Шут горо́ховый (просторечное, пренебрежительное)фразеологический оборот, указывающий на пустого, глуповатого и недалёкого человека, не заслуживающего серьёзного отношения. В мягкой форме может относиться только к чьему-то странному внешнему виду, когда человек одет старомодно, безвкусно или нелепо.

Шут из Маскарада (Головин, 1917)

Происхождение выражения имеет несколько версий, все они отсылают в очень старые времена. Традиционно шут изображался в колпаке с бубенцами. Три длинных его конца символизировали ослиные уши и хвост — атрибуты карнавальных костюмов во время римских Сатурналий и «ослиных процессий» раннего Средневековья. В руках у шута часто была погремушка: палочка с привязанным к ней бычьим пузырём, в которую насыпался горох. Эта принадлежность была у шутов ещё со времён древнего Рима. В России шуты украшали себя также гороховой соломой. Оба этих атрибута и могли привести к образованию словосочетания «шут гороховый».

Шут гороховый в коротких цитатах

править
  •  

— А этот-то, толстый, в очках, фармазон-всемирный, — сказала Перонская, указывая на Безухова. — С женою-то его рядом поставьте: то-то шут гороховый![1]

  Лев Толстой, «Война и мир» (том II, глава XV), 1869
  •  

Морочить полоумного
Нехитрая статья.
Да быть шутом гороховым,
Признаться, не хотелося.[2]

  Николай Некрасов, «Кому на Руси жить хорошо», 1865-1877
  •  

— Долой с амвона бездарного рифмоплёта! Вон дурака! Гнилыми яблоками, тухлыми яйцами шута горохового! Подайте камней! Камней сюда![3]

  Иван Тургенев, «Два четверостишья», апрель 1878
  •  

— Ах, я идиотина! — негодует он. — Ах, я подлец, чтобы меня черти съели! Ну, что я теперь буду делать? Ведь в том поезде жена! Она там одна, ждет, томится! Ах, я шут гороховый![4]

  Антон Чехов, «Счастливчик», 1886
  •  

Шут гороховый этот Айвазовский с его уморительной галлереей.[5]:159

  Пётр Чайковский, Дневник №7, 1888-1889
  •  

— И ты, конечно, отказала этому шуту гороховому, моя девочка? — смеясь, ответил старик.
— Нет, папа. Я приняла его предложение! — чуть слышно, но твердо произнесла Танечка.[6]

  Константин Станюкович, «Танечка», 1890
  •  

— Шут гороховый, — с досадою сказал Логин и выпил рюмку водки.
— Ну, это ты напрасно так при благородных свидетелях. Нет, пусть лучше исправник скажет, кто я.[7]

  Фёдор Сологуб, «Тяжёлые сны» (роман), 1894
  •  

...при царе Горохе только и можно быть горохом газете, а гороховыми шутами ― министрам.[8]

  Алексей Суворин, из дневника, 12 марта 1898
  •  

Самая большая, самая роковая ошибка <...> состояла бы в принятии слова за дело <...>.
Предоставим это занятие меньшевикам и эсерам, которые играют уже прямо-таки роль шутов гороховых около бонапартиста Керенского.[9]

  Владимир Ленин, «Начало бонапартизма», 29 июля 1917
  •  

Об этом знает Керенский и вся его теплая компания <...>.
― Шут гороховый, ― сказал Саблин.
― Конечно, шут гороховый. Но этот шут с необыкновенным упорством ведёт своё дело.[10]

  Пётр Краснов, «От Двуглавого Орла к красному знамени», 1922
  •  

И когда сойдутся тени
По трубе на Страшный суд,
Мы пошлём тебя к едрене фене,
Гороховый шут.[11]

  Павел Зальцман, «Псалом VII», 25 января 1943
  •  

При Ленине только этот шут гороховый, Муссолини, мог появиться.[12]

  Юрий Домбровский, «Факультет ненужных вещей», часть пятая, 1978
  •  

«Шут гороховый» ― это «жуть Гороховой». Там было Чека, на Гороховой: жуть.[13]

  Анатолий Найман, «Жизнь и смерть поэта Шварца», 2001
  •  

...в перечне самых громких имен писателей, кто по своей воле расчёлся с жизнью, мог оказаться и Шолохов, в свои последние годы многими воспринимавшийся как шут гороховый...[14]

