Русские журналы
Обобщающие цитаты
править… энциклопедического направления до сих пор неуклонно держатся все наши лучшие журналы и которого они будут держаться до той поры, пока уровень нашего общего образования не сравняется с иностранным. | |
— Александр Дружинин, «Осип Иванович Сенковский», конец 1858 |
1820-е
править… на Парнассе издаётся великое множество Журналов и Ведомостей. — Сии журналы получаются, как говорят, весьма немногими: — да и не мудрено! — при подписке должно платить не деньгами, но основательными познаниями или хорошими стихами. Надобно заметить, что эти журналы на Парнассе высоко ценятся — не как у нас! — и большая часть подписчиков не имеют даже права получать полных нумеров, но по нескольку только листочков. В древности, говорят, лишь Гомер с Платоном получали полные нумера всех журналов. | |
— Владимир Одоевский, «Листки, вырванные из Парнасских ведомостей», январь 1824 |
Один журнал |
Представьте, что по сие время у меня уже 700 подписчиков <…>. Как-то у вас в Петербурге, а здесь с упадком торговли вообще упала и книжная торговля, а журналы особенно. <…> других журналов и 300 экз. не печатается каждого. | |
— Николай Полевой, письмо П. П. Свиньину 22 января 1826 |
… издавая журнал, т.е. единственные книги, читаемые в России, мало обращать внимание на разрешение частных учёных вопросов; решительно могу сказать, познакомившись более со светом, что эти вопросы никого не интересуют, кроме десятка может быть во всей России и печатать о них что-нибудь истинная роскошь, или лучше мотовство, а особливо в журнале; загляните в любой экземпляр и вы увидите, что известия о Чуди и Черемисах и других подобных вопросах — даже не разрезаны. Оно и естественно. <…> можно ли человека с тощим желудком потчевать каким-нибудь воздушным пирожным? Всякий журнал в России, по моему мнению, должен иметь одну цель — возбудить охоту к чтению. | |
— Владимир Одоевский, письмо М. П. Погодину 12 января 1829 |
… в начале 1829 года <…> большая часть прежних журналов получила некоторые преобразования. <…> Можно бы подумать, что и для журналов есть климатерические годы, что и на них действует влияние планет, по которому они, как бы невольно, вдруг подчиняются одинакому стремлению, или терпят потрясения и перемены в эфемерном бытии своём. Другое — правда, не новое и вовсе не утешительное явление, зловещею кометой висело над нашим журнальным миром в течение сего полугодия; это была <…> журнальная брань, доходившая в некоторых журналах до высшей степени неприличия или неуважения к публике. | |
— Орест Сомов, «Обозрение российской словесности за первую половину 1829 года», декабрь |
1830-е
правитьДо сих пор наши журналы были сухи и ничтожны или дельны да сухи;.. | |
— Александр Пушкин, письмо И. В. Киреевскому 4 февраля 1832 |
Долговременное наблюдение и торговый опыт удостоверили меня, что главную причину как посредственности отечественных литературных изданий, так и непрочности их существования следует приписать тому обстоятельству, что до сих пор они обыкновенно предпринимались отдельными лицами, основывавшими расчёты свои в успехе более на собственном своём трудолюбии, чем на правильном содействии постоянных и известных в учёном свете сотрудников, и предпринимались без нужных денежных средств к упрочению своего быта и к приобретению важных материалов и к приличному вознаграждению писателей за труды, коими сии последние могли бы украшать подобные издания и поддерживать их славу. Посему многие журналы, коим сначала удавалось быстро возвыситься на степень некоторой известности посредством своего слога или счастливого выбора предметов, скоро потом столь же быстро клонились к упадку и, наконец, находились в невозможности удовлетворить обязанностям подписки, что равномерно вредило и словесности, пользам читателей и оборотам книжной торговли. В таком случае, что оживить своё существование и разбудить любопытство публики, они большею частью принуждены были прибегать к <…> резкости суждений, к наступательной войне с целым литературным миром и к бранчливой полемике. Но одним из ощутительнейших <…> последствий сего порядка вещей было то, что несмотря на довольно значительное число весьма хороших литераторов и на щедрость, с какою наша публика всегда готова была платить за их произведения, до сих пор ни один из русских литературных журналов не мог выдержать сравнения даже со второстепенными сего рода изданиями за границей.