Осип Иванович Сенковский

Ио́сиф Юлиа́н (О́сип Ива́нович) Сенко́вский (польск. Józef Julian Sękowski; 19 (31) марта 1800 — 4 (16) марта 1858) — русский востоковед, историк, полиглот, переводчик, писатель, редактор, издатель, критик, научный публицист, коллекционер польского происхождения. Художественную и критическую литературу писал под множеством псевдонимов и литературных масок (наиболее известная — Барон Брамбеус), нередко — анонимно. В 1834—1847 годах был главным редактором и «движителем» журнала «Библиотека для чтения», нового для России типа.

Осип Иванович Сенковский

Статья в Википедии

Произведения в Викитеке

Медиафайлы на Викискладе

Цитаты

… смешно удивляться безобразной и бездушной их величине; <…> путешественник, видавший одну пирамиду, не захочет видеть других. <…> Нынешний египетский паша в 6 месяцев провёл канал из Александрии в Нил длиною в 14 французских миль и в 144 фута ширины с соразмерною глубиною. Он приказал собрать для этой работы 30 0000 арабов, из коих 17 500 человек погибли в канале от усталости, голода, непогоды и других неизбежных случаев. Таким образом построены и пирамиды.:гл.I, 1

— «Отрывки из путешествия по Египту, Нубии и верхней Эфиопии», 1821 («Посещение пирамид, в 1821 году»)

… два союзных флота поссорились между собою в море за конфискованный на одном хиосском судне кофе, которым они не могли дружески поделиться. Эскадра Специи и Гидры, будучи многочисленнее и почитающая себя старшей, присвоила себе сие, любимое на Востоке произведение, а обиженные Ипсариоты, следуя, без сомненья, примеру предка своего Ахиллеса, отделились от союзников и остались на родимой стороне, предоставляя несчастному жребию сих новых Агамемнонов, которые, как другую Бризеиду, несправедливо отняли у них с лишком 200 зембилов кофе.:гл.I, 1

— там же («Возвратный путь из Египта через Архипелаг»)

	Почтеннейший, благороднейший, великодушнейший султан мой, издатель-эффенди. <…> Посылаю тебе в виде подарков драгоценнейшие перлы поклонов и алмазы приветствий, вопрошаю тебя тысячу раз о состоянии драгоценного твоего здоровья. <…> Затем нить рассказа свив на клубок красноречий, я должен пресечь её ножницами молчания. — начало и конец
	— «Письмо Тютюнджу-Оглу-Мустафа-Ага, настоящего турецкого философа, к Фаддею Булгарину, редактору „Северной пчелы“, направленное против знаменитого ориенталиста Гаммера. и в частности против его последнего сочинения „Sur les origines russes“», 1827

Мишель Ремон, Michel Raymond, составляет одно из знаменитейших литературных имён так называемой Юной Франции. <…> Повесть, которую сообщаем здесь нашим читателям, взята из последнего их сочинения, вышедшего под фирмою Мишель-Ремон. Она, по мнению нашему, лучшая во всей книге: прочие повести или не занимательны, или слишком отвратительны, что для пламенных обожателей этой школы составляет тоже красоту. По весьма уважительным причинам мы решились навсегда лишить наших читателей красот подобного рода и избирать для них такие, которые не оскорбляют ни здравого смысла, ни благородных чувств.

— примечание к повести «Перст Божий»

	Первая идея сего повременного издания, его план и осуществление сего плана, в литературном и наружном отношениях, принадлежат О. И. Сенковскому.
	— фиктивное объявление о прекращении своего редакторства в «Библиотеке»

Редакция Библиотеки для Чтения убедительнейше просит не присылать в этот журнал стихов, поелику он в них не имеет надобности.

Если XIX век, намерен когда-либо предстать перед судом потомства с притязанием на свою проницательность, то друзья его должны были бы присоветовать ему, чтобы он наперёд спрятал свои путешествия по Турции и не представлял их в числе документов. Вот уже с лишком двадцать лет, как, со времени всеобщего мира, путешественники всех европейских стран, всех званий и всех возрастов посещают Восток, со скуки, из любопытства, чтобы рассеяться между бородачей и верблюдов, чтобы, обанкрутившись в христианском крае, попытать счастия в старой земле солнца и ещё раз обанкрутиться на счёт неверных; чтобы, вступив в службу, нахватать жалованных халатов и шалей и воротиться в Европу с фантастическим титулом египетского или турецкого генерала; очень редко для того, чтобы изведать непосещённые земли и принесть пользу науке, а большею частью, чтобы ничего не видеть и написать о том книгу.

