Николай Макарович Олейников

Никола́й Мака́рович Оле́йников (23 июля [4 августа] 1898 — 24 ноября 1937) — русский поэт, детский писатель, редактор журналов и сценарист. Расстрелян НКВД по фальшивому делу. При его жизни были опубликовано всего 3 стихотворения (но многие ходили в списках), остальные — после 1965 года.

Николай Макарович Олейников

Статья в Википедии

Произведения в Викитеке

Цитаты

Стихи

	Ты — цветок! Тебе нужно полнеть, Осыпаться пыльцой и для женщин цвести. Дай им, дай им возможность иметь Из тебя и венки и гирлянды плести.
	— «Начальнику отдела», 1926

	Жареная рыбка, Дорогой карась, Где ж ваша улыбка, Что была вчерась? <…> Помню вас ребёнком: Хохотали вы, Хохотали звонко Под волной Невы. Карасихи-дамочки Обожали вас <…>. Бюстики у рыбок — Просто красота! Трудно без улыбок В те смотреть места.
	— «Карась», 1927

	Погубила меня ты, змея. Был я ангелом — стал негодяем… Я люблю тебя, крошка моя!
	— «Муре Шварц», [1928]

	Красивая, тактичная, меланхоличная! Ты нежно ходишь по земле, И содрогается всё неприличное, И гибнет пред тобой в вечерней мгле.
	— «На день рождения Груни», 1928

	Женщинам в отличие Крылышки даны! В это неприличие Все мы влюблены.
	— «Посвящение», [1928]

Ты надела пелеринку, Я приветствую тебя! Стуком пишущей машинки Покорила ты меня. Покорила ручкой белой, Ножкой круглою своей <…>. Среди грохота и стука В переписочном бюро Уловил я силу звука Ремингтона твоего. Этот звук теперь я слышу Днём и ночью круглый год, — Когда град стучит по крыше, Когда сверху дождик льёт <…>. Пусть под вашей пелеринкой, В этом подлинном раю, Застучит сильней машинки Ваше сердце в честь мою.

— «Машинистке на приобретение пелеринки», [1929]

	Если б не было Наташи — Жизнь бы водкой прожигал. <…> Но зато, когда с тобою Я среди твоих цепей, Я люблю и подорожник, Мне приятен и репей.
	— «Наташе», [1929]

	Роет яму подхалим во тьме ночной. Может, выроет, а может быть, и нет. Всё равно на свете счастья нет.
	— «Солнце скрылось…», [1931]

	Я думаю, что согласятся даже птицы Целовать твои различные частицы. Обо мне уж нечего и говорить — Я готов частицы эти с чаем пить… Для кого Вы — дамочка, для меня — завод, Потому что обаяния от Вас дымок идёт.
	— «Татьяне Николаевне Глебовой», 1931

	Бойся, Заболоцкий, Шума и похвал. Уж на что был Троцкий, А и тот пропал.:с.215 — со слов С. Маршака, переданных Б. Сарновым
	— эпиграмма-экспромт, 1930-е

	Надоело мне в цифрах копаться, Заболела от них голова. Я хотел бы забыть, что такое 17, Что такое 4 и 2. Я завидую зрению кошек: Если кошка посмотрит на дом, То она не считает окошек И количество блох не скрепляет числом.
	— «Жалоба математика», [около 1933]

Я придумал число-обезьянку И число под названием дом. И любую аптечную склянку Обозначить хотел бы числом. Таракан, и звезда, и другие предметы — Все они знаменуют идею числа, <…> Всё, что выразить в знаках нельзя. <…> Мои числа — не цифры, не буквы, Интегрировать их я не стал: Отыскавшему функцию клюквы Не способен помочь интеграл. Я в количество больше не верю, И, по-моему, нет величин; И волнуют меня не квадраты, а звери, — Потому что не раб я числа, а его господин.

