Иван-да-марья

народное название ряда травянистых растений
(перенаправлено с «Melampyrum nemorosum»)

Марья́нник дубра́вный или Ива́н-да-ма́рья (лат. Melampýrum nemorósum)[комм. 1] — один из самых известных лесных цветов умеренной климатической зоны России, имеющий характерный и легко узнаваемый облик, его узкие ярко-жёлтые цветы контрастируют с синими или фиолетовыми верхушечными листьями. С точки зрения ботаники «Иван-да-Марья» — это низкорослые однолетние полупаразитические травянистые растения, относящиеся к небольшому роду марьянник семейства зарази́ховых (лат. Orobanchaceae).[комм. 2]

Марьянник дубравный (Чехия»)

Все виды марьянника, как и большинство растений семейства зарази́ховых, представляют собой полупаразитные растения. Корни у них слабые, неглубокие, однако они снабжены специальными корневыми присосками (гаусториями), которыми марьянники присасываются к другим растениям, чтобы вытягивать из них воду и питательные вещества.

Иван-да-Марья в публицистике и научно-популярной прозе

править
  •  

Другое растение — Viola tricolor. Цветок его состоит из пяти лепестков: двух — одного цвета, именно лилового, и трех — жёлтого. Таким образом, цветок представляет собою известную двойственность. Поэтому растение называется по-малороссийски “полуцвiток”, другое название “иван-да-марья”, по-польски bratky, т.е. брат и сестра. Образ, взятый для обозначения значения в этом слове, сохраняется в разных народных произведениях, между прочим и в песнях. Некоторые из этих песен относятся к сказаниям о кровосмешении, частью угрожающем, частью совершившемся. Об этом некоторые сказания рассказывают так: проезжий находит в корчме девицу, которая оказывается сестрой его; не зная этого, он женится на ней, а потом, узнавши друг друга, по одним сказаниям они расходятся, идут в монастырь, по другим превращаются в растение, именно в этот цветок.[1]

  Александр Потебня, «Теоретическая поэтика», 1885
  •  

Есть, однако, растения, животные и даже вещи, которые помогают волшебству: филины, совы, чёрные, без всякого пятнышка, кошки, лягушки, змеи и всякие пресмыкающиеся гады безразлично; 12 железных ножей, – для превращений в оборотней, осиновая зола, добытая у соседей в великий четверг; сажа из церковной печи, травы: разрыв-трава, любжа, иван-да-марья и др.[2]

  Сергей Максимов, «Нечистая, неведомая и крестная сила», 1903
  •  

Примерами паразитов могут служить омела (Viscum album), живущая на стволах деревьев и очанка (Euphrasia), корни которой присасываются к корням других растений. Родственные очанке роды погремок (Rhinanthus) и Иван да Марья (Melampyrum) представляют интересный переход от полупаразитизма к полусапрофитизму, так как корни их присасываются не к живым, а к отмершим корням других растений.

  Словарь Брокгауза и Ефрона, «Полупаразиты», 1907
  •  

Имена небожителей и их многочисленного потомства запечатлены также в названиях планет (и созвездий химических элементов) и даже овсяную кашу чаще называют геркулесовой! А может ли обыкновенный человек найти своего «тёзку» в мире флоры или фауны? Наверное, обладательницы имён Роза и Лилия здесь вне конкуренции. Иваны да Марьи подберут себе очень симпатичное лесное растение марьянник дубравный (иван-да-марья его второе название).[3]

  — Татьяна Подоскина, «Нескучная латынь», 2009

Иван-да-Марья в мемуарах и художественной прозе

править
  •  

― Что сказала? Ничего!.. А это что за цветок? Кажется, иван-да-марья?.. Да, да!.. Какой миленький!.. Да какой же он душистый!..
― Что ты, сестрица! Он ничем не пахнет. Так Феничка тебе ничего не сказала?[4]

  Михаил Загоскин, «Искуситель», 1838
  •  

Часу в седьмом утра Павел Алексеевич проснулся, и всё в доме зашевелилось. Обувшись в бараньи сапожки домашней выделки и в халат свой, он умылся, помолился и стал советоваться с Ванькой, чего бы напиться сегодня: малины ли, бузины ли, шалфею, липового цвета, кипрею, ивана-да-марьи, ромашки с ландышами или уж заварить настоящего чаю? И Ванька рассудил, что бузина пьётся на ночь для испарины, малина после бани, шалфей в дурную погоду, липовый цвет со свежими сотами, иван-да-марья и ромашка, когда неможется, кипрей, то есть копорский или иван-чай, по нужде, за недостатком лучшего, и потому полагал заварить сегодня настоящего китайского чаю, что и было исполнено.[5]

