Дерево

Де́рево (лат. árbor) (в качестве ботанического термина используется во множественном числе — дере́вья), а также, в более узком смысле деревяни́стые или древесные расте́ния — одна из главных и самых крупных жизненных форм растений. Дерево имеет отчётливо выраженный многолетний одревесневший ствол, сохраняющийся в течение всей его жизни. Это — главная ось дерева, вокруг которой развивается крона второстепенных ветвей (за исключением пальм, которые не дают боковых веток).

Африканское дерево баобаб (Намибия)

Любое дерево состоит из корня, ствола и кроны. По типу листвы различают хвойные и лиственные, вечнозелёные и листопадные деревья. Иногда бывают деревья безлистные (таков случай многих кактусов). По месту произрастания деревья могут быть тропическими, субтропическими, северными, тундровыми, болотными, горными, этот список можно продолжать. По своему значению (или применению) деревья бывают также плодовыми, ценными (с точки зрения древесины), корабельными... Большое пространство, густо поросшее деревьями, называется лесом.

Дерево в научно-популярной литературе и публицистике

Плотник <выбрав дерево>, протягивает по нему линию, остроконечным орудием делает на нём очертание, потом обделывает его резцом и округляет его, и выделывает из него образ человека красивого вида, чтобы поставить его в доме. Он рубит себе кедры, берет сосну и дуб, которые выберет между деревьями в лесу, садит ясень, а дождь возращает его. И это служит человеку топливом, и <часть> из этого употребляет он на то, чтобы ему было тепло, и разводит огонь, и печёт хлеб. И из того же делает бога, и поклоняется ему, делает идола, и повергается перед ним. Часть дерева сожигает в огне, другою частью варит мясо в пищу, жарит жаркое и ест досыта, а также греется и говорит: «хорошо, я согрелся; почувствовал огонь». А из остатков от того делает бога, идола своего, поклоняется ему, повергается перед ним и молится ему, и говорит: «спаси меня, ибо ты бог мой». <...> И не возьмет он этого к своему сердцу, и нет у него столько знания и смысла, чтобы сказать: «половину его я сжёг в огне и на угольях его испек хлеб, изжарил мясо и съел; а из остатка его сделаю ли я мерзость? буду ли поклоняться куску дерева?»

— Библия, Книга пророка Исаии, 44: 13-19

Видения же головы моей на ложе моём были такие: я видел, вот, среди земли дерево весьма высокое. Большое было это дерево и крепкое, и высота его достигала до неба, и оно видимо было до краев всей земли. Листья его прекрасные, и плодов на нём множество, и пища на нём для всех; под ним находили тень полевые звери, и в ветвях его гнездились птицы небесные, и от него питалась всякая плоть. И видел я в видениях головы моей на ложе моём, и вот, нисшёл с небес Бодрствующий и Святый. Воскликнув громко, Он сказал: «срубите это дерево, обрубите ветви его, стрясите листья с него и разбросайте плоды его; пусть удалятся звери из-под него и птицы с ветвей его; но главный корень его оставьте в земле, и пусть он в узах железных и медных среди полевой травы орошается небесною росою, и с животными пусть будет часть его в траве земной»...

— Библия, «Книга пророка Даниила», 4: 7-12

Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные. По плодам их узнаете их. Собирают ли с терновника виноград, или с репейника смоквы? Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые. Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые. Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь. Итак по плодам их узна́ете их.

— Евангелие от Матфея, 7: 15-20

	Природа дерева такова, что оно любит металл, следуя справедливости. Чувства металла таковы, что, проявляя гуманность и нежность, в дерево он влюблён. Так друг друга они втягивают, друг друга поглощают, родство обретая; Тогда становится ясно, что мужчина понёс во чреве.:277
	— Чжан Бо-дуань, «Главы о прозрении истины», 1078