— «Самовосхваление математика», [около 1933]

	… паук <…> муху, как зверя, хватает, Садится на ветку верхом И в пленницу ножик вонзает.
	— «Убийство», [около 1933]

	Я муху безумно любил! Давно это было, друзья, Когда ещё молод я был <…>. Бывало, возьмёшь микроскоп, На муху направишь его – На щёчки, на глазки, на лоб, Потом на себя самого. И видишь, что я и она, Что мы дополняем друг друга, Что тоже в меня влюблена Моя дорогая подруга.
	— «Муха», 1934

	Приятен вид тетради клетчатой: В ней нуль могучий помещен, А рядом нолик искалеченный Стоит, как маленький лимон. О вы, нули мои и нолики, Я вас любил, я вас люблю! Скорей лечитесь, меланхолики, Прикосновением к нулю! <…> Когда умру, то не кладите, Не покупайте мне венок, А лучше нолик положите На мой печальный бугорок.
	— «О нулях», 1934 (?)

	На хорошенький букетик Ваша девочка похожа. Зашнурована в пакетик Её маленькая кожа.
	— «Супруге начальника», [1934]

2-я Ножками мотает, Рожками бодает, Крылышком жужжит: — Жи-жи-жи-жи-жид! – Жук-антисемит. <…> 4-я. Осенняя жалоба Кузнечика И солнышко не греет, И птички не свистят. Одни только евреи На веточках сидят. <…> 7-я. Смерть Жука Жук (разочарованно). Воробей — еврей, Канарейка — еврейка, Божья коровка — жидовка, Термит — семит, Грач — пархач! (Умирает.) — по свидетельству Я. С. Друскина, на основе «Книжки с картинками» Н. И. Бухарин предполагал издать серию антифашистских плакатов, плакат с текстом 7-й картинки изображал жуком Гитлера

— «Жук-антисемит» (Книжка с картинками для детей), [1935]

	Сеете страсть, Как заразу, Будучи сами – Алмаз.
	— «Верочке», [1937]

	Неуловимы, глухи, неприметны Слова, плывущие во мне <…>. Простой предмет — перо, чернильница, – Сверкая, свет прольют иной. И день шипит, как мыло в мыльнице, Пленяя тусклой суетой.
	— «Неуловимы, глухи, неприметны…», 1937

1932

	Ты сделан для еды, но назначение твоё высоко! Ты с виду прост, но тайное твоё строение Сложней часов, великолепнее растения. Тебя пошляк дрожащею рукой разламывает. Он спешит. Ему не терпится. Его кольцо твоё страшит, И дырка знаменитая Его томит, как тайна нераскрытая.
	— «Бублик»

От страсти тяжело дыша, Я раздеваюся, шурша. Вступив в опасную игру, Подумал я: «А вдруг помру?» Действительно, минуты не прошло, Как что-то из меня ушло. Душою было это что-то. Я умер. Прекратилась органов работа. И вот, отбросив жизни груз, Лежу прохладный, как арбуз. Арбуз разрезан. Он катился, Он жил — и вдруг остановился. В нём тихо дремлет косточка-блоха, И капает с него уха. А ведь не капала когда-то! Вот каковы они, последствия разврата.

— «Быль, случившаяся с автором в ЦЧО»

Неприятно в океане Почему-либо тонуть. Рыбки плавают в кармане, Впереди — неясен путь. Так зачем же ты, несчастный, В океан страстен попал <…>. Страшно жить на этом свете, В нём отсутствует уют, — Ветер воет на рассвете, Волки зайчика грызут, Улетает птица с дуба, Ищет мяса для детей, Провидение же грубо Преподносит ей червей. Плачет маленький телёнок Под кинжалом мясника, Рыба бедная спросонок Лезет в сети рыбака. Лев рычит во мраке ночи, Кошка стонет на трубе, Жук-буржуй и жук-рабочий Гибнут в классовой борьбе. Всё погибнет, всё исчезнет От бациллы до слона — И любовь твоя, и песни, И планеты, и луна. <…> Дико прыгает букашка С беспредельной высоты, Разбивает лоб бедняжка… Разобьёшь его и ты!

