Кувшинка

Кувши́нка, нимфе́я или водяна́я ли́лия (лат. Nymphaéa), также купа́ва — водные растения из семейства кувшинковых (лат. Nymphaeaceae) с плавающими на поверхности листьями и цветами. Род нимфея включает около полусотни видов. Это надводное растение едва ли не самое известное, благодаря своим крупным, плавающим сердцевидно-округлым листьям и, в особенности, крупным красивым цветам правильной формы. Иногда кувшинкой ошибочно называют «кубышку» — другое водное растение с узкими, приподнятыми над водой жёлтыми цветами.

Кувшинка белоснежная

Самая крупная из кувшинок — царская нимфея или виктория регия родом с Амазонки, возможно, самое популярное и легендарное из оранжерейных растений. На её листьях как на лодке может удержаться даже человек.

Кувшинка в прозе

— Тише ты! Она ещё проснётся, пожалуй, да убежит от нас, — сказала старуха жаба. — Она ведь легче лебединого пуха! Высадим-ка её посередине реки на широкий лист кувшинки — это ведь целый остров для такой крошки, оттуда она не сбежит, а мы пока приберём там, внизу, наше гнёздышко. Вам ведь в нём жить да поживать. В реке росло множество кувшинок; их широкие зелёные листья плавали по поверхности воды. Самый большой лист был дальше всего от берега; к этому-то листу подплыла жаба и поставила туда ореховую скорлупу с девочкой. Бедная крошка проснулась рано утром, увидала, куда она попала, и горько заплакала: со всех сторон была вода, и ей никак нельзя было перебраться на сушу! А старая жаба сидела внизу, в тине, и убирала своё жилище тростником и жёлтыми кувшинками — надо же было приукрасить всё для молодой невестки!

— Ганс Христиан Андерсен, «Дюймовочка», 1835

— Слушай! — сказал Демон, кладя свою руку мне на голову. — Страна, о которой я тебе расскажу, — мрачная страна в Ливии, у реки Заире. И там нет ни покоя, ни молчания. Воды реки желты, как шафран, и нездоровы; и они не текут в море, но непрестанно и суетливо волнуются на одном месте, озаряемые багровым солнцем. По обеим сторонам этой реки, на пространстве многих миль тянется бледная пустыня, поросшая гигантскими кувшинками. В этом безлюдье кувшинки вздыхают и протягивают к небу свои длинные стебли, похожие на шеи призраков, и качают своими головами, и от них исходит неясный шёпот, похожий на шум подземной реки. И они вздыхают. Но есть граница этой поросли кувшинок, и граница эта — высокий лес, глухой и мрачный.

— Эдгар По, «Молчание», 1837

Тогда я пришел в гнев и проклял проклятием молчанья реку и кувшинки, и ветер, и лес, и небо, и гром, и вздохи кувшинок. И они были объяты моим проклятием и сделались немы. И луна остановила свой трудный путь по небу, и гром утих, и молнии не блистали больше, и тучи повисли неподвижно, и воды вошли в своё ложе и остались там, и деревья перестали качаться, и кувшинки не вздыхали больше и не подымалось больше из их толпы ни малейшего шёпота, ни звука по всей обширной пустыне без границ. И я поглядел на надпись на скале, и она переменилась; и теперь буквы составляли слово: « М о л ч а н и е ».

— Эдгар По, «Молчание», 1837

	А вот веточка какого-то чужеземного тепличного растения, слишком нежного, чтобы расти в садах севера. Сухие листики как будто ещё сохранили свой аромат! Эту веточку дала ему она… она — цветок, взлелеянный в дворянской теплице! Вот белая кувшинка; он сам сорвал и оросил горькими слезами этот цветок — дитя тихих, стоячих вод. Вот крапива! О чём говорят её листья?
	— Ганс Христиан Андерсен, «Немая книга», 1851

	Старые ольхи, отмытые течением от берега, крепко цеплялись корнями за дно и казались маленькими лесными островками. По воде плавали кувшинки… Славное было путешествие! Наконец добрались и до тоней, где из шлюзов шумно бежала вода.
	— Ганс Христиан Андерсен, «Иб и Христиночка», 1855

