Иван Петрович Мятлев

Ива́н Петро́вич Мя́тлев (1796-1844) — русский поэт, камергер. C пяти лет числился в Коллегии иностранных дел. В чине корнета лейб-гвардии Конного полка принимал участие в Заграничном походе русской армии 1813-1814 годов. Уйдя с военной службы, служил в Министерстве финансов (1821—1836). Состоял членом Общего присутствия при Департаменте мануфактур и внутренней торговли, в январе 1830 года был пожалован придворным званием камергера, в 1833 году — чином статского советника.

Иван Мятлев

Иван Мятлев (конец 1830-х)

Статья в Википедии

Произведения в Викитеке

Медиафайлы на Викискладе

Иван Мятлев получил известность, главным образом, как автор слов популярных городских романсов («Как хороши, как свежи были розы...», «Фонарики-сударики»), а также лёгких сатирических стихов для салонного чтения, прежде всего, модной в своё время поэмы «Сенсации и замечания мадам Курдюковой за границею...»

Цитаты из стихотворений разных лет

	Таракан Как в стакан Попадёт ― Пропадёт, На стекло Тяжело Не всползёт. Так и я: Жизнь моя Отцвела, Отбыла; Я пленен, Я влюблён, Но в кого? Ничего Не скажу; Протужу, Пока сил Не лишил Меня бог...
	— «Фантастическая высказка», апрель 1833

	От родного дерева Ветер оторвал; Пусть теперь несёт меня, Куда хочет, вал. Я и не противлюся: Мне чего искать? Уж с родимым деревом Не срастись опять!
	— «Ветка», 1834

Имел я лютню в юных днях. На золотых ее струнах Бряцал я радость, упованье, Бряцал любовь, очарованье, Бряцал веселье и печаль. Моей мне часто лютни жаль: Теперь, в минуты вдохновенья, В часы душевного томленья Еще бы побряцал на ней Я песнь моих счастливых дней, Еще бы радость раздавалась, Когда б цела она осталась! Но время грузною рукой Струну порвало за струной, И каждая души утрата: Обман надежд, кончина брата, И смерть отца, и смерть детей — На лютне врезались моей.

— «Лютня», 1840

	Смирновой пальчик ― Бедненький мальчик, Тебя пришиб Лакей Филипп. Лакей проклятый, Лакей женатый Домой спешил И прищемил Барыне руку, Ей же в науку ― Таких не брать. Какая стать?
	— «Нечто о пальце моей музы», 1840

	Нанимать, Доставать Посылает жена Экипаж Де вояж, Но линейка полна, Что зовут пар малис Дилижанс де ла Сюис. Вся линейка комплет, А на нет ― суда нет! Ах! рублей бы за шесть Иль за восемь рублей Все могли бы мы сесть, Вместе быть веселей! Омнибус, Как арбуз, Весь набит до верха́, В дилижанс Тан де жанс Набралось! Ха-ха-ха!
	— «Петергофский праздник», 1841

	Баритони прежде жил В Петербурге и учил Петь, играть на фортепьянах, Упражнялся и в романах, Был учителем девиц, И одну из учениц Сбил совсем он с панталыку…
	— «Скрипка», 1843

	«Что есть любовь?» ― Спросил меня Петров, Мой дворник, страж, блюститель дома. ― Любовь мне как-то незнакома». ― Неправда, врешь, дурак, Ты только говоришь не так… Любовь есть то, к чему душа стремится, Любовь есть то, чем сердце веселится, И без чего прожить нам мудрено! ― «А, понял я: любовь есть пенное вино!»
	— «Истолкование любви» (1831-1844)

	У старика аптекаря Вчера сбежала дочь. Эпекакуану с арникой Он разводил всю ночь; Какой-то франт расчёсанный Рецепт ему принес, Старик полез за спецьями, А дочку тот увез! <...> Есть стихоплёт, рифмач у нас, Не годный ни к чему. Делами занимается, Но принесут ему Доклад, расчеты, ведомость ― А он твердит сонет; Дела его вверх дном идут, И в кассе денег нет!
	— «Коммеражи», 1844

	Весь народ Говорит, Новый год, Говорит, Что принёс, Говорит, Ничего̀- с, Говорит, Кому крест, Говорит Кому пест, Говорит, Кому чин, Говорит, Кому блин, Говорит, Кому нос, Говорит, Ну, так что̀- с, Говорит, Всё равно̀- с, Говорит, Ничего̀- с, Говорит...
	— «Новый год», 1844

Цитаты из поэмы «Сенсации и замечания мадам Курдюковой...»