— «Генриху Левину по поводу влюбления его в Шурочку Любарскую»

	Наливши квасу в нашатырь толчёный, С полученной молекулой не может справиться учёный.
	— «Затруднение учёного»

	Мною было жжение У себя в груди замечено, И с тех пор у гения Сердце искалечено. Что-то в сердце лопнуло, Что-то оборвалось, Пробкой винной хлопнуло, В ухе отозвалось.
	— «Лидии»

	Красавица, прошу тебя, говядины не ешь. Она в желудке пробивает брешь. Она в кишках кладет свои печати. Её поевши, будешь ты пищати. Другое дело кролики. По калорийности они Напоминают солнечные дни. — полностью
	— «Красавице, не желающей отказаться от употребления черкасского мяса»

	Все пуговки, все блохи, все предметы что-то значат. <…> Я различаю в очертаниях неслышный разговор <…>. Тебе селёдку подали. Ты рад. Но не спеши её отправить в рот Гляди, гляди! Она тебе сигналы подаёт.
	— «Озарение»

	Если я — судак, то ты подобна вилке, При помощи которой судака едят. Я страстию опутан, как катушка…
	— «Послание»

	Над системой кровеносной, Разветвлённой, словно куст, Воробьёв молниеносней Пронеслася стая чувств.
	— «Послание артистке одного из театров»

	Веществ во мне немало, Во мне текут жиры, Я сделан из крахмала, Я соткан из икры. <…> Икра твоя роскошна, Но есть её нельзя. Её лишь трогать можно, Безнравственно скользя.
	— «Послание, бичующее ношение длинных платьев и юбок», 7 июня

	Если птичке хвост отрезать — Она только запоёт. <…> Наподобие петрушки Разукрашен твой овал, Покрывает всю макушку Волокнистый матерьял. <…> Где растительные злаки, Обрамлявшие твой лоб, Где волокна-забияки, Где петрушка, где укроп?
	— «Послание, одобряющее стрижку волос»

	Он не должен сочетать куриных ног с бесстыдной женской ножкой, Не должен страсть объединять с питательной крупой. Не может справиться с подобною окрошкой Красавец наш, наш Генрих дорогой. Всему есть время, и всему есть мера: Для папирос — табак, для спичек — сера, Для вожделения — девица, Для насыщенья — чечевица!
	— «На выздоровление Генриха»

Увы, не та во мне уж сила, Которая девиц, как смерть, косила! И я не тот. Я перестал безумствовать и пламенеть, И прежняя в меня не лезет снедь. Давно уж не ночуют утки В моём разрушенном желудке. И мне не дороги теперь любовные страданья — Меня влекут к себе основы мирозданья. <…> Любовь пройдёт. Обманет страсть. Но лишена обмана Волшебная структура таракана. О, тараканьи растопыренные ножки, которых шесть! Они о чём-то говорят, они по воздуху каракулями пишут, Их очертания полны значенья тайного… Да, в таракане что-то есть, Когда он лапкой двигает и усиком колышет.

— «Служение Науке»

	От мяса и кваса Исполнен огня, Любить буду нежно, Красиво, прилежно… Кормите меня! <…> Дрожу оттого я, Что начал я гнить, Но хочется вдвое Мне кушать и пить. <…> Любви мне не надо, Не надо страстей, Хочу лимонаду, Хочу овощей! <…> Но сердце застынет, Увы, навсегда, И жёлтая хлынет Оттуда вода… — см. предпоследнюю цитату в статье Л. Гинзбург
	— «Чревоугодие», октябрь

1933

	И меня охватила тоска, И припал я к скамье головой. <…> И я умер немного спустя, И лежал с неподвижным лицом… В Ботанический сад заходя, Я не знал, что остануся в нём.
	— «Ботанический сад»

	Спина кузнечика горит сознаньем, светом, <…> он выглядит пакетом; Разрежь его — и ты увидишь чудеса: Увидишь ты двух рыбок, плавающих вместе, Сквозную дырочку и крестик.
	— «Кузнечик»

Шумит земляника над мёртвым жуком, В траве его лапки раскинуты. Он думал о том, и он думал о сём, — Теперь из него размышления вынуты. И вот он коробкой пустою лежит, Раздавлен копытом коня, И хрящик сознания в нём не дрожит, И нету в нём больше огня. Он умер, и он позабыт, незаметный герой, Друзья его заняты сами собой. <…> А там, где шумит земляника, Где свищет укроп-молодец, Не слышно ни пенья, ни крика Лежит равнодушный мертвец.