«Бом-бом!» раздаётся звон из колокольной бездны реки Одензе. — Это что за река? — Её знает любой ребёнок в городе Одензе; она огибает сады и пробегает под деревянными мостами, стремясь из шлюзов к водяной мельнице. На речной поверхности плавают жёлтые кувшинки, колышатся тёмно-коричневые султанчики тростника и высокая бархатная осока. <...> О чём же звонит колокол? Колокол очень стар; говорят; что он звонил на колокольне ещё раньше, чем родилась бабушкина бабушка, и всё-таки он ребёнок в сравнении с сами́м водяны́м, диковинным стариком, в штанах из угриной кожи и чешуйчатой куртке, застёгнутой жёлтыми кувшинками вместо пуговиц; волосы его опутаны тростником, борода покрыта зелёною тиной, а от этого красивее не будешь!

— Ганс Христиан Андерсен, «Колокольная бездна)», 1856

	— Да, ведь, мы как раз у шкафа! — сказал сказочник и заглянул в шкаф. — Э, да тут бутылки всех величин! Что в этой? Или в этой? — В этой так называемые «майские духи́». Я ещё не нюхала их, но знаю, что сто́ит чуть плеснуть из этой бутылки на пол, и сейчас перед тобой будет чудное лесное озеро, поросшее кувшинками.
	— Ганс Христиан Андерсен, «Блуждающие огоньки в городе», 1865

И те, и другие и являются пить из цветка сладкий сок; если дитя мешает им, они не выбрасывают его, — им жалко малютку — а выносят его на солнышко и кладут на широкий лист кувшинки. Дитя начинает ползать по листу, сваливается в воду, спит и растёт там, пока аист не увидит его и не отнесёт в семью, которой хотелось иметь такого миленького крошку. Мил он бывает или не мил — зависит, впрочем, от того, что пил малютка: чистую ли влагу источника, или наглотался тины и грязи; тина и грязь делает из малютки такое земное, низменное существо! Аист же не выбирает, а берёт первого попавшегося малютку. И вот, один попадает в хорошую семью, к прекрасным родителям, другой к таким грубым, суровым людям, в такую безысходную нужду, что лучше бы ему оставаться в пруду. Малютки совсем не помнят, что снилось им в тени листка кувшинки, под песни лягушек, баюкавших их своим кваканьем...

— Ганс Христиан Андерсен, «Пейтер, Пётр и Пейр», 1868

	Мила и Нолли сели, обнявшись, на камень, а Лебедь начал свой рассказ под тихий, мирный плеск морской волны. «Моя родина здесь, на Голубых островах. Говорят, что я вышел из белой водяной лилии, другие рассказывают, что в меня превратился белый цветок махровой азалии, но это всё равно»...
	— Николай Вагнер, «Сказки Кота-Мурлыки», 1872

Самым красивым из наших родных водяных растений, чудной царицей наших вод является белая кувшинка. Растение это принадлежит к семейству Nymphaeaceae и распространено по рекам и проточным прудам всей Средней Европы. Листья её бывают двух родов: одни погружённые в воду, слегка красноватые, другие сначала красновато-зелёные, потом сверху тёмно-зелёные, как бы подернутые воском, а снизу часто красно-пурпуровые — плавающие. Цветы в виде роз, серебристо-белые, душистые, состоящие из нескольких рядов ланцетовидно-овальных, снежно-белых лепестков, из которых наружные, внутри белые, снизу зеленоватые, составляют чашечку. Тычинки многочисленные, белые, с золотисто-жёлтыми пыльниками. Цветы плавающие, на длинных круглых черешках. <...> Под Москвой маленькие нимфеи можно добывать лучше всего в проточном пруду деревни Владыкино. Осенью здесь встречаются близ самого берега такие маленькие экземпляры, что у них ещё не отвалилось семечко, из которого они вышли. Кроме того, такие экземпляры продаются часто осенью на Трубной площади.

