Волчец
Волче́ц, волчцы́, редко волчецы́ (старославянское) — знак запустения и неугодья, а также библейский символ божьей кары; рослая колючая или жгучая сорная трава, чаще всего, из семейства сложноцветных. Более всего слово укрепилось в современном языке благодаря тексту Библии, где оно употребляется в устойчивом сочетании «терние и волчцы», только во множественном числе и следом за словом терние.[1] В библейском тексте «терние и волчцы» не связаны с каким-то конкретным растением, а представляют собой собирательное имя для большого ряда колючих растений, растущих в пустынной полосе, в том числе, и некоторые виды молочая. К примеру, долина Шарон представляет собой сплошной питомник «терний и волчцов», особенно, в осеннее время.
На русской почве вследствие отличия климата, набор видов сильно отличается от такового же — в земле обетованной. Помимо основного фитонима для колючих сорных растений (чертополох), волчецы смыкаются или включают в себя некий общий набор «травы запустения», включающий в себя такие народные имена, как: будяк, дедовник, лопух, репей (репейник), мордвин (мордовник), осот, татарин (татарник).[2] Отсылают они к большому числу обширных таксонов (родов растений), среди которых, в частности (по алфавиту): Agrimonia, Arctium, Carduus, Carlina, Cirsium, Sonchus, Echinops, Eryngium, Inula, Phlomis, Onopordon, Xanthium.[3]
Волчец в коротких цитатах
править...проклята земля за тебя; со скорбью будешь питаться от нее во все дни жизни твоей; терния и волчцы произрастит она тебе... | |
| — Библия, Книга бытия 3:17-19 |
| — Эразм Роттердамский, Похвала глупости, 1509 |
По грѣхопаденіи перьвыхъ Праотцевъ нашихъ, проклялъ Богъ и землю ихъ, и велѣлъ ей произносить терніе и волчецъ, и для того нѣкоторые вопрошаютъ, не произрастало ли терніе и волчецъ уже и во время Рая. Но хотя ничего заподлинно о семъ сказать неможно: однако иные думаютъ, что по крайней мѣрѣ до потопа оныя растѣнія были.[4] | |
| — Вильгельм Крафт, «Руководство къ Математической и Физической Географіи» (пер. А.М.Разумова), 1764 |
...не видно на ихъ поляхъ такого раченія, какъ у другихъ крестьянъ; многія пашни стояли запущены и обросшія волчецомъ (Sonchus arvensis et oleraceus), да и хижины ихъ почти со всемъ развалилися отъ ветхости и худаго присмотру.[5] | |
| — Иван Лепёхин, «Продолженіе Дневныхъ записокъ путешествія...», 1770 |
| — Николай Новико́в, «Живописец». Третье издание. Часть II, 1775 |
Вот что представляется глазам: вижу пространство, но не вижу деревень; поля необработаны, окрестности унылы, тернии и волчцы растут на месте жатв![7] | |
| — Фёдор Глинка, «Письма русского офицера о Польше, Австрийских владениях...», 1817 |
В равнинах был Потоп — и стрелы Молний, | |
| — Перси Биши Шелли, «Освобождённый Прометей», 1820 |
...мѣлкіе листья терновника опутали глубокія разсѣлины; колючій волчецъ высовывалъ изъ нѣдръ ихъ свои игловатыя маковки.[8] | |
| — Виктор Тепляков, Письма из Болгарии, 1829 |
...я полагаю, что истинное дело волчцов не объяснять, а заслонять собой то лучшее и прекраснейшее, которого соками они питаются; их дело не философствовать и изрекать неизреченная, а без дальнейших разговоров несчетными грудами валиться около этого лучшего и прекраснейшего и образовать своими телами такую непроходимую трущобу, сквозь которую мудрено было бы и пробраться.[9] | |
| — Михаил Салтыков-Щедрин, «Наша общественная жизнь», 1863-1864 гг. |
| — Михаил Салтыков-Щедрин, «Наша общественная жизнь», 1863-1864 гг. |
| — Михаил Воронов, «Арбузовская крепость», 1864 |
...литературная деятельность представляет собой не что иное, как беспредельное поле, поросшее волчецом, на обнаженном пространстве которого бесцельно раздается голос, вопиющий в пустыне. | |
