Обмен разумов

«Обмен разумов» (англ. Mindswap) — иронично-абсурдистский роман Роберта Шекли. Впервые опубликован в 1965 году в журнале «Galaxy», на следующий год расширен.

Цитаты

	Но, чёрт побери, не могу я просто жениться, наплодить детей и… и… есть же в жизни что-то ещё! — глава 2
	I can't just marry some girl and raise kids and — and — there's gotta be something more!

— И конечно, я должен официально предостеречь вас от метафорической деформации. — Ладно, — сказал Марвин. — Давайте я послушаю. — Да я же вас только что предостерёг, — удивился Бландерс. — Но могу предостеречь ещё раз. Берегитесь метафорической деформации. — Я бы с радостью, — ответил Марвин, — но мне ведь неизвестно, что это такое. — В сущности, это совсем простая штука, — сказал Блавдерс. — Если хотите, можете считать её одной из форм ситуационного безумия. Видите ли, наша способность усваивать необычное не беспредельна, а когда путешествуешь на другие планеты, пределы оказываются очень узкими. Слишком много новых впечатлений; их приток становится невыносимым, и мозг ищет отдыха в буферном процессе аналогизирования. Этот процесс как бы создаёт мост между воспринятым известным и неприемлемым неизвестным, облекает невыносимое неизвестное в желанную мантию привычного. Когда субъект не справляется с притоком новых данных естественным путём концептивного аналогизирования, он становится жертвой перцептивного аналогизирования. Этот процесс известен также под названием «пансаизм». Теперь вам ясно? — Нет, — ответил Марвин. Почему это называется «пансаизм»? — Объяснение заложено в самом названии, — сказал Бландерс. — Дон-Кихот считает ветряную мельницу великаном, а Санчо Панса считает великана ветряной мельницей. Донкихотство можно определить как восприятие обыденных явлений в качестве необычайного; противоположное явление — пансаизм, это когда необычайное воспринимается как обыденное. — Значит, — уточнил Марвин, — я могу подумать, что вижу корову, когда на самом деле передо мной альтаирец? — Именно, — подтвердил Бландерс. — Но всё очень просто, раз уж вы занялись Обменом, значит привыкнете. — глава 3

'And, of course, I must give you the standard warning about metaphoric deformation.' 'All right,' Marvin said. 'I'd like to hear it.' 'I just gave it,' Blanders said. 'But I'll give it again. Watch out for metaphoric deformation.' 'I'd be glad to,' Marvin said, 'but I don't know what it is.' 'It's really quite simple,' Blanders said. 'You might consider it a form of situational insanity. You see, our ability to assimiliate the unusual is limited, and these limits are quickly reached and surpassed when we travel to alien planets. We experience too much novelty; it becomes unbearable, and the mind seeks relief through the buffering process of analogizing. 'Analogy assures us that this is like that; it forms a bridge between the accepted known and the unacceptable unknown. It attaches the one to the other, imbuing the intolerable unknown with a desirable familiarity. 'However, under the continued and unremitting impact of the unknown, even the analogizing faculty can become distorted. Unable to handle the flood of data by the normal process of conceptual analogizing, the subject becomes victim to perceptual analogizing. This state is what we call "metaphoric deformation". The process is also known as "Panzaism". Does that make it clear?' 'No,' Marvin said. 'Why is it called "Panzaism"?' 'The concept is self-explanatory,' Blanders said. 'Don Quijote thinks the windmill is a giant, whereas Panza thinks the giant is a windmill. Quijotism may be defined as the perception of everyday things as rare entities. The reverse of that is Panzaism, which is the perception of rare entities as everyday things.' 'Do you mean,' Marvin asked, 'that I might think I was looking at a cow, when actually it was an Altairian?' 'Precisely,' Blanders said. 'It's simple enough, once you apply yourself.'

	— Кипятком ошпаренный, яйцекладущий сын замороженного пня! Дебил — пожиратель гравия! — марсианские ругательства; глава 4
	'Scalded egg-laying son of a frostbitten tree stump! Gravel-loving degenerate!'