— «Способности и мнения новейших путешественников по Востоку»

Те, которые носили звание редакторов Б. для Ч., слишком невинны в её недостатках, чтобы отвечать за них перед публикой, и слишком благородны, чтобы требовать себе похвал за достоинства, в которых они не имели никакого участия.:гл.II, 5 Весь круг их редакторского действия ограничивался чтением третьей, последней корректуры уже готовых оттиснутых листов, набранных в типографии по рукописям, которые никогда не сообщались им предварительно. Те из них, которые притом давали свои статьи, давали их как сотрудинки, а не как редакторы <…>. О. И. Сенковский, убедясь двулетним опытом, что этого рода содействие посторонних редакторов нисколько не облегчало его в мучительных трудах директора, по согласию с издателем решился соединить с званием директора Б. для Ч. звание её редактора, которого по настоящему он нёс все главные обязанности.

Года два назад в губернский город П*** въехала щегольская дорожная коляска, запряжённая шестернёй. <…> Подписчики разных газет и журналов, встретивши коляску на каменном мосту, приметив в руках незнакомца книгу в светло-малиновой обёртке, разнесли по городу, один, что приехал Бальзак, другие, что барон Брамбеус. <…> Кухарки вскрикнули, что деньги его наколдованы. Половина дворовых людей тотчас побежала доложить своим барыням, что <…> приехал не гусарский офицер, а чёрт: целых три улицы вдруг перекрестились со страху. Подписчики разных газет и журналов, люди, вообще не суеверные, ещё более убедились в том, что это сам барон Брамбеус.:гл.II, 7

— вставка в начало повести «Катенька» Н. Н. Верёвкина (Рахманного), 1837

Мало ли чем смысленные люди промышляют на свете! Одни снимают винные откупа, другие торгуют лесом <…> и прочая. <…> литературные же промышленники, <…> как народ тонкий и просвещённый, находят гораздо кратчайшим прямо засунуть руку в чужой карман и брать из него прибыль без всякого капитала науки и без малейшего труда на обделку какой-нибудь полезной для общества идеи. <…> Вот в чём состоит их знаменитая система битья по карманам. Последователи её, как скоро увидят, что кто-нибудь из книгопродавцев или издателей решился на обширное предприятие, приносящее честь литературе, и на которое он посвятил значительную часть своего состояния, тотчас становятся его притеснителями; он должен предаться в их руки, делать только то, что им выгодно, устранять от участия тех, кого они ненавидят или кому завидуют: не то, говорят и пишут они, мы тебя будем бить по карманам. Это значит — придираться ко всему, подхватывать всякую мелкую ошибку в каждой издаваемой им книге, и беспрерывными нападками в журналах — есть журналы, которые позволяют себе это — терзать его издание с тем, чтобы «уронить» книгу в мнении людей, не имеющих своего суждения, и «разбить» издателя. <…> Для большего успеха своих действий они составляют между собою наступательные союзы и правильные компании на акциях, чтобы потом делиться барышами. Домогательства жрецов битья по карманам усиливаются периодически каждый год около того времени, как наступает для издания эпоха подписки: в эту пору возобновляются и самые дерзкие, самые необдуманные их нападки. <…> Между тем, как эта система есть изобретение новое и чрезвычайно важное для славы её изобретателей, то мы считаем нужным сообщить промышленной публике целый ряд документов, которые мы успели собрать об этом деле, и в следующей же книжке напечатаем «Устав безыменной компании для битья по карманам» с подлинника, подписанного Великим Грешником Фалаванди Фалавандихвили, главным директором компании, и Великим Завистником Цхили Цхилидзе, его главным помощником. В последующих книжках будут помещены: 1) Верная и дивная повесть о дальних странствиях Великого Грешника Фалаванди Фалавандихвили, директора компании, в 1837 году совершённых в разные заморские земли Германии, Франции и Англии, для заказания паровой машины для «битья по карманам». <…> 5) Археологическое и этимологическое исследование того, как прежде на Руси называли карман и тех, кои залезали в оный, любопытное сочинение одного учёного антиквария, посвящённое почтенной «Компании для битья по карманам».:гл.II, 8

— «Компания на акциях для битья по карманам»

Один монпельерский натуралист взял ночью самку Lampyridis noctilucae и через окно выставил её на ладони в сад; спустя несколько минут, прилетел к ней самец, как кажется, с той же целью, для какой, по словам печатной программы, учреждено и С.-Петербургское дворянское собрание, т.е. для соединения лиц обоих полов. Лишь только эти насекомые исполнили программу почтенного собрания, свет самки тотчас погас.:гл.III, 4

— «Светящиеся червячки»

	… нельзя не согласиться по совести, что афиняне справедливо осудили Сократа. Нет уголовной палаты в мире, в которой он и в наше время не проиграл бы своей тяжбы. В добрый час, испанцы и теперь ещё сожгли бы его, как весьма опасного еретика.:гл.III, 7
	— «Сократ и Платон», 1842

Пишите весело, давайте только то, что общественный желудок переваривает. От идей у него завалы, особенно от либеральных.

