Суре́пка, или Суре́пица (лат. Barbaréa), под которой чаще всего имеется в виду Суре́пка обыкнове́нная или дикая редька (лат. Barbaréa vulgáris) — многолетнее травянистое растение с двулетними побегами; широко распространённый вид из рода Сурепка семейства Капустные (лат. Brassicaceae). Во многих странах Европы сурепку обыкновенную называют «травой святой Варвары». Распространена по всей Европе, в России — в европейской части и Западной Сибири; кроме того, была занесена в Северную Америку, Японию, Африку, Австралию и Новую Зеландию, таким образом превратившись в вид-космополит и Сорное растение. Растёт чаще на сырых лугах, вдоль рек, по лесным полянам, в зарослях кустарников, на вырубках, у дорог, по канавам, на залежах и мусорных местах. Сурепка обыкновенная обсеменяется уже в начале лета до уборки полевых культур и сильно засоряет почву.

Цветущая сурепка (Германия)

Сурепка цветёт весной и ранним летом около месяца, привлекая яркими жёлтыми цветами с сильным медовым ароматом. Растение плодоносит в июне-июле начиная со второго года вегетации. После периода плодоношения надземные части растения отмирают, новый цветущий и плодоносящий стебель развивается из корневой шейки каждую весну.

Сурепка в коротких цитатах

править
  •  

Есть прелестный подбор цветов этого времени года: <...> жёлтая сурепка с своим медовым запахом...[1]

  Лев Толстой, «Хаджи-Мурат», 1904
  •  

Набирается сил пригретая земля. Сурепка вытягивает жёлтые лапки.[2]

  Александр Богданов, «Гараськина душа», 1913
  •  

Словно лепится сурепица
На обрушенный забор.
Жизни сонная безлепица
Отуманила мой взор.[3]

  Виктор Виноградов, Письма Н. М. Виноградовой, 1927
  •  

А штыки надо по сурепку тем вогнать, кто нас стравил.[4]

  Михаил Шолохов, «Один язык», 1927
  •  

...охотно ели всякую растительную гадость, инстинктивно заменяя ею недостаток овощной пищи. Ели <...> в особенности, похожие на редьку корни свербиги, или свербигуса, или, вернее, сурепицы.[5]

  Александр Куприн, «Юнкера», 1932
  •  

Что зацветал, как курослеп,
С сурепкой мелкой неврасцеп...[6]

  Борис Пастернак, «Все наклоненья и залоги...», 1936
  •  

Другой массоворастущий <...> полевой сорняк ― сурепица ― имеет мягкую и приятную на вкус, хотя и слегка горьковатую зелень.[7]

  Георгий Боссэ, «Готовьте из диких весенних растений», 1942
  •  

Всё это перепуталось с остатками прошлого ― с бальзамином на окошках, колокольным перезвоном, молебнами и свадьбами под хмельной салют из обрезов, с равнинами тощих хлебов, ядовито желтевших сурепкой, и с разговорами о кончине мира...[8]

  Константин Паустовский, «Начало неведомого века», 1956
  •  

Сейчас были убраны хлеба, и обнажённо и величаво лежала земля, отдыхая от праведных трудов, ― жёлто-серое жнивьё, окроплённое яично-жёлтой сурепкой, ― серый цвет и жёлтый цвет до горизонта.[9]

  Вера Панова, «Сентиментальный роман», 1958
  •  

Это чтобы я вместе с ними сурепку дергал? Ну уж это, брат, извиняй! Не мужчинское это дело, к тому же я ишо не кто-нибудь, а председатель сельсовета.[10]

  Михаил Шолохов, «Поднятая целина» (книга вторая), 1959
  •  

Мой сын Павел вбежал ко мне с сияющими глазами, держа в руке растение сурепку, и закричал в восторге:
― Мама, эта травка ― арбикой?[11]

  Корней Чуковский, «От двух до пяти», 1965
  •  

...с засеянных полей, заросших сурепкой, доносился нежный медовый запах.[12]

  Вадим Кожевников, «Щит и меч». Книга первая, 1968
  •  

Вот город Елец, менее разрушенный. А на полях все та же необозримая голубая полынь и желтая сурепка.[13]