Но тем не менее мысль, что во всем виновато «общество», очень хорошая мысль. Жаль только, что Иван Сергеевич недостаточно вразумительно объясняет своим почитателям значение таинственного слова «общество», а это, по моему мнению, оттого происходит, что он вообще действует как-то не прямо, а больше посредством фигур и уподоблений. Всё-то и выходит у него какое-то величественное дерево, которое верхушкой упирается в небо, а корнями высасывает из земли соки. Дерево это прообразует общество, верхушка ― вероятно, разную этакую устроительную выспренность (земский собор), сосущие корни ― вероятно, прожорливость, а земля… земля-то что означает? Признаюсь, я видал на своем веку довольно таких деревьев, но они меня очень мало соблазняли. Не знаю почему, но мне всегда казалось, что они берут из земли соки затем только, чтобы, напитавшись вдоволь, вести с небом разговор о разных душеспасительных материях. Неблагодарные, находясь столь близко от светозарного Феба, совершенно забывают о земле-кормилице и думают, что в таком важном соседстве им следует заниматься интересами высокими, так сказать, небесными, а не теми, которые копошатся где-то там, в земле… Но допустим, наконец, что все эти мечтания совершились в очию, что у нас есть дерево-общество, которое вершиной упирается в небо, а корнями в землю, ― что выйдет из этого? Боюсь сказать, но думаю, что из этого выйдет новый манер питания соками земли ― и ничего больше. Твердят нам, что нынешнее русское дерево-общество виновато тем, что оно корнями своими не упирается в землю, что корни эти находятся где-то на воздухе… гм… да ведь это, право, было бы еще не так дурно! ведь это просто означало бы, что общество живет и ничего лишнего не берет!

— Михаил Салтыков-Щедрин, «Наша общественная жизнь», 1863-1864

Жизнь и смерть для человека, имеющего дело непосредственно с природой, слиты почти воедино. Вот умерло срубленное дерево, оно вянет, гниет, но в то же самое мгновение пополняется новой жизнью. Под гниющей корой неведомо откуда явились и копошатся тысячи червей, муравьев; все это суетится, лазает, точит, ест мертвеца, тащит в свой дом, строится, устраивает муравьиные кучи, растаскивает его по мельчайшим частям, как у бобыля шапку, полушубок, и, глядишь, нет дерева, а есть что-то другое, и не мертвое, а живое; дерево рассыпалось, и на том месте, где оно лежало, по всей его длине, вырос крепкий мох, разнообразный, красивый, и в нем после хорошего «грибного дождя» (для грибов бывает особенный грибной дождь) ― масса грибов, которые через день по появлении жарятся на сковороде в сметане…

— Глеб Успенский, «Крестьянин и крестьянский труд», 1880

	Много есть на свете прекрасных деревьев, и много прекрасного есть в каждом дереве для человека, у которого есть орган для чувства прекрасного. В сфере этой деревенской красоты не забудьте бука. Красота бука совсем оригинальная. Она почти вся в стволе, в пне.
	— Евгений Марков, «Очерки Крыма (Картины крымской жизни, природы и истории)», 1902

У таких вероисповедников всякое дерево в заповедных рощах, поваленное бурей, считается признаком несчастья для ближайшего окольного люда. Деревья в них с нависшими ягелями, украшающими их наподобие висячих бород, тоже попали, в качестве избранников, в религиозный культ и воспламенили воображение сказочников. Подобного рода деревьями, покрытыми до самой вершины мхом, и в самом деле оживляющими угрюмые хвойные леса, придавая им в то же время внушительный вид долговечности и обилия — украшаются жилища и владения богов и их избранников и любимцев – храбрых и могучих богатырей. Той же участи удостоилась в особенности ель, вообще стоя́щая, по своим внутренним качествам, ниже сосны, но наружным видом выражающая высшую степень строгости, спокойствия и торжественности. Впрочем, среди православного русского люда место ели, по необъяснимым причинам, и едва ли не по простой случайности, заступили другие деревья и преимущественно сосна. Практическому великорусскому племени пришлись по вкусу сухие сосновые боры, как наиболее удобные места для жительства. Поэтому и выбор священных деревьев, естественным образом, стал падать на сосны. От постройки часовен с постановкою в них образов зависело то обстоятельство, что известные участки сосновых лесов становились через то священными, в смысле недозволенных к вырубке, обязательных к охранению, заповедных. От явлений св. икон (исключительно Богоматери) на ветвях, или у корней деревьев, подобно Костромской, Федоровской и Курской Коренной, самые деревья признавались святыми, но уже не в охранительном смысле заповедных, а таких, из которых сооружались престолы алтарей, созидаемые на местах явлений. В южной части Череповецкого уезда обращает на себя внимание обилие таких сосновых рощ, где часовни являются показателями полного запрещения вырубок, и в трёх волостях заповедь эта усилена ещё тем, что здесь не дозволяются хороводы и всякие сходки для каких-либо весёлых развлечений. За срубленное дерево, или осквернение чем-нибудь всей рощи предполагается скорое и несомненное возмездие, в виде слепоты и иных болезней, и даже смерти.

