Письмо в Париж, к Якову Николаевичу Толстому

«Письмо в Париж, к Якову Николаевичу Толстому» — годовой критический обзор Николая Греча, датированный 6 декабря 1833 года. Первая критическая статья нового журнала «Библиотека для чтения», которая неизбежно должна была восприниматься его эстетическим манифестом, однако никаких обобщающих оценок русской литературы не содержала и потому не вызвала отклика современников, кроме Фаддея Булгарина, который назвал её «одной из важнейших и занимательнейших по предмету и изложению».

Цитаты

У нас ещё нет собственного мира литературного. Редкие занимаются у нас литературою исключительно и для самой литературы. Молодые люди, ещё не разочарованные в своих школьных верованиях и мечтаниях, вышед в свет, испытывают свои силы; но, не имев на первом шагу блистательного успеха, упадают духом, жалуются на равнодушие и безвкусие читающей русской публики и большею частию посвящают труды свои службе: её награды существеннее и достаются скорее. Другие из сих раненых подвижников вступают в когорту не письменной, но словесной оппозиции, браня все, всех и каждого. Потребны необыкновенная твёрдость духа, пламенная страсть к словесности, безотчётная любовь к наукам и искусствам, чтоб долго, не говорю всегда, трудиться на сём поприще, усеянном волчцем и тернием. Потребно поэту и литератору сильное чувство исполнения своего долга, чтоб насладиться наградою за свои пожертвования и успехи. Подите в свет с вашею душою, с вашими творениями — там вас не знают. Вам скажут два-три приветствия, из которых увидите, что полурусский комплиментёр не читал ваших творений и хвалит вас наобум. Послушайте суждений и похвал ступенью ниже. Вас хвалят в лицо за те места в сочинении вашем, которые вы хотели бы навсегда уничтожить и в книге, и в памяти своей, а те мысли, те картины, те чувства, которые сотворены, рождены вами в светлые минуты вдохновения, с которыми вы всю жизнь носились, как раковина с драгоценною жемчужиною, — они проскользнули по гладкой поверхности лакированных китайских уродцев! Изредка, невзначай поэты русские слышат отголоски своих песней — из какого-нибудь тёмного, отдалённого уголка отзовётся: понимаю, чувствую! И этот одинокий голос, иногда одна мысль, что, может быть, такой голос где-то раздастся, — вот что должно питать у нас чувство, воображение и талант. Как после этого не позавидовать литераторам других стран, которые действуют во услышание всему отечеству своему, которым рукоплещут из лож, из партера и — из райка: ибо кто знает, куда заберётся истинная критика, равно как и истинный талант! <…> Мы ещё не занимались литературою порядочно, сериозно, постоянно, как делом важным, отечественным. Мы играем в словесность, как в кегли. <…> С недавнего только времени занятия литературою начали давать у нас выгоды <…> денежные. Ещё не далеки те времена, когда напечатать книгу или предпринять издание журнала значило задолжать в типографию и в бумажную лавку. <…> Странно, что у нас считают вещию не то чтоб неблагородною или непозволительною, а как-то неловкою — трудиться по наукам или словесности из платы. Да кто в свете трудится без возмездия? <…> По мере распространения любви к чтению и к занятию науками родится и уважение к учёному и к литератору как к человеку и гражданину <…>. Правительство наше делает все возможное, чтоб создать, возвысить, обеспечить истинно благородное сословие производителей во всех родах. Нам должно понять его намерения и встретить их исполнением на половине пути!

Первые места в числе действующих наших поэтов занимают Крылов и Пушкин. Жаль, что к ним нельзя приложить рецепта Репетилова: Писать, писать, писать! Крылов изредка выдаёт свои новые басни. <…> Крылов, как человек умный, не доверяет сам себе <…>. Мне кажется, что это опасение напрасное. Не говоря о поэтическом таланте его, который нимало не увял с летами, заметим, что и самый род его стихотворений менее других подвержен влиянию лет. Воображение, чувство, пламя лирическое могут потухнуть с летами, но светская наблюдательность, ум, прелесть рассказа не ветшают в человеке с дарованием. <…> К Пушкину, более нежели к кому-нибудь другому, можно отнести сказанное нами об участи наших поэтов. О нём будут говорить: он был в свете, и свет его не понял.

