Авраам Линкольн

Авраа́м Ли́нкольн (англ. Abraham Lincoln; 1809—1865) — американский государственный деятель, 16-й президент США (1861—1865), первый президент от Республиканской партии, освободитель американских рабов.

Авраам Линкольн

Статья в Википедии

Произведения в Викитеке

Медиафайлы на Викискладе

Цитаты

Те, кто лишают свободы других, не заслуживают её сами.

Люди, не имеющие недостатков, имеют очень мало достоинств.

Будет больше пользы, если вы уступите дорогу собаке, чем если она вас укусит. Даже убив собаку, вы останетесь укушенным.

Большинство людей счастливы настолько, насколько они решили быть счастливыми.

Если ты поймал слона за задние ноги, а он пытается убежать, лучше всего его отпустить.

Избирательный бюллетень сильнее пули.

Истории нужны легенды, отчаянные подвиги и благородные примеры, пламенные речи, храбрые герои и великие победы, победители забывают предательство и трусость, лицемерие и кровь, правда остаётся правдой, а ложь становится историей.

Книги нужны, чтобы напомнить человеку, что его оригинальные мысли не так уж новы.

Мне неважно, что обо мне говорят за моей спиной, пока обо мне говорят неправду.

Мы не поможем людям, делая за них то, что они могли бы сделать сами.

Овца и волк по-разному понимают слово «свобода». В этом суть разногласий, господствующих в человеческом обществе.

Пока один из нас несвободен, мы все не свободны.

Политик напоминает мне человека, который убил отца и мать, а затем, когда ему выносят приговор, просит его пощадить на том основании, что он — сирота.

Раз мы взялись за новое дело, мы должны иначе думать и действовать.

Такт — умение описать других так, как они видят себя сами.

Лицемер: человек, который убил обоих родителей и просит о снисхождении, ссылаясь на то, что он сирота.

Всегда опирайтесь на мысль о том, что ваше собственное решение добиться успеха намного важнее всего другого.

Характер подобен дереву, а репутация — его тени. Мы заботимся о тени, но на самом деле надо думать о дереве.

Я буду делать всё, что я могу — до тех пор, пока могу. Если в итоге я окажусь прав, то все слова моих критиков и хулителей не будут стоить выеденного яйца; а вот если в итоге окажется, что я не прав, то тогда даже если хор ангелов будет петь мне славу, это ничего не изменит.

Я думаю, что если бы Бог создал людей, назначением которых было бы только есть и не работать, он не дал бы им рук, а дал только рты; а если бы он создал другой класс, который бы должен был только работать и не есть, он не дал бы им ртов, а дал только руки.

Я убеждён, что Библия является наилучшим подарком, которым Бог когда-либо наделил человека. Всё наилучшее от Спасителя мира передаётся нам через эту книгу.

Мне не хочется завершать выступление. Мы друзья, а не враги. Мы не должны быть врагами. Хотя страсти, возможно, накалились, они не должны разорвать узы нашей дружбы. Неведомые струны памяти, протянувшиеся от каждого поля брани и от каждой воинской могилы к каждому бьющемуся сердцу и к каждому очагу на всей нашей необъятной земле, поддержат своим звучанием голос Федерации, когда их снова затронет, а иначе и быть не может, ангел-хранитель нашей души. (Обращение при вступлении в должность президента, 4 марта 1861 г.)

Всем сердцем мы уповаем и страстно молимся о том, чтобы война, это ужасающее бедствие, окончилась как можно скорее. Однако, если Богу угодно, чтобы она продолжалась до тех пор, пока всё богатство, созданное непосильным рабским трудом за двести пятьдесят лет нашей истории не будет уничтожено и пока каждая капля крови от удара хлыстом не будет оплачена кровью от удара мечом, как было сказано ещё три тысячи лет назад, тем более мы должны сказать, что «суд Божий правилен и справедлив». Не тая на сердце зла, но питая ко всем милосердие твёрдо веря в правое дело, как открывает нам его Господь, давайте же приложим все усилия к тому, чтобы завершить начатый труд и залечить наши раны, воздать должное павшим и призреть их вдов и сирот — сделать всё, что поможет приблизить и сохранить справедливый и прочный мир как среди нас, так и с другими народами.