[1] — парафразировал в объявлении издания[2] | |
— Александр Смирдин, прошение в Петербургский цензурный комитет о разрешении «Библиотеки для чтения», начало 1833 |
… в правах русского гражданина нет права обращаться письменно к публике. Это привилегия, которую правительство может дать и отнять когда хочет. | |
— Сергей Уваров, слова А. В. Никитенко (дневник, 9 апреля 1834) |
Вы посмотрите, на петербургские <…> журналы: каждый из них чуть ли не сто лет собирается прожить. А вам что? Вы сначала только раззадоритесь, а потом чрез день и весь пыл ваш к чорту. <…> Я сомневаюсь, бывало ли когда-нибудь в Москве единодушие и самоотвержение… | |
— Николай Гоголь, письмо М. П. Погодину 20 февраля 1835 |
- см. Николай Гоголь, «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году», март 1836
В Москве все журналы, как бы учёны ни были, но всегда к концу книжки оканчиваются картинкою мод; петербургские редко прилагают картинки; если же приложат, то с непривычки взглянувший может перепугаться. Московские журналы говорят о Канте, Шеллинге и проч. и проч.; в петербургских журналах говорят только о публике и благонамеренности… В Москве журналы идут наряду с веком, но опаздывают книжками; в Петербурге журналы нейдут наравне с веком, но выходят аккуратно, в положенное время. В Москве литераторы проживаются, в Петербурге наживаются. | |
— Николай Гоголь, «Петербургские записки 1836 года», апрель 1836 |
1840-е
править… что это там за странное явление, резко противоречащее величию, нас окружающему? Что это за необыкновенная, безобразная куча, вроде муравьиной, копышется там, своим мелким видом ярко отличаясь от всего того, чтó её окружает? С первого раза покажется вам, что в ней и много деятельности, и большое европейское движение; но подойдите ближе — вглядитесь — и скоро, перед глазами вашими, спадёт эта личина трудолюбия — и откроется, с немногими исключениями, одна лишь праздная суета и тревога. Символ почтенный, символ благородный труда и деятельности, наружность обещающая что-то, а если разобрать, то немногие избранные заняты делом истинной пользы и предприемлют труд потомственный. Большею же частию, безымянные насекомые работают над ничтожною кучею одного бесполезного сора. Смотрите, смотрите, как они его тащат наперерыв друг перед другом. <…> Под предлогом труда, везде видна лишь мелкая страсть и расчёт себялюбивый; суеты премного, а плод один — вырастает лишь куча бесполезного сора. <…> | |
— Степан Шевырёв, «Взгляд на современное направление русской литературы. Сторона чёрная», январь 1842 |
Признаюсь, я даже не могу и представить себе, чем может быть нужно нынешнему времени появленье нового журнала. Это энциклопедическое образование публики посредством журналов уже не так теперь потребно, как было прежде. Публика уже более приготовлена. Уже всё зовет ныне человека к занятиям более сосредоточенным, не только значительность современных вопросов, но даже самая пустота современного общества и легковесная ветреность дел <…>. Никакой новый журнал не может дать теперь обществу пищи питательной и существенной. | |
— Николай Гоголь, «О Современнике», декабрь 1846 |