| — Михаил Салтыков-Щедрин, «Читатель (Несколько нелишних характеристик)», 1887 |
Не будь человек лентяем, <…> ковырял бы землю ногтями и получал бы от неё тернии и волчцы. | |
| — Надежда Тэффи, «Лень» (из сборника «И стало так…»), 1912 |
Символ воскресения, данный ему в виде дикого волчца, он украсил наиболее сладчайшим из ведомых ему земных сравнений. Ибо он, этот волчец, воистину чудесен. Сорванный и унесенный странником за тысячи верст от своей родины, он годы может лежать сухим, серым, мертвым. Но, будучи положен в воду, тотчас начинает распускаться, давать мелкие листочки и розовый цвет.[11] | |
| — Иван Бунин, «Роза Иерихона», 1924 |
| — Вячеслав Лебедев, «Пустынный путь», 1928 |
Зачем мне абсолютный слух и цепкая, как волчец, музыкальная память, если я не в силах сочинить даже простенькой песенки...[13] | |
| — Юрий Нагибин, «Перед твоим престолом», до 1979 |
И вот тогда Виноградарь | |
| — Сергей Стратановский, «Бог-виноградарь» (Из пророка Исайи), 2000-е |
Слово «волчцы» употребляется в Библии исключительно во множественном числе и практически всегда вместе со словом «терние», означая всякую бесполезную, вредную, негодную растительность.[15] | |
| — Игорь Сокольский, «Что есть что в мире библейских растений», 2006 |
Волчец в научной и научно-популярной литературе
править
Слово «волчцы» употребляется в Библии исключительно во множественном числе и практически всегда вместе со словом «терние», означая всякую бесполезную, вредную, негодную растительность. Эти слова служат собирательным названием целого ряда сорных и колючих растений, произрастающих повсюду, но с особым рвением селящихся на пустынных участках, небрежно обрабатываемых, или вовсе на заброшенных пашнях и виноградниках. Осенью в некоторых местах равнины Шарон у средиземноморского побережья, на склонах холмов Галилеи, на берегу озера Кинерет, на пустырях Иудеи и Самарии можно увидеть целое море цветущих растений, отличающихся своеобразной красотой. Именно они получили в Библии название «волчцы и терние».[15] | |
| — Игорь Сокольский, «Что есть что в мире библейских растений», 2006 |
Ботаники расходятся во мнении, какие растения можно отнести к этому сборному названию, но все же основные претенденты, непременными признаками которых служат наличие колючек неспособность засорять посевы, определены, и принадлежат они главным образом к семейству сложноцветных. | |
| — Игорь Сокольский, «Что есть что в мире библейских растений», 2006 |
В христианской традиции злостные сорняки символизируют порок, который конечно же должен быть наказан: «То пусть вместо пшеницы вырастает волчец, и вместо ячменя куколь» (Иов 31: 40). Употребление словосочетания «терние и волчцы» в иносказательном или даже символическом смысле в одних случаях может характеризовать результаты пренебрежения своим делом, в других — иллюстрирует последствия неисполнения Божьего промысла, в третьих — означает затруднения и препятствия.[15] | |
| — Игорь Сокольский, «Что есть что в мире библейских растений», 2006 |
Волчец в публицистике и документальной литературе
править
Адаму же сказал: за то, что ты послушал голоса жены твоей и ел от дерева, о котором Я заповедал тебе, сказав: не ешь от него, проклята земля за тебя; со скорбью будешь питаться от нее во все дни жизни твоей; терния и волчцы произрастит она тебе; и будешь питаться полевою травою; в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься. | |
| — Библия, Книга бытия 3:17-19 |