	Мне сказали доктора: «Мадам Курдюков! Пора Вам бы на воды в Германью... Там найдете вы компанью Лордов, графов и князей — Препорядочных людей. Вам понравится Европа. Право, мешкать иль не фо́ па, А то будете мала́д. Отправляйтесь-ка в Кронштадт».
	— «Отъезд» Часть первая (глава 1), 1840

Цитаты из писем и другой прозы

О вы, мой rêve, ибо я реву уже более года весьма частыми приемами о том только, что вас, мою вороненькую мысль, не вижу. О вы, мой рев, parce que je rève sans cesse de vous, моя фантастическая дама! О вы, истинная, настоящая мать Курдюковой, ибо вы ее родили: я о вас думал все время, писав ее нашептыванья. О вы, которой одной она посвящена и принадлежит. О вы, наконец, Смирниха моя сердечная... Извещаю вас о перемене, последовавшей в моей парнасской конюшне: четверни более нет; вы одна в корню с колокольчиком; но со вчерашнего дня вам припряжена в пристяжку с позвонком, буде хочет загибаться и кольцом, милая, прелестная, идеальная моя дама полотняная; а кто она такая, узнаете от Карамзиных и от Вяземского. Да нельзя ли и Софью Николаевну Карамзину прикомандировать к обеду? Руку не целую: же фере села лично, когда позволите. Стерлядь-Жан:9-10

— Иван Мятлев, из письма А. О. Смирновой-Россет, ок.1840

Цитаты о Мятлеве

	Для закупки всех вообще французских вин рекомендую вам в Петербурге гг. Буассонета (на Васил<ьевском> острову, не помню в чьем доме), г. Дельбоса (об нем узнаете на Бирже) и г. Рауля, содержателя погреба в доме г. Мятлева на Исаакиевской площади.
	— Фаддей Булгарин, «Петербургские записки. Толки и замечания сельского жителя (прежде бывшего горожанина) о Петербурге и петербургской жизни», 1833

Познакомился там <у Одоевского> с Мятлевым, которого ты знаешь несколько шутовских стихов «Таракан, как в стакан». Я думал найти молодого повесу. Что ж? Это человек важный, лет сорока пяти. <...> Мятлев читал своё путешествие Курдюковой по чужим краям, в стихах, вперемежку русского с французским. Много весёлости; он мастерски читает. Потом тешил всех разного рода анекдотами. <...> Мятлев заключил вечер.

— Евгений Баратынский, из письма жене, 1839

Возвратясь из университета перед обедом домой, я нашёл Мятлева карточку и его стихи. Он прославился у нас Курдюковой. Эта героиня, русская помещица, путешествует по Европе, рассказывает карикатурно обо всем, что видит, и мешает, как Быченская, русские фразы с французскими. Местами смешно уморительно. Мятлев читает её всем наизусть по нескольку тысяч стихов. Он даже добрался до чтения государю, который много смеялся. Мятлев мужчина лет за 47; женат, но его жена живет в Италии, где и он долго пробыл. <...> Из университета поехал я с визитом к Мятлеву. Он водил меня к старушке, своей матери, урожденной Салтыковой. Дом их самый аристократический и наполнен картинами, статуями и разными редкостями Италии. <...> В понедельник у них будет петь на дому Паста, и я приглашен обедать к ним по этому случаю.:82

— Пётр Плетнёв, из письма Я. К. Гроту, ноябрь 1840

	Кукольник прочел отрывок из драмы «Построение Петербурга»: это был перл нашего чтения. Бенедиктов бросил горсть своих блесток из пьесы «Туча». В итоге ― один Кукольник действительно занял публику. К счастью, не явился Мятлев с своей бесконечною «Курдюковой»: пришлось бы выслушать еще отрывок.
	— Александр Никитенко, «Дневник» Том I, 1843