Умный человек и умирает кстати. Пилю больше ничего не оставалось, как упасть с лошади и умереть!:гл.IV, 4

В борьбе с новыми враждами, возникшими прямо из соперничества и зависти, он соблюдал совершенное хладнокровие и равнодушие. <…> Будучи сам журналистом и притом в великой славе, замечательно, что он никогда не верил, по наблюдению и опыту, влиянию какого-нибудь журнала на публику: он был уверен — весьма основательно, — что это мнимое влияние похоже на непоколебимость земли и движение солнца, между тем как земля увлечена им необоримо и самой себе невидимо; что всякий журнал читается с доверчивостью только теми, чьи мнения и страсти он угадывает, и только в той степени, в какой их угадывает, теряя у них милость и славу с той минуты, как вздумает идти им наперекор или уверять их в том, что им не понутру; что по числу и разряду читателей и любителей журнала можно только знать количество и качество людей, явно или тайно расположенных к такому-то роду мнений, но отнюдь не оценить влияния журнала. Влияние принадлежит лишь необыкновенному таланту и производится им лично; журнал просто товар, потребляемый по вкусу покупателей, род аптечной приходо-расходной книги, по которой можно определить господствующие роды болезней. Критики, похвалу, брани журнальные считает он совершенно бессильными над публикой, доставляющими ей только потеху во вред литературе. Под защитой этого убеждения основатель и руководитель «Библиотеки для чтения» мог оставаться равнодушным к судьбам борьбы, которую поддерживал с твердостью и упрямством до того времени, как вздумал опять воротиться к любимым своим предметам — сравнительной археологии и философии.:гл.IV, 1

— автобиография

Предупредительная цензура — в самом деле ужасная мера. Если немного выступить из круга предубеждений, на которых быт её основан, и хладнокровно взглянуть на её разрушительные действия, то нельзя не изумиться, как она доныне допускается в странах, которые уже более ста лет уничтожили у себя судебную пытку. <…> Цензура, уничтожая всякий разбор внутренних, государственных и общественных фактов, событий, теорий, обращает все действия чиновников и начальств в тайну, не для общества — общество всё знает, — а для тех, которые стоят вне и выше общества и не слышат бесед [его]. <…> Предупредительная цензура, раздражая всех своими истязаниями, озлобляя придирками, ожесточая злобными или невежественными толкованиями слов, выражений, мыслей, ничего, однако, не останавливает. <…> Для безмятежного сохранения своих окладов, наши цензора, если им прикажут не пропускать ничего о стеариновых свечах, скроют от сведения высшей власти и самое солнце. <…> О действиях цензора каждый писатель должен иметь право напечатать своё мнение без его согласия. <…> Это сделает цензоров осторожными, отнимет у них охоту <…> ко всему длинному списку цензорских грехов;..:гл.IV, 3

Рецензии «Библиотеки для чтения»

• Печатались в отделах V и VI — см. отдельную статью

Китай и китайцы

Статья 1849 год по поводу книги о. Иакинфа «Китай, его жители, нравы, обычаи, просвещение» (1840).

Когда горсть смелых пришельцев приводит в трепет огромнейшую империю в мире, державу в триста шестьдесят два миллиона жителей; когда государство, устоявшее три тысячи пятьсот лет против всех бурь, покорившее своей власти все соседние воинственные народы и со страхом почитаемое этими народами, образованное, трудолюбивое, промышленное и более чем в полтора раза многолюднее всей Европы, не находит у себя другого оружия против армии в три батальона, кроме комических прокламаций; когда тысяча триста девяносто три человека европейских солдат берут приступом колоссальный город, равный народонаселением и богатством Парижу, окружённый высокими стенами, снабжённый страшной артиллерией и обороняемый пятидесятью тысячами гарнизона; когда один пароход сжигает все флоты этого народа, <…> один полковник в красном мундире берёт в плен пятьдесят тысяч воинов, и эта пленная армия дефилирует со свёрнутыми знаменами, но с оружием в руках, среди осьмисот человек своих победителей, которых она могла бы буквально закидать шапками, когда все эти неслыханные, невероятные, невозможные события проходят перед нашими глазами — теперь-то или никогда и должно спрашивать почтенного отца Иакинфа, что это за люди, эти любимые его китайцы.:гл.III, 6 <…> Полно-те, я не верю, что бы такой народ были на свете Китай. <…> Эта прославленная империя — какое-нибудь бумажное расписанное и полакированное государство, которое можно сжечь одною стеариновою свечою.