Главный недостаток большей части наших журналов и газет заключается в самом их происхождении. Почти все они возникли не вследствие идеи, искавшей себе обнаружения в обществе… В этом отношении их скорее можно назвать ежемесячными сборниками статей, чем журналами в настоящем смысле. К этому понятию так привыкла наша публика, что некоторые журналисты решаются даже выставлять перед ней бесхарактерность своих изданий как отличительное их достоинство. Одни из них с постоянным самодовольствием дают знать каждый месяц, что публика никогда не слыхала от них решительных приговоров ничему на свете, другие с не меньшей гордостью повторяют, что они приняли за правило — не принимать серьёзно никаких общественных и литературных явлений; третьи — открыто поставили себе в обязанность не щадить ничего, что сколько-нибудь походит на характер; четвёртые — беспрестанно уверяют публику, что стоят за одну правду, предоставляя каждому давать этому отвлечённому понятию какой угодно смысл и понимая его про себя совершенно оригинальным образом. Этим объясняется удивительная непоследовательность в содержании наших периодических изданий. Встречая в русском журнале такую-то статью, вы очень редко можете отдать себе отчёт — почему попала она в этот, а не в другой какой журнал. <…> | |
— Валериан Майков, «Нечто о русской литературе в 1846 году», декабрь |
… зачем они не дружно соединились в одну книгу, зачем у нас так много полуплохих журналов, а не один хороший журнал?.. | |
— Владимир Соллогуб, «Музыкальные вечера Вьетана. — Нашествие журналов», январь 1847 |
По мере того как в Европе решаются вопросы всемирной важности, у нас тоже разыгрывается драма, нелепая и дикая, жалкая для человеческого достоинства, комическая для постороннего зрителя, но невыразимо печальная для лиц, с ней соприкосновенных. Несколько убогих литераторов, с Булгариным, Калашниковым и Борисом Фёдоровым во главе, ещё до европейских событий пытались очернить в глазах правительства многие из наших журналов, особенно «Отечественные записки» и «Современник». Но едва раздался гром европейских переворотов, как в качестве доносчиков выступили и лица, гораздо более сильные и опасные. Граф Строганов, бывший попечитель Московского университета, движимый злобой на министра народного просвещения Уварова, который был причиною увольнения его от должности попечителя, представил государю записку об ужасных идеях, будто бы господствующих в нашей литературе — особенно в журналах — благодаря слабости министра и его цензуры. Барон Корф, желая свергнуть графа Уварова, чтобы занять его пост, представил другую такую же записку. И вот в городе вдруг узнают, что вследствие этих доносов учреждён комитет под председательством морского министра, князя Меншикова <…>. | |
— Александр Никитенко, дневник, 25 апреля 1848 |
… в начале Карамзинского периода впервые родилась у нас мысль о литературе: вследствие того появились у нас и журналы. Но что такое были эти журналы? Невинное препровождение времени, дело от безделья, а иногда и средство нажить денежку. Ни один из них не следил за ходом просвещения, ни один не передавал своим соотечественникам успехов, человечества на поприще самосовершенствования. <…> Конечно, тогда не только в России, но отчасти и в Европе смотрели на литературу не сквозь чистое стекло разума, а сквозь тусклый пузырь французского классицизма; но движение там уже было начато <…>. | |
— «Литературные мечтания», декабрь 1834 |
… как ни мало теперь у нас журналов, но всё больше, чем книг. <…> | |
— «Ничто о ничём, или Отчёт г. издателю «Телескопа» за последнее полугодие (1835) русской литературы», февраль—март 1836 |
… теперь некоторые «светские» журналы горою стоят и отчаянно отстаивают подъячизм в языке и не хуже какого-нибудь Сумарокова кланяются большими буквами не только князьям и графам, но и литераторам, и гениям, и поэзии, и читателям… | |
— «Русская литературная старина», 1835 |