	По всей цивилизованной Галактике считается избитой истиной, что, когда идёшь в полицию, неприятности у тебя только начинаются. — глава 4 (возможно, неоригинально)
	It is a truism throughout the civilized galaxy that when you go to the police, your troubles really begin.

	Тщетно втолковывали ему юристы, что если бы справедливость действительно существовала, то отпала бы необходимость в законе и законниках, а тогда исчезла бы одна из благороднейших концепций человечества, и целая профессия оказалась бы ненужной. — глава 6
	Quite in vain did several lawyers point out to him that, if justice really existed, there would be no need for law and lawmakers, and thus one of mankind's noblest conceptions would be obliterated, and an entire occupational group would be thrown out of work.

	— Требуется переписчик для работы над Грязной Книгой Ковенджин! Должен телепатически воспринимать сексуальные побуждения медридарианской расы! — Ищем садовников-планировщиков на Арктур! Приезжайте на отдых к единственной в Галактике расе разумных овощей! — Нужен опытный кандальщик на Вегу IV! Пригодятся также полуквалифицированные удержатели! Неограниченные привилегии! — глава 7
	'Rewrite man required to work on the Dirty Book of Kavengii! Must be able to empathize with sexual premises of the Midridarian race!' 'Garden planners needed for Arcturus! Come and relax among the only vegetable-sentients in the galaxy!' 'Expert manacler wanted for Vega IV! Opportunities also for semi-skilled restrainers! Full prerogatives!'
	— зазывала на Свободном рынке

— Ну, текст стандартный… Фирма не несёт ответственности за пожар, землетрясение, атомную войну, превращение солнца в сверхновую звезду, стихийные бедствия, и так далее … Фирма согласна тебя нанять за один кредит в месяц, транспортировать на Мельду, снабдить мельдским телом, а в дальнейшем будет выдавать вам комплект одежды, кормить, обогреть, заботиться о здоровье и благополучии, за исключением случаев, когда окажется не в состоянии, в каковых случаях не обязана… <…> И да помилует бог твою душу. — Как, как? Повторите, — попросил Флинн. — Последняя фраза — просто стандартный оборот речи. Дай сообразить, по-моему, это все. Ты, конечно, обязуешься не совершать актов вредительства, шпионажа, непочтительности, неповиновения и так далее, а также всячески избегать и сторониться половых извращений, перечисленных у Гофмейера в «Стандартном справочнике мельдских извращений». Кроме того, ты обязуешься умываться раз в двое суток, не влезать в долги, не превращаться в алкоголика, не сходить с ума. Ну, тут ещё всякие обязательства, против которых не станет возражать ни один здравомыслящий человек. Вот, пожалуй, и всё. — глава 8

'Let's see … standard stuff about the Company not being responsible for fire, earthquake, atomic warfare, sun going nova, acts of god or gods, and so forth. The Company agrees to hire you for the sum of one credit a month, plus transportation to Melde; there it will furnish you with a Melde body; it will further issue you a set of clothes, and will feed and shelter you and care for your health and welfare, unless it finds itself unable to do so, in which case it won't and you will hold it harmless for that failure. <…> And may God have mercy on your soul.' 'I beg your pardon?' Flynn asked. 'The last is just the standard invocation. Let me see, I think that about covers it. You guarantee, of course, not to commit acts of sabotage, espionage, irreverence, disobedience, etc, and to furthermore eschew and desist from the practices of sexual perversion as defined in Hoffmeyer's Standard Book of Melden Perversions. And you also guarantee not to initiate a war, or to take part in a war on Melde if one is initiated, and to wash once every two days, and to stay out of debt, and not to become an alcoholic or insane person, and various other things to which no reasonable person could possibly object. And that about sums it up.'

	У сердца такая форма специально для того, чтобы его пронзила стрела. Остальные эффекты — побочные. — глава 17
	… the heart is fashioned to receive the spear, and all other effects are extraneous.