Настоящее китайское дворянство — отцы семейств или старшие в роде; дети и внуки — их вассалы. Они политические представители всего, что моложе их возрастом, и пользуются огромною властью; правительственная власть непосредственно опирается на них как на первое в государстве сословие; законы заботливо оберегают их права и окружают их сан величайшим почтением; оскорбление их признаётся равным оскорблению величества и государственной измене; дети и внуки подвергаются смертной казни за всякое неуважение к этим ближайшим наместникам верховной власти над ними; <…> наконец, они имеют ещё право продавать детей и внуков в рабство, как свою феодальную собственность.

«Я право не понимаю, — сказал молодой посетитель в течение беседы, погорелому хозяину, который, к удивлению его, совсем не казался так страшно опечаленным, как он предполагал, — не понимаю, как вы с вашим состоянием можете жить в этом ужасном городе: каждый день на улицах бунт, каждую ночь — пожар; чума, тревоги, обманы, отсутствие правосудия, беспорядок…» Хозяин улыбнулся: «В заразительность чумы я не верю по общему убеждению страны. А что касается до пожаров, то: <…> Аллах керим! Бог щедр! Зачем же здесь не жить? Что беды, если у вас в одну ночь сгорит пять домов, когда вы в один месяц можете построить пять других, новых?»

Письма

• см. отдельную статью

Художественные произведения

— Да расстелется ваша тень, царица, обширнее тени гор Тудыха! <…> Антар лежит на мягкой и благовонной постели возле прелестной пери <…>. Пери, с последним поцелуем, вдохнула в себя его душу и соединила её с своею собственною. Она исполнила свой обет. Душа Антара будет вечно жить любовию в душе его подруги, не вкусив горечи, следующей за удовольствиями сей страсти в земном быту человека. Жизнь его вдруг погасла, но в его теле и после смерти все жилы долго ещё дрожали отголоском счастия последней минуты, подобно тому как звук последнего удара в христианский колокол длится бесконечно в глухих горах Ливана. Верная пери не выпускает его из своих объятий. Она страстно жмёт к сердцу холодный труп любовника, обливая его горячими слезами; жар её согревает мраморную его поверхность, и холодный труп ещё ощущает сладость любви на своей поверхности. Члены его посинели, тело уже отпадает от костей, но пери всё ещё с ним не расстаётся. Она нежно поддерживает руками бренные останки возлюбленного человека и приклоняет их к белой как молоко груди своей. Она никогда не разлучается с тем, кого так пламенно любила. Счастливый человек!.. Вот уже Антар превратился в белый, сухой, безобразный остов. Она, однако ж, ни на минуту не разнимала рук, коими опоясала его при смерти, и сухие кости любовника, осыпаемые её поцелуями, неоднократно проникались чувством сладчайшей неги. Но и кости истлевают. Кости Антара истлели, а сердце доброй любовницы не изменилось. По истечении многих столетий ещё могли б вы увидеть кроткую пери, неподвижно лежащую на том же месте, где она в последний раз упоялась счастием любви в его объятиях. Одною рукою подпирала она прелестную свою голову, осенённую чёрными, распущенными волосами; в другой она держала горсть серой пыли, весь остаток великого между людьми Антара.

— «Антар», 1833

Посмотрите, сколько людей прославилось в наше время великими писателями и мудрецами, описывая только добродетели разбойников и разбои добродетельных! В самом деле, что может быть честнее и кротче изверга, душегубца? что для общества вреднее честного человека, который никому не свернул головы?.. Это, кажется, не требует никаких доказательств, тем более что это уже неоспоримо доказано во всех новейших французских романах, не считая самой новейшей Диссертации великого защитника воров, г. Виктора Гюго: зри «Claude Gueux». Ежели так, давайте же мне извергов, головорезов, мучителей, каторжников, великих плутов, великих воров, великих романтических героев — я буду великим писателем! Давайте ножи, топоры, плахи, палицы; давайте ужас и смерть — сто, двести, тысячу смертей — как можно более смерти и крови! Кровь есть лимонад модной словесности. Этот слог есть слог Жанена. Позвольте мне сделаться великим писателем через разбойников! У вас тоже будет Юная словесность.