  Сергей Голицын, «Записки беспогонника», 1976
  •  

— Пелагея! Авдонька! Бураки вон сурепкой затянуло, а вы тут жени мнете.[14]

  Евгений Носов, «Усвятские шлемоносцы», 1977
  •  

И паук, как рыбачка, латает крепкой
ниткой свой невод, распятый терпкой
полынью и золотой сурепкой.[15]

  Иосиф Бродский, «Эклога 5-я (летняя)», 1981
  •  

До поклона поясного
поле выцвело сурепкой.[16]

  Михаил Айзенберг, «Тихо-тихо, осторожно...», 1991

Сурепка в научно-популярной литературе и публицистике

править
  •  

Во время произрастания хлебов на полях обыкновенно появляется множество сорных трав, в особенности на крестьянских посевах. Всего чаще встречаются следующие травы: полынь (Artemisia), костёр (Bromus secalinus), пух (Agrostis spica), свербига (Bunias orientalis), осот (Sonchus oleraceus), куколь (Agrostemma Githago), сурепка (Sinapis arvensis), заразиха (Orobanche ramosa), повилика (Cuscuta trifolii). Верными средствами борьбы против сорных трав служат тщательная обработка почвы и очистка посевных семян.

  Словарь Брокгауза и Ефрона, «Россия в сельскохозяйственном отношении», 1907
  •  

Еще резче это различие выразилось по другим культурам. Так, масличность семян сурепицы в 1926 г. выразилась: Псков 41,8%, Детское Село 40,39%, Одесса 19,5%, Красный Кут 18,5%. Здесь засушливые условия снизили содержание масла в два раза. Сопоставляя данные этих сортов с географическими посевами, мы пришли к выводу, что с орошением повышается масличность культур и что это явление находится в связи с удлинением периода ассимиляционной деятельности растения.[17]

  Николай Иванов, «Биохимия культурных растений», 1936
  •  

Другой массоворастущий по всему СССР, кроме Дальнего Востока, полевой сорняк ― сурепица ― имеет мягкую и приятную на вкус, хотя и слегка горьковатую зелень. Отвар ее слизист. Если ее варить или припускать, т. е. варить не вполне залитую, водой, то горечь сурепицы пропадает. Сурепица очень хороша для приготовления пюре. В народной медицине Закавказья листья сурепицы считаются противоцынготным средством.[7]

  Георгий Боссэ, «Готовьте из диких весенних растений», 1942
  •  

В этих глухих углах провозглашались доморощенные республики, печатались в уездных типографиях свои деньги (чаще всего вместо денег ходили почтовые марки). Все это перепуталось с остатками прошлого ― с бальзамином на окошках, колокольным перезвоном, молебнами и свадьбами под хмельной салют из обрезов, с равнинами тощих хлебов, ядовито желтевших сурепкой, и с разговорами о кончине мира, когда от России останется только «черная ночь да три столба дыма».[8]

  Константин Паустовский, «Начало неведомого века», 1956
  •  

Об этом «галопе» одна мать (Инна Клевенская) сообщила мне из города Калинина такой эпизод: «Мой сын Павел вбежал ко мне с сияющими глазами, держа в руке растение сурепку, и закричал в восторге:
― Мама, эта травка ― арбикой? Затем ― он впереди, а дети за ним ― помчались в галоп вокруг комнаты, распевая дико, но вдохновенно: Эта травка ― арбикой! Эта травка ― арбикой…»[11]

  Корней Чуковский, «От двух до пяти», 1965

Сурепка в мемуарах и художественной прозе

править
  •  

Я возвращался домой полями. Была самая середина лета. Луга убрали и только что собирались косить рожь.
Есть прелестный подбор цветов этого времени года: красные, белые, розовые, душистые, пушистые кашки; наглые маргаритки; молочно-белые с ярко-жёлтой серединой «любишь-не-любишь» с своей прелой пряной вонью; жёлтая сурепка с своим медовым запахом; высоко стоящие лиловые и белые тюльпановидные колокольчики; ползучие горошки; жёлтые, красные, розовые, лиловые, аккуратные скабиозы; с чуть розовым пухом и чуть слышным приятным запахом подорожник; васильки, ярко-синие на солнце и в молодости и голубые и краснеющие вечером и под старость; и нежные, с миндальным запахом, тотчас же вянущие, цветы повилики...[1]