— Николай Золотницкий, «Аквариум любителя», 1885

	В аквариуме нимфея эта <голубой лотос>, как и наши родные кувшинки, имеет два рода листьев: подводные и плавающие. Первые она сохраняет до весны; что касается до плавающих, то они держатся зимой в том лишь случае, когда аквариумы подогреваются и прикрыты сверху стеклом. Подводные её листья сердцевидной формы, как и плавающие, но особенно красив её нежно-голубой, небесного цвета цветок...
	— Николай Золотницкий, «Аквариум любителя», 1885

Хлам, всё хлам! Выбросьте его за борт! Это из-за него так тяжело вести лодку, что гребцы вот-вот свалятся замертво. Это он делает судно таким громоздким и неустойчивым. Вы не знаете ни минуты отдыха от тревог и беспокойства, не имеете ни минуты досуга, чтобы отдаться мечтательному безделью, у вас нет времени полюбоваться игрой теней, скользящих по поверхности реки, солнечными бликами на воде, высокими деревьями на берегу, глядящими на собственное свое отражение, золотом и зеленью лесов, лилиями, белыми и жёлтыми, тёмным колышущимся тростником, осокой, ятрышником и синими незабудками.

— Джером Джером, «Трое в лодке, не считая собаки», 1889

	Река — когда солнце пляшет в волнах, золотит седые буки, бродит по лесным тропинкам, гонит тени вниз со склонов, на листву алмазы сыплет, поцелуи шлёт кувшинкам, бьётся в пене на запрудах, серебрит мосты и сваи, в камышах играет в прятки, парус дальний озаряет — это чудо красоты.
	— Джером К.Джером, «Трое в лодке, не считая собаки», 1889

Несколько минут отдыха. Лужу мы переходим в самом широком, открытом месте, потому что вправо и влево она тянется далеко и образует непроходимое, заросшее тростником болото. С берега, на котором мы остановились, лужа кажется маленьким озером. Стоячая вода местами покрыта ряской, местами растением, похожим на нашу кувшинку, с плоскими щитообразными листьями и прелестными лиловыми цветами, которые отражаются в неподвижной поверхности как в зеркале. По берегам стоит стена тростника, между которым шмыгают птицы, величиною с воробья, с красными и фиолетовыми перьями. Усядется птичка на стройном стебле тростника и качается, а пёрышки её отливают металлическим цветом и горят на солнце как драгоценные каменья.

— Генрик Сенкевич «Письма из Африки», 1894

	Потом пригрезилось лето. Извилистая река медленно струится. Жёлтые кувшинки недалеко от берега. Над рекой крутые глинистые обрывы. В тонком воздухе звенят и реют быстрые птицы.
	— Фёдор Сологуб «Червяк», 1896

Он <индеец> отплывает на пиро́ге и тотчас возвращается обратно, везя на буксире привязанную к борту тёмно-пурпурную кувшинку — шириной превосходящую саму пиро́гу. Трудно не прийти в восторг при виде этого чуда природы. К несчастью, дно чашечки кишит насекомыми, при виде которых по телу пробегает дрожь отвращения. Их укусы очень опасны. С помощью ланцета, извлечённого из походного рюкзака, собираюсь изъять из цветка мерзкую живность.

— Луи Буссенар, «Виктория-регия» (очерк), 1901

Вдруг ей вспомнилась картина, которую она видела однажды во дни юности своей: в старом парке господ Заусайловых был большой пруд, густо заросший кувшинками. В серый день осени она шла мимо пруда и посреди него увидала лодку. Пруд был тёмен, покоен, и лодка была точно приклеена к чёрной воде, грустно украшенной жёлтыми листьями. Глубокой печалью, неведомым горем веяло от этой лодки без гребца и вёсел, одинокой, неподвижной на матовой воде среди умерших листьев. Мать долго стояла тогда на берегу пруда, думая — кто это оттолкнул лодку от берега, зачем? Вечером того дня узнали, что в пруде утопилась жена приказчика Заусайловых, маленькая женщина с чёрными, всегда растрепанными волосами и быстрой походкой.