Жители южных штатов опасаются, что приход во власть республиканцев угрожает их собственности, спокойствию и личной безопасности. Эти страхи абсолютно беспочвенны. Факты, доказывающие обратное, хорошо известны. Ещё раз процитирую одну из своих речей: «У меня нет никаких намерений, прямых или косвенных, вмешиваться в систему рабовладения в тех штатах, где оно существует. У меня нет на это законных оснований и, следовательно, намерений это делать». (в том же году в США началась Гражданская война)

	Америка никогда не падёт от внешнего вторжения; если мы оступимся и лишимся свободы, это произойдёт лишь по нашей вине.
	America will never be destroyed from the outside. If we falter and lose our freedoms, it will be because we destroyed ourselves.[источник?]

	Хочу подчеркнуть, что я ни сейчас, ни когда-либо ранее, не выступал за социальное и политическое равенство белой и чёрной рас; я ни сейчас, ни ранее не выступал за включение негров в число избирателей или присяжных, за их права занимать общественные должности или заключать браки с белыми людьми; добавлю к этому, что между белой и чёрной расами существуют физические различия, которые, по моему мнению, никогда не позволят им сосуществовать в условиях политического и социального равенства. А поскольку это так, то при жизни бок о бок неизбежно возникновение меж ними высшего и низшего положения, и я, как и всякий другой, выступаю за занятие высшей ступени белой расой.
	I will say, then, that I am not, nor ever have been, in favor of bringing about in any way the social and political equality of the white and black races; that I am not, nor ever have been, in favor of making voters or jurors of negroes, nor of qualifying them to hold office, nor to intermarry with white people; and I will say, in addition to this, that there is a physical difference between the white and black races which I believe will forever forbid the two races living together on terms of social and political equality. And in as much as they cannot so live, while they do remain together there must be the position of superior and inferior, and I as much as any other man am in favor of having the superior position assigned to the white race.
	— дебаты со Стивеном А. Дугласом в 1858 году

	Труд предшествует капиталу и не зависит от него. Капитал лишь плод труда, и никогда не мог существовать, если бы сначала не существовал труд. Труд превосходит капитал и заслуживает много более высокого уважения.
	Labor is prior to and independent of capital. Capital is only the fruit of labor, and could never have existed if labor had not first existed. Labor is the superior of capital, and deserves much the higher consideration.

Речи

	Можно всё время дурачить некоторых, можно некоторое время дурачить всех, но нельзя всё время дурачить всех. — 1856; первое письменное упоминание — в 1886
	You can fool all the people a part of the time, or a part of the people all the time; but you can never fool all the people all the time.

	Мне кажется, если бы всемогущий господь задумал создать племя людей, которые должны были бы есть за всех и никогда не работать, он дал бы им только рты, но сделал бы их без рук; а пожелай он создать таких людей, которые должны были бы работать за всех и ничего не есть, он сделал бы их без ртов, но зато с большим количеством рук.
	I hold, if the Almighty had ever made a set of men to do all of the eating and none of the work, he would have made them with mouths only, and no hands; and if he had ever made another set that he had intended should do all of the work and none of the eating, he would have made them without mouths and with all hands.
	— 17 сентября 1859 в Цинциннати

	В недалёком будущем наступит перелом, который крайне беспокоит меня и заставляет трепетать за судьбу моей страны… Приход к власти корпораций неизбежно повлечёт за собой эру продажности и разложения в высших органах страны, и капитал будет стремиться утвердить своё владычество, играя на самых тёмных инстинктах масс, пока все национальные богатства не сосредоточатся в руках немногих избранных, — а тогда конец республике.
	I see the near future a crisis approaching that unnerves me and causes me to tremble for the safety of my country. Corporations have been enthroned. An era of corruption will follow and the money power of the country, will endeavor to prolong it's reign by working upon the prejudices of the people. Until the wealth is aggregated in a few hands and the Republic is destroyed.
	— 2-я инаугурационная речь, 1861

Поэзия

Авраам Линкольн в течение своей жизни написал две большие повествовательные поэмы, а также несколько небольших стихотворений.

