Сказка

произведение устного народного творчества с участием волшебных сил

Ска́зка — устный или письменный жанр эпических произведений в фольклоре и литературе, произведения которых выражены в прозаической либо в стихотворной форме, а содержание основывается на волшебной фантазии.

Сказка
Статья в Википедии
Медиафайлы на Викискладе
Новости в Викиновостях

О сказках в прозе

править
 
Анна Андерсон «Огниво»
  •  

Нет лучше тех сказок, которые создаёт сама жизнь.[источник?]

  Ганс Христиан Андерсен
  •  

— Ум человеческий ещё легче и подвижней воды, принимающей любую форму и постепенно проникающей в самые плотные предметы. Он лёгок и волен, как воздух, и, как воздух, делается тем легче и чище, чем выше от земли он парит. Поэтому в каждом человеке живёт стремление вознестись над повседневностью и легче и вольнее витать в горных сферах, хотя бы во сне. <…> Внимая рассказам раба, вымыслу, придуманному другим, вы сами творили вместе с ним. <…> Так ваш ум возносился по нити рассказа над существующим, казавшимся вам не столь прекрасным, не столь привлекательным, так ваш дух витал вольней и свободнее в неведомых горных сферах; сказка становится для вас явью, или, если угодно, явь становится сказкой, ибо вы творили и жили в сказке.

 

„Der menschliche Geist ist noch leichter und beweglicher als das Wasser, das doch in alle Formen sich schmiegt und nach und nach auch die dichtesten Gegenstände durchdringt. Er ist leicht und frei wie die Luft und wird wie diese, je höher er sich von der Erde hebt, desto leichter und reiner. Daher ist ein Drang in jedem Menschen, sich hinauf über das Gewöhnliche zu erheben und sich in höheren Räumen leichter und freier zu bewegen, sei es auch nur in Träumen. <…> Indem Ihr den Erzählungen des Sklaven zuhörtet, die nur Dichtungen waren, die einst ein anderer erfand, habt Ihr selbst auch mitgedichtet.<…> So erhob sich Euer Geist am Faden einer solchen Geschichte über die Gegenwart, die Euch nicht so schön, nicht so anziehend dünkte; so bewegte sich dieser Geist in fremden, höheren Räumen freier und ungebundener, das Märchen wurde Euch zur Wirklichkeit, oder, wenn Ihr lieber wollet, die Wirklichkeit wurde zum Märchen, weil Euer Dichten und Sein im Märchen lebte.“

  Вильгельм Гауф, «Александрийский шейх и его невольники», 1827
  •  

Сегодня нет лучшего убежища, чем сказка, — она переносит нас в ту нетленную вечность, что выбрала себе псевдонимом анахронизм — прошлое, которого не было.

  Александр Генис, «Три Соляриса», 2003
  •  

В мире нет ничего, что не может быть поучительным, — нет и сказок, которые не заключали бы в себе материал «дидактики», поучения. В сказках прежде всего поучительна «выдумка» — изумительная способность нашей мысли заглядывать далеко вперед факта.

  Максим Горький, «О сказках», 1929
  •  

… сказки открывали передо мною просвет в другую жизнь, где существовала и, мечтая о лучшей жизни, действовала какая-то свободная, бесстрашная сила.

  — Максим Горький, «О сказках», 1935
  •  

Мы говорим о книгах так, будто они — голоса самой жизни, тогда как они — только её слабое эхо. Сказки прелестны как сказки, они ароматны, как первоцвет после долгой зимы, и успокаивают, как голоса грачей, замирающие с закатом солнца. Но мы больше не пишем сказок. Мы изготавливаем «человеческие документы» и анатомируем души.

  Джером К. Джером, «Наброски для романа», 1893
  •  

Нам сказки важны всего более как материалы для характеристики народа.