— Максим Горький, «Мать», 1906

	Жар спадал, в городе смутно трезвонили чуть слышные колокола, тени вытягивались и темнели. Золотые наклоны света дрожали меж ярких сосен. Кричали утки, пахло тиной, водой и лесом. Синие и зелёные стрекозы сновали над Камышами, желтели кувшинки.
	— Александр Грин, «Лебедь», 1908

…Солнце ещё не успело позолотить верхушек тамариндовых деревьев, ещё яркие тропические птицы дремали в своих гнёздах, ещё чёрные лебеди не выплывали из зарослей австралийской кувшинки и желтоцвета, — когда Вильям Блокер, головорез, наводивший панику на всё побережье Симпсон-Крика, крадучись шёл по еле заметной лесной тропинке… Делал он только четыре версты в час — более быстрой ходьбе мешала больная нога, подстреленная вчера его таинственным недругом, спрятавшимся за стволом широколиственной магнолии.

— Аркадий Аверченко, «Экзаменационная задача», 1914

	Через три недели на этом большом пространстве в грязи́ толщиной больше чем спущенный слой воды будут лежать все эти <водяные> лилии, белые и жёлтые, ряски, стрелолисты, камыши и тростники. Это будет чёрная, толстая гниющая масса в ковше уже не спускаемой грязи, непереходимое место для людей и животных рассадник комаров и мух, труп смердящий на десятки лет…
	— Михаил Пришвин, «Дневники», 1928

Нужно, однако, признать, что столь горячее отношение к кактусам вполне понятно – хотя бы потому, что они таинственны. Роза прекрасна, но не таинственна. К таинственным растениям принадлежат лилия, горечавка, золотой папоротник, древо познания, вообще все первобытные деревья, некоторые грибы, мандрагора, ятрышник, ледниковые цветы, ядовитые и лекарственные травы, кувшинки, мезембриантемум и кактусы. В чём их таинственность заключается, не сумею вам объяснить: чтобы эту таинственность обнаружить и преклониться перед ней, надо просто признать её фактом.

— Карел Чапек, «Год садовода», О любителях кактусов, 1929

	Мальчику, видимо, понравилась эта игра. Он, посапывая, добросовестно повторял за Клавой названия цветов. А она так ими и сыпала: — Вот, глянь, это подмаренник. А это купава. Вот та, с белыми колокольцами. А это кукушкины слёзки.
	— Константин Паустовский, «Золотая роза», 1955

	Унитазы в современных ванных поднимаются от пола, словно белые цветы водяной лилии. Архитекторы делают всё возможное, чтобы тело забыло о своём убожестве и человек не знал, что происходит с отбросами его утробы, когда над ними зашумит вода, резко спущенная из резервуара.
	— Милан Кундера, «Невыносимая лёгкость бытия», 1982

Кувшинка в поэзии

«Кувшинка жёлтая»,
которая не кувшинка, а кубышка

	И вот одна вам наугад: Соболья бровь, лукавый взгляд, Лицо как кипень, плечи всплыли Как две кувшинки ― или две, С ночи заснувшие в траве, Две белотрепетные пташки Всплывают рано на заре Из моря донника и кашки В росном, зернистом серебре…
	— Лев Мей, «Забытые ямбы», 1860

	Никого не видно… над водой лишь гнутся Водяной кувшинки маковки, белея; А вверху над ними, поднимаясь, вьются Мотыльки, на солнце ярко голубея.
	— Иван Суриков, «Встало утро, сыплет на цветы росою...», 1872

	И вот во мгле, вдали, Открыв лицо своё, Кувшинки расцвели И смотрят на неё. Они горят в ночи, Их нежит гладь воды, Ласкают их лучи Застенчивой Звезды. И будут над водой Всю ночь они гореть, Чтоб с Утренней Звездой Стыдливо умереть.
	— Константин Бальмонт, «Вечерний свет погас…», 1895