Осенью 1844 года Линкольн начал писать одну из самых известных своих поэм, которая называлась "Родные Места Увижу Я Снова" (My Childhood's Home I See Again). Эта поэма была посвящена местам в округе Спенсер в южной части штата Индиана, где он вырос. Поэма повествует о чувствах и эмоциях автора, которые он испытывает при возвращении в места, где он провёл свои ранние годы и в которых он не был около пятнадцати лет. Полностью работа над поэмой была завершена в 1846 году и в окончательном варианте произведение приобрело вид поэмы, состоящей из двух частей (Песней).

Первую часть (Песнь первая) поэмы он отправил из Тремонта своему другу и соратнику Эндрю Джонстону (Andrew Johnston) в письме от 18 апреля 1846 года, в котором Линкольн так описывал события, которые привели к написанию поэмы:

"Осенью 1844 года я - искренне надеясь на то, что каким-либо образом смогу помочь <во время президентских выборов> мистеру Клэю выиграть в штате Индиана - посетил места в этом штате, где я вырос и где похоронены моя мать и единственная сестра. Я не был там около пятнадцати лет. Это в сельской местности и, сами по себе, эти места столь же непоэтичны, как и любое другое место на земле. Но когда я увидел их снова - всё что, там осталось и людей, которые там живут - всё это пробудило во мне поэтические чувства. Совсем другой вопрос, конечно же, можно ли назвать настоящей поэзией то, как я выразил эти чувства. Когда я приступил к написанию поэмы, чётко определились четыре основных сюжета, в соответствии с которыми вся поэма в конце концов и была поделена на четыре небольшие части или песни. Сегодня высылаю Вам только первую часть, остальные, может быть, пришлю позже."

My Childhood's Home I See Again Canto I My childhood's home I see again,    And sadden with the view; And still, as memory crowds my brain,    There's pleasure in it too. O Memory! thou midway world    'Twixt earth and paradise, Where things decayed and loved ones lost    In dreamy shadows rise, And, freed from all that's earthly vile,    Seem hallowed, pure, and bright, Like scenes in some enchanted isle,    All bathed in liquid light. As dusky mountains please the eye,    When twilight chases day; As bugle-notes that, passing by,    In distance die away; As leaving some grand waterfall,    We, lingering, list its roar - So memory will hallow all    We've known, but know no more. Near twenty years have passed away    Since here I bid farewell To woods and fields, and scenes of play,    And playmates loved so well. Where many were, how few remain    Of old familiar things; But seeing them, to mind again    The lost and absent brings. The friends I left that parting day,    How changed, as time has sped! Young childhood grown, strong manhood gray,    And half of all are dead. I hear the loved survivors tell    How nought from death could save, Till every sound appears a knell,    And every spot a grave. I range the fields with pensive tread,    And pace the hollow rooms; And feel (companion of the dead)    I'm living in the tombs. <1844>

Родные Места Увижу Я Снова Песнь первая Родные места увижу я снова,    От взгляда немножко взгрустну, И чуть охмелев от нахлынувших мыслей,    Я вспомню любовь свою. О память, память! Как странен твой путь,    Меж небом ты и землёй. И то, чего нет и те, кто не тут,    В тебе вдруг опять оживут. И, сбросив оковы земной суеты,    Вновь святы, чисты и светлы. Так словно на острове дивной мечты,    Проснулось всё в свете зари. Как гор силуэты, что радуют глаз,    Когда краски дня отцвели. Как звуки горна, что мимо промчавшись,    Затихнут где-то вдали. Как, попрощавшись с большим водопадом,    Помедлим, рёв ухом ловя - Так память осветит всех тех, кто не рядом,    Но лиц чьих не стёрли года. Почти двадцать лет минуло с тех пор,    Как я "Прощайте" сказал: Лесам и полям, местам и друзьям,    Как жить без кого я не знал. Ах, сколько тут было, совсем лишь немного    Осталось знакомых вещей. Но, видя их снова и вспомнив былое,    В душе вдруг всё станет светлей. Друзья, что в тот день навсегда я оставил,    Что сделали с ними года! Как юно всё было, как стало сурово,    А сколько ушло навсегда. А те, кто остались, мне скажут устало:    Не вечно ничто под луной. Пока всё не стихнет и всё в своё время    Не скроет земля под собой. Задумчиво я по полям погуляю,    По залам пустынным пройду. И вдруг мне покажется (снова я с ними),    Что в мире в ином я живу. <2022> (Перевёл Сергей Осанкин)