  Владимир Даль, «Павел Алексеевич Игривый», 1847
  •  

Ноги беспрестанно путались и цеплялись в длинной траве, пресыщенной горячим солнцем; всюду рябило в глазах от резкого металлического сверкания молодых, красноватых листьев на деревцах; всюду пестрели голубые гроздья журавлиного гороху, золотые чашечки куриной слепоты, наполовину лиловые, наполовину жёлтые цветы Ивана-да-Марьи...

  Иван Тургенев, «Касьян с Красивой мечи», 1851
  •  

Есть ревенка-трава; когда станешь из земли выдергивать, она стонет и ревёт, словно человек, а наденешь на себя, никогда в воде не утонешь. ― А боле нет других? ― Как не быть, батюшка, есть ещё кочедыжник, или папоротник; кому удастся сорвать цвет его, тот всеми кладами владеет. Есть иван-да-марья; кто знает, как за неё взяться, тот на первой кляче от лучшего скакуна удерёт. ― А такой травы, чтобы молодушка полюбила постылого, не знаешь? Мельник замялся.[6]

  Алексей Толстой, «Князь Серебряный», 1862
  •  

Молодежь об иных травах, об иных цветах той порой думает. Собираются девицы во един круг и с песнями идут вереницей из деревни собирать иван-да-марью, любовную траву и любисток. Теми цветами накануне Аграфены Купальницы в бане им париться, «чтобы тело молодилось, добрым молодцам любилось». А пол, лавки, полки в бане на то время густым-густёхонько надо устлать травою купальницей. После бани сходятся девицы к одной из подруг.[7]

  Павел Мельников-Печерский, «В лесах», 1874
  •  

— Впрочем, после поговорим, — прибавил он. — Если на пчельник, то сюда, по этой тропинке, — обратился он ко всем.
Дойдя по узкой тропинке до нескошенной полянки, покрытой с одной стороны сплошной яркой иван-да-марьей, среди которой часто разрослись тёмно-зелёные высокие кусты чемерицы, Левин поместил своих гостей в густой свежей тени молодых осинок, на скамейке и обрубках, нарочно приготовленных для посетителей пчельника, боящихся пчёл, а сам пошел на осек, чтобы принести детям и большим хлеба, огурцов и свежего мёда.[8]

  Лев Толстой, «Анна Каренина», 1876
  •  

Нежно-голубые незабудочки да «Иван с Марьей», точно ковёр, покрывают небольшие полянки… В тени кустов папоротник раскинул по сторонам свои листья. Медуница, дикая ромашка, фиалки, ландыши насыщают воздух ароматами… Цепкие листья хмеля ползут по кустам, драпируя их роскошной зеленью… От цветущего хмеля идет сильный пьяный дух…[9]

  Семён Подъячев, «Мытарства», 1903
  •  

На вырубке вокруг старых чёрных пней было множество высоких, ёлочкой, красных цветов, и от них вся вырубка казалась красной, хотя гораздо больше тут было Иван-да-Марьи, цветов наполовину синих, наполовину жёлтых, во множестве тут были тоже и белые ромашки с жёлтой пуговкой в сердце, звонцы, синие колокольчики, лиловое кукушкино платье,[комм. 3] ― каких, каких цветов не было, но от красных ёлочек, казалось, вся вырубка была красная.[10]

  Михаил Пришвин, «Ярик», 1925
  •  

Свернули влево и стали подниматься на Змеиную Гору, острым мысом врезавшуюся в Оку. Меж низких ореховых и дубовых кустов пестрели иван-да-марья, алели вялые листья земляники. Было тепло, и душно, и тоскливо. И всё больше болела голова.[11]

  Викентий Вересаев, «Исанка», 1928
  •  

Когда дилижанс равнялся с калиткой, то в него летели скромные дары: крошечные букетики лютиков, вероники, иван-да-марьи, жёлтых одуванчиков, жёлтой акации,[комм. 4] а иногда даже фиалок, набранных в соседнем ботаническом саду с опасностью быть пойманным и оставленным без третьего блюда.[12]