	Вчера умер Мятлев, болезнь у него была моя — жестокое кровотечение. Масленицу он дурачился день и ночь, и при припадке жестоком так ослабел, что уже никакие средства не спасли его. Странно как-то видеть мёртвым человека, которого за три дня видел здоровым по виду, весёлым, роскошным: где стол был яств, там гроб стоит.:570
	— Николай Полевой, из письма брату, 26 февраля 1844

В половине февраля петербургский большой свет, среди множества смертных случаев от господствовавшего в то время сухого и постоянного холода, лишился внезапно и одного доморощенного поэта, творца «Сенсаций г-жи Курдюковой», «Фонариков-судариков», «Нового года», «Коммеражей» и множества других мелких сатирических и юмористических пьес. Смерть Ивана Петровича, или, по светскому его прозванию, Ишки Мятлева, была каким-то грозным предостережением, которое, впрочем, потряся наше высшее общество на несколько дней, скоро опять пропало на этой сухой, беспамятной и себялюбивой почве. За десять дней перед тем видели Мятлева в роли рыцаря Шерозмина на празднике великой княгини Елены Павловны; в следующий вечер он сам давал роскошный бал, на котором присутствовал и государь; 12-го числа все еще видели его несшимся на лихом рысаке по Невскому проспекту, а 13-го, перед обедом, его уже не стало. Он умер от повторившейся через несколько часов апоплексии, в ту самую минуту, как ему прикладывали шпанскую мушку и как он, шутя, говорил своему камердинеру: «Ты, верно, давеча подумал, что я умру: нет, братец, мне хочется еще долго пожить на свете».

— Модест Корф, «Записки», 1844

И надо прибавить, что, точно, в целом Петербурге не было человека более жизнелюбивого и весельчака, до такой степени, что не проходило ни одного бала, даже детского, на котором он, несмотря на свои 48 лет, не плясал бы до упаду наравне с самыми молодыми людьми. Карьеры его, литературная и светская, были совершенно своеобразные, и в этом смысле он представлял лицо типическое, которого летописец общественной жизни в царствование императора Николая не может пропустить в своей галерее. В литературном отношении славе его, как и тогда можно было предвидеть, не было суждено долговечности, хотя он лишь за несколько недель до смерти издал еще вторую часть своих «Сенсаций г-жи Курдюковой» и даже пустил их по целой Европе, раздарив экземпляры всем лицам свиты обоих молодых в царской нашей семье, без заботы о том, что они поймут в русских его стихах. Все его произведения имели некоторое достоинство только тогда, когда он сам их читал, а на это дело Мятлев был и мастер и охотник.

— Модест Корф, «Записки», 1844

В обществе он умел поставить себя в исключительное положение. Обладая огромным состоянием, живя уже несколько лет в отставке (на службе он был действительным статским советником и камергером), он окружил себя ореолом «светского поэта» и остряка, которому ради поэтического вдохновения или острого слова прощалось многое, что не сошло бы с рук простому смертному. Мятлев и в свите, и при дворе, наконец, и с самим государем, разыгрывал, в облагороженном роде, роль старинных наших шутов, над которыми, когда они говорили правду, даже иногда и самую колючую, только смеялись. Гоняясь беспрестанно за остротами, он, разумеется, временами и находил их, хотя часто выдавал за импровизацию придуманное им на досуге, в своем кабинете, хотя каламбуры и насмешки его выходили почти всегда грязными и нередко площадными. Не довольствуясь изустным высказыванием разных злобных диатриб на счет современных событий и лиц, даже и вообще администрации, он часто клал их и на бумагу, все в том же тоне простодушной и более «паяснической» насмешки. Эти эпиграммы, грешившие, однако, всегда растянутостью, читались им бесстрашно в самых многолюдных салонах и почти даже в передних, потому что он был очень неразборчив в качестве слушателей, лишь бы иметь их. Потом они переписывались во множестве экземпляров, разлетавшихся и далее Петербурга. В этом смысле он представлял нечто вроде римских Мархгурия или Пасквина, с тою, однако, разностью, что наш Ишка был не статуею, а очень живым человеком и все-таки осторожнее своих итальянских оригиналов, потому что до особы государя, например, никогда не прикасался и вообще в стихах своих не называл по именам никого из лиц, выводимых им на сцену. В этом собственно отношении, т. е. как острый и колкий эпиграмматист всей современности, Мятлев оставил большой пробел в высшем нашем обществе, которого он был необходимым звеном, несколько оживлявшим прозаическое его однообразие.