Марвин налил стакан вина, с трудом веря собственным глазам: ведь дядя Макс таинственно исчез лет десять назад. В последний раз его видели, когда он играл в гольф при загородном клубе «Фэйрхэвен». — Что с тобой приключилось? — спросил Марвин. — На двенадцатой лунке угодил в искривление времени, — ответил дядя Макс. — Если вернешься на Землю, Марвин, поговори об этом с директором клуба. Я ведь никогда не был кляузником; но мне представляется, что финансовую комиссию надо поставить в известность, пусть обнесет аварийный участок забором или какой-нибудь изгородью. Я-то ладно, а вот если исчезнет ребёнок, будет большой скандал. — глава 20

Marvin poured the glass of wine, scarcely believing the testimony of his senses; for Uncle Max had unaccountably disappeared some ten years ago. He had last been seen playing golf at the Fairhaven Country Club. 'What happened to you?' Marvin asked. 'I stumbled into a time warp on the twelfth hole,' Uncle Max said. 'If you ever get back to Earth, Marvin, you might speak to the club manager about it. I have never been a complainer; but it seems to me that the greens committee ought to know about this, and possibly build a small fence or other enclosing structure. I do not care so much for myself, but it might cause a nasty scandal if a child fell in.'

	У здравого смысла, как великолепно знают лемминги, есть свои пределы. — глава 22 журнального варианта
	Rationality has its limits, as the lemmings well know.

	— То, что совершает один человек, вы называете преступлением, <…> а то, что совершают многие, вы называете правительством. — глава 30 (вариант трюизма)
	'That which you call a crime when one man does it <…> call government when many men do it.'

	… ничто не вечно под луной, кроме наших иллюзий. Но никто не хочет, чтобы его иллюзии оказались под угрозой… — глава 33
	In a way it made no difference, since nothing is permanent except our illusions.

Глава 10

Сказочный сфероид отскочил, как резиновый мяч. Марвин ринулся за ним, на бегу бестолково размахивая сетью. Яйцо ганзера увернулось, рикошетировало и молнией метнулось в густые заросли. Марвин отчаянно взмахнул сетью, и руку его направила сама фортуна. Яйцо ганзера попалось в сеть. Оно лежало неподвижно, пульсируя, словно переводя дух. Марвин с осторожностью приблизился — он ожидал любой каверзы. И тут яйцо ганзера заговорило. — Слушай-ка, мистер, — сказало оно сдавленным голосом, — что это на тебя нашло? — Как, как — переспросил Марвин. — Слушай, — сказало яйцо ганзера. — Я себе сижу в общественном парке, никого не трогаю, вдруг здрасьте — ты набрасываешься на меня, как ненормальный, всего исцарапал и вообще ведёшь себя как псих. Ну, я, естественно, разгорячился. А кто бы не разгорячился? Вот я и решил отойти подальше, ведь у меня сегодня выходной и мне скандалы ни к чему. И здрасьте — ты накидываешь на меня сеть, будто я тебе какая-то паршивая бабочка. Вот я и спрашиваю: что на тебя нашло? — Видишь ли, — ответил Марвин, — ты ведь яйцо ганзера. — Это мне известно, — сказало яйцо ганзера. — Я яйцо ганзера, факт. А что, теперь так, ни с того ни с сего это запрещается законом? — Конечно, нет, — ответил Марвин. — Но дело в том, что я как раз охочусь за яйцами ганзеров.

The spheroid of dreams bounced away from him like a rubber ball. Marvin galloped after it, fumbling with his net. The ganzer egg twisted and ricocheted, and bolted for thick underbrush. Marvin cast his net in desperation, and fortune guided his hand. The ganzer egg was neatly netted. It lay quietly, pulsating as though out of breath. Marvin approached it cautiously, ready for any trick. Instead, the ganzer egg spoke. 'Look, mister,' it said, in a muffled voice. 'Just what's eating you?' 'Beg pardon?' Marvin said. 'Look,' the ganzer egg said, 'I am sitting here in a public park minding my own business when suddenly you come up and pounce on me like a lunatic, bruising my shoulder and acting in general like some kind of nut. Well, naturally, I get a little hot. Who wouldn't? So I decide to move away because it's my day off and I don't want no trouble. So you up and throw a net around me like I was a goddamned fish or a butterfly or something. So I just want to know, what's the big idea?' 'Well,' Marvin said, 'you see, you're a ganzer egg.' 'I'm aware of that,' the ganzer egg said. 'Sure I'm a ganzer egg. Is there a law against that all of a sudden?' 'Certainly not,' Marvin said. 'But as it happens, I am hunting ganzer eggs.