Вторую часть (Песнь вторую) поэмы "Родные Места Увижу Я Снова" Линкольн отправил Эндрю Джонстону из Спрингфилда в письме от 6 сентября 1846 года, в котором он так представил эту часть поэмы:

"Эта часть [песнь] поэмы об одном потерявшем рассудок человеке. Его зовут Мэтью Джентри [из маленького городка Джентривиль в штате Индиана]. Он на три года старше меня. Мальчишками мы вместе ходили в школу. Он был довольно способным малым и сыном одного богатого человека в нашем очень бедном районе. И вдруг, в возрасте девятнадцати лет, он совершенно необъяснимым образом сошёл с ума: сначала он впал в неистовое безумство, а потом из этого состояния постепенно перешёл в тихое, безобидное сумасшествие. Когда, как я уже писал Вам в одном из своих предыдущих писем, я осенью 1844 года посетил места моего детства в штате Индиана, я снова увидел Мэтью и застал его в том же самом жалком и плачевном состоянии. И когда я начал писать эту поэму, я никак не мог не отразить в ней того глубокого впечатления, которое произвели на меня болезнь Мэтью и его непрекращающиеся страдания."

My Childhood's Home I See Again Canto II But here's an object more of dread     Than ought the grave contains - A human form with reason fled,     While wretched life remains. Poor Matthew! Once of genius bright,     A fortune-favored child - Now locked for aye, in mental night,     A haggard mad-man wild. Poor Matthew! I have ne'er forgot     When first, with maddened will, Yourself you maimed, your father fought,     And mother strove to kill; When terror spread, and neighbours ran,     Your dang'rous strength to bind; And soon, a howling crazy man     Your limbs were fast confined. How then you strove and shrieked aloud,     Your bones and sinnews bared; And fiendish on the gazing crowd,    With burning eye-balls glared - And begged, and swore, and wept and prayed     With maniac laughter joined - How fearful were those signs displayed     By pangs that killed thy mind! And when at length, tho' drear and long,     Time soothed thy fiercer woes, How plaintively thy mournful song,     Upon the still night rose. I've heard it oft, as if I dreamed,     Far-distant, sweet, and lone - The funeral dirge, it ever seemed     Of reason dead and gone. To drink its strains, I've stole away,     All stealthily and still, Ere yet the rising God of day     Had streaked the Eastern hill. Air held his breath; trees, with the spell,    Seemed sorrowing angels round, Whose swelling tears in dew-drops fell     Upon the listening ground. But this is past; and nought remains,     That raised thee o'er the brute. Thy piercing shrieks, and soothing strains,     Are like, forever mute. Now fare thee well - more thou the cause,     Than subject now of woe. All mental pangs, by time's kind laws,     Hast lost the power to know. O death! Thou awe-inspiring prince,    That keepst the world in fear; Why dost thou tear more blest ones hence,     And leave him ling'ring here? <1845>

Родные Места Увижу Я Снова Песнь вторая А вот сюжет чуть пострашней,    Чем может быть в аду - Он с виду вроде человек,    Живой, но весь в бреду. Ах, бедный Мэтью! Дитя судьбы славной,    А в умных глазах огонёк - Теперь измождённый, во мгле постоянной,    И разум навек твой поблёк. Ах, бедный Мэтью! Нет, не забыл я,    С ума как ты начал сходить. Себя покалечил, напал на отца,    И мать норовил погубить. Слух вмиг по округе, соседи гурьбой,    Безумство твоё усмирить. Связали тебя по рукам и ногам,    Чтоб дикий твой вой прекратить. Ты бился в припадке и громко кричал -    На теле лишь жилы одни - Твой гнев на толпу безудержно пылал,    Глаза были злобой полны. Ты плакал, и клялся, и слёзно молил,    И, дико смеявшись, просил - Был страшен недуг, что тебя поразил,    Что разум навек твой убил. И вот когда время, хоть и с трудом,    Души твоей муки смягчало. Так тихо и жалобно песня твоя,    Вдруг где-то в ночи зазвучала. Я, словно во сне, часто слышал её -    Далёкий мотив, одинокий - О ясном о разуме плачет она,    О доле его столь жестокой. Я иногда, только свет чуть зари,    Тайком её снова услышу. А день, освятив холм Восточный вдали,    Вновь с новою силой задышит. И ни ветерка, лишь деревья в тиши,    Как ангелы ропщут, встав в круг. Набухшие слёзы их первой росой,    Земле всю печаль отдадут. Давно в прошлом всё, что так сильно тебя    От грубой толпы отличало. А выкрики, стоны, плач и мольбы,    Теперь уж навек замолчали. Прощай! Всё сейчас уж не так как тогда,    Тех дней череда миновала. И всё, что так сильно терзало тебя,    Со временем силу теряло. О смерть! Всё стихает, когда ты пройдёшь,    Весь мир в страхе крепко ты держишь. Скажи же, зачем ты всех лучших возьмёшь,    А тех, кто в страданьях, задержишь? <2022> (Перевёл Сергей Осанкин)

