Секвойя

Секво́йя (лат. Sequoia) — монотипный род вечнозелёных хвойных деревьев семейства Кипарисовые (лат. Cupressaceae). Естественный ареал рода — Тихоокеанское побережье Северной Америки. Отдельные экземпляры секвойи достигают высоты более 110 метров — это одни из самых высоких видов деревьев на Земле. Максимальный возраст — около двух тысяч лет. Единственный вид — Секвойя вечнозелёная, или Секвойя красная (лат. Sequoia sempervirens D.Don).

Секвойя вечнозелёная (Калифорния)

Не следует путать с секвойядендроном — гигантской секвойей.

Родовое название предложил австрийский ботаник Штефаном Эндлихером в 1847 году для дерева, ранее известного под названием Taxodium sempervivens. Растение было названо в честь Джорджа Гесса Секвойи (Sequoyah) — вождя индейского племени чероки, изобретателя слоговой азбуки чероки.

Род Секвойя относится к подсемейству Sequoioideae семейства Кипарисовые, в которое также входят Секвойядендрон и Метасеквойя, ранее относившиеся к упразднённому семейству Таксодиевых. Между тем, из-за сходства и сложности ботанических названий, секвойю, метасеквойю и секвойядендрон очень часто путают, произвольно называя всякое крупное дерево «секвойей» или «мамонтовым деревом». Самый наглядный факт — название Национального парка „Секвойя“ в США, на территории которого произрастают именно секвойядендроны (а не секвойи).

Секвойя в определениях и коротких цитатах

	Секвойи, принадлежащие, по мирному выражению ученых, «к семейству хвойных», растут по соседству с обыкновенными елями и соснами и поражают человека так, будто он увидел среди кур и поросят живого птеродактиля или мамонта.
	— Илья Ильф, Евгений Петров, «Одноэтажная Америка», 1936

	...секвойя – дерево вырождающееся. Оно вымирает. Это — остаток прошлого. Секвойя в Америке уже потеряла способность размножаться. Те деревья, которые там есть, — последние. Новых не будет.
	— Константин Паустовский, «Секвойя», 1952

	...мне пришлось несколько лет работать, чтобы получить у секвойи всхожие семена. Теперь вот я отдыхаю среди вас самым законным образом потому, что успешно закончил эту работу. Под Москвой уже заложены первые участки секвойи.
	— Константин Паустовский, «Секвойя», 1952

	В автомобильной Калифорнии, Где солнце пахнет канифолью, Есть парк секвой. Из них одна Ульянову посвящена.
	— Андрей Вознесенский, «Секвойя Ленина», 1961

	я опускаюсь как в бассейн в её серебряную сень её бесед — не перевесть.. Секвойи — нет? Секвойя — есть!
	— Андрей Вознесенский, «Секвойя Ленина», 1961

	В ту ночь я впервые в жизни увидел обратное явление — как взрывается гигантский подсолнух, рост которого фантастически ускорила и усилила сверхдоза невероятного стимулятора — Хмеля. В течение доли секунды он достиг размеров секвойи.
	— Филип Фармер, «Божий промысел», 1962

	...секвойя величиной чуть ли не с Эйфелеву башню, так, что человек у её подножия кажется муравьём...
	— Владимир Солоухин, «Третья охота», 1967

	Секвойи же сразу и властно заставляют подумать о сущности жизни. Ни один храм, построенный человеком во имя богов, не может сравниться с величием этих деревьев… Рассказать о них трудно. Зарисовать, снять? Увы, никакой снимок не сообщит волнения, пережитого возле секвой.
	— Василий Песков, Борис Стрельников, «Земля за океаном», 1977

	...важнее другое свойство коры: обугливаясь снаружи, она не дает проникнуть огню к древесине. Без этого свойства коры генетическое долголетие дерева не имело бы смысла ― пожар настигал бы секвойю задолго до старости.
	— Василий Песков, Борис Стрельников, «Земля за океаном», 1977