— «Висящий гость», 1834

— К знакомцам я не хожу в гости, — отвечал он холодно <…>. И эти слова произнёс он таким грубым, таким хриплым, пещерным голосом, что насквозь пронзил им бедную девушку. <…> — Моя фамилия вор, а мой чин разбойник, — примолвил он и улыбнулся, нежно глядя ей в глаза; но улыбка среди его лица походила на отблеск плесени, плавающей по луже грязи, освещаемой луною. Это слог хороших повестей о разбойниках, и вы видите, что дело идёт не на шутку: после этой фразы должно ожидать всех ужасов. Дуня ощутила от неё (от улыбки, а не от фразы, а может, и от фразы) холодную дрожь во всех членах.

— там же

	Видя, что он уж не нужен для дальнейшей повести о сыне, отец поскорее умер сам, из предосторожности, чтобы я, как искусный повествователь, не умертвил его неприличным образом для большей занимательности рассказа»:гл.III, 4
	— «Повести», 1834

	Льстецы, видя только зад души в глазах сильных людей, не разбирают и лобызают всё, что им ни выставишь.
	— «Чин-Чун, или Авторская слава», 1834

— Я, Пху-Лалинь, книжных дел мастер, из первостепенного города Сы-Джоу. Я написал мандаринским слогом много книг, которые в прежнее время хорошо продавались. Теперь вкус публики испортился, цены на них совершенно упали, и я, продав остальной запас моих сочинений на обёрточную бумагу купцам, торгующим чаями с Кяхтою, из сочинителя книг сделался книжных дел мастером: бракую книги в издаваемом мною листке, который с наслаждением читают в лавках и харчевнях всего Поднебесья; покровительствую или разоряю книгопродавцев, смотря по тому, кто из них более мне заплатит; браню всё, что угрожает мне большим успехом в публике; хвалю то, что мне приносит пользу, и живу себе припеваючи. Таким образом я из книжного дела сделал мастерство, литературу превратил я для себя в ремесленную промышленность. В поднебесной империи не было до меня подобного примера: я первый получил звание книжных дел мастера за то, что мастерю их на славу.:гл.II, 9

— «Фаньсу, Плутовка-горничная, китайская комедия, сочинения Джин-Дыхуэя» (явление 3)

Едва кончились шумные и продолжительные рукоплескания, заслуженные прекрасной артисткой, мудрый царь Амосис попросил её сесть между ним и лунолюбимой царицею. — Ну, что, Тиндаревна? — весело сказал он… Извините, я должен был сказать Елена Юпитеровна. — Знаешь ли, душенька, — продолжал солнцелюбимый царь, оборотясь к царице, — что её маменька Леда выдаёт её перед своим мужем за дочь Зевса? Или Юпитера? То есть Озириса? Эти нечистые еретики, греки, перековеркали все названия богов, которым у нас выучились! По её словам, Юпитер, в отсутствие мужа, стал волочиться за нею в образе Лебедя, и этот добряк Тиндарей уверяет всех греков, что жена его… ха, ха, ха!.. снесла яйцо, из которого выклюнулась эта красавица. — Но я не вижу, — сказала лунолюбимая царица Исман, которой задержание Елены в Египте её солнцелюбимым супругом и высылка Париса всегда казались подозрительными, — я вовсе не вижу, чтобы она была такая красавица!.. Не понимаю, что такое вы все в ней находите? — Не говори этого, душенька, — возразил мудрый царь Амосис. — Хороша! Тифон возьми, как хороша… Ну что, Тиндаревна? <…> Что делают ваши под Троей?:гл.III, 6 — он написал авторецензию

— «Микерия-Нильская Лилии», 1845

В длинной, учёной и весьма красноречивої записке, составленной по всем церемониям китайской канцелярской формы, в докладе, сделавшемся впоследствии знаменитыми, он счёл долгом своего звания довести до сведения «Сына неба» об одном чрезвычайно важном обстоятельстве, а именно, что <…> водород произошёл из теплорода, а теплород — из водорода; из воды произошло дерево, из дерева огонь, из огня земля, из земли металлы <…>. А потому ясно, каким образом возникли пять воздухов; из пяти же воздухов, как известно, родились небо и земля. Небо — муж, земля — жена <…>. Теплород по своей твёрдости образовал дух мужчины; отсюда — права отца семейств; водород, по своему повиновению, образовал дух женщины <…>. Полезное и правое суть отсутствие истины, покой. А потому страсти в покое — суть средина. Святой и мудрый должен утвердиться в средине. <…> — Государь-муж, — сказала Шуй-госпожа, трижды приседая с коленопреклонениями перед своим учёным супругом, — ты глуп, как башмак! А образован-то из твёрдого теплорода! <…> Мне ли подавать тебе советы? Дрянная жена, составленная из водорода, который, по своему повиновению, должен делать то, что теплород прикажет… — Не бранись, отличнейшая жена, — спокойно отвечал Шуй-гооподин, садясь возле неё. — Утвердись, пожалуйста, в середине. Дрянной муж ничего не смеет делать без мудрого наставления своей отличнейшей жены.:гл.III, 6

— «Совершеннейшая из всех женщин», 1845

Падение Ширванского царства

Под этим названием Сенковский (как барон Брамбеус) опубликовал в 1842 году изменённый перевод повести Джеймса Мориера «История о Мобарек-Шахе и колдуне» (History of Mobarek Shah and the magician) из авторского сборника «Мирза» (The Mirza, 1841), добавив начало (19% текста), несколько эпизодов, изменив развязку и имена персонажей. Приведённые тут фрагменты написаны Сенковским.