— Модест Корф, «Записки», 1844

Г. Мятлев вдруг прославился «Сенсациями мадам Курдюковой», сочинением, которое в небольших дозах могло быть читано в обществе знакомых людей, к их удовольствию, но которое в печати не имеет никакого значения, кроме скучной и довольно плоской книги. Что касается до мелких стихотворений г. Мятлева, — те из них, в которых он думал смешить смесью французских фраз с русскими, так же скучны и плоски, как и «Сенсации», а те, в которых он думал воспевать высокие предметы, как в «Разговоре человека с душой», очень смешны. Всё это не доказывает прав г. Мятлева на звание литератора…

— Виссарион Белинский (анонимно), «Сто русских литераторов. Том третий», 1845

	Жаль, что нѣтъ мѣста для выписокъ, не хочется прерывать этой прекрасной сцены. Но вотъ послѣдняя выписка, она познакомитъ васъ съ героемъ г. Вельтмана: «Нетерпѣливый Даяновъ, получивъ записку, съ отчаянія запѣлъ на ладъ Мятлева ― говоритъ-говоритъ, и поскакалъ, какъ мы видѣли, въ Петербургъ».
	— Александр Дружинин, Письма иногороднего подписчика о русской журналистике, 1849

	Неелов ― основатель стихотворческой школы, последователями коей были Мятлев и Соболевский; только вообще он был скромнее того и другого.
	— Пётр Вяземский, «Старая записная книжка», 1850-е

Швейцаръ еще разъ понюхалъ моего табаку, тихо и въ маломъ количествѣ, не желая огласить звонкихъ княжескихъ сѣней неистовымъ чиханьемъ. ― Жилъ у насъ въ свѣтѣ, сударь ты мой, лѣтъ двадцать тому назадъ, баринъ такой уже не молодой, но хорошей семьи, только самъ-то стихотворецъ, по фамиліи Мятлевъ прозывался. Всякому, бывало, свои стихи такъ и рѣжетъ, даже мнѣ ихъ на этой лѣстницѣ говорилъ, или возьметъ изъ кармана книжку, да и подаритъ кому попало. Вотъ у него въ одной книжкѣ было сказано: «У нашихъ баръ все идетъ скверно, и сами они плошаютъ, а плошаютъ они оттого (это я вамъ стихи своими словами передаю), оттого, что они не се па ле рюсъ! Да, не се па ле рюсъ, это такъ по-французскому, а по-нашему оно значитъ: оттого плохо, что по-русски говорить и писать не сильны. ― Вотъ она и есть самая суть, замѣтилъ я, равно пораженный и философіей моего мудреца, и его глубокими литературно-филологическими познаніями.

— Александр Дружинин, «Увеселительно-философские очерки Петербургского Туриста», 1863

	Мятлев, Гомер курдюковской одиссеи, служил некогда по министерству финансов. Директора одного из департаментов прозвал он целовальником, и вот почему: бывало, что графиня Канкрина ни скажет, он сейчас: «Ах, как это мило, графиня! Позвольте за то поцеловать ручку вашу».
	— Пётр Вяземский, «Старая записная книжка», 1860-е

	Когда Сабуров определён был советником в банк, Мятлев сказал: Канкрин наш, право, молодец! Он не министр, родной отец: Сабурова он держит в банке. Ich danke, батюшка, ich danke.
	— Пётр Вяземский, «Старая записная книжка», 1860-е