	Девятьсот лет назад бушевал тут огонь, и секвойи хранят отметки огня ― стволы обуглены. Есть старушки, у которых огонь выел и сердцевину. Но секвойи стоят…
	— Василий Песков, Борис Стрельников, «Земля за океаном», 1977

	Есть и ещё одно свойство деревьев, без которого долголетие невозможно: древесина секвой не гниет. И никакие другие болезни им не знакомы.
	— Василий Песков, Борис Стрельников, «Земля за океаном», 1977

	Падение секвой человек видит реже, чем падение звезд. Но в 1953 году одно из старых деревьев рухнуло на глазах у людей. Срез с него установлен на массивной подставке из брёвен. <...> «Дерево жило 2415 лет».
	— Василий Песков, Борис Стрельников, «Земля за океаном», 1977

	...своим лагерем, постоянным местом пребывания, он бы избрал именно это место — кизил с секвойей играют в прятки меж дубов и вечнозелёных деревьев, а солнце струится золотыми потоками сквозь кроны деревьев и ложится у ног тёплыми всплесками.
	— Кэтрин Патерсон, «Мост в Терабитию», 1977

	Восхищаюсь пиниями, удивляюсь секвойям, глажу ветки земляничного дерева...
	— Геннадий Алексеев, «Зелёные берега», 1984

	В качестве главного символа кампании предлагается использовать секвойю, у которой вместо листьев стодолларовые куппюры, что вызовет подсознательную ассоциацию с денежным деревом из сказки о Буратино...
	— Виктор Пелевин, Generation «П», 1999

	Секвойя вечнозеленая (Sequoia sempervirens) ― таково видовое название этого дерева ― растет узкой, до 50 км, полосой вдоль Тихоокеанского побережья Северной Америки от Орегона до Калифорнии...
	— Лилиан Плотникова, «Ползающий дьявол и другие отцы леса», 2002

	У секвойи очень ценная, прочная и легкая древесина красивого красного цвета, отсюда и пошло ее название ― красное дерево, а место ее произрастания называется красный пояс (Redwood Belt).
	— Лилиан Плотникова, «Ползающий дьявол и другие отцы леса», 2002

	Самое толстое дерево ― секвойядендрон гигантский (Sequoia-dendron giganteum), близкий родственник секвойи, относится к тому же семейству таксодиевых.
	— Лилиан Плотникова, «Ползающий дьявол и другие отцы леса», 2002

	Каждое дерево в ширину метра три. Что это за гиганты, я не знал, но возможно, это были секвойи, знакомые мне по стихотворению «Секвойя Ленина» в «Родной речи».
	— Михаил Панин, «Камикадзе», 2002

	...гиды, друзья нашей страны, то есть «прогрессивные американцы», подвели его к великолепному дереву и сказали, что это секвойя Ленина. Секвойя эта была горделива и полна великого коммунистического смысла. Она начала говорить с поэтом, как некогда Эйфелева башня разговаривала с Маяковским.
	— Василий Аксёнов, «Таинственная страсть», 2007

	Секвойя ― единственное хвойное растение, которое отрастает после вырубки так же, как берёза, то есть молодые деревца способны давать от пня новые стволики. Более того, секвойи размножаются даже кусками ствола.
	— Надежда Замятина, «У ёлок могут быть не только иголки», 2007

Секвойя в научной и научно-популярной литературе

Остатки секвойи со Шпицбергена Геер описывал под названием Sequoia brevifolia. Типовой материал по этому виду происходит из раннепалеоценовых отложений Атаникердлука (Гренландия) и представляет собой типичные остатки секвойи, сходные по морфологии побегов с S. sempervirens. Сходные побеги часто встречаются в палеогеновых и неогеновых флорах Северного полушария и обычно описываются под названием S. langsdorfii (Brongn.) Heer. Однако в настоящее время это широко используемое название признано недействительным (Knobloch, 1969). Геер в своих работах обычно использовал его для остатков метасеквойи.:278-279