  Станислав Рассадин, «Книга прощаний». Воспоминания о друзьях и не только о них, 2008
  •  

Как истинный гений, Александр Сергеевич умел учиться даже у человека, который для подавляющего большинства его современников представлялся исключительно шутом гороховым.[15]

  — Михаил Захарчук, «Литература и прокуратура», 2012

Шут гороховый в публицистике и документальной прозе

править
  •  

«Гороховое пальто» удачно перекликалось с народными речениями «гороховый шут», «гороховое чучело».[16][17]

  Арсений Введенский, «Голос», 1882
  •  

Самая большая, самая роковая ошибка, которую могли бы теперь, после образования министерства Керенского, Некрасова, Авксентьева и К°, сделать марксисты, состояла бы в принятии слова за дело, обманчивой внешности за сущность или вообще за нечто серьезное.
Предоставим это занятие меньшевикам и эсерам, которые играют уже прямо-таки роль шутов гороховых около бонапартиста Керенского. В самом деле, разве же это не шутовство, когда Керенский, явно под диктовку кадетов, составляет нечто вроде негласной директории из себя, Некрасова, Терещенко и Савинкова, умалчивает и об Учредительном собрании и вообще о декларации 8 июля, провозглашает в обращении к населению священное единение между классами, заключает на никому не известных условиях соглашение с поставившим наглейший ультиматум Корниловым, продолжает политику скандально-возмутительных арестов, а Черновы, Авксентьевы и Церетели занимаются фразерством и позерством?[9]

  Владимир Ленин, «Начало бонапартизма», 29 июля 1917
  •  

Владимир Ильич тогда не признавал отечества, поэтому германское императорское правительство могло, по его мнению, не быть его врагом. Он носился в это время с мечтами о мировой революции, и ему были нужны деньги. Много денег. Его взгляды оказались удобными для германского штаба, и он получил крупную сумму в 70 миллионов марок, за которую и обязался разложить Русскую армию и склонить Россию к сепаратному миру. Итак, сумасшедший, политический преступник, маньяк, утопист, шпион и предатель, о котором в распоряжении сыскной полиции были самые точные неопровержимые данные, прибывает с определенною целью уничтожить и опозорить Россию за немецкие деньги. Об этом знает Керенский и вся его теплая компания, об этом знает верховное командование, знают союзники… Что они делают ― ты сам видел.
― Шут гороховый, ― сказал Саблин.
― Конечно, шут гороховый. Но этот шут с необыкновенным упорством ведет свое дело.[10]

  Пётр Краснов, «От Двуглавого Орла к красному знамени», 1922
  •  

― А так, очень просто. При Ленине Гитлер был бы невозможен. При Ленине он ведь в тюрьме сидел да мемуары сочинял… При Ленине только этот шут гороховый, Муссолини, мог появиться. Но как явились вы, архангелы, херувимы и серафимы ― как это поётся: стальные руки-крылья и вместо сердца пламенный мотор, ― да начали рубить и жечь, так сразу же западный обыватель испугался до истерики и загородился от вас таким же стальным фюрером.[12]

  Юрий Домбровский, «Факультет ненужных вещей», часть пятая, 1978
  •  

Тем не менее, серьёзные исследователи русской словесности давно заметили, что частые упоминания обер-прокурора Хвостова в произведениях Пушкина не только и не столько издевательски-комически едкие. Как истинный гений, Александр Сергеевич умел учиться даже у человека, который для подавляющего большинства его современников представлялся исключительно шутом гороховым.[15]

  — Михаил Захарчук, «Литература и прокуратура», 2012

Шут гороховый в письмах, дневниках и мемуарной прозе

править
  •  

9 июля. <...> Чай. Обед. Феодосия. Большая прогулка с Алёшей. Разговор с стариком-дворником на верхней дачке. Галлерея Айвазовского. Шут гороховый этот Айвазовский с его уморительной галлереей. Сидели в ресторане на берегу моря, чай пили.[5]:159