— Сергей Максимов, «Нечистая, неведомая и крестная сила», 1903

	Всё, что есть в нас еврейского, дано нам Палестиной; всё остальное, что в нас имеется, не есть еврейское. Еврейство и Палестина — одно и то же. Там мы родились как нация и там созрели. И когда буря выбросила нас из Палестины, мы не могли расти дальше, как не может расти дальше дерево, вырванное из земли.
	— Владимир Жаботинский, «Сионизм и Эрец Исраэль», 1904

Даст ли дерево хороший урожай? Хорошо ли плоды раскинуты по ветвям? Хорошо ли висит зелёный плод, сопротивляется ли он ветру и встряхиванию дерева? Какое сопротивление он оказывает болезням и гниению? Это лишь некоторые из многих вопросов, которые я должен поставить и на которые плод должен хорошо ответить, иначе он не выдерживает экзамена. <…> Вопрос за вопросом, проба за пробой, опыт за опытом — принятие, условное согласие, сомнение, отказ — плод должен удовлетворять не одному и не двум, а целому десятку, пятидесяти, сотне требований; если этого нет, то он выходит из соревнования. И не следует думать, что это работа на два-три года. Я уже двенадцать лет работал над одной нектариной, которая, как я надеюсь, лишь в этом году будет настолько крупной, что я смогу её выпустить в свет.

— Лютер Бёрбанк, из книги «Жатва жизни», 1926

Растут деревья-гиганты, существуют деревья-чудеса. То секвойя величиной чуть ли не с Эйфелеву башню, так, что человек у ее подножия кажется муравьем, то священный фикус, у которого двести стволов, а крона одна, то эвкалипт, постоянно меняющий кожу, то магнолия, производящая огромные, из тончайшего белого фарфора цветы, а там разные пальмы, дынные, хлебные, кофейные, хинные, коричные, камфарные, каучуковые, пробковые, красные, железные, черные, ореховые, винные, гранатовые, благословенно-добрые и смертельно-ядовитые деревья. Каждое дерево чем-нибудь полезно, каждое дерево красиво ― одно цветами, другое листвой, третье осанкой и ростом, четвертое цветом ствола, коры. Есть деревья красно-бурые и серые, черные и зеленые, узловатые и гладкие, мохнатые и голые. Но нет на свете дерева белого, как летнее облако в синеве, как ромашка в зелени луга, как снег, когда он только что выпал и еще непривычен для глаз, смотревших до сих пор на черную ненастную землю. Мы присмотрелись, привыкли, но если разобраться, то во всем зеленом царстве нет подобного дерева, оно одно. Нельзя сказать, что единственное качество ― белизна. С давних пор у этого дерева большая дружба с человеком.

— Владимир Солоухин, «Третья охота», 1967

Прежде всякого взгляда, прежде всего видимого и невидимого, в человеческом мире существует нечто главное. То, что отпечатано заранее на живой ткани и затем вырезано перочинным ножичком на морщинистой коре сознания. Согласно этой картине, дерево ― это прежде всего ― структура и форма, отпечатанная в самых глубоких слоях. Я повторяю: высеченная структура и форма. Высеченная на стенках черепа человеческого ― форма и структура (сознания) дерева, в тех редчайших случаях, когда оно есть. <...> Но это ещё бы полбеды. Остаётся ещё и самое главное... дерево. То, которое упирается своими корнями в подстилку, а жёсткими ветвями на ветру этого неприветливого мира царапает ― мякоть свода. Однако о нём, об этом главном я скажу немного позже. ― Вон там, за тем чёрным поворотом.