— Лев Буданцев, «Ископаемые флоры Арктики», 1980-е

Секвойя вечнозеленая (Sequoia sempervirens) ― таково видовое название этого дерева ― растет узкой, до 50 км, полосой вдоль Тихоокеанского побережья Северной Америки от Орегона до Калифорнии, в поясе гор, где очень влажный воздух, а перепады температур невелики. Дерево, словно гигантская свеча, тянется вверх узкой конусовидной кроной. Естественно, что у такого дерева толстая, до 70 см, кора; мощная, разветвленная корневая система, которая не дает секвойе упасть под силой ветра. А вот шаровидные шишки для такого дерева мелковаты ― всего до 2, 5 см в поперечнике. Плоская вечнозеленая хвоя темно-зеленая, блестящая, длиной до 2 см. Это один из немногочисленных видов хвойных, которые размножаются не только семенами и черенками, но и корневой порослью. У секвойи очень ценная, прочная и легкая древесина красивого красного цвета, отсюда и пошло ее название ― красное дерево, а место ее произрастания называется красный пояс (Redwood Belt). Древесина используется для изготовления мебели, шпал, внутренней отделки зданий. В южных районах нашей страны это дерево незаменимо для парков. Известны природные формы с повислыми ветвями (f. pendula), с сизой хвоей (f. glauca). Сейчас ее часто можно встретить на Черноморском побережье Кавказа, в Крыму.

— Лилиан Плотникова, «Ползающий дьявол и другие отцы леса», 2002

Самое толстое дерево ― секвойядендрон гигантский (Sequoia-dendron giganteum), близкий родственник секвойи, относится к тому же семейству таксодиевых. Прямой, колонновидный ствол до 100 м высотой и 10 м в диаметре, густая, коническая или округлая крона, толстая, до 60 см, растрескивающаяся кора, огромные, причудливо изогнутые ветви ― все это придает дереву очень величественный вид. Находясь в роще из таких могучих деревьев, чувствуешь себя пигмеем среди великанов и теряешь чувство реальности. Этот гигант самый толстый в мире. Поэтому, а также потому, что огромные свисающие ветви похожи на клыки мамонта, это дерево имеет второе название ― мамонтово дерево.

— Лилиан Плотникова, «Ползающий дьявол и другие отцы леса», 2002

Удивительными приспособлениями обладают хвойные растения из семейства таксодиевых. Так, в самом начале роста листья секвойи (Sequoia) растут медленно и остаются короткими, затем они вырастают все более и более длинными, а к осени снова замедляют рост. В результате очертания ежегодных приростов на ветке становятся почти овальными, а вся ветка приобретает вид как бы сцепленных между собой фестончиков. По-другому выглядят листья на побегах, имеющих шишки: они мелкие и почти полностью прижаты к веточке. Интересно, что листья обоих типов могут встречаться на одном побеге. Секвойя ― единственное хвойное растение, которое отрастает после вырубки так же, как берёза, то есть молодые деревца способны давать от пня новые стволики. Более того, секвойи размножаются даже кусками ствола. Внизу на стволах у этих деревьев есть крупные округлые наплывы, покрытые корой. Именно из таких наплывов и появляются побеги после вырубки. Если отделить наплыв от ствола и положить в тарелку с водой, он даст молодые побеги, а затем и корни.

— Надежда Замятина, «У ёлок могут быть не только иголки», 2007

Секвойя в публицистике и документальной прозе

Растут деревья-гиганты, существуют деревья-чудеса. То секвойя величиной чуть ли не с Эйфелеву башню, так, что человек у ее подножия кажется муравьем, то священный фикус, у которого двести стволов, а крона одна, то эвкалипт, постоянно меняющий кожу, то магнолия, производящая огромные, из тончайшего белого фарфора цветы, а там разные пальмы, дынные, хлебные, кофейные, хинные, коричные, камфарные, каучуковые, пробковые, красные, железные, черные, ореховые, винные, гранатовые, благословенно-добрые и смертельно-ядовитые деревья.