  Пётр Чайковский, Дневник №7, 1888-1889
  •  

«Гражданин» назвал сегодня «Новое Время» ― горохом. Я бы ему ответил, если б можно было, что при царе Горохе только и можно быть горохом газете, а гороховыми шутами ― министрам. Князь Мещерский всегда был гороховым шутом, ― шутом царя Гороха.[8]

  Алексей Суворин, из дневника, 12 марта 1898
  •  

Тамарка, это я. Дай Зойкин телефон, а?.. Чего я тебе?
Шварц (снимает вторую трубку). Ты ей Зойкин телефон, она тебе Зойкин телевизор.
Таисья. Шут гороховый изощряется, не обращай внимания.
Шварц. Изощряюсь в остроумии. «Шут гороховый» ― это «жуть Гороховой». Там было Чека, на Гороховой: жуть. А Дзержинский ― поляк ― у поляков всё «вшистко-вшистко», шепелявят ― переделал в «шут». Изощряюсь. Тамарка, давай я лучше с тобой буду жить…[13]

  Анатолий Найман, «Жизнь и смерть поэта Шварца», 2001
  •  

Да, самоубийца Есенин. Самоубийцы Цветаева, Маяковский. Не странно ль узнать, что в перечне самых громких имен писателей, кто по своей воле расчёлся с жизнью, мог оказаться и Шолохов, в свои последние годы многими воспринимавшийся как шут гороховый? «В порыве откровенности М. Шолохов сказал:
― Мне приходят в голову такие мысли, что потом самому страшно от них становится.
Я воспринял это как признание о мыслях про самоубийство». Это доносит ― в буквальном смысле, от слова «донос» ― непосредственно Сталину Владимир Ставский, самый бездарный из всех, побывавших на посту генсека Союза писателей. Посетив Шолохова во второй половине тридцатых и вызвав на доверительный разговор, он явно готовил арест своего конфидента, опасаясь, однако, давать совет вождю.[14]

  Станислав Рассадин, «Книга прощаний». Воспоминания о друзьях и не только о них, 2008

Шут гороховый в беллетристике и художественной прозе

править
  •  

Но в тридцать лет Козелкова вдруг обуяла тоска. Перестал он рассказывать скандальные анекдоты, начал обижаться даваемыми ему в нос щелчками, и аккуратнее прежнего пустился ловить взоры начальников. Одним словом, обнаружил признаки некоторой гражданственной зрелости.
— Митька! да что с тобой, шут ты гороховый? — спрашивали его сверстники.
— Mon cher! мне уж всё надоело!
— Что́ надоело-то?

  Михаил Салтыков-Щедрин, «Здравствуй, милая, хорошая моя!» («Помпадуры и помпадурши»), 1863
  •  

— Это брат Безуховой — Анатоль Курагин, — сказала она, указывая на красавца кавалергарда, который прошел мимо их, с высоты поднятой головы через дам глядя куда-то. — Как хорош! неправда ли? Говорят, женят его на этой богатой. И ваш-то соusin, Друбецкой, тоже очень увивается. Говорят, миллионы. — Как же, это сам французский посланник, — отвечала она о Коленкуре на вопрос графини, кто это. — Посмотрите, как царь какой-нибудь. А всё-таки милы, очень милы французы. Нет милей для общества. А вот и она! Нет, всё лучше всех наша Марья-то Антоновна! И как просто одета. Прелесть! — А этот-то, толстый, в очках, фармазон-всемирный, — сказала Перонская, указывая на Безухова. — С женою-то его рядом поставьте: то-то шут гороховый!
Пьер шел, переваливаясь своим толстым телом, раздвигая толпу, кивая направо и налево так же небрежно и добродушно, как бы он шел по толпе базара. Он продвигался через толпу, очевидно отыскивая кого-то.
Наташа с радостью смотрела на знакомое лицо Пьера, этого шута горохового, как называла его Перонская, и знала, что Пьер их, и в особенности ее, отыскивал в толпе. Пьер обещал ей быть на бале и представить ей кавалеров.[1]