К врачам ближе всего законники-крючкотворы; быть может даже, их следует поставить на первое место — <…> во всяком случае, все философы единодушно называют их ремесло ослиным. <…> Имения законников умножаются, между тем как богослов, постигнувший глубочайшие тайны божества, жует волчцы и ведёт жестокую войну с клопами и блохами. | |
| — Эразм Роттердамский, Похвала глупости, 1509 |
Не может приличнее уподоблено быть, как то преизрядно и уподобляется издревле, состояние нашего умствования и произволения доброродной по естеству ниве, на которой, оставленной без чреждения, сверх посеянного плодоносного семени прозябает терние и волчец, но в толиком множестве, что они подавляют самые всходы от добрых семен и показывают, что будто б они токмо там и насеяны были.[16] | |
| — Василий Тредиаковский, «Слово о мудрости, благоразумии и добродетели», 1752 |
По грѣхопаденіи перьвыхъ Праотцевъ нашихъ, проклялъ Богъ и землю ихъ, и велѣлъ ей произносить терніе и волчецъ, и для того нѣкоторые вопрошаютъ, не произрастало ли терніе и волчецъ уже и во время Рая. Но хотя ничего заподлинно о семъ сказать неможно: однако иные думаютъ, что по крайней мѣрѣ до потопа оныя растѣнія были. Ибо между находящимися во внутренности земной окаменѣлыми вещами, находятъ великое множество растѣній сего роду; и понеже весьма вѣроятно кажется, что такія вещи зарыты въ землю во время потопа, то не безъ причины утверждаютъ, что оныя растѣнія еще до потопа на землѣ были. По крайней мѣрѣ въ землѣ между окаменѣлыми вещами находятъ множество папороти, слѣдовательно она произрастала въ великомъ множествѣ до потопа, не смотря на то что столь же мало способствуетъ къ содержанію человѣческой жизни, какъ терніе и волчецъ.[4] | |
| — Вильгельм Крафт, «Руководство къ Математической и Физической Географіи» (пер. А.М.Разумова), 1764 |
| — Николай Новико́в, «Живописец». Третье издание. Часть II, 1775 |
Новость всегда приманчива и всегда находит подражателей: Жуковский и Пушкин имеют их слишком много. Каждое слово, каждое выражение, даже и целые стихи сих двух поэтов ловятся наперерыв молодыми кандидатами Парнаса, которые прелестными чужими цветиками думают скрасить волчцы и терны запустелых цветников своих. Если б сии подражатели захотели вникнуть и понять, что Жуковский и Пушкин пленяют и восхищают нас не одними словами новыми, но богатством мыслей, живостью и разнообразием картин; не условными выражениями, но особенным искусством, или, лучше сказать, даром — употреблять у места выражения, ими созданные <…>. Но нет! они упрямо хотят идти по проложенной дороге, не думая и не хотя думать, что она не по них.[17] | |
| — Орест Сомов, «О романтической поэзии» (статья III), декабрь 1823 |
Автор Ревизора <…> основал свою пьесу на невероятности и несбыточности. В каком-то городе, перед которым Содом и Гоморра то же, что роза перед волчцем, живут люди, у которых автор «Ревизора» отнял все человеческие принадлежности, кроме дара слова, употребляемого ими на пустомелье.[18] | |
| — Фаддей Булгарин, 1836 |
Принято говорить: в гнилой и исполненной миазмов атмосфере все хорошее безвременно увядает, все доброе варварски посекается. В этом, конечно, есть своя доля истины: увядает, действительно, не только хорошее, но и лучшее, посекается не только доброе, но и прекраснейшее. Но объяснять подобным образом это увядание и посекновение и успокоиваться на таком объяснении могут только те благонамеренные, но никуда не годные волчцы, которые бесполезно бременят собою человеческую ниву. Конечно, объяснять и философствовать можно легко, приятно и удобно, но я полагаю, что истинное дело волчцов не объяснять, а заслонять собой то лучшее и прекраснейшее, которого соками они питаются; их дело не философствовать и изрекать неизреченная, а без дальнейших разговоров несчетными грудами валиться около этого лучшего и прекраснейшего и образовать своими телами такую непроходимую трущобу, сквозь которую мудрено было бы и пробраться. Пусть знают и помнят волчцы, что когда иссякнут те соки, которые давали им жизнь, тогда неотразимо иссякнут и сами они, волчцы. И не успеют они догадаться, как некоторый древний Минотавр поглотает их всех, или же — что еще хуже — как у них у самих вырастут на плечах песьи головы.[9] | |