— Владимир Солоухин, «Третья охота», 1967

Есть доступный для каждого способ ощутить бездну мира и времени ― погожей ночью поднять глаза к небу. Но к звёздам мы привыкаем с рождения, необъяснимая тайна лишь изредка нас тревожит. Секвойи же сразу и властно заставляют подумать о сущности жизни. Ни один храм, построенный человеком во имя богов, не может сравниться с величием этих деревьев… Рассказать о них трудно. Зарисовать, снять? Увы, никакой снимок не сообщит волнения, пережитого возле секвой. Ну что фотография может сказать, например, о спокойствии леса? А это главное, что сразу же в нем замечаешь. Где-то там, в синеве, на «тридцатом этаже» привычных нам измерений, ветер, возможно, и есть. Однако дрожь веток вниз не доходит. Красноватого цвета стволы похожи на скалы ― качнуть монолит невозможно. Тихо. Тоненький голос птицы. Бег воды по камням. Но звуки эти услышишь только вблизи.

— Василий Песков, Борис Стрельников, «Земля за океаном», 1977

Тысячелетняя плоть стволов лишь издали кажется грубо тесаным камнем. На самом деле стволы одеты пористым войлоком, рыхлым и теплым на ощупь. В таком лесу аукаться или дурачиться в голову не придет. Но даже если и найдется любитель, лес спрячет звуки в коре деревьев, в хвойной подстилке, в солнечных кружевах папоротника. 60 сантиметров ― толщина волокнистой коры. Кора морщиниста, издали кажется грубоватой. Но чуть надавил ― мякоть легко отломилась, и ты чувствуешь на ладони вес пробки. Размял ― пригоршня красноватой мягкой трухи. Кора, подобно теплому одеялу, хранит дерево от морозов. Но важнее другое свойство коры: обугливаясь снаружи, она не дает проникнуть огню к древесине. Без этого свойства коры генетическое долголетие дерева не имело бы смысла ― пожар настигал бы секвойю задолго до старости. Пожаров тут было много. Одни, как видно, недавно. Другие лет триста… пятьсот… девятьсот. Девятьсот лет назад бушевал тут огонь, и секвойи хранят отметки огня ― стволы обуглены. Есть старушки, у которых огонь выел и сердцевину. Но секвойи стоят… Есть и еще одно свойство деревьев, без которого долголетие невозможно: древесина секвой не гниет. И никакие другие болезни им не знакомы. На ёлках рядом можно увидеть длинные бороды мха. Орешник одолели и иссушили грибы. Секвойя как заколдована! Красный ствол чист от шишковатого низа до самой тонкой веточки наверху.

— Василий Песков, Борис Стрельников, «Земля за океаном», 1977

Как все живое, и эти деревья смертны. Ветер может в конце концов повалить, ручей подточил корни, или без видимой глазу причины при молитвенной тишине секвойя вдруг падает, старость! Считают, она выражается в неровном распределении по стволу влаги. Падение секвой человек видит реже, чем падение звезд. Но в 1953 году одно из старых деревьев рухнуло на глазах у людей. Срез с него установлен на массивной подставке из бревен. Набравшись терпения, можно на срезе сосчитать паутину годовых колец, а можно поверить табличке: «Дерево жило 2415 лет». Бляшками с номерами на срезе помечены вехи истории человека. 323 год до нашей эры ― смерть Александра Македонского. Останки великого полководца в бочке, заполненной мёдом, несли из Азии для погребения на родине. Секвойе было в тот год 136 лет… 44 год до нашей эры ― смерть Юлия Цезаря. Секвойя имела уже 400 колец на стволе толщиной в полтора метра… 570 год нашей эры ― «рождение Магомета» (рождение мусульманской религии). Секвойе было 1032 года. И так далее.