— Тогда разреши мне хотя бы помолиться. — Валяй молись, — сказал Марвин. — Только побыстрее закругляйся. — О, господь бог, — нараспев затянуло яйцо ганзера, — не понимаю, что со мной происходит и почему? Я всегда старался быть хорошим, и хоть церковь посещаю нерегулярно, но ты ведь знаешь, что истинная вера — в сердце верующего. Возможно, порой я поступаю дурно, не стану отрицать. Но, господь, отчего караешь ты так жестоко? И отчего именно меня? Отчего не другого, настоящего грешника, например закоренелого преступника? Отчего именно меня? И отчего именно так? Какая-то тварь «собирает» меня, будто я неодушевлённая вещь… не понимаю. Но знаю, что ты всеведущ и всемогущ, а ещё знаю, что ты добр, и значит, есть к тому причина… хоть я и слишком глуп, чтобы её разгадать. Слушай, боже, если ты так рассудил, тогда ладно, пусть так и будет. Но ты уж, пожалуйста, позаботься о моей жене и детях. А особенно о младшеньком. Голос у яйца ганзера прервался, но оно тотчас же овладело собой. — Особенно молю тебя о младшем, боже, ведь он хроменький, и другие детишки его обижают, и ему нужно большое… большое участие. Аминь. Яйцо ганзера подавило рыдание. Голос его мгновенно окреп. — Теперь я готов, — сказало оно Марвину. — Делай своё грязное дело, паршивец, сукин ты сын.

'Then will you at least let me say my prayers?' 'Go ahead and say them,' Marvin said. 'But you'll really have to be quick about it. 'Oh Lord God,' the ganzer egg intoned, 'I don't know what is happening to me, or why. I have always tried to be a good person, and although I am not a regular churchgoer, You surely know that true religion is in the heart. I've maybe done some bad things in my life, I won't deny it. But Lord, why this punishment? Why me? Why not someone else, one of the real bad ones, one of the criminals? Why me? And why like this? Something is collecting me like I'm some sort of a thing… And I don't understand. But I know that You are All-Wise and All-Powerful, and I know that You are good, so I guess there must be a reason … even if I'm too stupid to see it. So look, God, if this is it, then OK, this is it. But could you look after my wife and kids? And could you especially look after the little one?' The ganzer egg's voice broke, but he recovered almost at once. 'I ask especially for the little one, God, because he's lame and the other kids pick on him and he needs a lot — a lot of love. Amen.' The ganzer egg choked back his sobs. His voice became abruptly stronger. 'All right,' he said to Marvin. 'I'm ready now. Go ahead and do your damnedest, you lousy son-of-a-bitch.'

Глава 15

На Цельсии V высшее проявление культуры — дарить и принимать подарки. Отказаться от подарка немыслимо; такой поступок вызывает в любом цельсианине эмоцию, сравнимую разве что с земной боязнью кровосмешения. Как правило, дарение не беда. Большей частью дары «белые» и выражают всевозможные оттенки любви, благодарности, нежности и так далее. Но бывают ещё «серые» дары предупреждения и «чёрные» дары смерти. И вот некий выборный чиновник получил от своих избирателей красивое кольцо в нос. В нём обязательно надо красоваться две недели. Великолепная была вещица, только с одним недостатком — она тикала. Существо другой расы скорее всего закинуло бы это кольцо в ближайшую канаву. Но ни один цельсианин, находясь в здравом уме, этого не сделает. Он даже не отдаст кольцо на проверку. Цельсиане руководствуются правилом: дареному коню в зубы не смотрят. К тому же, просочись хоть слово подозрения, разгорится непоправимый публичный скандал. Проклятое кольцо надо был таскать в носу целых две недели. А оно тикало. Чиновник, которого звали Мардук Крас, обдумывал эту проблему. Он размышлял о своих избирателях, о том, как он им помогал, и о том, как он их давил. Кольцо символизировало предупреждение, это-то было ясно. В лучшем случае — предупреждение, серый дар. В худшем — чёрный; миниатюрная бомба простейшей конструкции по истечении нескольких томительно-тревожных дней разнесет ему голову. По природе своей Мардук не был самоубийцей; он знал, что не хочет носить проклятое кольцо. Но он также знал, что обязан носить проклятое кольцо. Итак, он оказался перед классической цельсианской дилеммой. «Неужели они проделают со мной такое? — спрашивал себя Мардук. Только из-за того, что я перепланировал старый, грязный жилой округ под предприятия тяжёлой промышленности и вступил в соглашение с гильдией домовладельцев, обязавшись повысить квартирную плату на 320 процентов взамен их обещания в пятидесятилетий срок установить новый водопроводные трубы? Так ведь, боже правый, я никогда и не выдавал себя за совершенство». Кольцо весело тикало, отсчитывая секунды, щекоча нос и будоража душу. Мардуку вспомнились другие чиновники, которые головами поплатились, получив дары от слабоумных озорников. Да, вполне возможно, что это чёрный дар. — Голодранцы тупые! — прорычал Мардук, облегчив душу ругательством, которого никогда бы не осмелился произнести на публике. Он горько переживал обиду. Работаешь не покладая рук на всяких дряблокожих крючконосых кретинов — и что же получаешь в награду? Бомбу в нос.