  Александр Куприн, «Юнкера», 1930
  •  

Мягкое покачивание городской пролётки, серебристо-зелёные волны по ржи, запах полевых цветов, конского пота и дёгтя, ― милый запах, его вечно будет любовно помнить всякий, кто путешествовал на лошадях по родным полям. Что помню из этого посещения Конопацких? После обеда была общая прогулка. Ореховые кусты, разброса группы молодых берёз, цветущая Иван-да-Марья на лесных полянах. Сидели на разостланных пальто и платках, ― девочки, тёти, ― болтали, смеялись. Черноглазая француженка с пышным бюстом задорно пела, плохо выговаривая русские слова: Расскажитэ ви ей, свети мои.[13]

  Викентий Вересаев, «Воспоминания», 1935
  •  

― Цветы, ― говорит он меж тем, ― цветы всякие есть. Вот есть цветок роза. Так и звание у неё ― королева цветов. Ещё фиалка, иван-да-марья тоже есть. Это наш цветок, деревенский.[комм. 5]
― А ещё? ― Ещё?[14]

  Борис Горбатов, «Большая вода», 1939
  •  

Я всё ещё голоден Россией, так мало видел её после своих европейских скитаний. И вот я в сосновом бору, в охотничьем домике, отлично выстроенном и отделанном внутри с плотничьим искусством. Хозяин поместья был вынужден бежать, не от крестьян, с которыми жил в мире, а в своём качестве бывшего члена Государственной думы; семья, оставив большой усадебный дом, переселилась сюда, в четыре комнатки; я приглашён на отдых. Пышная весна, мхи раскинулись перинами, иван-да-марья на лугах выше роста, озимые уже колосятся, поблизости змейкой вьётся речка в ивняковых берегах.[15]

  Михаил Осоргин, «Времена», 1942
  •  

Поздней осенью бывает иногда совсем как ранней весной там белый снег, там чёрная земля. Только весной из проталин пахнет землёй, а осенью снегом. Так непременно бывает: мы привыкаем к снегу зимой, и весной нам пахнет земля, а летом принюхаемся к земле, и поздней осенью пахнет нам снегом. Редко бывает, проглянет солнце на какой-нибудь час, но зато какая же это радость! Тогда большое удовольствие доставляет нам какой-нибудь десяток уже замерзших, но уцелевших от бурь листьев на иве или очень маленький голубой цветок под ногой. Наклоняюсь к голубому цветку и с удивлением узнаю в нём Ивана: это один Иван остался от прежнего двойного цветка, всем известного Ивана-да-Марьи. По правде говоря, Иван не настоящий цветок. Он сложен из очень мелких кудрявых листиков, и только цвет его фиолетовый, за то его и называют цветком. Настоящий цветок с пестиками и тычинками только жёлтая Марья. Это от Марьи упали на эту осеннюю землю семена, чтобы в новом году опять покрыть землю Иванами и Марьями. Дело Марьи много труднее, вот, верно, потому она и опала раньше Ивана. Но мне нравится, что Иван перенёс морозы и даже заголубел.[10]

  Михаил Пришвин, «Лесная капель», 1943
  •  

Деревья поредели, перешли в кустарник, открылась луговина. Несколько женщин, растянувшись цепочкой, косили траву. Поросли розовой кашки, серебристые метёлки, лилово-жёлтые иван-да-марья падали полосками, теряя сразу в скошенных рядах многоцветную пестроту своих нарядов. Там, где прошли косцы, оставалась ровная зелёная щетинка, словно женщины махали не косами, а кистями, окрашивая луг однотонной зелёной краской.[16]

  Даниил Гранин, «Искатели», 1954
  •  

― Кира Сергеевна, ― обернувшись к ней, спросил он удивлённо, ― неужели вы её ещё никогда не видали?
― Первый раз в жизни вижу, ― ответила она и посмотрела на нас и на брата совершенно счастливая, ― я таких цветов в жизни никогда не видала.
― Ай, не знает, ― изумилась Маша.
― Иван-да-марья, ― сказал брат.
― Да это не цветы, а трава, ― добавила поражённая босоногая Маша.
― А я и не знала.
― Разве у вас на юге такой травы нет?
― На юге и в степи такой травы нет. Но ведь это цветы! А надо сказать, солнце уже склонялось, и я залюбовался светом цветным ― в этот день трава светила особенно, золотым и лиловатым.
― Погодит-ко, ― взглянув на изумленные глаза Киры, сказал дед и так легко и быстренько прошёл вперед, сошёл с тропинки, нагнулся, под корень беря, нарвал этой травы и, вернувшись, передал ей:
― Вот, умница, смотри. Кира смотрела на эту весёлую траву, у которой вырезные листья, зелёные снизу, выше становились лиловые и золотистые, ― на изумительную, лёгкую траву, которой у нас, к радости всех ребят, зарастают лесные опушки после первых весенних цветов ― троицких цветов, розовой сон-травы, трясунки кукушечьих слёзок.[17]