	Вся небесная даль озарилась улыбкой стыдливой, На фиалках лесных заблистали росою слезинки, Зашепталась речная волна с серебристою ивой, И, качаясь на влаге, друг другу кивали кувшинки.
	— Константин Бальмонт, «Утомлённое Солнце, стыдясь своего утомленья…», 1895

	Говорит о том, что было, и чего не будет снова, Что любила, разлюбила охладевшая душа, И, тая в очах слезинки, полны жаждой неземного, Белоснежные кувшинки задремали, чуть дыша.
	— Константин Бальмонт, «Эльзи», 1895

	Побледневшие, нежно-стыдливые, Распустились в болотной глуши Белых лилий цветы молчаливые, И вкруг них шелестят камыши.
	— Константин Бальмонт, «Болотные лилии», 1895

	У камня мшистого, где пруд Покрыла ржавчина и плесень, Кувшинки белые растут И ждут улыбки или песен.
	— Константин Фофанов, «Пришла румяная весна...», 1896

	Вскрываются нимфей дремавших семена, И длинный водоросль побеги выпускает, И ряска множится… Вот, вот, она, весна, — Открыла полыньи и ярко в них играет!
	— Константин Случевский, «Песни из уголка», 1898

	Закроются на озере кувшинки… Как ночь в лесу темна, спокойна и тепла! Кузнечики в траве чуть шепчутся. Сквозь ветви Белеет озеро, ― там звезды в глубине…
	— Иван Бунин, «На озере» (отрывок), 1902

	На вёрсты и вёрсты шелестящая осока, Незабудки, кувшинки, кувшинки, камыши. Болото раскинулось властно и широко, Шепчутся стебли в изумрудной тиши.
	— Константин Бальмонт, «Болото» («На вёрсты и вёрсты протянулось болото…»), 1903

	Легкий чёлн себе построю, И в воде он будет плавать, Словно жёлтый лист осенний, Словно жёлтая кувшинка!
	— Иван Бунин, «Песня о Гайавате» (VII. Пиро́га Гайаваты), 1903

	Над гладью зеркальной лесного затона, Вся белая, лилия дремлет одна. Мерцает во мгле, а с высот небосклона К ней сходит в сияньи Луны тишина.
	— Константин Бальмонт, «Лесная лилия», 1903

	Где прошлою осенью, ночью ненастной, Они утопились вдвоём. Они, эти странные бледные люди, Которых встречал я весной, Когда расцветали на влаге, как в чуде, Кувшинки под новой Луной.
	— Константин Бальмонт, «Лесная лилия», 1903

	Отцвели кувшинки, И шафран отцвёл. Выбиты тропинки, Лес и пуст и гол.
	— Иван Бунин, «Осень. Чащи леса...», 1905

	Ты печальница, Нежный цвет твой бел, Ты купальница, Водяной прострел.
	— Константин Бальмонт, «Одолень-трава», 1906

	Дома было тихо в этот вечер. Я принёс с реки кувшинки и траву плакун. Спать легли, и погасили свечи, Но не спали, было сердцу нечем Оградить себя от ночи и от дум.
	— Илья Эренбург, «Отторжение», 1914

	Головками качают И звонко подпевают: «Дан! дан! дан!» И в листики кувшинки Стучат для них дождинки, Словно в барабан.
	— Мария Моравская, «Новоселье», 1914

	Белая Лилия, юная Лилия Красила тихий и сумрачный пруд. Сердце дрожало восторгом идиллии У молодой и мечтательной Лилии. <...> — Белая Лилия, юная Лилия, — Девушка вдруг обратилася к ней: Как нас сближает с тобою бессилие… Грустно мне, Лилия, чистая Лилия <...> Белая Лилия, чистая Лилия Больше не красила сумрачный пруд И не дрожала восторгом идиллии: Белая Лилия — мёртвая лилия!..
	— Игорь Северянин, «Белая лилия (сказка в триолетах)», 1914