On Celsus V, the giving and receiving of gifts is a cultural imperative. To refuse a gift is unthinkable; the emotion it raises in a Celsian is comparable to the incest-dread of a Terran. Normally, this causes no trouble. Most gifts are white gifts, intended to express various shades of love, gratitude, tenderness, etc. But there are also grey gifts of warning, and black gifts of death. Thus, a certain public official received a handsome snout ring from his constituents. It was imperiously designed for two week's wear. It was a splendid object, and it had only one flaw. It ticked. A creature of another race might have flung it into the nearest ditch. But no Celsian in his right mind would do that. He wouldn't even have the ring examined. Celsians live by the motto: DO not look a gift in the teeth. Besides, if word of his suspicion leaked out, it would cause an irreparable public scandal. He had to wear that damned ring for two weeks. But the damn thing was ticking. The official, whose name was Marduk Kras, pondered the problem. He thought about his constituents, and various ways he had helped them, and various other ways he had failed them. The ring was a warning, that much was clear. It was at best a warning — a grey gift. At worst, it was a black gift — a small bomb of popular design, which would blow his head off after the elapse of several anxiety-ridden days. Marduk was not suicidal; he knew that he could not wear that damned ring. But he also knew that he had to wear that damned ring. Thus, he found himself facing a classic Celsian dilemma. 'Would they do that to me?' Marduk asked himself. 'Just because I re-zoned their dirty old residential neighbourhood for heavy industry, and entered into an agreement with the Landlords' Guild to raise their rents 320 per cent in return for a promise of new plumbing within fifty years? I mean to say, good Lord, I've never pretended to be omniscient; I may have made mistakes here and there, I freely admit it. But is that sufficient cause to commit what anyone must view as a deeply antisocial act?' The ring ticked merrily away, tickling his snout and alarming his senses. Marduk thought of other officials whose heads had been blown off by dimwitted hotheads. Yes, it might very possibly be a black gift. 'Those stupid molters!' Marduk snarled, relieving his feelings with an insult he would never have dared voice in public. He was feeling sorely aggrieved. You worked your hearts out for those slack-skinned, wart-nosed idiots, and what was your reward? A bomb to wear in your nose!

Глава 18

Марвин заметил, что она красива. Миниатюрная, ему едва по грудь, но сложена безукоризненно. Брюшко подобно точёному цилиндру, гордая головка наклонена к телу под углом пять градусов (от такого наклона щемило на сердце). Черты лица совершенны, начиная от милых шишечек на лбу и кончая квадратной челюстью. Два яйцеклада скромно прикрывает белый атласный шарф покроя «принцесс», обнажая лишь соблазнительную полоску зелёной кожи. Ножки в оранжевых обмотках, подчёркивающих гибкие сегменты суставов. <…> для Марвина она была самой ослепительной красавицей из всех, кого ему довелось повидать на Цельсии.