  Николай Александрович Добролюбов, рецензия на «Народные русские сказки. Южно-русские песни», 1858
  •  

Премудрый век, в котором мы живем, может по всей справедливости назваться веком изобретений, открытий и всяких улучшений. Начиная от серных фосфорных спичек до железной атмосферической дороги, — чего ни сделано, ни придумано, ни открыто, ни доведено до совершенства в течение нашего девятнадцатого столетия, а несмотря на это мы все еще не выдумали коврика-самолета, известного нам по древним преданиям, которые мы, Бог знает почему, называем сказками. Теперь, по милости железных дорог, мы переносимся из одного места в другое довольно скоро, однако ж все-таки не скорее птиц. Ну есть ли тут чем хвастаться? Так ли в старину летали досужие люди на коврике-самолете, с быстротою которого может сравниться только один электрический телеграф, также придуманный в наше время. Вам стоило тогда присесть на этот ковёр и сказать: «Коврик, коврик-самолет! перенеси меня из села Вздвиженского в Бессарабию, на берега Днестра», и прежде, чем звук этих слов исчез бы в воздухе, вы очутились бы там, куда я хочу теперь, за неимением этого воздушного экипажа, перенести вас если не делом, так по крайней мере мыслью.[1]

  Михаил Загоскин, «Русские в начале осьмнадцатого столетия», 1848
  •  

Сказочность — это мир чудесного, который входит в действительный мир, ничем не нарушая его внутреннего строя и не уничтожая его связности.[2][3]

  Роже Кайуа, «От басни до science fiction», до 1967
  •  

Некровавых сказок не бывает. Всякая сказка исходит из глубин крови и страха. Это роднит все сказки. Внешняя оболочка различна. В северных сказках не так много пышной фауны фантазии, как в сказках африканских негров, но зерно, глубина тоски одинаковы.

  — «Беседы с Кафкой», 1920
  •  

Теперь ― об «очковой змее», о кобре! Кто не слыхал о ней? Она стала как бы символом Востока ― одним из чудес Индии. Раздувающая капюшон, смертельно опасная, гипнотизирующая взглядом и сама поддающаяся гипнозу факиров ― заклинателей змей: каких только не услышишь сказок о кобре!.. Однако действительность интереснее всяких сказок. Черношеяя кобра, населяющая джунгли от Филиппин до Южной Африки, выплевывает струйки яда на расстояние до трех метров, метко целясь точно в глаза. Другая кобра ― королевская ― иногда достигает более четырех метров длины. От ее укуса слон погибает через 2-3 часа.[4]

  Борис Медников, «Рождённые ползать», 1962
  •  

Мы бы предложили такую онтологию классической сказки: её мир — с позиций мира реального — волшебный вдвойне: локально и не локально. Его локальное волшебство — это сезамы, ковры-самолёты, живая вода, палки-выручалки и шапки-неведимки. А его нелокальное чудо — это надприродная гармония исполнения любых желаний. В этот мир встроены такие потаённые регуляторы, которые превращают его в совершенный гомеостат, стремящийся к наилучшему из возможных равновесий. Награды и потери, воскрешения и смерти в нём идеально наделяются «по заслугам» героев. Каким ты будешь, такую судьбу и встретишь в конце сказки: злой — злую, добрый — добрую. Все трансформации, которые происходят внутри сказки, управляются аксиологией. Так как прекрасное и доброе всегда в ней побеждает уродливое и злое, речь может идти о такой онтологии, в которой высшей инстанцией каузальности является добродетель: физика этого мира подобна биологии нашего тела, когда каждая рана в конце концов заживает.
Сказка, которая осмеливается нарушить такую идеальную пропорцию добра и зла, уже не считается классической. В классической сказке случай не определяет судьбу, действует только нравственный детерминизм. Зло в сказке необходимо для того, чтобы над ним могло восторжествовать добро и тем самым доказать своё изначальное превосходство; ибо каждая сказка — это очередной довод в пользу истины, а не измененный в принципе тип сюжетных ходов — это повторное для каждого из очередных вариантов утверждение тех ценностей, которые правят в мире сказки. Сказка — это такие шахматы, в которых белые всегда выигрывают, это монета, вечно падающая орлом вверх; типичный для всякой игры индетерминизм здесь всего лишь видимость.

