Московский телеграф

«Московский телеграф» — русский журнал, издававшийся в Москве в 1825—1834 годах, закрытый по распоряжению Николая I. Издателем и главным редактором был Николай Полевой, его рубрика «Журналистика» ввела это слово в русский язык.

Цитаты о журнале

	… «Московский телеграф» пользовался большим влиянием, мы тем более должны признать его заслугу, что печатался он в самые мрачные времена. Что можно было писать назавтра после восстания, накануне казней? Положение Полевого было очень трудным. Его спасла от преследований тогдашняя его безвестность.
	… le Têlêgraphe de Moscou, a eu une grande influence, et nous devons d'autant plus reconnaître le service qu'elle a rendu, qu'elle se publiait dans le temps le plus sinistre. Que pouvait-on êcrire le lendemain de l'insurrection, la veille des exêcutions? La position de Polêvoï êtait très difficile. Son obscuritê d'alors le sauva des persêcutions.
	— Александр Герцен, «Литература и общественное мнение после 14 декабря 1825 года», 1851

1820-е

	В Москве явился двухнедельный журнал «Телеграф» <…>. Он заключает в себе всё: извещает и судит обо всём, начиная от бесконечно малых в математике до петушьих гребешков в соусе или до бантиков на новомодных башмачках. Неровный слог, самоуверенность в суждениях, резкий тон в приговорах, везде охота учить и частое пристрастие — вот знаки сего «Телеграфа»…
	— Александр Бестужев, «Взгляд на русскую словесность в течение 1824 и начале 1825 года», март 1825

Представьте, что по сие время у меня уже 700 подписчиков и, кажется, до 1000 доберётся. По крайней мере, книгопродавцы уверяют, что примеров этому не видали. Вы знаете, что я не употребляю никаких посторонних средств — просто объявил подписку, и кому угодно — бери. Как-то у вас в Петербурге, а здесь с упадком торговли вообще упала и книжная торговля, а журналы особенно. <…> Так уж «Телеграфу» счастье выпало.

— Николай Полевой, письмо П. П. Свиньину 22 января 1826

Находят, что в этом журнале встречаются интересные статьи, остроумные и справедливые замечания; но есть также страницы, о которых высказываются иначе. <…> В век духовно больной, как тот, в котором мы живём, порою мысль, невинная сама по себе, но выраженная так, что подсказывает разные заключения, может произвести пагубное воздействие на читательскую чернь, а ведь именно на эту чернь распространяется влияние журналов; необходимо избегать этого как ради самого себя, так и ради правительства. — составлено по поручению III Отделения, 26 августа 1827 представлено Николаю I и одобрено, отправлено 31 августа

— Дмитрий Блудов, письмо П. А. Вяземскому

	В Т. похвально одно ревностное трудолюбие — а хороши одни статьи Вяземского…
	— Александр Пушкин, письмо М. П. Погодину 31 августа 1827

… наши литературные матадоры!.. Изволь ладить с ними! Рады всё изломать, всё исковеркать — лишь бы наделать более шуму! Горе, горе бедной нашей литературе! Долго придётся ей оставаться бесплодною пустынею, если подобные штукари безнаказанно будут наездничать по полям её! Затопчут последние добрые семена, вверяемые им рукою благомыслящих делателей!.. <…> Завяжись с ними в дело — сам же в дураках останешься! Эти всесветные пустозвяки телеграфически огласят тебя невеждою, школяром, студентом!!!

— Николай Надеждин, «Литературные опасения за будущий год», конец 1828

1830-е

	Круг людей, которых славит «Телеграф» и «Северная пчела», до того уменьшился, что им приходится хвалить — только друг друга и…; брань их — есть уже право на уважение просвещённого общества.
	— Сергей Аксаков, «Письмо к издателю „Московского вестника“», 23 марта 1830

Издатель, в объявлении своём на 1830 год, обещал прилагать к своим книжкам карикатуры. <…> думаем, <…> он разумел стишки, напечатанные им с разными затейливо-придуманными именами. Он вообразил, что может подделываться под разные тоны, схватить отличительные черты каждого поэта и тем забавлять своих читателей: этого вовсе не нужно было для доказательства его самонадеянности, без того уже всем известной. Человек, обещающий занимать слушателей своих дельным разговором, и вместо сего кривляющийся, чтобы смешить их — жалок, но не забавен. Должно заметить, что с некоторого времени в Московском Телеграфе являются как будто два журнала, совершенно противоположные друг другу и сшитые вместе на удачу. Некоторые статьи, переведённые с иностранных языков (хотя по большей части неудачно), некоторые даже из статей оригинальных, заслуживали внимание читателя разборчивого; но большая часть собственных суждений критических; но Живописец нравов, наполнявшийся статейками бесцветными и бесхарактерными; но длинные и скучные разглагольствования о театре и почти все так называемые стихотворения, — служат только подтверждением той истины, что худо браться за всё, когда это всё не по силам издателя. Часто, из одного суетного желания противоречить тем, с мнением коих почитал он долгом не соглашаться, утверждал он мнения, противные истине, противные даже здравому смыслу.