Marvin perceived how fair she was. A small woman, coming barely to his upper thorax, she was exquisitely made. Her midbody had the true sweet cylinder curves, and her proud head sat slightly forward of her body at a heartwrenching five degrees from the vertical. Her features were perfection, from the nicely bulged forehead to the angular sweep of jaw. Her twin ovipositors were modestly hidden behind a white satin sash, cut in princess style and revealing just a tantalizing suggestion of the shining green flesh beneath them. Her legs, all of them, were clad in orange windings, draped to reveal the lissome segmentation of the joints. <…> she was also the most stunning beauty that Marvin had seen on Celsus.

Марвин проводил её глазами, потом сел за стойку бара. — Один за мою крошку, другой на дорожку, — бросил он бармену. — Все бабы двуличны, — сочувственно заметил бармен, наполняя бокалы. — При ней иссохну, без неё сдохну, хандра у меня, — пожаловался Марвин. — Парню нужна девушка, — изрёк бармен. Марвин осушил бокал и снова протянул его бармену. — Розовый коктейль за мою голубую мечту, — распорядился он. — Может, она устала, — предположил бармен. — Не знаю, за что я её так люблю, — констатировал Марвин. — Но по крайней мере знаю, отчего в небе померкло солнце. Среди моего одиночества она преследует меня, как бренчанье пианино в соседней квартире. Я буду поблизости, как бы она со мной ни обращалась. Может, всё это напрасно, но я сохраню в памяти весну и её, и не для меня ласкает кроны вешний ветерок, и…

Marvin watched her leave, then sat down at the bar. 'One for my baby, and one for the road' he told the bartender. 'A woman's a two-face,' the bartender commented sympathetically, pouring a drink. 'I got the mad-about-her-sad-without-her blues,' Marvin replied. 'A fellow needs a girl,' the bartender told him. Marvin finished his drink and held out his glass. 'A pink cocktail for a blue lady,' he ordered. 'She may be weary,' the bartender suggested. 'I don't know why I love her like I do,' Marvin stated. 'But at least I do know why there's no sun up in the sky. In my solitude she haunts me like a tinkling piano in the next apartment. But I'll be around no matter how she treats me now. Maybe it was just one of those things; yet I'll remember April and her, and the evening breeze caressed the trees but not for me, and—'

Глава 32

	Желание придаёт плоти нужную форму, но хозяином положения остаётся скульптор — смерть.
	Desire shapes flesh, but death is the final sculptor.

— А я труп, — сказал труп клерка. — Когда мстишь, лучше ошибиться адресом, чем вообще не отомстить. — Я пришёл сюда продлить водительские права, — сказал толстяк. — Ну вас ко всем чертям вместе с вашим глубокомыслием! Будут меня тут обслуживать или нет? — Безусловно, сэр, — заверил его труп клерка. — Но в моём нынешнем состоянии я могу выдать вам лицензию лишь на отлов дохлой рыбы. — Живая, дохлая, какая мне разница? — сказал толстяк. — Главное — рыбалка, а кого ты поймал — это не так уж важно.

'I am a corpse,' said the corpse of the clerk 'Transposed revenge is better than no revenge at all.' 'I came here to renew my driving licence,' the fat man said. 'To hell with all you deep thinkers, how about a little service?' 'Certainly sir,' said the corpse of the clerk. 'But in my present condition, I can license you only to fish for dead fish.' 'Dead, alive, what difference does it make?' the fat man said. 'Fishing is the thing; it doesn't matter so much what you catch.'

	Все декорации плавно, как жирный поросёнок на роликовых коньках, укатились под стеклянную гору, только чуть быстрее.
	The whole shooting works slid away like a greased pig on roller skates coming down a solid glass mountain, only slightly faster.

	Гаутама Будда писал «Все брамины — дерьмо». Но впоследствии пересмотрел свою точку зрения.
	Gautama Buddha wrote: 'Brahmins stink.' But later he revised it.