	Искренний друг ваш томится желанием усладить нос души своей благоуханием вечно цветущих роз вашего мудрого ума и неустрашимого сердца, но отдалённость места и морские бездны препятствуют ему каждое утро гулять в этом чудесном саду всех доблестей и добродетелей… — I
	— письмо Халеф-Падишаха к Девлет-Гирей-Хану

Похвальный обычай обсыпать друг друга подарками, будучи надёжнейшим основанием дружбы и взаимного доверия между царями, повелевает нам прежде всего высыпать на ковёр приязни отличнейшие перлы приветствий и все сокровища молитв и комплиментов наших, которые и просим принять благосклонно. <…> Розан сердца нашего, не поливаемый водою известий об ароматном здоровье достойнейшего друга, иссох совершенно: почему, кланяясь сказанному другу, желаем знать, в каком положении находится вышеупомянутое здоровье, дабы увядшие почки реченного розана могли снова расцвести во всей красе и привлекать к себе соловьёв радости и наслаждения. — I

— ответное письмо

Говорили, что он <…> намерен вывернуть благословенный Ширван вверх дном, преобразовать с ног до головы: завести какую-то сивилизешн, открыть зрелища с танцами и масками, построить огромные корабли и учредить в Ширване две палаты отборнейших краснобаев, искусных в споре и всякой брани, с тем чтобы они обо всем между собою спорили, кричали и бранились; а которые из них перекричат и перебранят прочих, по решению тех и действовать визирям и мирзам во всех делах, а падишаха теми делами не обременять и не беспокоить. — II

Халеф готов был даже <…> уступить ему <…> Дербенд и весь Лезгистан, чтобы он преобразовал их на английский лад и дал лезгинцам свою любимую конститушн. — II

… в Америке растёт дерево, на котором вместо апельсинов висит у каждой веточки прекрасная кызь, девушка, прикреплённая к ней за косу и даже без маншеток.:гл.III, 4 — II

Что такое люди!

Сатирический рассказ 1832 года с подзаголовком «Басня в прозе».

Шёл факир. Это было в Индии, где факиров такое ж множество, как у нас титулярных советников. Шёл он, чистя зубы рисовою соломинкою, хотя давно уже не обедал, и напевая во всё горло старую санскритскую песню: Чем тебя я огорчила, Ты скажи, любезный мой… — начало (поёт типичный романс)

… тигр не думал делать ему ничего худого: он только взглянул на него своим зверским взором, поскрежетал зубами вместо спасибо, отошёл в сторону и лёг.

Ну, а человек — разбойник!.. урод, беспрерывно жаждущий крови!.. он для того лишь освежает силы свои сном и пищею, чтобы лучше убивать других. Убийство — это его забава, потеха, шутка, честь, богатство, даже ого роскошь. Жестокосердие признает он добродетелью и называет храбростью; долг признательности почитает он, по своему самолюбию, за нарушение его свободной воли. Он губит все — свой род, чужой, растения, воды, скалы, словом, грабит всю природу.

А знаете ли, как они хорошо ведут себя, когда преступник, заключённый в тюрьму, обречённый смертной казни, сам посягнёт на свою жизнь и поранит себе горло гвоздём или перочинным ножиком? Они тотчас окружают его целебными пособиями, услугами, удовольствиями, наслаждениями; стараются восстановить его здоровье и спокойствие духа и, когда он сделается совершенно здоровым и весёлым, тогда уже ведут его к виселице и торжественно вешают. Это называется «человеколюбие, утонченная кротость нравов». Ну, покажите мне такое нежное сердце в каком бы то ни было другом животном?..

… в Парижо-пура, Лондоно-пура и других городах индийских…

— Моя же фамилия — Мага-шкура, — сказал тигр в свою очередь. — Жительство имею в горах, окружающих с юга тот же город. Можешь смело полагаться на мою дружбу; но из признательности советую тебе: лучше не ходи в ту сторону, потому что когда я голоден, то в состоянии съесть самого чёрта, особенно ежели не узнаю, что он мой приятель.