  Лев Толстой, «Хаджи-Мурат», 1904
  •  

О, нужно было зорко следить солнцу, чтобы не было земли неневестной ни на один муравьиный шаг! От яркой сурепицы, от донника, шалфея и кашки медово-сочен был воздух, как-то непроходимо густ и сочен, и млеющие дали, видные и невидные ясно, были сотканы из одних только запахов, ставших красками, и красок, которые пели. Душно цвели хлеба. Нахлынули к межам и дорогам и, нагнувши головы с разбега, ребячливо глядели, серебристо смеялись и толкали друг друга в жаркой тесноте.[18]

  Сергей Сергеев-Ценский, «Печаль полей», 1909
  •  

Солнце раздвигает облака на небе и золотым шаром горит вверху. Набирается сил пригретая земля. Сурепка вытягивает желтые лапки. Полынок стелется и отбегает сизыми кустиками на край оврага. Мать-мачеха расстелила круглые листья. Гараська тоже хочет набраться сил, отдыхает в ласковой теплоте, которая разлита кругом, и думает: «Разве ж я виноват, что у меня душа пропадает?»[2]

  Александр Богданов, «Гараськина душа», 1913
  •  

Подходил покос. Трава вымахала в пояс человеку. На остреньких головках пырея стали подсыхать ости, желтели и коробились листки, наливалась соком сурепка, в логах кучерявился конский щавель. Яков Алексеевич раньше всех выкосил свою делянку, по ночам запрягал быков и уезжал от стана с Максимом за грань, на вольные земли станичного фонда.[19]

  Михаил Шолохов, «Червоточина», 1926
  •  

Говорю ему: «Давайте войну, братцы, кончать. Никчемушнее это дело. А штыки надо по сурепку тем вогнать, кто нас стравил». Его ажник в слезу вогнали эти слова мои. Отвечает, что дома бросил жену с дитем и согласен войну кончать.[4]

  Михаил Шолохов, «Один язык», 1927
  •  

Вот первый плац — он огорожен от дороги густой изгородью жёлтой акации, цветы которой очень вкусно было есть весною, и ели их целыми шапками. Впрочем, охотно ели всякую растительную гадость, инстинктивно заменяя ею недостаток овощной пищи. Ели молочай, благородный щавель, и какие-то просвирки, дудки дикого тмина, и, в особенности, похожие на редьку корни свербиги, или свербигуса, или, вернее, сурепицы. Чтобы есть эти горьковатые корни с лучшим аппетитом, приносили с собою от завтрака ломоть хлеба и щепотку соли, завёрнутой в бумажку.[5]

  Александр Куприн, «Юнкера», 1932
  •  

Блестящая пролётка с парой на отлете, кучер в синей рубашке и бархатной безрукавке, в круглой шапочке с павлиньими перьями. Мягкое покачивание, блеск солнечного утра, запах конского пота и дёгтя, в теплом ветре ― аромат желтой сурепицы с темных зеленей овсов. Волнение и ожидание в душе. Зала с блестящим паркетом.[20]

  Викентий Вересаев, «Воспоминания», 1935
  •  

Сейчас были убраны хлеба, и обнажённо и величаво лежала земля, отдыхая от праведных трудов, ― жёлто-серое жнивьё, окроплённое яично-жёлтой сурепкой, ― серый цвет и жёлтый цвет до горизонта. На откосе за окном, казалось ― на расстоянии вытянутой руки, бесплотно трепыхались сухие бледно-лиловые бессмертники. Кое-где пахали, чёрная полоса опоясывала край земли ― чёрное море, маленький трактор бороздил чёрное море. Потом заполняла всё видимое пространство бурая отава, по отаве паслись пёстрые коровы. Седой чабан в соломенной шляпе сидел на насыпи, свесив босые старые ноги, и пил молоко из бутылки.[9]

  Вера Панова, «Сентиментальный роман», 1958
  •  

― А что мне прикажешь там делать? За бабами присматривать ― так на это бригадиры есть.
― Не присматривать, а полоть самому.
Размётнов, отмахиваясь руками, весело рассмеялся. ― Это чтобы я вместе с ними сурепку дергал? Ну уж это, брат, извиняй! Не мужчинское это дело, к тому же я ишо не кто-нибудь, а председатель сельсовета.
― Не велика шишка. Прямо сказать, так себе шишка на ровном месте! Почему же я сурепку и тому подобные сорняки наравне с ними дергаю, а ты не могешь?
Размётнов пожал плечами.
― Не то что не могу, а просто не желаю срамиться перед казаками.[10]