| — Михаил Салтыков-Щедрин, «Наша общественная жизнь», 1863-1864 гг. |
...положение русского общественного деятеля имеет мало в себе завидного. Мало того что он должен работать и создавать: он сверх того должен позаботиться и о способах к ограждению и защите. Нет у него волчцов! нет пламенных, преданных, не размышляющих волчцов! И когда он истощит свои силы в борьбе с мелочами (она-то, собственно, и должна бы составлять занятие волчцов), то в результате получит одно: удовольствие видеть себя одиноким в поле и убедиться, что люди, сегодня еще полные жизни, могут завтра исчезнуть так же бесследно, как бесследно исчезают пузыри на поверхности воды...[9] | |
| — Михаил Салтыков-Щедрин, «Наша общественная жизнь», 1863-1864 гг. |
Быть может, эти слова мои покажутся обидными или горькими, быть может, они возбудят даже негодование, но не об обиде идет здесь речь, а о том, чтобы сказать наконец ту правду, от непризнания которой гибнет все лучшее, а процветают человеческие волчцы. Да, лучшее гибнет, лучшее исчезает, — в этом мы могли убедиться не со вчерашнего дня. Волчцы! подумали ли вы когда-нибудь, что за проклятая тайна присутствует в этом деле? поставили ли вы себе когда-нибудь искренно и обстоятельно вопрос: кто виноват?[9] | |
| — Михаил Салтыков-Щедрин, «Наша общественная жизнь», 1863-1864 гг. |
Он <рантьер-выходец> медленно, но непрестанно разъедает основы исконного мировоззрения, доселе господствующего в «рядах» и лабазах. Повторяю, он, подобно молодому Oxalis’у tropaeoloides, приносит пользу и, вероятно, еще много принесет ее, доколе в свою очередь не обратится в чёрствую былку и не войдет в роль «волчца», что в конце-то концов все-таки неизбежно.[19] | |
| — Александр Эртель, «Записки Степняка», 1883 |
Читатель представляет собой тот устой, на котором всецело зиждется деятельность писателя; он — единственный объект, ради которого горит писательская мысль. Убежденность писателя питается исключительно уверенностью в восприимчивости читателей, и там, где этого условия не существует, литературная деятельность представляет собой не что иное, как беспредельное поле, поросшее волчецом, на обнаженном пространстве которого бесцельно раздается голос, вопиющий в пустыне. | |
| — Михаил Салтыков-Щедрин, «Читатель (Несколько нелишних характеристик)», 1887 |
Раньше-то считалось, что мы живем уже почти в раю, а выглядел он как-то неуютно и больше походил на каменистую пустыню. И хлеб приходилось в поте лица своего добывать, и земля рождала терние и волчцы вместо обещанных сладких плодов, и женщины мучались, надевая вместо воздушных кружев «одежды кожаные». И если это называть раем, тогда непонятно, каким может быть не-рай, неужели еще хуже? а впрочем, спасибо, что нас туда не пускают. Если мы здесь надрываемся и голодаем, на каменистой почве, то там, среди каменных джунглей, мы бы вовсе погибли. Наверно, рай все-таки здесь, но только в завете про него было иначе написано: сочные плоды, рог изобилия — а получили волчцы, будто сами мы волки, и век бросается нам на плечи. Неужели бог нас обманул, обещанного ни за три, ни за тридцать три года так и не выполнил? И вот уже умирают дети тех, которым был обещан рай, от недостатка даже тех же волчцов. Поколебалась и наша вера, и божья слеза скатилась с небес... неужели конец?[20] | |