Известно, что после литературы и в особенности журналистики, в целом мире нет ничего хуже петербургской погоды. За её непостоянством и переменчивостию часто нет никакой возможности различать времена года. <…> Как нарочно, журналы, словно по взаимному условию, стараются скрыть от нас настоящее время года и перевернуть календарь задом наперёд. <…> Посмотрите одиннадцатую книжку «Сына отечества» за 1839 год: <…> на ней выставлен ноябрь и 1839 год, а вышла она в мае 1840 года[К 1]. | |
— «Журналистика», май 1840 |
В Москве, которая так недавно гордилась перед Петербургом и количеством и достоинством своих журналов, теперь страшное запустение. | |
— «Репертуар русского театра. Третья книжка», апрель 1840 |
… наши журналы из всех сил стремятся к многосторонности и всеобъемлемости — не во взгляде, о котором, правду сказать, немногие из них думают, — а в разнообразии входящих в их состав предметов <…>. Многие не видят во всём этом добра и толкуют обо всём этом вкось и вкривь, — а ларчик просто открывался! Человек с дарованием переводит драму Шекспира; напечатать ему свой перевод не на что; наудачу пуститься нельзя, потому что, каков бы ни был перевод, всё-таки нельзя надеяться, чтоб его разошлось более двух десятков экземпляров, и то разве года в два… Что ж тут остаётся делать? — Напечатать в журнале. Это и прекрасно: те, которые могут судить о Шекспире и оценить перевод, прочтут, может быть, ещё не читанную ими драму великого творца; а те, которые никаких других драматических красот, кроме «репертуарных», не смыслят, — те будут вознаграждены какою-нибудь большою сказкою, в той же книжке журнала напечатанною…[К 2] <…> Что журналист хочет обнять своим журналом все области литературы и науки, удовлетворить всем потребностям общества — <…> здесь тоже очень простая причина: он хочет, чтоб его журнал читала публика… У нас ещё не может быть специальных журналов, нам пожалуйте всего за одни и те же деньги; мы хотим не мнения, не руководительного начала, не предмета для учения или размышления, — мы хотим чтения как средства от скуки, потому что одни карты да карты, сплетни да сплетни <…>. Семейство выписывает журнал, — журналист должен угодить всем членам этого семейства <…>. Не угодите одному, останутся недовольны все! За границею сущность журнала состоит в его мнении, и потому там журналисту нечего бояться соперничества, не к чему хвататься за множество таких предметов: у него есть мнение — есть и подписчики, потому что кто разделяет его доктрину, тот будет читать его журнал <…>. Толстота наших журналов тоже не расчёт, а необходимость. И в городе скучно жить — о деревне нечего и говорить: вы получаете книжку журнала столь полновесную, что предвидите целую неделю чтения <…>. Иные же слабы глазами или не привыкли читать скоро — им на целый месяц занятие; шутка ли это?.. Тощие и содержанием и талантом журналы истощают последнее своё остроумие на насмешки над толстыми журналами, а толстые журналы редко даже замечают тощих… | |
— «Русская литература в 1841 году», декабрь |
… круг деятельности некоторых петербургских журналов простирается не только на Петербург, но и на Москву и на все провинции России, куда выписываются они тысячами, и, наоборот, круг деятельности некоторых московских журналов не простирается даже и на Москву, ибо ни найти их там, ни услышать о них там что-нибудь решительно невозможно. | |
— «Несколько слов о поэме Гоголя: „Похождения Чичикова или Мёртвые души“», июль 1842 |
Куда ж девались наши книги? Где же наша литература? | |
— «Русская литература в 1843 году», декабрь |