В нынешнем году появились две оригинальные русские трагедии: Торквато Тассо, сочинение Нестора Васильевича Кукольника, <…> и Россия и Баторий <…> Егора Фёдоровича Розена. Сии два произведения должны обратить на себя всё внимание любителей литературы, особенно первое. <…> Наш юный поэт удачно воспользовался характером и судьбою певца Иерусалима, и представил нам в своей фантазии не именно исторического Тасса, а вообще Поэта, чуждого гостя в здешнем свете, окружив его теми лицами и обстоятельствами, которыми судьба как бы с умыслом окружила своего любимца и страдальца. <…> В драме Барона Розена достоин преимущественного внимания язык действующих лиц. Автор отбросил стеснительные, условные законы приличия, благородства, нежности выражений: он берёт слова, которые, по его мнению, ближе, короче, сильнее выражают мысль и чувство, располагает их по русскому народному синтаксису и производит сим эффект удивительный. Можно сказать, он ломает язык (иногда и не совсем удачно), но как, не поломавшись, и освободиться от оков, наложенных на прежний язык драматический и правилами Буало, и примером Сумарокова, и привычкою в семинариях и канцеляриях! Честь и слава младому витязю!

Перейдём к новым творениям в прозе. Первое место в числе их, и по времени выхода в нынешнем году, и по внутреннему достоинству принадлежит Русским повестям и рассказам Марлинского. Решительно можно сказать, что сей стал на первой степени наших прозаиков. Вымысел, изложение, рассказ, резкие и новые мысли, прекрасные характеры, великолепные картины природы, трогательные и комические сцены общественной жизни, и светский ум, и пламенное чувство, и острая насмешливость, и умилительное уныние души — сверх того строжайшая отчётливость в описании местностей и особенностей разных стран, сословий, занятий — всё это составляет достоинство сих повествований.

… Барона Брамбеуса <…> Фантастические Путешествия, гениальное произведение необыкновенного ума и оригинального воображения. Мысли, картины, изложение — всё в сих повестях поражает читателя новостью и необычайностью. Жаль, что местами проскакивают выражения, неодобряемые нашим целомудренным и чопорным вкусом. <…> Что делать? Выражения, которые во Франции слушает, не краснея, всякая благовоспитанная девица, у нас привели бы в замешательство и опытную повивальную бабушку.

Кощей Безсмертный, г. Вельтмана, есть удачный опыт употребления старинных русских сказок, преданий, поверий, поговорок и других обломков любезной старины. В сём романе есть прекраснейшие эпизоды, но в целом нет ни внутренней, ни наружной связи, и герой романа, пошлый дурак, не может возбудить участия.

Нестор С. Петербургской нашей словесности <…> Граф Д. И. Хвостов с усердием продолжает прежние любимые свои занятия <…> — ударяет в струны своей лиры при каждом достопримечательном случае.

И. А. Крылов по-прежнему <…> обедает в Английском клобе, и там просиживает вечер, невольно собирая вокруг себя кружок всего, что есть умного, грамотного и толкового в сём разнообразном обществе.

Орест Михайлович Сомов <…> отличался, в словесности нашей, не блистательными творческими талантами и гениальными произведениями, но основательными познаниями и большою деятельностию. Он был бесспорно из лучших переводчиков наших (если не лучший) с французского и италиянского языков. Сомов, почти один из писателей наших, был литератор и делом, и званием, что у вас, во Франции, называется homme de lettres. <…> Беспрерывные письменные работы, не по вкусу и не по выбору, а по необходимости и по требованию других, отвлекли его от самостоятельных произведений, потемнили его воображение, иссушили телесные силы, расстроили здоровье, и в цвете лет низвели в могилу. Потеря его весьма чувствительна в нашей литературе, скудной толковыми и знающими тружениками.

О статье

	Г. Греча <…> статья критическая о современной словесности переведена на языки французский и немецкий и помещена в лучших европейских изданиях.
	— Фаддей Булгарин, «Мнение о литературном журнале «Современник», издаваемом Александром Сергеевичем Пушкиным, на 1836 год», июнь 1836