— Орест Сомов, «Обозрение российской словесности за вторую половину 1829 и первую 1830 года», декабрь 1830

	… тягостно нам оскорблять внимание наших читателей, упоминая о Московском Телеграфе не для смеха…
	— Николай Надеждин, рецензия, декабрь 1831

	… журнал, которым должна гордиться Россия, который один стоит за неё на страже против староверства, один для неё на ловле европейского просвещения!
	— Александр Бестужев, «Клятва при Гробе Господнем» Н. Полевого, 1833

«Московский телеграф» запрещён по приказанию Уварова. Государь хотел сначала поступить очень строго с Полевым. «Но, — сказал он потом министру, — мы сами виноваты, что так долго терпели этот беспорядок». Везде сильные толки о «Телеграфе». Одни горько сетуют, «что единственный хороший журнал у нас уже не существует». — Поделом ему, — говорят другие: — он осмеливался бранить Карамзина. Он даже не пощадил моего романа. Он либерал, якобинец — известное дело, — и т.д. и т.д.

— Александр Никитенко, дневник, 5 апреля 1834

	«Телеграф» запрещён. <…> «Телеграф» достоин был участи своей; мудрёно с большей наглостию проповедовать якобинизм перед носом правительства, но Полевой был баловень полиции. Он умел уверить её, что его либерализм пустая только маска.
	— Александр Пушкин, дневник, 7 апреля 1834

1840-е

В первые годы его существования он имел сильных приверженцев и превосходно поддерживался неутомимостью, умом, остроумием, смышлёиостию (savoir-faire) двух братьев Полевых. Будучи принуждены сражаться беспрерывно, следовать предпринятым путём энциклопедической критики и опасаясь на каждом шагу неприятельских ударов, братья Полевые сами должны были прилежно учиться, и они, учась, излагали в журнале результаты своих трудов, изысканий и наблюдений, которые если не всегда были верны, то всегда были занимательны, потому что были свежи и возбуждали споры.

— Фаддей Булгарин, рецензия на «Очерки русской литературы» Н. Полевого, март 1840

У нас был журнал, старавшийся знакомить нас с современною Европою, распространявший мысль о движении мысли по закону сменения старого новым, об отсталости и устарелости всего, что не следит за успехами ума человеческого во времени. Верный своему направлению, этот журнал много пустил в оборот дельных понятий, много уничтожил незаслуженных авторитетов, ещё больше уничтожил заплесневелых убеждений, литературных предрассудков, убил наповал влияние на нашу литературу французского псевдоклассицизма. Большое дело было им сделано! Правда, его заслуга была отрицательная: он много уничтожил дурного и ничего не утвердил хорошего; его призвание было разрушать, а не созидать, но если вы на месте старого, безобразного дома хотите выстроить новый и красивый — вам нельзя будет сделать этого, если не сломаете старого, а это труд немалый! И вот журнал <…> кончил своё дело вполне, так что уж стал повторять самого себя; не говоря ничего нового, начал становиться сам в ряды отсталых, благодаря быстрому ходу и движению всего нового. <…> Надо сказать, что публика наша оценила его, отличив его от других: он был исключительным её любимцем, и у него доходило иногда, как говорят, до 1500 <…> подписчиков, в то время, как его собратий довольствовались и тремястами, а при шестистах подписчиках считали себя богачами и счастливцами… <…> важная заслуга «Телеграфа» единодушно признана теперь и друзьями и недругами покойника…

— Виссарион Белинский, «Русская литература в 1840 году», декабрь

	Увы! везде мрачное царство смерти, <…> — даже и в книжном мире! <…> Давно ли «Московский телеграф» казался чудом учёности, глубокой философии и здравой критики; давно ли казалось, что в своём ходе он опережал самое время?
	— Виссарион Белинский, «Сочинения Зенеиды Р-вой», октябрь 1843

	«Телеграф» давно уже забыт: его помнят только те, которым нужно заглядывать, для справок, даже в «Вестник Европы»…
	— Виссарион Белинский, рецензия на «Сочинения Державина», сентябрь 1845