На одном из вечеров января месяца 1841 года Иван Петрович Мятлев читал из рукописи только что оконченную, прелестную свою юмористическую поэму: «Путевые впечатления мадам де-Курдюковой». Сколько психологической правды в этой вещице, сколько тонко схваченных верных черт из нрава, из привычек и воззрений русской степной провинциалки с претензиями на аристократизм! И какая художественность в лёгкости и элегантности литературной отделки! Хохочешь поневоле от всей души, а тривиально-банального стиха нигде не встречаешь! «Вы, нынешние... ну-тка!» Читал же И. П. Мятлев очень хорошо, с явными признаками истинного сценического комизма. Вообще надобно заметить, что в старину почти все образованные люди более или менее хорошо читали, потому что с малолетства уже нас тому обучали.:465

— Юрий Арнольд, «Воспоминания», 1893

Среди этих же бумаг <в архиве отца, Ф.А.Кони> я нашел стихотворение забытого теперь поэта Мятлева, автора «Сенсаций госпожи Курдюковой дан л’етранже», пользовавшихся в свое непритязательное время некоторой славой и представляющих скучную, в конце концов, смесь «французского с нижегородским». В таком же роде было и это его стихотворение, помеченное 1843 годом. Вот оно: Что за вер-до, что за вер-до, ― Напрасно так певицу называют. Неужели не понимают, Какой небесный в ней кадо? <...> Она в Сомнамбуле, в Отелло ― Заткнёт за пояс Монтебелло, А про Моет и Силлери То даже и не говори!

— Анатолий Кони, «Тургенев», 1908

Замечательно, что более чем через 35 лет после первых встреч с Виардо ― в сентябре 1879 года ― Тургенев начал одно из своих чудных «Стихотворений в прозе» словами: «Где-то, когда-то, давно-давно тому назад я прочёл одно стихотворение. Оно скоро позабылось мною, но первый стих остался у меня в памяти: «Как хороши, как свежи были розы». Теперь зима; мороз запушил стёкла окон; в темной комнате горит одна свеча; я сижу, забившись в угол, а в голове все звенит да звенит: «Как хороши, как свежи были розы». Оказывается, что забытое Тургеневым и слышанное им где-то и когда-то стихотворение принадлежало Мятлеву и было напечатано в 1843 году под названием «Розы». Вот начальная строфа этого произведения, звучавшая чрез три с половиной десятилетия своим первым стихом в памяти незабвенного художника, вместе с Мятлевым восхищавшегося Виардо-Гарсией: Как хороши, как свежи были розы В моем саду! Как взор прельщали мой! Как я молил весенние морозы Не трогать их холодною рукой!

— Анатолий Кони, «Тургенев», 1908

Между проходящими часто можно встретить бравого молодца, одетого в форменный короткий сюртук военного образца, в черной лакированной каске с гербом, с красивой полусаблей на перевязи и большой черной сумкой через плечо. Это почтальон, которому популярный в сороковых годах, ныне забытый, поэт Мятлев посвятил стихотворение, начинающееся так: «Скачет, форменно одет, вестник радостей и бед; сумка чёрная на нем, кивер с бронзовым орлом. Сумка с виду хоть мала ― много в ней добра и зла: часто рядом там лежит и банкротство и кредит…» и т. д.

— Анатолий Кони, «Воспоминания старожила» (Мемуары), 1921

	«Как хороши, как свежи были розы!» Это первая строчка стихотворения Мятлева. Многие ли теперь знают фамилию этого автора?
	— Анатолий Мариенгоф, «Это вам, потомки!», 1960

	Важным этапом в творчестве Мятлева явилась работа над поэмой о путешествии госпожи Курдюковой «дан л’этранже», принесшей ему настоящую литературную славу, он не делал из этой работы секрета и, так же как свои стихи, читал отрывки из поэмы в литературных салонах, где Курдюкова имела огромный успех. Послушать чтение Мятлева приезжали специально на вечера к Одоевскому.:10
	— Николай Коварский, «Поэзия И. П. Мятлева», 1963

	Между Лиговом и Сергиевской Пустынью находилась Новознаменка, земли которой были расположены между железной дорогой и взморьем. Когда-то это было поместье Мятлевых, из рода которых вышел поэт Мятлев, живший во времена Пушкина, Грибоедова и прославившийся юмористическими произведениями. В описываемое время поместье было приобретено городом, и там была большая больница.
	— Дмитрий Засосов, Владимир Пызин. «Из жизни Петербурга 1890-1910-х годов», 1976