— Юрий Ханон, «Три инвалида», 2013

	Ветви. Корни. Ствол. Структура и форма. Один в два, два в четыре, четыре в небо. Дерево не то, что снаружи, а что внутри. <...> Вот в чём главное место дерева в сознании, в редчайших случаях, когда оно есть. Для тех, кто понимает.
	— Юрий Ханон, «Три инвалида», 2013

Дерево в мемуарах и художественной прозе

	Эраст не знает сам, что происходит в душе его, целует каждое дерево, твердит бесценное ему имя Нины и находит на коре одного дерева своё и её имя, соединённые гирляндой с подписью: «Симпатией и небом!» «Это её рука вырезала! ― закричал он в совершенном исступлении. ― Здесь, подле этого дерева должно умереть мне!
	— Пётр Шаликов, «Тёмная роща, или памятник нежности», 1819

Кое-где лежат по лесу огромные стволы, сначала высохших, потом подгнивших у корня и, наконец, сломленных бурею дубов, лип, берез и осин. При своем падении они согнули и поломали молодые соседние деревья, которые, несмотря на свое уродство, продолжают расти и зеленеть, живописно искривясь набок, протянувшись по земле или скорчась в дугу. Трупы лесных великанов, тлея внутри, долго сохраняют наружный вид; кора их обрастает мохом и даже травою; мне нередко случалось второпях вскочить на такой древесный труп и ― провалиться ногами до земли сквозь его внутренность: облако гнилой пыли, похожей на пыль сухого дождевика, обхватывало меня на несколько секунд…

— Сергей Аксаков, «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии», 1852

От усталости он начал было дремать, как вдруг его разбудил страшный рёв приближавшагося быка. Увидев в стороне несколько деревьев, робкий молодой датчанин пустился наутёк и стал взбираться на одно из них. Но каково было изумление его, когда он услышал, что дерево начало испускать нежные, но высокие звуки, подобные крикам раздражённой женщины. Но то-ли было ещё, когда дерево оттолкнуло его, ловко влепив ему полновесную пощечину. Ошеломлённый, он упал и, казалось, готов был испустить дух. Со всех сторон послышались глухие вопли и безчисленное множество деревьев и кустарников приближается к Ниэлю Климу и окружает его. Не понимая их языка, он очень хорошо однако ж понял, что они находятся в сильнейшем негодовании, причина которого была очень проста. Планета Назар, находящаяся в центре того мира, в который он вступил, обитаема Деревьями. По роковой случайности, Дерево, на которое он хотел было взобраться, спасаясь от быка, оказалось супругою правителя соседняго города. Беда была-бы не велика, будь это обыкновенная женщина; но в настоящем случае преступление усиливалось званием оскорблённой. Взобраться на матрону такого звания — дело не шуточное, в особенности у народа, гордящагося чистотою своих нравов. И так, нашего путешественника арестовали и отвели в город. Деревья-люди не выше нас ростом. Они не имеют корней, а только две чрезвычайно короткия ноги, отчего и двигаются они черепашьим ходом. Вскоре мы увидим, на высоту каких почестей человеческия ноги вознесли Николая Климиуса, или Ниэля Клима. Вообще Деревья не отличаются быстрым соображением, так что Ниэля Клима признали невиновным только несколько месяцев спустя после его ареста.

— Камиль Фламмарион, «Жители небесных миров», 1862

Вот сестра дожидалася его много, много годов, а его всё нет! — и говорит: «Должно быть, и другой мой братец помер!» Пошла сама доставать птицу-говорунью, дерево певучее и живой воды; шла она много ли, мало ли времени и пришла в лес. Сидит на дереве старый старичок; спрашивает его: — Дедушка! Как бы мне достать птицу-говорунью, дерево певучее и живой воды? Отвечает старичок: — Где тебе достать! Здесь похитрее тебя ходили, да все пропали.

— Александр Афанасьев, Народные русские сказки; «Поющее дерево и птица-говорунья», 1863

Чѣмъ дальше отъѣзжаешь отъ рѣки Мологи и тѣмъ чаще можно видѣть сосны, изъ которыхъ мужикъ смѣхъ сдѣлалъ, т. е. съ обрубленными вѣтвями. Вспомнилъ я Н. А. Е. «Малороссіянинъ, говорилъ онъ, понимаетъ красоту въ деревѣ, въ цвѣткѣ. Какой цвѣтокъ хорошенькій, скажетъ онъ: какъ это дерево распустило вѣтви! Русскій совсѣмъ иначе смотритъ ни кто дерево: Славное бревно! слега, оглобля выйдетъ изъ этой березы!» Мнѣ кажется, онъ правъ: при Мологѣ дерево приноситъ пользу; тамъ можно дерево срубить и сплавить въ Нижній; чѣмъ дальше отъ сплавной рѣки, тѣмъ дерево дешевле, а въ нѣкоторыхъ мѣстахъ и совершенно теряетъ всякую цѣнность; вотъ мужикъ и дѣлаетъ изъ него смѣхъ.