— Василий Песков, Борис Стрельников, «Земля за океаном», 1977

Секвойя в мемуарах, письмах и дневниковой прозе

― Сэры! ― сказал он наконец. ― Мы должны заехать в Секвойя-парк. Это тут недалеко. У города Делано надо будет свернуть направо. Крюк небольшой ― миль шестьдесят, не больше. Заедем на пять минут, а потом снова на дорогу, и прямо в Сан-Франциско. Нет, сэры, не говорите мне ничего. Будет просто глупо не заехать в Секвойя-парк. Нет, правда, мы должны быть настоящими путешественниками. Сейчас мы очень благодарны мистеру Адамсу за то, что он затащил нас в Секвойя-парк; но тогда мы были слишком утомлены путешествием через пустыню, слишком переполнены впечатлениями и слишком сильно стремились в Сан-Франциско, чтобы сразу согласиться на этот шаг. Состоялся летучий совет, на котором мистер Адамс, всегда такой осторожный, держал себя, как Суворов. Было принято решение ― заехать в Секвойя-парк на пять минут. Покуда мы доехали до Делано, прошло часа два. Справа показались горы. <...> Внизу, в почти отвесных зеленых склонах просвечивали узкие полоски дороги, по которой мы проехали уже час назад, а ручейков и вовсе не стало видно. Скоро солнце тоже оказалось внизу. ― Где же секвойи? ― тоскливо спрашивали мы. ― Нет, не говорите мне ― «где секвойи?» ― довольно растерянно отвечал мистер Адамс. ― Секвойи скоро будут...

— Илья Ильф, Евгений Петров, «Одноэтажная Америка», 1936

― Мы думали, что заедем на пять минут, а уже прошло часа четыре. Но вот показалась входная будочка национального парка, и мы, облегченно вздохнув, отдали по доллару. Однако прошло еще около часа пути, прежде чем мы увидели первую секвойю. ― Смотрите, смотрите! ― крикнула миссис Адамс, останавливая автомобиль. Сперва мы ничего не могли заметить. Вровень с дорогой неподвижно стоял целый лес хвойных вершин, стволы которых росли из склонов под нашими ногами. Но одна вершина, смешавшись с прочими, чем-то отличалась от них. Приглядевшись, мы заметили, что ее хвоя темнее и имеет несколько другую форму. Мы осторожно посмотрели вниз. В то время как стволы других деревьев оканчивались совсем близко, косо врастая в склоны, ― этот ствол, толстый, как башня, шел прямо в бездну, и невозможно было проследить, где он начинается. ― Ну, что вы скажете, сэры! ― ликовал мистер Адамс. ― Вы, кажется, спрашивали, где секвойи? ― Смотрите, смотрите! ― снова крикнула миссис Адамс. На этот раз пришлось посмотреть не вниз, а вверх. Рядом с нами подымался из земли ствол другого гигантского дерева. Не удивительно, что мы не сразу его заметили. Он был слишком велик, слишком ненормален среди обычных стволов окружавших его елей и сосен, чтобы глаз, воспитанный на естественной разнице между маленьким и большим, мог бы сразу отметить этот феномен. Мы медленно поехали дальше, от дерева к дереву. Оказалось, что первые два, перед которыми мы остановились в изумлении, были самыми маленькими экземплярами. Теперь мы ехали по древнему сумрачному лесу, фантастическому лесу, где слово «человек» перестает звучать гордо, а гордо звучит лишь одно слово ― «дерево». Секвойи, принадлежащие, по мирному выражению ученых, «к семейству хвойных», растут по соседству с обыкновенными елями и соснами и поражают человека так, будто он увидел среди кур и поросят живого птеродактиля или мамонта. Самому большому дереву четыре тысячи лет. Называется оно «Генерал Шерман». Американцы ― люди чрезвычайно практичные. Возле «Шермана» висит табличка, где с величайшей точностью сообщается, что из одного этого дерева можно построить сорок домов, по пяти комнат в каждом доме, и что если это дерево положить рядом с поездом «Юнион Пасифик», то оно окажется длиннее поезда. А глядя на дерево, на весь этот прозрачный и темный лес, не хотелось думать о пятикомнатных квартирах и поездах «Юнион Пасифик». Хотелось мечтательно произносить слова Пастернака: «В лесу клубился кафедральный мрак» ― и стараться как можно спокойней представить себе, что это «семейство хвойных» мирно росло, когда на свете не было не только Колумба, но и Цезаря, и Александра Македонского, и даже египетского царя Тутанхаммона. Вместо пяти минут мы пробыли в лесу часа два, пока сумрак не сгустился еще больше. Об обеде нельзя было и думать до возвращения в долину.