  Михаил Шолохов, «Поднятая целина» (книга вторая), 1959
  •  

Глянцевитая поверхность прудов отражала и луну, и звезды, и синеву неба. Горько и томительно пахли тополя. А с засеянных полей, заросших сурепкой, доносился нежный медовый запах. Иоганн, не торопясь, вел машину по серой, сухой, с глубоко впрессованными в асфальт следами танков дороге. Проехали длинную барскую аллею, исполосованную тенями деревьев, Потом снова пошли незапаханные пустыни полей, А дальше начались леса, и стало темно, как в туннеле.[12]

  Вадим Кожевников, «Щит и меч». Книга первая, 1968
  •  

С воздуха Чуш похож на все приенисейские селения, разбросанные в беспорядке, захламлённые, безлесые, и если бы не колок тополей, когда-то и кем-то посаженных среди поселка, не узнал бы я его. Вокруг посёлка за речкой, в устье, разжульканном гусеницами, раскинулся, точнее сказать, присоседился к широкой поляне, заросшей курослепом, сурепкой и одуванчиками, чушанский аэродром с деревянным строением, нехитрым прибором да двумя рядками фонарей-столбиков.[21]

  Виктор Астафьев, «Дамка», 1976
  •  

Вот город Елец, менее разрушенный. А на полях все та же необозримая голубая полынь и желтая сурепка. Через три станции от Ельца поезд остановился. Мы стали выгружаться. <...>
Снова я попал в эшелон и снова стал жадно всматриваться в жизнь, мелькавшую через открытую дверь товарного вагона. В начале осени поля выглядели еще страшнее, чем весной, ― все цветы отцвели, сурепка и полынь побурели, несжатая рожь полегла и начала прорастать. Редко попадались картофельные борозды и копны, еще реже изумрудная озимь. Кое-где было видно, как женщины пахали на коровах или вскапывали землю лопатами. Проехали через города Мичуринск, Тамбов, Кирсанов, Ртищево и везде видели ту же полынь и сурепку. Не доезжая ста километров до Саратова, наш эшелон свернул на юг по железнодорожной ветке на Баланду. На третий день мы прибыли на конечный пункт нашего пути ― станцию Лысые Горы.[13]

  Сергей Голицын, «Записки беспогонника», 1976
  •  

Вот и отирались у конторского порога с немым вопросом на сумеречных лицах, вострились слухом, не зазвонит ли телефон, не скажет ли трубка чего нового, пока внезапно наехавший Прошка-председатель не принялся шуметь:
— Пелагея! Авдонька! Бураки вон сурепкой затянуло, а вы тут жени мнете. Кому сказано![14]

  Евгений Носов, «Усвятские шлемоносцы», 1977
  •  

― В нашем языке появилось много сорных словечек. Он порой похож на поле, покрытое сорняками. Иногда эти сорняки кажутся даже красивыми ― овсюг, сурепка (василёк я не считаю сорняком).[22]

  Юрий Коваль, «На барсучьих правах», 1981

Сурепка в поэзии

править
 
Сурепка и лопухи у дороги
  •  

Там его поили зельем,
Наколдованным настоем
Из корней и трав целебных:
Нама-Вэск ― зеленой мяты
И Вэбино-Вэск ― сурепки,
Там над ним забили в бубны
И запели заклинанья,
Гимн таинственный запели...[23]

  Иван Бунин, «Песня о Гайавате» (XV. Плач Гайаваты), 1903
  •  

Я пишу глупо и нелепо, потому что устал от чтения:
Словно лепится сурепица
На обрушенный забор.
Жизни сонная безлепица
Отуманила мой взор.
Словно мальчик, быстро пчелами
Весь облепленный, кричит,
Стонет сердце под уколами
Злых и мелочных обид.[3]

  Виктор Виноградов, Письма Н. М. Виноградовой, 1927
  •  

Землею был так полон взор мой,
Что зацветал, как курослеп,
С сурепкой мелкой неврасцеп,
И пил корнями жжёный, чёрный
Цикорный сок густого дёрна,
И только это было формой,
И это ― лепкою судеб.[6]