Люди — большие мастера на разные тонкие вежливости, возвышающие цену этого священного чувства; однако ж многие исторические мужи доказывали свою признательность преданием мечу жителей целых городов и опустошением целых областей.

Султан чрез главного своего евнуха велел поблагодарить его за усердие и вручить ему определённую награду. Но золотых дел мастер отвечал, что он не хочет денег: он делает это из чести; при поимке разбойника он подвергал опасности собственную жизнь и теперь желал бы получить гораздо почётнейшую награду. Он ходатайствовал и ползал, чтоб султан в знак отличии пожаловал ему свой старый башмак, с правом носить его на спине, на золотой цепи. Султан пожаловал его кавалером старого башмака. Надобно знать, что в Индии это столь же важно, как у нас орден золотой шпоры.

Статьи о произведениях

• См. Категория:Произведения Осипа Сенковского
• См. также повесть «Турецкая цыганка», которую ему приписывали до 2011.

О Сенковском

• см. отдельную статью и Категория:Литература об Осипе Сенковском

О произведениях

	… в П. Зв. <…> арабская сказка прелесть; советую тебе держать за ворот этого Сенковского.
	— Александр Пушкин, письмо А. А. Бестужеву 8 февраля 1824

	Мирза-Хаджи-Баба-Исфагани в Лондоне. Сей роман Морьера, <…> кажется, в переводе выиграл перед английским подлинником. Все выражения, все обороты персидского языка, коих автор не осмелился в точности передать по-английски, русским переводчиком переданы на нашем языке со всею восточною их кудрявостию.
	— Орест Сомов, «Обозрение российской словесности за вторую половину 1829 и первую 1830 года», декабрь 1830

«Чин-Чун, или Авторская слава», <…> содержание есть пошлый рассказ о неудачах китайского писателя, который можно б было Барону, без большего труда, представить, и представить даже в лицах, пожалуй хоть в России; статья ничего б тогда не потеряла, ибо в ней столько же китайской достоверности, как и в садовой беседке à la Chinoise выстроенной <…>. «Счастливец» <…> есть вялый рассказ давно пересказанного об Гарун Аль-Рашиде, дававшем многим писателям право писать разные нелепости, под именем подражаний восточному. <…> Скоро Барон будет нам рассказывать Езоповы басни в своих многословных повестях, приправляя их остротами, которые не всякой прочтёт при дамах.

— вероятно, Николай Надеждин, «„Новоселье“. Часть вторая», июнь 1834

«Энциклопедический лексикон» гибнет по милости Плюшара. <…> Сначала поссорился с Гречем, который был ему необходим, ибо служил точкою соединения у него литераторов. Потом стал употреблять на отважные и необдуманные предприятия капитал, который дала ему подписка на первый год «Энциклопедического лексикона». <…> Плюшар надеялся ещё спасти дело, передав редакцию Сенковскому, который помог ему деньгами. Но дельных сотрудников уже больше нельзя было набрать. Они не соглашались на дальнейшее участие в издании, во-первых, потому, что потеряли доверие к Плюшару, а во-вторых, потому, что не хотели иметь дела с Сенковским, боясь его обидного и строптивого обращения с самими авторами и с их статьями. Сенковский очутился в необходимости работать с несколькими студентами. Вышел XIV том и изумил публику своею несостоятельностью. Это окончательно подорвало доверие к изданию, которое на первых порах встретило так много сочувствия.

— Александр Никитенко, дневник, 25 декабря 1838

Нельзя видеть без негодования, какой оборот даёт господин сочинитель выражению, употреблённому в программе одного из дворянских собраний, и до какой степени он презирает приличием и нравственной стороной дворянства для того, чтобы только сказать красное слово. Выходка эта не должна и не может быть скрыта от государя императора, и, не постигая, как может быть допущена у нас к напечатанию подобная статья, я полагаю, что сочинитель оной должен быть подвергнут строжайшему наказанию, кроме воспрещения печатать статьи свои, а цензор выговору, ежели ещё не большему взысканию…:гл.III, 4

— Александр Бенкендорф, письмо Сергею Уварову января 1841

Призвав статского советника Сенковского в полное присутствие Спб. цензурного комитета, объявить ему строгий выговор, присовокупив, что приносимое им <…> в письме от 4 генваря оправдание найдено мною неуважительным и что при первом же подобном случае он будет лишён дозволения заниматьс изданием журнала, и журнал будет прекращён.:гл.IV, 1 — а Николай I приказал, усугубив цензурную строгость, «вызвать всех редакторов периодических изданий и сделать им строжайшее внушение»:гл.IV, 1