— Илья Ильф, Евгений Петров, «Одноэтажная Америка», 1936

	Отхожу от дворца. Оглядываюсь. Белоснежный, как айсберг, возвышается он под кобальтом знойного неба. Увидит ли его Ксения? Ведь он ещё не построен. Его воздвигнут через шесть лет. Не спеша спускаюсь к морю. Восхищаюсь пиниями, удивляюсь секвойям, глажу ветки земляничного дерева, подбираю шишки крымской сосны. Спускаюсь всё ниже и ниже. Дорожка петляет. Снизу, с пляжа, уже доносится гомон.
	— Геннадий Алексеев, «Зелёные берега», 1984

Секвойя в беллетристике и художественной литературе

— О каких деревьях вы все-таки говорите? — придирчиво спросил писатель-сказочник. — Вот вы пишете, что ваши деревья были такие высокие, что за них цеплялись тучи, — сказал Дубов, почему-то сердясь. — Тут дело не в высоте деревьев, а в высоте облаков. Бывают такие низкие облака, что они цепляются даже за вершины сосен. А дерево, о котором я хотел вам рассказать, — это мамонтово дерево, секвойя. Исполинская сосна. Она вырастает в высоту на сто и больше метров. Толщина ствола у нее чудовищная, до шести-семи метрoв. Самое долговечное дерево на земле. В Калифорнии есть секвойи, прожившие три тысячи лет. Уже при Гомере они были большими деревьями, а при Колумбе — великанами. — А ну, ну, давайте, давайте, — снова сказал поэт, но теперь уже без всякого злорадства. — Так вот… Дело в том, что это замечательное дерево может хорошо расти и у нас в Советском Союзе. В Крыму, в Никитском саду, есть несколько молодых секвой. Молодые, а в общем гиганты порядочные. Вдвое выше самой высокой сосны. — Почему же вы не сажаете леса из секвой? — строго спросил Настин отец. — В том-то и дело, — ответил Дубов, — что секвойя – дерево вырождающееся. Оно вымирает. Это — остаток прошлого. Секвойя в Америке уже потеряла способность размножаться. Те деревья, которые там есть, — последние. Новых не будет. — Какая жаль для нас, для всей Руси! — сказал известный сатирический поэт. — Вы не могли бы придумать чего-нибудь поостроумнее? — с ледяной вежливостью спросил его лирический поэт. — Тише вы! — прикрикнул на них Настин отец. — Не мешайте! — Да… Так вот, дело в том, – сказал Дубов и смутился. Он поймал себя на том, что уже в третий или четвертый раз повторяет это беспомощное выражение «дело в том». — Дело в том, что как раз мне пришлось несколько лет работать, чтобы получить у секвойи всхожие семена. Теперь вот я отдыхаю среди вас самым законным образом потому, что успешно закончил эту работу. Под Москвой уже заложены первые участки секвойи. Правда, они еще невысокие. Но через… — Семь тысяч лет, — подсказал сатирический поэт. – Знаете что, не будьте пошляком! – снова сердито сказал ему лирический поэт, но сатирик нисколько не обиделся. – Ну, не через семь тысяч лет, а гораздо раньше у нас будут совершенно сказочные по красоте и мощи леса из секвойи. Не забывайте, что мы работаем еще и над ускорением роста деревьев. Все замолчали, как бы обдумывая рассказ Дубова. – Вот это и есть настоящая сказка! – вдруг сказала Настя.