— «Смерть героя»

	У мухи нету перьев. Зачем же я не муха?! Я тоже не имею ни перьев, ни хвоста. И мягкости такой же моё большое брюхо, Я так же, как и муха, не вью себе гнезда.
	— «Шурочке»

	Чарльз Дарвин, известный учёный, Однажды синичку поймал… <…> Он видел головку змеиную И рыбий раздвоенный хвост, В движениях — что-то мышиное И в лапках — подобие звёзд. Однако, — подумал Чарльз Дарвин, — Однако синичка сложна. С ней рядом я просто бездарен, Пичужка, а как сложена! Зачем же меня обделила Природа своим пирогом? Зачем безобразные щёки всучила, И пошлые пятки, и грудь колесом?
	— «Чарльз Дарвин»

По воспоминаниям современников

	Заговорили о его стихах. — Это не серьёзно. Это вроде того, как я вхожу в комнату, раскланиваюсь и говорю что-нибудь. Это стихи, за которыми можно скрыться. Настоящие стихи раскрывают. Мои стихи — это как ваш «Пинкертон», как исторические повести для юношества.
	— Лидия Гинзбург, дневник, март 1933

	… Хармс сейчас носит необыкновенный жилет (жилет был красный), потому что у него нет денег на покупку обыкновенного.
	— слова Л. Гинзбург, 1930-е

	Однажды я сказала Олейникову: — У Заболоцкого появился какой-то холод… — Ничего, — ответил Олейников как-то особенно серьёзно, — он имеет право пройти через это. Пушкин был холоден, когда писал «Бориса Годунова». Заболоцкий под влиянием «Бориса Годунова».
	— Л. Гинзбург

Статьи о произведениях

• «Таракан», 1934
• «Пучина страстей», 1937

Об Олейникове

	Берегись Николая Олейникова, Чей девиз — Никогда не жалей никого.:195
	— Самуил Маршак

	Ничего не может быть гнуснее, когда под видом рассказа о прошлом Красной Армии детям преподносится клевета на Красную Армию, опошление героической борьбы против белых и интервентов. <…> Книжка [«Танки и санки»] вредна. Её нужно изъять [из продажи].
	— Г. Фрадкин, «Танки и санки (Заметки читателя)»

• см. дневники Евгения Шварца 19—26 октября 1952, 15—16 мая 1953 (от «Это уже не лень» до «начать работать»), конца декабря 1956

	Его необыкновенный талант проявился [в 1920-х] во множестве экспромтов и шутливых посланий, которые он писал по разным поводам своим друзьям и знакомым. Стихи эти казались небрежными, не имеющими литературной ценности. Лишь впоследствии стало понятно, что многие из этих непритязательных стихов — истинные шедевры искусства.
	— Корней Чуковский, «Чукоккала»

	Один из умнейших людей, которых я встречал в своей жизни, он внутренне как бы уходил от собеседника — и делал это искусно, свободно. Он шутил без улыбки. В нём чувствовалось беспощадное знание жизни. Мне казалось, что между его деятельностью в литературе и какой-то другой, несовершившейся деятельностью — может быть, в философии? — была пропасть.
	— Вениамин Каверин, «В старом доме»

… он, по-видимому, читал работы Лидии Виндт по истории русской басни, где нашёл очень интересный анализ во многом абсурдной манеры Сумарокова и баснописцев его школы, где наблюдаются особые формы «перенесения условий жизни людей на животных», «имеющие чисто орнаментальное значение». <…> анималистические персонажи Олейникова психологически и эмоционально очеловечены и не рассуждают, не философствуют, а чувствуют и страдают, как люди <…>. Олейников сознательно играет на нарушении всегда очень спорных правил «правдоподобия», о которых особенно заботились теоретики басенного жанра, где по преимуществу фигурировали персонажи из мира зверей, птиц, насекомых и т. д.

— Илья Серман, «Стихи капитана Лебядкина и поэзия XX века», 1981

• см. Лидия Гинзбург, «Николай Олейников»

Литература

• Олейников Н. Пучина страстей: Стихотворения и поэмы. — Л.: Советский писатель, 1991. — 272 с. — 50000 экз.