  Леонид Зуров, «Иван-да-марья», 1969
  •  

― Иван-да-марья, ― отдыхая, говорила Зоя, ― мы с Федей всю дорогу спорили, почему эту траву так назвали и что это значит. И как это мы не догадались деда поподробнее расспросить.
― Ириша всё знает, ― сказал я сестре, успокоившись.
― Правда, ― сказала Кира, ― когда вернёмся, первым делом у Ириши спрошу. <...>
― Как же, знаю, ― ответила мама, ― знаю, что она полезная, деревенские люди её заваривают и пьют от ломоты, от всякой хворости. Она лекарственная, как золототысячник, ― сказала счастливая мама, ― что кровь очищает: если после тяжёлой работы его выпить, то телу сразу легче становится.
― А почему её так называют?
― Вот этого сказать не могу, ― ответила мама, ― иван-да-марья. Ну, вот на порубках растёт иван-чай розовым цветом, почему его прозвали так ― может быть, за красоту, потому что невысокий и весело цветёт, а может быть, и за другое, не знаю.
― Дедушка сказал, что она так названа, потому что два цвета несёт, ― сказал брат, ― мужской и женский.
― Желтый и синий, ― добавила Зоя.[17]

  Леонид Зуров, «Иван-да-марья», 1969

Иван-да-Марья в поэзии

править
 
Иван-да-Марья
  •  

Белая фиалка высится, стройна,
Белая ромашка в зелени видна,
Здесь иван-да-марья, одуванчик там,
Жёлтенькие звезды всюду по лугам...[18]

  Валерий Брюсов, «Цветики убогие», 1912
  •  

Чу! не прощанье ль крикнул дрозд?
Клонясь, дрожит иван-да-марья.
В просвете ― свечи первых звёзд
И красный очерк полушария.[18]

  Валерий Брюсов, «Вечером в дороге», 1914
  •  

Худой, привязчивый пёс
я с Вами, моя пастушка!
Лиловое, синь кругом:
цветочки: иван-да-марья.
Откуда же этот гром,
удушье тягучей гари?[19]

  Владимир Нарбут, «Людская повесть», 1915
  •  

Иван-да-марья,
Цветок двойной,
Тебя, как встарь, я
Топчу ногой.
Мне неприятен
Твой вид в траве:
Ряд алых пятен
На синеве. <...>
Нет, не случайно
Ты здесь таков:
Ты — символ тайный
Иных миров,
Нам недоступной
Игры страстей,
Ещё преступной
Для нас, людей![18]

  Валерий Брюсов, «Иван-да-марья» («Девятая камена»), 1916
  •  

Иван-да-Марья сам с собою спор
Завёл. Над сыроежкой домовитой
Смеялся добродушно мухомор.
Я шёл тропинкой золотом залитой...[20]

  Владимир Набоков, «Сонет», 1917
  •  

Какой-то Марье и Ивану
Ты почему-то посвящён,–
Но кто латыни обучён,
Тот посвятит тебя Сильвану.[21]

  Николай Холодковский, «Марьянник или Иван-да-Марья» (Melampyrum nemorosum L.), 1922
  •  

Иван-да-марья цветёт на клумбах,
Человек в морской фуражке читает
Книгу в малиновом переплёте;
Девочка в юбке выше колена
Играет в дьяболо; на балконе
Кричит попугай в серебряной клетке.[22]

  Эдуард Багрицкий, «Февраль», 1934
  •  

Поляны. Зелёные, широко открытые лона…
И вдруг тело девушки, заломленное, опрокинутое назад,
В травы, в иван-да-марью, в мышиный горошек[23]