— Павел Якушкин, «Из Устюжского уезда», 1880

― Эге, это я знаю! Хорошо знаю, как дерево говорит… Дерево, хлопче, тоже боится… Вот осина, проклятое дерево, все что-то лопочет, ― и ветру нет, а она трясется. Сосна на бору в ясный день играет-звенит, а чуть подымется ветер, она загудит и застонет. Это еще ничего… А ты вот слушай теперь. Я хоть глазами плохо вижу, а ухом слышу: дуб зашумел, дуба уже трогает на поляне… Это к буре. Действительно, куча невысоких коряжистых дубов, стоявших посредине поляны и защищенных высокою стеною бора, помахивала крепкими ветвями, и от них несся глухой шум, легко отличаемый от гулкого звона сосен. <...> А вот, все равно, как и теперь: сначала сосна застонет на бору… То звенит, а то стонать начнет: о́- ох-хо-о… о́- хо-о! ― и затихнет, а потом опять, потом опять, да чаще, да жалостнее. Эге, потому что много ее повалит хозяин ночью.

— Владимир Короленко, «Мороз», 1901

По мере приближения к Сихотэ-Алиню строевой лес исчезает все больше и больше и на смену ему выступают леса поделочного характера, и наконец в самых истоках растёт исключительно замшистая и жидкая ель (Picea ajanensis Fisch.), лиственница (Larix sibirica Lbd.) и пихта (Abies nephrolepis Maxim.). Корни деревьев не углубляются в землю, а стелются на поверхности. Сверху они чуть-чуть только прикрыты мхами. От этого деревья недолговечны и стоят непрочно. Молодняк двадцатилетнего возраста свободно опрокидывается на землю усилиями одного человека. Отмирание деревьев происходит от вершин. Иногда умершее дерево продолжает еще долго стоять на корню, но стоит до него слегка дотронуться, как оно тотчас же обваливается и рассыпается в прах. При подъёме на крутые горы, в особенности с ношей за плечами, следует быть всегда осторожным. Надо внимательно осматривать деревья, за которые приходится хвататься. Уже не говоря о том, что при падении такого рухляка сразу теряешь равновесие, но, кроме того, обломки сухостоя могут еще разбить голову. У берез древесина разрушается всегда скорее, чем кора. Труха из них высыпается, и на земле остаются лежать одни берестяные футляры. Такие леса всегда пустынны. Не видно нигде звериных следов, нет птиц, не слышно жужжания насекомых. Стволы деревьев в массе имеют однотонную буро-серую окраску. Тут нет подлеска, нет даже папоротников и осок. Куда ни глянешь, всюду кругом мох: и внизу под ногами, и на камнях, и на ветвях деревьев. Тоскливое чувство навевает такая тайга. В ней всегда стоит мёртвая тишина, нарушаемая только однообразным свистом ветра по вершинам сухостоев. В этом шуме есть что-то злобное, предостерегающее. Такие места удэгейцы считают обиталищами злых духов.

— Владимир Арсеньев, «По Уссурийскому краю», 1917

Лён. Это не реклама. Я не служу в Льноцентре. Сейчас меня интересует больше осмол. Подсечка деревьев насмерть. Это способ добывания скипидара. С точки зрения дерева ― это ритуальное убийство. Так вот, лён. Лён, если бы он имел голос, кричал при обработке. Его дергают из земли, взяв за голову. С корнем. Сеют его густо, чтобы угнетал себя и рос чахлым и неветвистым. Лён нуждается в угнетении. Его дергают.

