заутреню. Мережковскому очень понравилось, как батюшка служит.
— Он так пластично танцевал перед алтарём.
Я уж жалела, что повела его.
Он был очень доволен этой фразой и часто её повторял. И я всегда думала: «Господи, хоть бы он перестал!»
Они любили католическую святую маленькую Терезу из Лизье. В парижской квартире у них стояла её статуэтка, и они приносили ей цветы.[6]

  Тэффи, «Зинаида Гиппиус», 1955

Статьи о произведениях править

Источники править

  1. Дм.С.Мережковский. Собр. сочинений: в 4 т. Том 2. — М.: «Правда», 1990 г.
  2. 1 2 Мережковский Д.С. Стихотворения и поэмы. Новая библиотека поэта. Большая серия. Санкт-Петербург, «Академический проект», 2000 г.
  3. Теляковский В. А. Дневники Директора Императорских театров. 1901-1903. Петербург. Под общ. ред. М. Г. Светаевой, подгот. текста С. Я. Шихман и М. А. Малкиной, коммент. М. Г. Светаевой, Н. Э. Звенигородской, при участии О. М. Фельдмана. — М.: АРТ, 2002 г.
  4. «Д.С.Мережковский: Pro et contra». Личность и творчество Д.С.Мережковского в оценке современников. Антология. — Издательство Русского Христианского гуманитарного института, Санкт-Петербург, 2001 г.
  5. Андрей Белый. Начало века. Москва, «Художественная литература», 1990 г.
  6. «Дальние берега: Портреты писателей эмиграции» — Тэффи, «Зинаида Гиппиус». Москва, «Республика», 1994 г.

См. также править