  Леонид Лавров, «По краскам августа», 1942

Комментарии

править
  1. Иван-да-Марья имеет множество и других народных названий, самые известные среди которых: «брат с сестрой» (брат и сестра), братки, желтяница лесная, а также «Иванова трава». С другой стороны, именем «Иван-да-Марья» называют не один только марьянник дубравный. Возможно, несколько реже так называют фиалку трёхцветную (или Анютины глазки), а также ещё несколько красивоцветущих растений. Подробнее об этом предмете можно посмотреть в статье: Иван-да-марья (значения).
  2. Иван-да-Марья — пожалуй, самый известный вид рода марьянник. По разным данным этот небольшой род включает в себя от десяти до трёх десятков видов, имеющих очень схожий и узнаваемый облик. Вплоть до недавнего времени род марьянник, так же как и род погремок и мытник относили к семейству нори́чниковых, тому же семейству, что и известное декоративное растение — львиный зев.
  3. «Кукушкиным платьем» иногда называют пальчатокоренник пятнистый (или, другими словами, орхидею ятрышник), более частое имя которого кукушкины слёзки.
  4. «Жёлтой акацией» в России чаще всего называют рослый и рыхлый кустарник, часто встречающийся в городском озеленении, его ботаническое название: Карагана древовидная. Раньше его называли «гороховником».
  5. По всей видимости, в этой цитате Борис Горбатов имеет в виду под «Иван-да-Марьей» как раз не марьянник, а другое растение, фиалку трёхцветную (или Анютины глазки). Подробнее об этом предмете также см. статью Иван-да-марья (значения).

Источники

править
  1. А. А. Потебня. Теоретическая поэтика. Из записок по теории словесности. Об участии языка в образовании мифов. (Сост., вступ. ст., коммент. А.Б.Муратова). — Москва. Высшая школа, 1990 г.
  2. С.В.Максимов «Нечистая, неведомая и крестная сила». — Санкт-Петербург: ТОО «Полисет», 1994 г.
  3. Татьяна Подоскина. «Нескучная латынь». — М.: журнал «Наука и жизнь», № 3 за 2009 г.
  4. М.Н. Загоскин. «Аскольдова могила». Романы. Повести. — М.: «Современник», 1989 г.
  5. Даль В.И. (Казак Луганский). Повести. Рассказы. Очерки. Сказки. Москва-Ленинград, «Государственное издательство художественной литературы», 1961 г.
  6. А.К. Толстой. «Князь Серебряный»: Повесть времен Иоанна Грозного. М.: «Детская литература», 1981 г.
  7. П. И. Мельников-Печерский. Собрание сочинений. М.: «Правда», 1976
  8. Толстой Л. Н., «Анна Каренина». — М.: Наука, 1970 г. — стр. 673
  9. C.П. Подъячев. Избранные произведения. — Л.: Ленинградское книжное издательство, 1954 г.
  10. 1 2 М. Пришвин. «Зелёный шум». Сборник. — М., «Правда», 1983 г. Ошибка цитирования Неверный тег <ref>: название «Пришвин» определено несколько раз для различного содержимого
  11. Вересаев В.В. «К жизни». — Минск: Мастацкая лiтаратура, 1989 г.
  12. А. И. Куприн. Собрание сочинений в 9 т. Том 9. — Москва: Гослитиздат, 1957 г.
  13. Вересаев В.В. «Воспоминания». — М., Госполитиздат, 1946 г.
  14. Б.Л.Горбатов. Избранные произведения: В 2-х томах. Том 2. — М.: Художественная литература, 1980 г.
  15. Михаил Осоргин. «Времена». Романы и автобиографическое повествование. Екатеринбург: Средне-Уральское книжное издательство, 1992 г.
  16. Даниил Гранин. «Искатели». — Л., Лениздат, 1979 г.
  17. 1 2 Л.Ф.Зуров. «Иван-да-марья». — М., журнал «Звезда», 2005 г. № 8-9
  18. 1 2 3 В. Брюсов. Собрание сочинений в 7-ми т. (Том второй) — М.: ГИХЛ, 1973-1975 гг.
  19. В. Нарбут. Стихотворения. М.: Современник, 1990 г.
  20. В. Набоков. Стихотворения. Новая библиотека поэта. Большая серия. СПб.: Академический проект, 2002 г.
  21. Холодковский Н.А., «Гербарий моей дочери». — Московское издательство П.П. Сойкина и И.Ф. Афанасьева, 1922 г.
  22. Э. Багрицкий. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. М.: Советский писатель, 1964 г.
  23. Л. Лавров. «Из трёх книг». — М.: Советский писатель, 1966 г.

См. также

править