Они… Схватились… не на жизнь, а на смерть, в титанической битве, которая единожды разгоревшись, стала неизбежной. Марвин нанёс Краггашу удар под ложечку, затем снова нанёс удар — в нос. Краггаш проворно обернулся Ирландией, куда Марвин вторгся с полулегионом неустрашимых скандинавских конунгов, вынудив Краггаша предпринять на королевском фланге пешечную атаку, которая не могла устоять против покерного флеша. Марвин простёр к противнику руки, промахнулся и уничтожил Атлантиду. Краггаш провёл драйв слева и прихлопнул комара. И бушевал кровавый бой на дымящихся болотцах миоцена; какой-то муравейник оплакивал свою матку, а Краггаш кометой непроизвольно врезался в солнце Марвина и рассыпался мириадами воинственных спор. Но Марвин безошибочно отыскал бриллиант среди сверкающих стекляшек, и Краггаш свалился вниз, на Гибралтар. Бастион его пал в ту ночь, когда Марвин похитил берберейских обезьян, а Краггаш пересёк северную Фракию, упрятав чужое тело в чемодан. Его схватили на границе с Фтистией — страной, которую Марвин наспех выдумал. Чем больше Краггаш слабел, тем он становился злее, а разозлившись, он всё больше слабел. Тщетно изобрёл он дьяволопоклонство. Последователи марвинизма падали ниц не перед идолом, а перед символом. Разозлённый Краггаш запаршивел: под ногтями появилась грязь, душа обросла волосами. Вконец обессиленный лежал Краггаш — олицетворение зла, — сжимая в когтях тело Марвина. Кончину его ускорили ритуалы изгнания бесов. И четвертовали его пилой, замаскированной под молитвенное колесо, и размозжили ему голову молотком, замаскированным под кадило. Добрый старый патер Флинн дал ему последнее напутствие: «И не вкусишь хлеба насущного с котлетою». Схоронили Краггаша в гробу, срубленном из живого Краггаша. На могильном камне высекли подобающую эпитафию, а вокруг могилы насадили цветущие краггаши. Уголок этот тихий. Справа роща краггаш-деревьев, слева нефтеперегонный завод. Тут пустая жестянка из-под пива, там бабочка. А совсем рядышком то самое место, где Марвин открыл чемодан и вынул своё давно утраченное тело.

… were locked in titanic combat, which, since it had happened, was inevitable. Marvin smote Kraggash upon the breastbone, then smote him again most grievously upon the nose bone. Kraggash promptly changed into Ireland, which Marvin invaded as a demi-legion of Danish berserkers, forcing Kraggash to attempt a kingside pawnstorm, which stood no chance against a low flush. Marvin reached for his opponent, missed, and devastated Atlantis. Kraggash swung backhanded and slaughtered a gnat. Deadly the battle raged across the steaming swamps of the Miocene; a colony of termites mourned their queen as Kraggash cometed helplessly into Marvin's sun, fragmenting at last into countless militant spores. But Marvin unerringly picked the diamond from the glittering glass, and Kraggash fell back upon Gibraltar. His bastion fell in a night when Marvin kidnapped the Barbary apes, and Kraggash speeded across southern Thrace with his body in a suitcase. He was seized at the frontier of Phthistia, a country that Marvin improvised with considerable effect upon the history of Europe. Weakening, Kraggash became evil; becoming evil, Kraggash grew weak. In vain he invented devil-worship. The followers of Marvinity bowed down not to the idol, but rather to the symbol. Evil, Kraggash turned nasty: dirt grew beneath his fingernails, noxious tufts of hair appeared on his soul. Helpless at last Kraggash lay, the incarnation of evil, with the body of Marvin clutched in his talon. Rites of exorcism induced his final agony. A buzz saw disguised as a prayer wheel dismembered him, a mace masquerading as a censer brained him. Kindly old Father Flynn intoned over him the last words: 'Thou gettest no bread with one meatball.' And Kraggash was put into a tomb hewn out of the living Kraggash. Appropriate graffiti were carved upon his tombstone, and flowering Kraggash was planted around his grave. It is a quiet spot. To the left is a grove of Kraggash trees, to the right is an oil refinery. Here is an empty beer can, here is a gipsy moth. And just beyond is the spot where Marvin opened the suitcase and took out his long-lost body.