| — Михаил Эпштейн, «Ленин-Сталин», 1989 |
Волчец в мемуарах, письмах и дневниковых записях
править
Отъ Ерзовки въ 10 верстахъ была слобода Туринская, въ которой съ самаго пріѣзду великое можно было видѣть различіе отъ другихъ крестьянъ; всякъ показывалъ смутное лице, отмѣнно былъ подобострастенъ, и все ихъ сельское домостроительство было въ разстройкѣ; не видно на ихъ поляхъ такого раченія, какъ у другихъ крестьянъ; многія пашни стояли запущены и обросшія волчецомъ (Sonchus arvensis et oleraceus), да и хижины ихъ почти со всемъ развалилися отъ ветхости и худаго присмотру.[5] | |
| — Иван Лепёхин, «Продолженіе Дневныхъ записокъ путешествія...», 1770 |
Рѣчка Пырья не велика и весьма тиновата, да и самое ее произшествіе изъ болотъ. Въ ней росла трава стрѣла, которая однѣ треугольные свои листья устилала по водѣ (Sagittaria sagittifolia), водяной сабельникъ (Comarum palustre), вахта, которая въ совершенномъ стояла цвѣтѣ (Menyanthes trifolia), тысячалистникъ (Hottonia <...>), водяной волчецъ (Myriophyllum verticillatum et spicatum) и водяной чистякъ (Ranunculus aquaticus foliis superioribus peltatis).[5] | |
| — Иван Лепёхин, «Продолженіе Дневныхъ записокъ путешествія...», 1770 |
Переезжают за Рейн — и где votre belle France! Где ваша прелестная Франция... Ужасно опустелые края, земля нагая, деревья увядшие и повсеместное безлюдье. Вот что представляется глазам: вижу пространство, но не вижу деревень; поля необработаны, окрестности унылы, тернии и волчцы растут на месте жатв! В городах лучшие дома — казармы или больницы.[7] | |
| — Фёдор Глинка, «Письма русского офицера о Польше, Австрийских владениях...», 1817 |
Чѣмъ дальше подвигались мы впередъ, тѣмъ круче и тѣснѣе становилась дорога, тѣмъ рѣже и суровѣе казалась мнѣ зелень кустарника. Тамъ-и-сямъ мѣлкіе листья терновника опутали глубокія разсѣлины; колючій волчецъ высовывалъ изъ нѣдръ ихъ свои игловатыя маковки.[8] | |
| — Виктор Тепляков, Письма из Болгарии, 1829 |
У нас ещё нет собственного мира литературного. Редкие занимаются у нас литературою исключительно и для самой литературы. Молодые люди, ещё не разочарованные в своих школьных верованиях и мечтаниях, вышед в свет, испытывают свои силы; но, не имев на первом шагу блистательного успеха, упадают духом, жалуются на равнодушие и безвкусие читающей русской публики и большею частию посвящают труды свои службе: её награды существеннее и достаются скорее. Другие из сих раненых подвижников вступают в когорту не письменной, но словесной оппозиции, браня все, всех и каждого. Потребны необыкновенная твёрдость духа, пламенная страсть к словесности, безотчётная любовь к наукам и искусствам, чтоб долго, не говорю всегда, трудиться на сём поприще, усеянном волчцем и тернием. | |
| — Николай Греч, из письма Якову Николаевичу Толстому, 6 декабря 1833 года |
Моисеев закон требует труда, видя в нем естественное назначение человека. Библия освящает рабство труда. — В поте лица своего будешь ты добывать хлеб свой, трудясь над землей, а она родит тебе волчцы и тернии. Так сказал Господь Адаму, изгнав его из Рая. Моисеев закон утверждает и рабство труда в заповедях.[21] | |
| — Василий Шульгин, Отдельные записи (Разрозненные воспоминания), до 1974 |
Утро началось с явления темного человека Юрия Александровича, с которым я познакомился в первый приезд. Он числится представителем «Совэкспортфильма» в Венгрии, но, как и подавляющее большинство его коллег, занимается чем угодно, кроме навязывания инородцам наших скверных, фильмов. В тот раз он прицепился ко мне, как волчец, чтобы я выступил перед нашими «оккупационными» войсками. Он именно так сказал, оговорившись совсем по Фрейду.[22] | |