— Константин Паустовский, «Секвойя», 1952

Слышали, что взрывы, дескать, расцветают? В ту ночь я впервые в жизни увидел обратное явление — как взрывается гигантский подсолнух, рост которого фантастически ускорила и усилила сверхдоза невероятного стимулятора — Хмеля. В течение доли секунды он достиг размеров секвойи. Его стебель и бутон вспороли землю, торопясь вырваться наружу. Взлетая в небо, он вспыхнул, отдавая чудовищную энергию роста. А затем, лишившись поддержки, ибо земля у корневища была разбросана в стороны, стал опрокидываться. Охваченная пламенем башня рушилась, готовая всё сокрушить при падении.

— Филип Фармер, «Божий промысел», 1962

— Идёт, — поспешил согласиться Джесс, радуясь, что не надо нырять в глубину чащи. Конечно, он повёл бы её туда, не такой он трус, чтоб не поисследовать разные там овраги между темнеющими колоннами сосен. Но своим лагерем, постоянным местом пребывания, он бы избрал именно это место — кизил с секвойей играют в прятки меж дубов и вечнозелёных деревьев, а солнце струится золотыми потоками сквозь кроны деревьев и ложится у ног тёплыми всплесками. — Идёт, — повторил он, отважно кивнув. Подлесок тут был сухой, его легко счистить. Земля почти ровная. — Тут строить можно.

— Кэтрин Патерсон, «Мост в Терабитию», 1977

«Эффект достигается широким использованием в видеоряде звёздно-полосатого флага, долларов и орлов. В качестве главного символа кампании предлагается использовать секвойю, у которой вместо листьев стодолларовые куппюры, что вызовет подсознательную ассоциацию с денежным деревом из сказки о Буратино...» ― И что тут не так? ― спросил Татарский. ― Секвойя ― это хвойное дерево. Татарский несколько секунд молчал, ощупывая кончиком языка дупло, неожиданно обнаружившееся в зубе. Потом сказал: ― Ну и что. Можно свернуть доллары в трубочки. <...> Выйдя на тротуар, Татарский дождался, пока машина уедет, и достал визитку кавказского пленного. Она выглядела странно ― в центре была нарисована секвойя, а все остальное место занимали звезды, полосы и орлы. Поверх этого римского великолепия было напечатано кудрявыми золотыми буквами: ОТКРЫТОЕ АКЦИОНЕРНОЕ ОБЩЕСТВО «ТАМПАКО» ПРОХЛАДИТЕЛЬНЫЕ НАПИТКИ И СОКИ Менеджер по размещению акций Михаил НЕПОЙМАН.

— Виктор Пелевин, Generation «П», 1999

Ничего этого на острове не было. Ни змей, ни комаров, сухо. Миновав фруктовую аллею, процессия, не перестававшая орать, приплясывать и колотить в барабаны, оказалась на обширной поляне, укрытой сверху кронами могучих деревьев. Каждое дерево в ширину метра три. Что это за гиганты, я не знал, но возможно, это были секвойи, знакомые мне по стихотворению «Секвойя Ленина» в «Родной речи». Та секвойя росла где-то в Южной Америке, и простые люди назвали ее так в честь нашего вождя. А со здешним вождем мне еще предстояла встреча. <...> Непринужденно отделился от толпы, сопровождавшей меня, как важную персону сопровождает охрана и корреспонденты. Думаю ― делов куча… Зашел за дерево. Так секвойя это или не секвойя? Откуда она тут взялась… Секвойя растет в Америке. Хвойное дерево, а эта ― с листьями… Но мало ли ― а как я сам сюда попал? Принесло ветром зернышко, условия благоприятные. Вот и растет. А в общем, какая разница, думаю… Выхожу к публике в состоянии полного комфорта ― как на свет родился! В голове шуметь перестало.