 

оригинал см. в статье

  Станислав Лем, «Фантастика и футурология», книга 1 (Сравнительная онтология фантастики), 1970
  •  

Если так смотреть на вещи — чудесные волшебные предметы, которые достаются герою без особых стараний с его стороны, — то они соответствуют мошенничеству в игре, но в пользу партнёра, а не собственную. Мир сказки — это как бы благороднейший из шулеров, который не допустит того, чтобы его фаворит мог проиграть. Вместе с тем, согласно закону симметрии в структурах игры, в сказке нет выигрышной стратегии для отрицательных персонажей. <…>
Ничто так не беззащитно в реальном мире, как благородство, неспособное к холодному расчёту, значит, мир сказки — это перевёрнутая действительность. Сказка не является моралите, поэтому мораль, охватывающая доброжелательностью и врагов, ей чужда. То, что благородные герои усердно толкают в печь Бабу Ягу на лопате, не будит читательских возражений, ибо согласуется с их чувством справедливости. Полностью последовательна сказка только в установлении абсолютной стратегической опеки над героем. Поэтому мир сказки можно назвать миром всегда счастливой игры. Совершенны не герои сказок — совершенна сама игра, если на неё можно до такой степени положиться. Все же герои не имеют об этом ни малейшего понятия. Они не знают, что успешно играют краплёными картами, ибо, если бы знали, это бросило бы тень сомнения на их благородство. <…>
Мир сказки — это гомеостат, выбитый из равновесия, к которому благополучно возвращается. <…>
Сказки отдалённых культурных кругов, например, японского, африканского, индонезийского фольклора, для нас похожи на мифы, и даже на аппроксимацию антисказки, или мира пристрастного уже только зловеще. Это происходит потому, что сказка (как вообще любое языковое сообщение) сильно недоопределена в значениях; досказать её надлежащим образом может только тот, кто принадлежит к культуре, породившей сказку. То, что может европейцу, или, шире, человеку, воспитанному в сфере иудеохристианской культуры, показаться крайней несправедливостью судьбы, не должно быть таким для члена африканского племенного сообщества. Этот аспект дела изо всех сил пытался последнее время загладить в этнологии структурализм, который искал только черты, представляющие общие знаменатели языкового сообщения. Разумеется, такие черты существуют, хотя бы учитывая топологическое совпадение структуры всех сформированных на Земле этнических языков.
Всё же это банальное открытие — так же, как открытие топологического соответствия скелетных структур всех позвоночных. И так же, как гомеоморфизм в остеологии не даёт права на отождествление с собой всех позвоночных животных, так гомеоморфизм генеративных лингвистических структур не даёт права на требование изоморфизма сказки, мифов или преданий разных культур. <…>
Сказки — это жанр, отлично укрепившийся, отполированный поколениями в пересказах. Плавность повествования, плывущего в просто литургизированных нисходящих интонациях — обращает слёзы, кровь, страдание, так же как шепот любовников, в условные фигуры балета, с еле слышной музыкой: фигуры, приводимые в движение не только собственной жизнью, поскольку через неё сквозит множество тематических вариантов. Там всё, возникая снова, лишь повторяется. Там никто ничего не может сказать действительно в первый раз, со всей подлинной неловкостью первого раза. — см. там же в гл. II рассуждения об антисказке

  — Станислав Лем, «Маркиз в графе», 1979
  •  

… нельзя начинять романы сказками, а сказки — реалиями: допустим, представлять, что волшебница действительно бросила гребень, который превратился в дремучий лес, но уточнить: так как у нее была перхоть, то бор возник, полный цветочного пуха!