| — Юрий Нагибин, Дневник, 6 июня 1983 |
Волчец в беллетристике и художественной прозе
править
И мы страну опустошения назовем блаженною для того, что поля ее не поросли тернием и нивы их обилуют произращениями разновидными. Назовем блаженною страною, где сто гордых граждан утопают в роскоши, а тысячи не имеют надежного пропитания, ни собственного от зноя и мраза укрова. О, дабы опустети паки обильным сим странам! Дабы терние и волчец, простирая корень свой глубоко, истребил все драгие Америки произведения![23] | |
| — Александр Радищев, «Путешествие из Петербурга в Москву», 1790 |
| — Михаил Воронов, «Арбузовская крепость», 1864 |
Долго шли они, потому что путь был тесен и труден, наконец, дошли до града Вавилона, но ничего не увидели: ни стен, ни домов, ибо на шестнадцать поприщ вокруг запустевшего города выросло былие пустынное, «аки есть волчец, трава безугодная; а против сих трав гады, змеи, жабы огромные, им же числа нет, свившись, как великие копны сенные, вздымались и свистели, и шипели, и несло от них зимнею стужею».[24] | |
| — Дмитрий Мережковский, «Воскресшие боги. Леонардо да Винчи», 1901 |
Не будь человек лентяем, <…> ковырял бы землю ногтями и получал бы от неё тернии и волчцы. | |
| — Надежда Тэффи, «Лень» (из сборника «И стало так…»), 1912 |
| — Мариэтта Шагинян, «Перемена», 1923 |
Странно, что назвали розой да ещё Розой Иерихона этот клубок сухих, колючих стеблей, подобный нашему перекати-поле, эту пустынную жесткую поросль, встречающуюся только в каменистых песках ниже Мёртвого моря, в безлюдных Синайских предгориях. Но есть предание, что назвал ее так сам преподобный Савва, избравший для своей обители страшную долину Огненную, нагую мертвую теснину в пустыне Иудейской. Символ воскресения, данный ему в виде дикого волчца, он украсил наиболее сладчайшим из ведомых ему земных сравнений. Ибо он, этот волчец, воистину чудесен. Сорванный и унесенный странником за тысячи верст от своей родины, он годы может лежать сухим, серым, мертвым. Но, будучи положен в воду, тотчас начинает распускаться, давать мелкие листочки и розовый цвет.[11] | |
| — Иван Бунин, «Роза Иерихона», 1924 |
Новый охлёст, на этот раз сзади, в спину, бросает вперед по скользоте. И раз Демин не удержался на ногах, но сумел упасть не в грязь, а на травяную обочину. Раздалась лопухо-репейно-подорожниковая поросль, мягко приняла беспомощное тело. Подымаясь, схватился за волчец, раскровянил о колючки ладонь, по спине холодные струйки ползут — налило за ворот. | |
| — Юрий Нагибин, «В дождь», до 1969 |
Зачем мне абсолютный слух и цепкая, как волчец, музыкальная память, если я не в силах сочинить даже простенькой песенки, если ни клавесин, ни скрипка, ни флейта не оживают под моими нечуткими пальцами.[13] | |
| — Юрий Нагибин, «Перед твоим престолом», до 1979 |
Волчец в стихах
править
| — Перси Биши Шелли, «Освобождённый Прометей», 1820 |
| — Перси Биши Шелли, (пер. Бальмонта), «Мимоза», 1820 |
И воспитание, кормилица поэтов, | |
| — Пьер Жан Беранже, «Посвящение Люсьену», 1820-е |
| — Вячеслав Лебедев, «Пустынный путь», 1928 |
| — Елизавета Кузьмина-Караваева, «Верчу я на мельнице жернов...», 1935 |
Бог-Виноградарь | |
| — Сергей Стратановский, «Бог-виноградарь» (Из пророка Исайи), 2000-е |
Источники
править- ↑ Примеры из библии: Книга бытия 3:18; Книга пророка Осии 10:8; Послание к Евреям 6:8)
- ↑ В. Б. Колосова. Чертополох. В сборнике: Труды Факультета этнологии. Вып. 1. — СПб.: Европейский университет в Санкт-Петербурге, 2001 г.