	Только не сбыться тому, ― Берег кувшинке несносен… Глянь-ка, заря бахрому Весит на звонницы сосен.
	— Николай Клюев, «Тучи, как кони в ночном...», 1917

	Я думаю о ней, о девочке, о дальней, и вижу белую кувшинку на реке, и реющих стрижей, и в сломанной купальне стрекозку на доске.
	— Владимир Набоков, «Я думаю о ней, о девочке, о дальней...», 1922

	Снилось озеро и белые кувшинки, И о чём-то плакался рожочек пастуха, А проснувшись утром, услыхал, Как звенели по стеклу снежинки.
	— Николай Кузнецов, «Первый снег», 1924

	Исцелённый мир смугло-розов, На кувшинках гнезда гагар, И от вьюг, косматых морозов Только сосен смолистый жар.
	— Николай Клюев, «Наша русская правда загибла...», 1928

	В воде отражается облачный круг, Кувшинки застыли на якоре, И около берега тонет паук, Чернея живой каракулей.
	— Леонид Лавров, «Радость», 1928

	Он в меня вонзает око, ― Но душа моя прозрачна, Но глаза мои невинны, Как кувшинки над прудом.
	— Саша Чёрный, «В санатории», 1929

	Была эта тихая женщина — как грустная белая лилия, Попавшая в море, — рождённая, казалось бы, грезить в пруде…
	— Игорь Северянин, «Лилия в море», 1930

	Не о тебе ли, мой цветок, Перо журчит, как ручеек, Лесную сказку про кувшинку И под сердечную волынку Рождает ландышами строки...
	— Николай Клюев, «Среди цветов купаве цвесть...», 1932

	Феодоровский собор ― Кувшинка со дна Светлояра, Ярославны плакучий взор В путивльские вьюги да хмары.
	— Николай Клюев, «Песнь о Великой Матери», 1934

	Я, прохожий, тельник на шее, Светлоярной кувшинке молюсь: Кличь кукушкой царя от Рассеи В соловецкую белую Русь!
	— Николай Клюев, «Феодоровский собор ...», 1934

	Вдоль берегов распаханной земли Влеклась вода, краями небо тронув, И жёлтые и белые цвели Кувшинки на поверхности затонов.
	— Аркадий Штейнберг, «Я видел Море Чёрное во сне...», 1935

	Что, потревожены всплеском нагретым, По-русалочьи нежно чуть щекоча, Кувшинки дотронутся златоцветом До напрягшегося в саженках плеча.
	— Михаил Зенкевич, «На Медвежьей горе», 1938

	Над водою спят кувшинки И листы зелёные. С серых ив летят пушинки Сонные-пресонные.
	— Евгений Кропивницкий, «Над водою спят кувшинки...», 1940

	А дальше в конном поединке Сиял над змеем лик Георгия. И на пруду цвели кувшинки, И птиц безумствовали оргии.
	— Борис Пастернак, «Ожившая фреска», 1944

	Вода, вода, водица. Кувшинки на воде. На кочке аист-птица Нахохлясь серебрится В весенней лепоте.
	— Евгений Кропивницкий, «Вода, вода, водица...», 1945

	…Кувшинкам трудно ― до вершин, Кувшинкам хочется в кувшин, Хотя бы очень небольшой, Но с человеческой душой.
	— Леонид Мартынов, «Кувшинка», 1947

	Светлеет Яуза и кажется Совсем такой, как в тех местах, Где, плавные изгибы делая, Подходит к городу она И плавают кувшинки белые, На тонких ножках встав со дна.
	— Леонид Мартынов, «Самокатная», 1956

	В первый раз ты видишь, Эвридика, Голубое озеро, кувшинки И бежишь, босая, по тропинке К буйной пене мельничных колёс.
	— Всеволод Рождественский, «Вянут дни... Поспела земляника...», 1967

Пословицы и загадки

Кувшинчики и блюдца не тонут и не бьются. — русская загадка

См. также

• Купава
• Белокрыльник
• Ряска
• Лилия
• Бархатцы
• Белокрыльник
• Стрелолист