Перевод

Н. М. Евдокимова, 1968 (перевод журнального варианта, с пропусками) — с уточнениями по оригиналу

О романе

	корр.: Какие ваши персонажи близки вам по духу, с кем вы себя отождествляете? — Марвин Флинн и Кармоди. Они такие же безумцы, как и я, — вечно блуждают по каким-то фантастическим мирам и попадают в истории. Это интересует нас, безумцев, больше всего.
	— Роберт Шекли, интервью, 2003

	Сюрреалистичные, <…> дадаические <…> события заходят настолько далеко, <…> как не знаю у кого ещё.
	Surrealistic, <…> dadaistic <…> events get a little too far out <…> strictly for I dunno who.
	— Питер Скайлер Миллер

В определённом смысле это одно из самых совершенных произведений Шекли — по отточенности сатирических сцен, по неистощимости фантазии и юмора, по способности создавать наглядные, зрительно воспринимаемые образы, поразительна способность автора к стилизации, умение охватывать самые различные темы и переживания. Он постоянно находится в состоянии самовозбуждения, легко и непринуждённо переходит от одной сцены к другой, поражает читателя богатством выдумки, красочностью деталей. Повесть словно исполняется в разных регистрах — простой «бытовой» язык сменяется изысканным философствованием, точнее говоря — иначе это не был бы Шекли — пародией на такое философствование. В то же время своеобразная импрессионичностъ стиля приводит к тому, что повесть как-то распадается на ряд сцен, слабо связанных между собой, а постоянная стилистическая щедрость кажется вычурной и искусственной, некоторые сцены — нарочито усложнёнными. По-видимому, возможные недоумения в наибольшей мере могут быть связаны с последней частью повести, где говорится об искажённом мире. Она может быть воспринята как игра ума, система намеренных несообразностей, попытка продемонстрировать непредвиденные ассоциации и соединить несовместимые образы. Как нам кажется, смысл её глубже. Тема абсурда, господствующего в мире, как это ни странно, ныне довольно широко распространена среди западных мыслителей. В наиболее отчётливой и современной форме она выражена экзистенциализмом. И подобного рода идеи, прямо противопоставляемые просветительским представлениям о «разумном» характере капиталистических социальных отношений, далеко не беспочвенны. Они в превратной, иллюзорной форме отразили особенности отношений буржуазного общества, которое, по словам Маркса, предстаёт перед человеком как «заколдованный, на голову поставленный мир». <…> С другой стороны, существует сфера стихийных, необузданных сил частнособственнического развития, которые проявляют себя в различных социальных конфликтах, войнах, кризисах. <…> Но в массовом сознании он приобретает вид некоей самодовлеющей сферы реальности, имеющей свою особую природу, которая проявляется в том, что ломает привычные идеалы и нормы буржуазного разума, не подчиняется обычной житейской логике, грозит человеку и т. д. Это заколдованный, искажённый мир, неизбежный в условиях овеществлённых отношений между людьми. Но он одновременно оказывается более реальным, чем сфера псевдоразумных иллюзий. И нам кажется, что именно эту разорванность буржуазного сознания уловил и выразил Шекли в причудливых сценах последней части повести, но выразил по-своему, тонко иронизируя над беспроигрышной житейской мудростью. В этом, как нам представляется, смысл заключительных слов повести: «…Охотно и благосклонно Марвин принял свой мир за чистую монету, женился на Марше Бэкер и жил с нею долго и счастливо».

— Леонид Митрохин, 1968

	Глубоко восхитительный <…> интеллектуальный фарс <…> с совершенно сумасшедшим темпом.
	Thoroughly delightful <…> the pace is completely lunatic <…> intellectual slapstick.
	— Спайдер Робинсон

	В блестящем по форме — а по существу абсурдистском и «чёрно-юмористическом» — романе «Обмен разумов» наметился окончательный уход Шекли из НФ в сопредельные жанры (абсурдистскую НФ).
	— Вл. Гаков

	Вспоминаю конец 70-х, когда моё поколение на ура приняло «Обмен разумов», а «Некоторые, сведения об Искажённом Мире», помнится, отдельные ценители заучивали наизусть! Может, <…> просто редкостно повезло с переводом. Или просто время было таким: нас ещё не успели избаловать абсолютными вершинами абсурдистской прозы, зато мы всё более и более осознавали реальный абсурд окружающей жизни…
	— Вл. Гаков, «Пересмешник», 2000