  Лев Толстой, «Война и мир» (том II, глава XV), 1869
  •  

Юний умолк… а в ответ ему, со всех концов площади, поднялся гам, свист, хохот.
Все обращенные к нему лица пылали негодованием, все глаза сверкали злобой, все руки поднимались, угрожали, сжимались в кулаки!
— Чем вздумал удивить! — ревели сердитые голоса. — Долой с амвона бездарного рифмоплета! Вон дурака! Гнилыми яблоками, тухлыми яйцами шута горохового! Подайте камней! Камней сюда!
Кубарем скатился с амвона Юний… но он еще не успел прибежать к себе домой, как до слуха его долетели раскаты восторженных рукоплесканий, хвалебных возгласов и кликов.[3]

  Иван Тургенев, «Два четверостишья», апрель 1878
  •  

Проходит полминуты молчания. Новобрачный поднимается и тупо обводит глазами компанию.
— Да, да, — поясняет Петр Петрович. — В Бологом вы не в тот поезд вскочили… Вас, значит, угораздило после коньяку во встречный поезд попасть.
Иван Алексеевич бледнеет, хватает себя за голову и начинает быстро шагать по вагону.
— Ах, я идиотина! — негодует он. — Ах, я подлец, чтобы меня черти съели! Ну, что я теперь буду делать? Ведь в том поезде жена! Она там одна, ждет, томится! Ах, я шут гороховый!
Новобрачный падает на диван и ёжится, точно ему наступили на мозоль.
— Несчастный я человек! — стонет он. — Что же я буду делать? Что?
— Ну, ну… — утешают его пассажиры. — Пустяки… Вы телеграфируйте вашей жене, а сами постарайтесь сесть по пути в курьерский поезд. Таким образом вы ее догоните.
Курьерский поезд! — плачет новобрачный, «творец своего счастья». — А где я денег возьму на курьерский поезд? Все мои деньги у жены![4]

  Антон Чехов, «Счастливчик», 1886
  •  

Он взглянул на часы. Скоро восемь часов.
— Верно, Танечка к чаю вернется! — проговорил старый профессор.
И действительно, через несколько минут внизу раздался голос Танечки, и вслед за тем на лестнице послышались ее шаги.
Она вошла в кабинет. Старик отложил книгу и радостно взглянул на дочь.
— Папочка! Я пришла тебе сообщить очень важную вещь! — проговорила она необыкновенно серьезным тоном.
— Что такое, моя родная?.. Какая такая важная вещь?
— Сейчас Николай Николаич Искерский сделал мне предложение.
— И ты, конечно, отказала этому шуту гороховому, моя девочка? — смеясь, ответил старик.
— Нет, папа. Я приняла его предложение! — чуть слышно, но твердо произнесла Танечка.
Старик, казалось, не расслышал. Он во все глаза смотрел на Танечку. Лицо его выражало испуг и изумление.
— Что ты сказала, Танечка? — переспросил он.
— Я сказала, что приняла предложение.
— Тебе понравился Искерский… этот…
Он не досказал фразы.
— Неужели это правда, Танечка? Неужели ты предпочла его Петру Александровичу?
— У Поморцева ничего нет. Чем бы мы жили?[6]

  Константин Станюкович, «Танечка», 1890
  •  

В начале сентября начали готовиться к традиционному празднованию старшим курсом дня равноденствия. По обыкновению, сборы к этому празднованию держались в секрете от начальства, хотя начальство, разумеется, хорошо знало, что и в этом году, как и ранее, во все предыдущие года, этот традиционный обычай повторится и что помеха ему может только вызвать еще больший скандал. С каждого человека собирали по два, по три рубля для шитья костюмов в предстоящей процессии. Вопрос о костюмах вызывал горячие дебаты.
Но в нашем курсе явились и протестанты против этого обычая, находившие, что тратить деньги на такое шутовство нелепо. Таких протестантов набралось нас пять человек. Мы выпустили «прокламацию», в которой убеждали остальных товарищей не устраивать шутовского маскарада и деньги, предназначенные для этой цели, употребить на выписку нескольких журналов и газет.
Несмотря на горячий тон и, казалось нам, неопровержимую убедительность «прокламации», она не имела никакого успеха и дала нам лишь одного нового приверженца. Огромное большинство крепко стояло за сохранение «обычая» и к предложению выписать журналы отнеслось без малейшего сочувствия. Всех нас, протестантов, не без ядовитой иронии называли «литераторами». Мы, в свою очередь, называли представителей большинства «шутами гороховыми».[18]