  — Станислав Лем, «Читаю Сенкевича», 1993
  •  

Во всякой сказке есть элементы действительности: если бы вы детям преподнесли сказку, где петух и кошка не разговаривают на человеческом языке, они не стали бы ею интересоваться. — Полное собрание сочинений, т. 36, с. 19

  Владимир Ленин, слова на Седьмом экстренном съезде РКП(б), 6-8 марта 1918
  •  

— Я очень верю в сказки, — говорила г-жа де Розэ́, улыбаясь, и, действительно, вне её благоразумия, её сердце в них верило.
— Почему невозможно, — продолжала она шутя, — чтобы карлики в длинных колпаках приходили по ночам пить росу из горькой чашечки львиного зева?..
И Сабина вспоминала, как и она когда-то любила нескончаемую повесть о семействе улиток, жившем в траве, под крышей из морских листьевперевод: Марина Цветаева), 1916

  Анна де Ноай, «Новое упование»
  •  

Не боюсь я ни кладбищ, ни мертвецовСвободен я от предрассудков и давно уже отделался от нянюшкиных сказок, но, очутившись среди безмолвных могил тёмною ночью, когда стонал ветер и в голове бродили мысли одна мрачнее другой, я почувствовал, как волосы мои стали дыбом и по спине разлился внутренний холод

  Антон Чехов, «Ночь на кладбище» (святочный рассказ)

О сказках в стихах

править
  •  

Для сказки и того довольно,
Что слушают её без скуки, добровольно.

  Иван Иванович Дмитриев, «Воздушные башни»
  •  

Сказка ложь, да в ней намёк,
Добрым молодцам урок.

  Александр Пушкин, «Сказка о золотом петушке», 1834
  •  

И мир, как сказка, искажённая
Каким-то дьявольским лицом.

  Алексей Лозина-Лозинский, «Луна желта...», 1916
  •  

— Весь этот мир как детская сказка:
послушал, рассказал — и уснул навсегда...

  Михаил Савояров, «Здравомыслие или философия»
  •  

Не всякая сказочка с начала начинается,
Некоторые, случается, и с конца начинаются.

  Михаил Савояров, «Содержание и Оправдание»

Некоторые примеры зачинов русских сказок

править
  •  

В тридевятом царстве в тридесятом государстве...

  •  

В некотором царстве в некотором государстве... — очевидно, появился позже предыдущего

  •  

Жили-были старик со старухой...

  •  

Начинается сказка от сивки, от бурки, от вещей каурки; рассказывается не сзади, а спереди, не как дядя Селиван тулуп надевал. А эта сказка мною не выдумана, из старых лык не выплетена и заново шелком не выстрочена: мне её по летним дням да по осенним ночам рассказывал Савка-Журавка долгоног, железный нос. — прибаутка, не относящаяся к сюжету

  Орест Сомов, «Сказка о Никите Вдовиниче»
  •  

Начинается сказка от сивки, от бурки, от вещей каурки. На море на океане, на острове на Буяне стоит бык печёный, в заду чеснок толчёный; с одного боку-то режь, а с другого макай да ешь. — то же

  «Незнайко» («Народные русские сказки», 1870), обработка Александра Афанасьева

Примечания

править
  1. Загоскин М.Н. Брынский лес. — М.: Фонд им. И. Д. Сытина, 1993 г.
  2. Caillois R. Od basni do science fiction // Caillois R. Odpowiedzialność i styl: Eseje. — Warszawa: PIW, 1967. — S. 32.
  3. Войцех Кайтох. Братья Стругацкие [1993] / перевод В. Борисова // Аркадий и Борис Стругацкие. Собрание сочинений в 11 томах. Том 12, дополнительный. — Донецк: Сталкер, 2003. — Примечание к гл. III.
  4. Б. М. Медников. «Рождённые ползать». — М.: «Химия и жизнь», № 9, 1967 г.