— Виктор Шкловский, «Третья фабрика», 1925

― Смотрите, смотрите! ― снова крикнула миссис Адамс. На этот раз пришлось посмотреть не вниз, а вверх. Рядом с нами подымался из земли ствол другого гигантского дерева. Не удивительно, что мы не сразу его заметили. Он был слишком велик, слишком ненормален среди обычных стволов окружавших его елей и сосен, чтобы глаз, воспитанный на естественной разнице между маленьким и большим, мог бы сразу отметить этот феномен. Мы медленно поехали дальше, от дерева к дереву. Оказалось, что первые два, перед которыми мы остановились в изумлении, были самыми маленькими экземплярами. Теперь мы ехали по древнему сумрачному лесу, фантастическому лесу, где слово «человек» перестает звучать гордо, а гордо звучит лишь одно слово ― «дерево». Секвойи, принадлежащие, по мирному выражению ученых, «к семейству хвойных», растут по соседству с обыкновенными елями и соснами и поражают человека так, будто он увидел среди кур и поросят живого птеродактиля или мамонта. Самому большому дереву четыре тысячи лет. Называется оно «Генерал Шерман». Американцы ― люди чрезвычайно практичные. Возле «Шермана» висит табличка, где с величайшей точностью сообщается, что из одного этого дерева можно построить сорок домов, по пяти комнат в каждом доме, и что если это дерево положить рядом с поездом «Юнион Пасифик», то оно окажется длиннее поезда. А глядя на дерево, на весь этот прозрачный и темный лес, не хотелось думать о пятикомнатных квартирах и поездах «Юнион Пасифик». Хотелось мечтательно произносить слова Пастернака: «В лесу клубился кафедральный мрак» ― и стараться как можно спокойней представить себе, что это «семейство хвойных» мирно росло, когда на свете не было не только Колумба, но и Цезаря, и Александра Македонского, и даже египетского царя Тутанхаммона.

— Илья Ильф, Евгений Петров, «Одноэтажная Америка», 1936

	«Деревья умирают стоя».
	— Алехандро Касона, 1939

Пётр Иванович, что мог, рассказал нам про сборку живицы. — Когда сосне наносится какая бы ни было рана, дерево в виде самозащиты заливает ее соком, который на воздухе быстро густеет, из прозрачного становится белым и закупоривает рану. Точно так же, свертываясь, закупоривает рану и кровь. Живица – не смола (многие называют ее так), а именно живица, заживляющая дерево. Смолу же добывают из корней сосны или осмола путем сухой перегонки. Итак, раненое дерево выделяет живицу, которая вскоре застывает. Значит, чтобы добыть много живицы, нужно наносить все новые и новые раны. Этим и занимаются вздымщики. Орудие вздымщика — хак той или иной системы — как нельзя лучше приспособлено для этого. Вот подошел человек к сосне, зачистил слегка шершавую кору (операция называется «окорение»), нацелился хаком и резким умелым движением прорезал вдоль ствола узкий глубокий желоб полутораметровой длины. По этому желобу будет стекать живица. От длинного желоба под острым углом вздымщик прорезывает два коротких желоба — усы, внизу прикрепляет железный колпачок — приемник живицы. Через три дня вздымщик придет к дереву снова. Пониже старых ран он прорежет новые. Так весь сезон дерево не знает покоя.

— Владимир Солоухин, «Владимирские просёлки», 1957

Бывает, какое-нибудь дерево заденут нечаянно, сдерут с него кору, а то по стволу и топором ударят, и к пораненному месту тут же сразу начинает поступать смола. Дерево само ее гонит, само лечит себя… Даже если и совсем его спилят… То есть когда уж один пенек останется… Не все, может, знают, как старые эти пни корчуют… <...> И из живицы той, что бежит по живой сосне ― может, видели, бывают такие желобки и стрелы вырезаны на соснах? ― и из нее тоже камфару получить можно. Живица оживляет… Даже когда человеку вовсе плохо, ему делают укол камфары, и сердце начинает работать.

— Василий Субботин, «Живица», 1965

Если где-то в лесу погибает от старости одно дерево, оно, прежде чем умереть, отдаёт на ветер столько семян, и столько новых деревьев вырастает вокруг на земле, близко и далеко, что старому дереву, особенно рододендрону, ― а ведь рододендрон, Вета Аркадьевна, это, наверное, огромное дерево с листьями величиной с небольшой таз, ― умирать не обидно. И дереву безразлично, оно растёт там, на серебристом холме, или новое, выросшее из его семени. Нет, дереву не обидно. И траве, и собаке, и дождю.

— Саша Соколов, «Школа для дураков», 1976

Дерево стало валиться, а он по чистой случайности оказался в тот момент на той стороне, куда заваливалось, сокрушая всё вокруг, это поверженное дерево-гигант. Все закричали в голос: ― Берегись! Эмрайин оцепенел от неожиданности, и было уже поздно: треща, громыхая рвущейся кроной, обрушивая и опрокидывая само небо, вырывая кусок зелёного лесного потолка вверху, дерево медленно и неумолимо падало на него. И он подумал в то мгновение лишь об одном, что Кириск ― тогда он был малышом и единственным ребёнком, Псулк ещё не родилась, ― он подумал тогда, в те считанные секунды, на пороге неминуемой смерти, подумал только об этом, и ни о чём другом он не успел подумать, что сын ― это то, что будет им после него. Дерево рухнуло рядом, с грозным гулом, обдав его волной листьев и пыли. И тут все облегчённо вскричали.