  Борис Пастернак, «Все наклоненья и залоги...», 1936
  •  

Салют бесцветного болиголова
сотрясаем грабками пожилого
богомола. Темно-лилова
сердцевина репейника напоминает мину,
взорвавшуюся как бы наполовину.
Дягиль тянется точно рука к графину.
И паук, как рыбачка, латает крепкой
ниткой свой невод, распятый терпкой
полынью и золотой сурепкой.[15]

  Иосиф Бродский, «Эклога 5-я (летняя)», 1981
  •  

Нет, дальше, нет, темней. Сирень не о сирени
со мною говорит. Бесхитростный фарфор
про детский цвет полей, про лакомство сурепки
навязывает мне насильно-кроткий вздор.

  Белла Ахмадулина, «Сиреневое блюдце», 1982
  •  

Кто мне вслед обронит слово
и помашет теплой кепкой?
До поклона поясного
поле выцвело сурепкой.[16]

  Михаил Айзенберг, «Тихо-тихо, осторожно...», 1991

Источники

править
  1. 1 2 Л.Н.Толстой. Собрание сочинений в 22 томах. — М.: Художественная литература, 1983 г. — Том 14.
  2. 1 2 А. А. Богданов. Избранная проза. — М., 1960 г.
  3. 1 2 В. В. Виноградов. Письма Н. М. Виноградовой. — М.: Новый мир, № 1, 1995 г.
  4. 1 2 Шолохов М. А. Собрание сочинений в 8 т. Том 8. — М.: Гос. изд-во худож. лит., 1960 г.
  5. 1 2 А. И. Куприн. Собрание сочинений в 9 томах. Том 9. М.: Гослитиздат, 1957 г.
  6. 1 2 Б. Пастернак. Стихотворения и поэмы в двух томах. Библиотека поэта. Большая серия. Л.: Советский писатель, 1990 г.
  7. 1 2 Боссэ Г.Г., «Готовьте из диких весенних растений мучные изделия, супы, салаты». — М., Госторгиздат, 1942 г.
  8. 1 2 Паустовский К. Г. Повесть о жизни. — М.: АСТ; Астрель, 2006.
  9. 1 2 Панова В.Ф., Собрание сочинений: В 5 т. Том 2. — Л.: «Художественная литература», 1987 г.
  10. 1 2 М.А.Шолохов, Собрание сочинений в 8 т. Том 7. — М.: Гос. изд-во худож. лит., 1960 г.
  11. 1 2 К.И. Чуковский. Собрание сочинений в шести томах. Том 1. ― Москва, Художественная литература, 1965 г.
  12. 1 2 Кожевников В. М. Щит и меч. ― М.: Советский писатель, 1968 г.
  13. 1 2 Сергей Голицын. Записки беспогонника. — М.: Русскій Міръ, 2010 г. — 608 с.
  14. 1 2 Евгений Носов, Избранные произведения в 2-х т. — Том второй. М.: Советская Россия, 1983 г.
  15. 1 2 Иосиф Бродский. Стихотворения и поэмы: в 2 томах. Новая библиотека поэта (большая серия). — СПб.: «Вита Нова», 2011 г.
  16. 1 2 М. Айзенберг. «Переход на летнее время». — М.: Новое литературное обозрение, 2008 г.
  17. Н. Н. Иванов. Биохимия культурных растений. — М.: «Наука и жизнь», №7, 1936 г.
  18. Сергеев-Ценский С.Н. Собрание сочинений. В 12 томах. Том 1. — М.: «Правда», 1967 г.
  19. Шолохов М. А. Собрание сочинений в 8 т. Том 1. — М.: Гос. изд-во худож. лит., 1960 г.
  20. Вересаев В.В. «Воспоминания». — М., Госполитиздат, 1946 г.
  21. Астафьев В.П. «Царь-рыба»: Повествование в рассказах. — М.: Современник, 1982 г.
  22. Юрий Коваль. «Опасайтесь лысых и усатых» — М.: Книжная палата, 1993 г.
  23. И. Бунин. Стихотворения. Библиотека поэта. — Л.: Советский писатель, 1956 г.

См. также

править