— Михаил Панин, «Камикадзе», 2002

― Позвольте мне прочесть одно из моих недавних стихотворений, ― пробормотал Антоша вроде бы в микрофон, вроде бы в зал, но, сказав это, тут же правым оком повернулся к столу президиума, то есть к самому глумильщику. Тот сидел, как видно, утомившись от криков, ладонью прикрыв красоты лица, но взглядом сверля кого-то глубоко в зале. ― Ну читайте, ― буркнул он униженному и оскорбленному Андреотису. Антоша начал читать «Секвойю Ленина», тот стих, который по его стратегическим соображениям должен был, как паровоз, протащить мимо редактуры всю американскую подборку. Он побывал там в Парке секвой, что в калифорнийских Кордильерах. Там есть гигантские деревья, названные в честь великих американцев: деревья Вашингтона, Линкольна, Рузвельта, Эдисона, генералов Макартура и Шермана… множества других. И вдруг гиды, друзья нашей страны, то есть «прогрессивные американцы», подвели его к великолепному дереву и сказали, что это секвойя Ленина. Секвойя эта была горделива и полна великого коммунистического смысла. Она начала говорить с поэтом, как некогда Эйфелева башня разговаривала с Маяковским. Он ощущал проникновенную причастность к ее мощному стволу и торжественной кроне. Ему грезилось, что это древо может когда-то уйти к неведомым мирам как космический корабль с посланием объединенных нашим учением землян. Как всегда при декламации стихов, он забывал вся и всех. Забывал и смысл стиха, весь отдаваясь звучанию слов. Странным образом и сейчас эта магия слов стала преобладать над стратегией защиты от зверья. Он забыл и о зале, и о главном судье стиха. Двигал руками, входил в ритм, возносил или снижал голос, подчеркивал фонетическую близость рифм. Зал как-то странно притих, как будто попал под влияние этого заклинателя змей. Увы, все имеет конец, и этот стих, исполнив свою защитную роль, кончился. И обессиленный Антон склонил голову.

— Василий Аксёнов, «Таинственная страсть», 2007

Секвойя в стихах

Ствол секвойи вечнозелёной (Калифорния)

	В автомобильной Калифорнии, Где солнце пахнет канифолью, Есть парк секвой. Из них одна Ульянову посвящена. «Секвойя Ленина?!» Ату! Столпотворенье, как в «ад»у. «Секвойя Ленина?!» Как взрыв! Шериф, ширинку не прикрыв, Как пудель с красным языком, Ввалился к мэру на приём. «Мой мэр, крамола наяву. Корнями тянется в Москву... У!..» мэр съел сигару. Караул! В Миссисипи сиганул!
	— Андрей Вознесенский, «Секвойя Ленина», 1961

	секвойи нет и есть она вот так салюты над Москвою листвой таинственной висят у каждого своя Секвойя мы Садим Совесть Словно Сад секвойя свет мой и товарищ в какой бы я ни жил стране среди авралов и аварий среди оваций карнавальных когда невыносимо мне я опускаюсь как в бассейн в её серебряную сень её бесед — не перевесть.. Секвойи — нет? Секвойя — есть!
	— Андрей Вознесенский, «Секвойя Ленина», 1961

См. также

• Секвойядендрон
• Метасеквойя
• Кипарис
• Араукария
• Туйя
• Можжевельник
• Пиния
• Кедровник
• Кедр
• Пихта