К своему письму от 25 февраля 1847 года, которое также было отправлено Авраамом Линкольном Эндрю Джонстону из города Спрингфилд, штат Иллинойс, Линкольн приложил всю поэму вместе с третьей частью, которая, вполне возможно, изначально задумывалась Линкольном как Песнь третья поэмы "Родные Места Увижу Я Снова", но позже стала отдельным произведением, которое получило название "Охота на медведя".

5 мая 1847 года Эндрю Джонстон опубликовал поэму "Родные Места Увижу Я Снова" в газете "Куинси Виг" (The Quincy Whig newspaper) и назвал её "Возвращение". Первая часть поэмы называлась "Часть I - Размышление", а вторая - "Часть II - Помешанный". Когда Джонстон обсуждал с Линкольном публикацию поэмы, Линкольн предложил ему опубликовать сразу всю поэму, состоящую из трёх частей ("Охота на медведя" как Песнь третья). Однако Джонстону показалось, что "Охота на медведя" не будет органично сочетаться с первыми двумя частями поэмы и поэтому он её не опубликовал.

Впоследствии «Охота на медведя» (The Bear Hunt) стала отдельным поэтическим произведением.

The Bear Hunt "My Childhood's Home I See Again" Canto III A wild bear chase didst never see?    Then hast thou lived in vain— Thy richest bump of glorious glee    Lies desert in thy brain. When first my father settled here,     ’T was then the frontier line; The panther’s scream filled night with fear    And bears preyed on the swine. But woe for bruin’s short-lived fun    When rose the squealing cry; Now man and horse, with dog and gun     For vengeance at him fly. A sound of danger strikes his ear;    He gives the breeze a snuff; Away he bounds, with little fear,     And seeks the tangled rough. On press his foes, and reach the ground    Where’s left his half-munched meal; The dogs, in circles, scent around    And find his fresh made trail. With instant cry, away they dash,    And me at fast pursue; O’er logs they leap, through water splash    And shout the brisk halloo. Now to elude the eager pack    Bear shuns the open ground, Through matted vines he shapes his track,    And runs it, round and round. The tall, fleet cur, with deep-mouthed voice    Now speeds him, as the wind; While half-grown pup, and short-legged fice    Are yelping far behind. And fresh recruits are dropping in    To join the merry corps; With yelp and yell, a mingled din—    The woods are in a roar— And round, and round the chase now goes,    The world ’s alive with fun; Nick Carter’s horse his rider throws,    And Mose Hill drops his gun. Now, sorely pressed, bear glances back,    And lolls his tired tongue, When as, to force him from his track    An ambush on him sprung. Across the glade he sweeps for flight,    And fully is in view— The dogs, new fired by the sight    Their cry and speed renew. The foremost ones now reach his rear;    He turns, they dash away, And circling now the wrathful bear    They have him full at bay. At top of speed the horsemen come,    All screaming in a row— ‘Whoop!’ ‘Take him, Tiger!’ ‘Seize him, Drum!’    Bang—Bang! the rifles go! And furious now, the dogs he tears,    And crushes in his ire— Wheels right and left, and upward rears,    With eyes of burning fire. But leaden death is at his heart—    Vain all the strength he plies, And, spouting blood from every part,    He reels, and sinks, and dies! And now a dinsome clamor rose,—    ‘But who should have his skin?’ Who first draws blood, each hunter knows    This prize must always win. But, who did this, and how to trace    What ’s true from what ’s a lie,— Like lawyers in a murder case    They stoutly argufy. Aforesaid fice, of blustering mood,    Behind, and quite forgot, Just now emerging from the wood    Arrives upon the spot. With grinning teeth, and up-turned hair    Brim full of spunk and wrath, He growls, and seizes on dead bear    And shakes for life and death— And swells, as if his skin would tear,    And growls, and shakes again, And swears, as plain as dog can swear    That he has won the skin! Conceited whelp! we laugh at thee,    Nor mind that not a few Of pompous, two-legged dogs there be    Conceited quite as you. <1846>