	Свободный от староинтеллигентских навыков в бытовом общении, в своей жизненной манере, Олейников вовсе не был свободен от культурного наследия; он знал русскую поэзию XIX и XX веков. У его собственной поэзии были источники — Мятлев, Козьма Прутков (Олейников называл себя внуком Козьмы Пруткова, посвящал стихи его памяти), шуточные стихи А. К. Толстого, поэты «Искры» и поэты «Сатирикона».
	— Лидия Гинзбург, «Николай Олейников», 1990

На равнине всё плоско, там растут исключительно сморчки и строчки. <...> Только благодаря само...убийственному примеру выскочки-Пушкина такие поэты как Мятлев, Хвостов или Струйский спустя десятки лет не только возвращаются туда, на территорию высокого искусства, где они прежде и не ночевали, но и занимают в нём очень высокое положение. Такое высокое, какое им даже и не снилось. А затем приходит ещё Даниил Хармс и одним лёгким движением бровей превращает их..., превращает..., превращает... — да!.., в своих предтеч. Велiких предтеч, между прочим. И я буду последним, кто посмеет... не то, чтобы кинуть камень, но даже возразить. Хотя бы в одном слове. — Сам так делал. И не раз.

— Юрий Ханон, «Внук Короля» (том первый), 2016

Цитаты о Мятлеве в стихах

	Сват Иван, как пить мы станем, Непременно уж помянем Трёх Матрён, Луку с Петром, Да Пахомовну потом. <...> И не пил бы и не ел, Всё бы слушал да сидел. Кто придумал их так ладно? Стариков когда-нибудь (Жаль, теперь нам <не> досужно) Надо будет помянуть — Помянуть и этих нужно... Слушай, сват, начну перво́й, Сказка будет за тобой.
	— Александр Пушкин, «Сват Иван, как пить мы станем...» (по одной из версий, стихотворение обращено к И.П.Мятлеву), 1833

	Тут найдёте и стихи, И какие чепухи… Мятлева я отыскала… Кстати ж про стихи сказала: Он на них собаку съел, Даже многим надоел!..
	— Иван Мятлев, «Сенсации и замечания мадам Курдюковой...» Часть первая (глава 16, «Борромейские острова и Комо»), 1840

Вот оркестр вдруг заиграл, Подает ему сигнал Клаком метр дe данc проворный, В башмаках, в одежде черной. Мне достался эн англе, Толстый, низенький, тре ле; Мы с ним в первой паре встали, А пур виз-а-ви достали Мятлева, се балагур, Что когда-то мне ла кур Так учтиво, нежно строил. Он внимание удвоил, Как узнал… С’ет эн поэт, Ну, того гляди, портрет Мой напишет он стихами, Но вот очередь за нами ― Точно, закричал ле сот Балетмейстер, наш черёд.

— Иван Мятлев, «Сенсации и замечания мадам Курдюковой...» Часть первая (глава 26, «Неаполь»), 1840

	Люблю я парадоксы ваши, И ха-ха-ха, и хи-хи-хи, С<мирновой> штучку, фарсу Саши И Ишки М<ятлева> стихи…
	— Михаил Лермонтов, Из альбома С. Н. Карамзиной, 1841

	Окажите нам faveur ― Будем ли иметь honneur В вашем зале faire musique? Tout a vous. <э>H. Кукольни́к.
	— Нестор Кукольник, Послание к И. П. Мятлеву, ок.1840

	Я Мятлева Ивана, А не твоя, болвана. Свою ты прежде поищи! Твои, я чай, пожиже щи.
	— Иван Мятлев, «Я Мятлева Ивана...», 1841

	Зяблик ― мятлика наелся, Даже малость ― переел, Поначалу он распелся, А затем, мой свет ― запел...:285
	— Михаил Савояров, «Мятый лев» (И.П.Мятлеву, из сборника «Оды и Пароды»), 1909

Сочинения

• Полное собраніе сочиненій И. П. Мятлева, Том 1 в «Книгах Google»
• Полное собраніе сочиненій И. П. Мятлева, Том 2 в «Книгах Google»

См. также

• Сенсации и замечания г-жи Курдюковой за границею, дан л’этранже