  Константин Станюкович, «Маленькие моряки», 1893
  •  

— А вот, я тебе скажу, я тебе в один миг секрет открою. Ну, держи рюмку, — говорил Баглаев, когда они вошли в столовую и протолкались к столику с водкою. — Вот я тебе сначала рябиновой налью, — против холеры лучше не надо, — а потом скажи: кто я таков, а?
— Шут гороховый, — с досадою сказал Логин и выпил рюмку водки.
— Ну, это ты напрасно так при благородных свидетелях. Нет, пусть лучше исправник скажет, кто я.
— Ты, Юшка — городская голова, енондершиш; шеф де ля виль, как говорят французы.
— Нет, не так, а прево де маршан, — поправил казначей, ткнул Юшку кулаком в живот и захохотал с визгом и криком.[7]

  Фёдор Сологуб, «Тяжёлые сны» (роман), 1894
  •  

Одно обстоятельство усугубило печальное настроение высокосановной особы: какое-то вздорное домино было ему неприятно до крайности, вызвавши у него тяжелой формы припадок грудной ангины (был ли то еще припадок ангины, ― Аполлон Аполлонович сомневался; и странно: что такое ангина, знают решительно все, кому приходилось вращать хоть немного колеса столь внушительных механизмов, как, например, Учреждение). Так вот: вздорное домино, шут гороховый, с ним нахальнейшим образом встретилось при его появлении в зале; при его вхождении в залу вздорное домино (шут гороховый) с ужимками подбежало к нему. Аполлон Аполлонович тщетно пытался припомнить, где он видел ужимки: и припомнить не мог. С откровенною скукою, с едва перемогаемым отвращением Аполлон Аполлонович восседал, будто палка, прямой, с крохотной фарфоровой чашечкой в миниатюрнейших ручках; перпендикулярно в бухарский пестрый ковёр оперлись его тощие ножки с поджарыми икрами, образуя нижние части, которые с верхними составляли под коленными чашками прямые, девяностоградусные углы; перпендикулярно к груди протянулись к фарфоровой чашечке чая его тонкие руки.[19]

  Андрей Белый, «Петербург», 1914
  •  

― Рекомендую вам… ― начал было Воланд и сам себя перебил: ― Нет, я видеть не могу этого шута горохового. Посмотрите, во что он себя превратил под кроватью.
Стоящий на задних лапах и выпачканный пылью кот тем временем раскланивался перед Маргаритой. Теперь на шее у кота оказался белый фрачный галстук бантиком, а на груди перламутровый дамский бинокль на ремешке.[20]

  Михаил Булгаков, «Мастер и Маргарита» (часть II), 1940
  •  

Она уже не могла бороться с раздражением, с презрением к нему. Её оскорбляли его серьёзность и меланхолия. Ишь ты, что вообразил, шут гороховый! А он хотел сказать ей: «Ты словно из романов Майн Рида, ты прекрасна и далека. Но я хочу приблизиться к тебе и совершать рыцарские поступки ради тебя. Я совсем заврался, и, честно говоря, мне очень страшно быть одному, но если бы меня прострелили пистолетными пулями, ты положила бы полотенце мне на лоб».[21]

  Василий Аксёнов, «Пора, мой друг, пора», 1963

Шут гороховый в поэзии

править
  •  

Оно и правда: можно бы!
Морочить полоумного
Нехитрая статья.
Да быть шутом гороховым,
Признаться, не хотелося. <...>
Крестьянское терпение
Выносливо, а временем
Есть и ему конец.
Агап раненько выехал,
Без завтрака: крестьянина
Тошнило уж и так,
А тут еще речь барская,
Как муха неотвязная,
Жужжит под ухо самое...
Захохотал Агап!
«Ах шут ты, шут гороховый!
Никшни!» — да и пошел!
Досталось тут Последышу
За дедов и за прадедов,
Не только за себя.
Известно, гневу нашему
Дай волю! Брань господская
Что жало комариное,
Мужицкая — обух![2]