Новые журналы теперь также принадлежат исключительно Петербургу, — как новые идеи и направления всегда принадлежали Москве. Но до 1834-го года Петербург был беден и журналами, тогда как Москва была центром журнальной деятельности. Впрочем, её упадок в Москве очень понятен. Москва — умеет мыслить и понимать, но за дело браться она не мастерица, — по крайней мере, в литературной сфере. <…> москвичи до сих пор верны допетровской старине и любят всё делать и на авось и с прохладою. Они не привыкли ещё думать, что и в деле литературы есть своя житейская, чернорабочая, практическая сторона, без знания которой и на идеях недалеко уедешь, и которая требует своего рода таланта. В Москве журналы издавались — как бы сказать? — как-то патриархально. Плата за сотрудничество и за статьи там считалась чем-то странным, исключительным, даже несовместным с достоинством литературной культуры, — хотя подобное рыцарское убеждение нисколько не мешало издателям пользоваться доходами от их изданий. <…> Все эти журналы издавались в небольших форматах и довольно щедушнымй книгами. <…> Наконец, Петербург почувствовал, что настало его время. Он понял, что, кроме таланта, в журналистике великую двигательную силу составляют материальные средства и что если деньги не родят таланта, то заставляют его быть трудолюбивее, обеспечивая его положение <…>. Подобная мысль могла родиться только в Петербурге и всего менее в Москве. | |
— «Петербургская литература», конец 1844 |
… Николай Алексеевич Полевой <…> можно сказать, создал журнал в России… Этим он сделал гораздо больше, нежели как теперь думают… | |
— рецензия на 2-ю часть «Столетия России» Полевого, февраль 1846 |
Если, по молодости нашей литературы, на её арене беспрестанно сталкиваются представители почти всех её эпох и школ, можно представить себе, какое смешение языков должно у нас владычествовать в сфере литературных доктрин, систем, убеждений, понятий, мнений! Если бы на каждую партию издавалось по журналу, мы потеряли бы счёт нашим журналам! Впрочем, нельзя сказать, чтобы устарелые и отсталые мнения не искали средств к поддержанию и продолжению своего существования через журналы: но, к их несчастию, новое сильнее их, и ни один журнал с отсталым образом мыслей не может у нас долго держаться. Тем не менее попытки на издание таких журналов ещё не прекратились… | |
— «Современные заметки», апрель 1847 |
В Европе не только каждое известное мнение может сейчас же найти свой орган в журнале, но | |
— «Ответ „Москвитянину“», октябрь 1847 |
… известное дело, что у нас журналу легче подняться, чем, поднявшись, упасть. <…> Не всякий в состоянии подписываться на два журнала, и, конечно, большая часть останется в этом выборе на стороне старого. | |
— письмо В. П. Боткину 5 ноября 1847 |
XX век
правитьКак будто кроваво-красная ракета взвилась в 1905 году… Взвилась, лопнула и рассыпалась сотнями кроваво-красных сатирических журналов, таких неожиданных, пугавших своей необычностью и жуткой смелостью. | |
— Аркадий Аверченко, «Мы за пять лет. Материалы (к биографии)», декабрь 1913 |
- см. Виктор Шкловский, «Журнал как литературная форма», 1924
Альманахи и толстые журналы с упорством староверов чурались юмора, предпочитали ему любую муйжелевскую мочалку, тянущуюся с января по декабрь. | |
— Саша Чёрный, «Об Аркадии Аверченко», 18 марта 1925 |
… перед первой малой революцией, <…> как грибы-поганки после дождя, начали ежедневно расти в большом количестве юмористические и сатирические журналы. Правда, большинство из них не успевало прожить более недели, самые названия их канули в вечность, и погибали они скорее от невнимания перегруженной публики, чем от цензурных утеснений. | |
— Александр Куприн, «Аверченко и „Сатирикон“», 29 марта 1925 |
Белинский приглашает публику в дружеский кружок единомышленников, где занимательная беседа ведётся частным образом, где всё понятно с полуслова, где ценится не скучная серьёзность, а искусство лёгкого, остроумного и необязательного разговора. | |
— Пётр Вайль, Александр Генис, «Родная речь. Уроки изящной словесности» (гл. «На посту. Белинский»), 1991 |
Наши толстые литературные журналы — это выгребные ямы, зарастающие травой забвения. | |
— Владимир Сорокин, «Моя трапеза», 2000 |
Комментарии
править- ↑ Такое почти всегда бывало из-за цензуры.
- ↑ Вариация мысли из письма В. П. Боткину 19 февраля 1840.