— Сергей Уваров, приказ тогда же

… появилось <…> «Письмо Тютюнджю-Оглу», <…> наделавшее столько шуму в литературном свете. Грубые ошибки Гаммера, пользовавшегося дотоле авторитетом в учёном мире, в первый раз обнаружены были самым беспощадным образом, и в то же время беззлобно, с непритворною весёлостью и меткими сарказмами, которые убийственнее всякого оружия для несчастного автора. Все читали брошюру с восхищением — даже не знающие предмета.:гл.III, 6

— Павел Савельев, «О жизни и трудах О. И. Сенковского»

Лексикон продолжался, падая со дня надень. <…> У Шенина> собраны были неразработанные материалы двух томов (12-го и 13-го), и он передал их Сенковскому. <…> В сентябре 1838 года вышел этот вожделенный 14-й том и доказал всю лживость, бессовестность и небрежность Сенковского. Он был составлен без всякого рачения и наполнен бесчисленными недомолвками, ошибками. Сенковский составил этот том по своей методе, т. е. набрал толпу недоучённых и вовсе неучёных, неизвестных людей, роздал им статьи немецкого Conversations-Lexicon и велел перевести. Русские статьи (за исключением немногих, доставленных Д. И. Языковым) были написаны неизвестно кем. Я написал при помощи некоторых сотрудников <…> разбор этой варварской смеси и разослал при «Северной Пчеле». Это заставило Сенковского удалиться от редакции <…>. Между тем Плюшар промотался, обанкротился, и всё издание остановилось. <…> Сенковский любил деньги, но удовлетворение самолюбия, тщеславия, мстительности было для него важнее. Он находил своё удовольствие в том, что обижал и унижал Плюшара, сколько мог, ругал его как самого жалкого наборщика, бросал ему в лицо корректуры и проч., и не наедине, а именно при людях. Что же? Впоследствии Плюшар приполз к Сенковскому и с ним вместе начал издание «Весельчака», которым этот кончил своё литературное поприще.

— Николай Греч, «Записки о моей жизни» (гл. 12), 1860-е

Виссарион Белинский

… «Способности и мнения новейших путешественников по Востоку». <…> основная мысль этой статьи: <…> все путешественники по Востоку врут и порют дичь, не понимая в особенности Турции, и именно не догадываясь, что Турция в тысячу раз цивилизованнее и образованнее Европы, что она пользуется не искусственною, фальшивою цивилизацией, а истинною, основанною на нравственном достоинстве всех индивидуумов, составляющих эту империю… <…> А у меня, каюсь в грехе, родилось даже преступное желание водвориться там навеки… Сказать правду, мне приходило на мысль — во-первых, сажание на кол, потом, палочное щекотание по пятам, далее, прибивание гвоздём за ухо к дереву, с размалёвкою лица мёдом, для накормления насекомых — наконец, погружение женщин в мешках на дно морей и океанов… Но что ж, подумал я может быть, мы, европейцы, принимаем, в этом случае, слова за вещи, забывая, что восточные жители, обладающие пламенным воображением, любят выражаться иносказательно, что сажать на кол у них означает, может быть, возносить человека на верх почестей и славы; бить по пятам — посвящать и кавалеры какого-нибудь ордена; <…> бросить женщину на дно моря, завязанную в мешке, значит завязать женщину в мешок любви и бросить на дно сердца или что-нибудь подобное… <…> я <…> оставил же совершенно своё намерение не прежде, как напал на счастливую мысль, что «Библиотека» <…> часто с умыслом отпускает провинциальные bons mots, к числу которых принадлежит и статья…

— «Ничто о ничём, или Отчёт г. издателю «Телескопа» за последнее полугодие (1835) русской литературы», март 1836

	Барон Брамбеус <…> вдруг разразился, после долгого молчания, началом большой повести «Идеальная красавица, или Дева чудная». В этом начале нет никакого содержания, а есть одни рассуждения о том, о сём, а чаще ни о чём, рассуждения, местами умные, но большею частию скучные, прескучные…
	— «Русская литература в 1841 году», декабрь

Со времени появления «Мёртвых душ» — а этому прошло уже около года с половиною — никто [в Петербурге] не решился издать романа. Даже самого неустрашимого Барона Брамбеуса одолел страх и трус велий, — и обещанная им года три назад «Идеальная красавица» так и пропала без вести, оставшись в «Библиотеке» и недочитанною и недописанною. Вот отчего столь многие и так сильно <…> сердятся на «Мёртвые души»!

— рецензия на «Провинциальную жизнь» Е. Классена, сентябрь 1843

Ссылки

• Собрание сочинений на Lib.Ru/Классика