  Николай Некрасов, «Кому на Руси жить хорошо», 1865-1877
  •  

Ты утишил бы наши печали
Справедливостью отца,
Но мы знаем ее с начала,
К сожалению, до конца.
И когда сойдутся тени
По трубе на Страшный суд,
Мы пошлем тебя к едрене фене,
Гороховый шут.[11]

  Павел Зальцман, «Псалом VII», 25 января 1943
  •  

Нет, томиться больше не буду,
шут гороховый во бытии.
Гримированного Будду
пожалейте, дети мои!
Никогда я, как небожитель,
на машине не вознесусь,
и уйдет от вас Утешитель
не на небо, как Иисус.[22]

  Сергей Петров, «Евреинов», 1957
  •  

А вот пошляк,
шаман,
впрямь из шутов гороховых.
Ему подай шампань
и баб,
да и не ромовых!
Но вдруг внутри приказ
прорежется сурово,
и он ―
народный глас,
почти Савонарола.

  Евгений Евтушенко, «Поэзия чадит...», 1966

Примечания

править
  1. 1 2 Толстой Л. Н. Собрание сочинений: В 22 т. — М.: Художественная литература. — Т. 5. «Война и мир».
  2. 1 2 Некрасов Н.А. Полное собрание стихотворений в трёх томах. Библиотека поэта. Большая серия. — Ленинград, «Советский писатель», 1967 г.
  3. 1 2 Иван Тургенев Произведения в 12 томах. — М.: Наука, 1982 г. — Том 10. Повести и рассказы. 1881—1883 гг. Стихотворения в прозе. 1878—1883. Произведения разных годов. — Стр. 140
  4. 1 2 Чехов А. П. Сочинения в 18 томах, Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. — М.: Наука, 1974 год — том 5. (Рассказы. Юморески), 1886. — стр.125
  5. 1 2 «Дневники П.И.Чайковского, подготовлены к печати Ип.И.Чайковским, Государственное издательство «Музыкальный сектор» Москва. Петроград. 1923. Главлит №9098. Тираж 2 000, 296 стр.
  6. 1 2 Станюкович К.М. Собрание сочинений в десяти томах, Том 3. Москва, Правда, 1977 г.
  7. 1 2 Ф. Сологуб. «Тяжёлые сны». ― Л.: Художественная литература, 1990 г.
  8. 1 2 Дневник А. С. Суворина. — Пг., 1923 г.
  9. 1 2 Ленин В. И. Полное собрание сочинений. — 5-е изд. — М.: Политиздат, 1969 г. — Т. 34. Июль — октябрь 1917. — С. 48
  10. 1 2 Краснов П.Н., «От Двуглавого Орла к красному знамени»: В 2 книгах. — Кн. 2. — М.: Айрис-пресс, 2005 г. (Белая Россия)
  11. 1 2 П. Я. Зальцман. «Сигналы страшного суда». — Москва, «Водолей Publishers», 2011 г.
  12. 1 2 Домбровский Ю.О. Собрание сочинений: В шести томах. Том пятый. — М.: «Терра», 1992 г.
  13. 1 2 А. Г. Найман, «Жизнь и смерть поэта Шварца». — М.: журнал «Октябрь», №10, 2001 г.
  14. 1 2 Рассадин С. Б. Книга прощаний. Воспоминания. — М.: Текст, 2009 г.
  15. 1 2 Михаил Захарчук, Литература и прокуратура. — Иерусалим: «Ковчег», № 36, 2012 г.
  16. Арсений Введенский, «Голос», 1882 г., 21 октября. — С. 286.
  17. А. Жук. Примечания // Собр. соч. Салтыкова-Щедрина в 10 т. Т. 8. — М.: Правда, 1988.
  18. Станюкович К.М. Собрание сочинений в десяти томах, Том 4, стр.288. — Москва, Правда, 1977 г.
  19. Андрей Белый. Петербург: Роман. — Санкт-Петербург, «Кристалл», 1999 г.
  20. Булгаков М.А. Избранная проза. — М.: Худ. лит., 1966 г.
  21. Василий Аксёнов. «Пора, мой друг, пора». — М.: Молодая гвардия, 1965 г.
  22. С. В. Петров, Собрание стихотворений. В 2 книгах, — М.: Водолей Publishers, 2008 г.

См. также

править