- ↑ Залесова Е. Н. Полный русский иллюстрированный словарь-травник и цветник, составленный по новейшим ботаническим и медицинским сочинениям врачами Е. Н. Залесовой и О. В. Петровской: том 1-4. Том четвёртый. — Санкт-Петербург: А. А. Каспари, 1898-1901.
- ↑ 1 2 Вильгельм Крафт. Руководство къ Математической и Физической Географіи, со употребленіемъ земнаго глобуса и ландкартъ, вновь переведенное съ примѣчаніями фр. Теодор Ульр. Теод. Эпимуса. Изданіе второе (пер. А.М.Разумова). Въ Санктпетербургѣ при Императорской Академіи Наукъ 1764 года Санктпетербург: При Имп. Акад. наук, 1764 г.
- ↑ 1 2 3 И. И. Лепёхин. Продолженіе Дневныхъ записокъ путешествія академика и медицины доктора Ивана Лепехина по разнымъ провинціямъ Россійскаго государства въ 1770 году. Въ Санктпетербургѣ при Императорской Академіи Наукъ 1802 года
- ↑ 1 2 Новико́в Н.И., Избранные сочинения. — М., Л. 1951 г.
- ↑ 1 2 Глинка Ф. Н. Письма русского офицера о Польше, Австрийских владениях, Пруссии и Франции, с подробным описанием Отечественной и заграничной войны с 1812 по 1814 год. — М., 1870 г.
- ↑ 1 2 В. Г. Тепляков Письма из Болгарии. М.: Тип. Августа Семена при Мед.-хирург. акад., 1833 г.
- ↑ 1 2 3 4 5 М. Е. Салтыков-Щедрин. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 6. — Москва, Художественная литература, 1966 г.
- ↑ 1 2 М. А. Воронов. Повести. Рассказы. — М.: ГИХЛ, 1961 г.
- ↑ 1 2 И. Бунин. Полное собрание сочинений в шести томах. Том 4. — М.: «Художественная литература», 1988 г.
- ↑ 1 2 Вячеслав Лебедев в сборнике: Поэты пражского «Скита». — Москва, Росток, 2005 г.
- ↑ 1 2 Ю. М. Нагибин, «Остров любви». Повести. — Кишинев.: Литература артистикэ, 1985 г.
- ↑ 1 2 С. Г. Стратановский. Иов и араб: Книга стихотворений. — СПб.: Пушкинский фонд, 2013. — 32 с.
- ↑ 1 2 3 4 И. Н. Сокольский, «Что есть что в мире библейских растений». — М.: журнал «Наука и жизнь», №5 за 2006 г.
- ↑ В. К. Тредиаковский. Сочинения. Переводы как стихами, так и прозою. — СПб: «Наука», 2009 г.
- ↑ Пушкин в прижизненной критике, 1820—1827 / Под общей ред. В. Э. Вацуро, С. А. Фомичева. — СПб.: Государственный Пушкинский театральный центр, 1996. — С. 144, 227, 243, 417. — 2000 экз.
- ↑ Фаддей Булгарин, раздел «Русский театр», № 97 (30 апреля), с. 385-6; № 98 (1 мая), с. 389-392
- ↑ Эртель А. И. «Записки Степняка». Очерки и рассказы. — М.: Государственное издательство художественной литературы, 1958 г.
- ↑ Михаил Эпштейн, Ленин-Сталин. ― Рига: «Родник», № 6, 1989 г.
- ↑ Василий Шульгин. «Последний очевидец. Мемуары. Очерки. Сны» — М.: Олма-пресс, 2002 г.
- ↑ Юрий Нагибин, Дневник. — М.: «Книжный сад», 1996 г.
- ↑ Радищев А. Н. Путешествие из Петербурга в Москву. — М.: «Детская литература», 1975 г.
- ↑ Д. С. Мережковский. Собрание сочинений в 4 томах. Том I. — М.: «Правда», 1990 г.
- ↑ Мариэтта Шагинян. Собрание сочинений: В 7 томах. ― М.: Художественная литература, 1959 г.
- ↑ Е. Ю. Кузьмина-Караваева, Равнина русская. — СПб.: Искусство-СПб., 2001 г.