— Чингиз Айтматов, «Пегий пёс, бегущий краем моря», 1977

	Каждое дерево шумит ― даже в пору безветрия. И у каждого свой, особый шум. Но лес, бывает, так соединит все шумы, так их перемешает, что получится полная тишина. Лесная особая тишина.
	— Николай Сладков, «Зарубки на памяти», 1970-1996

	Кроме того, Гениалиссимус представляет собой как бы могучее дерево, выросшее из отживших своё побегов. Как дерево влагу, Гениалиссимус впитал в себя и переработал всё лучшее, что было создано предварительной литературой, после чего потребность в последней совершенно отпала.
	— Владимир Войнович, «Москва 2042», 1986

	Единого зелёного цвета и в помине нет. Чуть ли не каждое дерево зелено по-своему.
	— Анатолий Эфрос, «Профессия: режиссёр», 1987

	Листья желтеют, опадают, потом вырастают новые. Впрочем, разве мы знаем, ― возможно, когда лист желтеет и падает, дерево тоже страдает. Или когда лист проедает гусеница. Почему мы так уж уверены, что дереву не больно?
	— Анатолий Эфрос, «Профессия: режиссёр», 1987

	Интересно наблюдать, как возникает и растёт от репетиции к репетиции нечто живое. Похоже на то, как в начале мая внезапно появляются на ветках зелёные листочки. Кажется невероятным, что дерево за два-три дня преобразуется до неузнаваемости. Вдруг что-то запестрело, удесятерилось, ещё размножилось, и дом напротив уже не виден.
	— Анатолий Эфрос, «Профессия: режиссёр», 1987

Дерево в поэзии

Финиковая пальма (Египет)

	Кипарис-древо — всем древам отец. Почему кипарис всем древам отец? Потому кипарис всем древам отец, — На нем распят был сам Исус Христос, То Небесной Царь. Мать Божья плакала Богородица, А плакун-травой утиралася, Потому плакун-трава всем травам мати.
	— «Голубиная книга», XIII век

	А уж котора из нимф препроводит лета довольны, В новый вид хотя превратится, и деревом будет, Вверьх и ветви она вознесет, опушившись листами, Дубом ли станет та, иль лавром, ― то умножать ей Ты сама повели сей лес...
	— Василий Тредиаковский, «Красная Фебу сестра! ты всё по горам и по дебрям...», 1751

	Увидя, что топор Крестьянин нёс, «Голубчик, — Деревцо сказало молодое, — Пожалуй, выруби вокруг меня ты лес...
	— Иван Крылов, «Дерево» (басня), 1814

	Философ Гераклит, наплакавшись досы́та, Сидел под деревом и, видя Демокрита, Который шёл и хохотал, О боги, боги! ― закричал...
	— Константин Масальский, «Два мудреца» (басня), 1821

	И деревцо с моей любовью Погибло, чтобы вновь не цвесть. Я жизнь его купил бы кровью, — Но как переменить, что есть?
	— Михаил Лермонтов, «Дереву», 1830

	На древе человечества высоком Ты лучшим был его листом, Воспитанный его чистейшим соком, Развит чистейшим солнечным лучом!
	— Фёдор Тютчев, «На древе человечества высоком...», 1832

	От родного дерева Ветер оторвал; Пусть теперь несёт меня, Куда хочет, вал. Я и не противлюся: Мне чего искать? Уж с родимым деревом Не срастись опять!
	— Иван Мятлев, «Ветка», 1834

	Все деревья зазвучали, Гнёзда все запели вместе, — Кто ж, однако, капельмейстер В этом девственном оркестре?
	— Генрих Гейне, «Все деревья зазвучали…», 1840-е

	Ветер воет меж деревьев, Шепчут вкруг меня листы: «Сны твои, ездок безумный, Так же глупы, как и ты».
	— Генрих Гейне (пер. Льва Мея), «Ветер воет меж деревьев…», 1858