Охота На Медведя "Родные Места Увижу Я Снова" Песнь третья Как гонят медведя вам видеть пришлось?    Нет? - Жизнь ваша прожита зря! - В том памяти месте, где мог быть восторг,    Теперь лишь одна пустота. Когда мой отец жить приехал сюда,    Граница страны здесь прошла. Пантеры крик страхом всю ночь наполнял,    Медведь загонял кабана. Но мишки потеха недолгой была,    Когда визг прогнал всех со сна - Наездник с ружьём и с собакой вослед,    Взыскать чтоб с него всё сполна. Беды шум всё ближе, он носом хватает    Каждый порыв ветерка. Почти не страшась, но чуть-чуть прибавляя,    Поглуше он ищет места. Враги догоняют и вот уж в том месте,    Добыча осталась где вся. Собаки по кругу, носов свист лишь слышен,    И вот свора след вновь взяла. Зашлись громким лаем и снова в погоню,    Вот быстро пошли на меня. По брёвнам и балкам, реки гладь минуя,    Нет гулу и крикам конца. Чтоб грозную стаю хоть как-то запутать,    Медведь избегает поля. Сквозь бурелом, чащу он путь выбирает,    По кругу идёт без конца. Дворняга на длинных ногах с звонким лаем,    Как вихрь за ним по пятам. А юный щенок и мелкая шавка,    Визжа вдалеке, по следам. Всё новые силы включаются в гонку,    Счастливое войско растёт. Лай, тявканье, вопли и громкие крики,    В одном лес порыве поёт. Погоня по кругу, всё в диком восторге,    Проснулось, ожило вдруг всё. Ник Картер слетает с коня на пригорке,    Хилл Мёзэ роняет ружьё. Медведь, задыхаясь, назад взгляд бросает,    Усталый язык до земли. Как вдруг из засады, чтоб сбить его с ходу,     Запасы сил новых пошли. Из леса стремглав он, летит по поляне,    Теперь уж у всех на виду - Собаки, завидев его, с диким лаем,    По новой в погоню идут. Те, что впереди, уже совсем близко,    Он к ним — а они сразу врозь. Сжимают в кольцо разъярённого мишку,    Им план его виден насквозь. На скорости дикой отряд подлетает,    Все громко кричат и вопят - "Хватай его, Тайгер!", "Вали его, Драмми!",    Бах-Бах! - и выстрелов град! Медведь в злобе лютой собак разрывает,    От ярости дикой кипит - Он вправо и влево, и на дыбы встанет,    В глазах огонь гнева горит. Но в сердце ему девять грамм прилетает -    Напрасны старания его. Кровь хлещет из ран, вот подсел он шатаясь,    Здесь время его и пришло! Вокруг поднимается шум громогласный -    "А шкура кому же его?" Известно кому - тот кто первый поранит,    Добыча по праву того. "Но кто ж первым был?" - вопрошают лоббисты,    Как правду от лжи отличить? - Так, словно в суде в уголовном юристы,    Друг друга хотят убедить. Та мелкая шавка, вдали что отстала,    Успели её все забыть. Из леса бежит, семенит чуть хромая,    На место делёж где спешит. Вся в пене, взъерошена, зубы оскалив,    От ярости, гнева кипит - С рычанием зубами вонзается в мишку,    И тянет, и рвёт, и визжит. Вся вспухла, как будто так шкура отстанет,    Рычит злобно, снова трясёт. И кроет по чём свет всех матом собачьим,    Клянётся, что шкура её. Ах, глупый щенок! Рассмешил ты до слёз нас,    Ведь знать б тебе сколько среди Двуногих собачек — таких же чванливых,    Тщеславных и гордых как ты! <September 2022> (Перевёл Сергей Осанкин)