	Вырастает дума, словно дерево, Вроет в сердце корни глубокие, По поднебесью ветвями раскинется, Задрожит, зашумит тучей листиев.
	— Алексей Толстой, «Вырастает дума, словно дерево…», 1858

	Ты дерево взрастил, но не вкусил плода; Изящный вкус сорвёт плод знанья и труда.
	— Фридрих Шиллер (пер. М.Михайлова), «Учёный работник», 1858

	Было, детки, было времечко, Было… было… и прошло! А посаженное семечко Стройным деревом взросло!
	— Леонид Трефолев, «На родине русского театра», 1900

	Это не дерево, нет, это храм, Это молельня лесная. Струйно смолистый дрожит фимиам, Душу к молитвам склоняя.
	— Константин Бальмонт, «Хвоя», 1908

	Наш Сад есть единое Древо, С многолиственным сонмом ветвей. Его насадила лучистая Ева, В веках и веках непорочная Дева...
	— Константин Бальмонт, «Древо», 1909

	Развесистое древо Сияет среди Рая. Глядит Адам и Ева, Глядят они, вздыхая.
	— Константин Бальмонт, «Райское дерево», 1909

	Весенний ливень, ливень ранний Над парком шумно пролился, И воздух стал благоуханней, И освеженней древеса. Какая нега в ветке каждой! Как все до малого стебля, О, как одной любовной жаждой Трепещут люди и земля. Как дев, горящих, но несмелых, Сжимают юноши сильней На влажном мху, между дебелых Дождем намоченных корней.
	— Сергей Соловьёв, «Весенний ливень, ливень ранний...», 1909

	Деревья спутали свои ветки Пальцы родимых тел Бьются в клетке снеговые птицы Зимний удел...
	— Давид Бурлюк, «Деревья спутали свои ветки…», 1913

	Пред деревом я нем: Его зелёный голос Звучит и шепчет всем Чей тонок день, как волос...
	— Давид Бурлюк, «Пред деревом я нем...», 1913

	И душа пред миром стоит загадкой. Кротко солнце льётся в листву сквозную ― И, склонясь за деревом, ― я украдкой Землю целую.
	— Аделаида Герцык, «Вина», 1914

	Осень. Деревья в аллее — как воины. Каждое дерево пахнет по-своему. Войско Господне.
	— Марина Цветаева, «Осень. Деревья в аллее — как воины…», 1918

	Два дерева хотят друг к другу. Два дерева. Напротив дом мой. Деревья старые. Дом старый. Я молода, а то б, пожалуй, Чужих деревьев не жалела.
	— Марина Цветаева, «Два дерева хотят друг к другу...», 1919

	Деревья! К вам иду! Спастись От рёва рыночного! Вашими вымахами ввысь Как сердце выдышано!
	— Марина Цветаева, «Деревья», 1922

	А когда сломаюсь над простором, Многошумной бурей помяни, ― Всё же рос я деревом, в котором Ты качала грозовые дни.
	— Всеволод Рождественский, «Был всегда я весел и тревожен...», 1926

	Я говорил, что женщина это почти что человек, она дерево. Что же теперь делать. Я закурю, я посижу, я подумаю. Мне всё чаще и чаще кажется странным, что время ещё движется, что оно ещё дышит. Неужели время сильнее смерти, возможно что мы черти. Прощай дорогая лиственница Наташа. Восходит солнце мощное как свет. Я больше ничего не понимаю.
	— Александр Введенский, «Куприянов и Наташа», 1931

	Всех раньше на рассвете С Росою грозно встал Над деревом столетий Мгновения металл.
	— Борис Божнев, «Скорбь 2 — утешь 4», 1939

	И хоть вокруг ни сошки нету, От печки той одной ― нет-нет, Повеет деревом согретым, Прокопченным за много лет.
	— Александр Твардовский, «На старом дворище», 1939

Пословицы и поговорки

Дерево и учитель познаются по плоду. — Русская пословица

Без ветра деревья не качаются. — Башкирская пословица

Дерево не отнимает своей тени даже у того, кто пришёл срубить его. — Древнеиндийская пословица

Большое дерево сильный ветер любит. — Грузинская пословица

Когда ешь плоды, помни о том, кто посадил дерево. — Вьетнамская пословица

См. также

• Дерево жизни
• Деревей
• Драконово дерево
• Земляничное дерево
• Трава
• Мох
• Папоротник
• Флора