Страна багровых туч

фантастическая повесть Аркадия и Бориса Стругацких

«Страна багровых туч» — дебютный роман (повесть) братьев Стругацких, написанный 1952—1957 годах и опубликованный в 1959. Положил начало циклу о предыстории Мира Полудня. Процитирован в «канонической» редакции, исправившей цензуру[1].

Цитаты править

  •  

посоветовал [ему] не сходя с места побриться под угрозой немедленного уничтожения…[2]один из черновиков

  — Борис Стругацкий, «Экипаж „Хиуса“», 1956

Часть первая. Седьмой полигон править

  •  

Французский искусственный спутник установил на Венере область повышенной ионизации. <…> Оказалось, что область сверхвысокой ионизации, занимающая примерно полмиллиона квадратных километров, фиксируется периодически на определённом участке поверхности <…>. Если ионизация вызвана радиоактивным излучением, то источником его могли быть только радиоактивные руды неслыханной концентрации. Название «Урановая Голконда» напрашивалось само собой. <…>
В отношении тяжёлых активных элементов человечество всё ещё оставалось на голодном пайке. <…> Чисто академический научный интерес к Венере дополнился интересом более практическим. — Экипаж «Хиуса»

  •  

Создание «абсолютного отражателя» было первым реальным достижением новой, почти фантастической науки — мезоатомной химии, химии искусственных атомов, электронные оболочки в которых заменены мезонными. <…>
«Хиус» — комбинированный планетолёт: пять обычных атомно-импульсных ракет несут параболическое зеркало из «абсолютного отражателя». В фокус зеркала с определённой частотой впрыскиваются порции водородно-тритиевой плазмы. Назначение атомных ракет двоякое: во-первых, они дают «Хиусу» возможность стартовать и финишировать на Земле. Фотонный реактор для этого не годился — он заражал бы атмосферу, как одновременный взрыв десятков водородных бомб. Во-вторых, реакторы ракет питают мощные электромагниты, в поле которых происходит торможение плазмы и возникает термоядерный синтез.
Очень просто и остроумно: пять ракет и зеркало. Кстати, уродливая пятиногая черепаха, которую Быков видел в кабинете Краюхина, — это, оказывается, макет «Хиуса». — На пороге

  •  

— Я очень люблю Землю. Очень! Ты, наверное, думаешь, что все межпланетники — убеждённые небожители. Неверно. Мы все очень любим Землю и тоскуем по голубому небу. Это наша болезнь — тоска по голубому небу. Сидишь где-нибудь на Фобосе. Небо бездонное, чёрное. Звёзды, как алмазные иглы, глаза колют. Созвездия кажутся дикими, незнакомыми. И всё вокруг искусственное: воздух искусственный, тепло искусственное, даже вес твой и тот искусственный…
Быков слушал не шевелясь.
— Ты этого не знаешь. Ты не спишь только потому, что чувствуешь себя на пороге: одна нога здесь, другая там. А вот Юрковский сейчас сидит и стихи пишет. О голубом небе, об озёрных туманах, о белых облаках над лесной опушкой. Плохие стихи, на Земле в любой редакции таких стихов — килограммы, и он это прекрасно знает. И всё-таки пишет. — там же

  — Дауге
  •  

… выразительно играл мускулами: <…>
— Я совершенно здоров. И я приложу максимум усилий к тому, чтобы о вас, дружочек, этого бы не сказал даже самый скверный ветеринар! — Будни

  •  

Костюм этот, разумеется, не шьётся и даже не штампуется. Его отливают в готовом виде, вот таким, каков он сейчас, с заранее намеченными отверстиями и карманами для приборов, продовольствия и прочего. Силикетовый слой двойной, причём ориентация молекул одного слоя перпендикулярна по отношению к ориентации молекул другого[3]. — Испытание огнём

  •  

Взгляд его упал на газету, которую он так и не удосужился просмотреть сегодня.
«Смелее внедрять высокочастотную вспашку» — передовая. «Исландские школьники на каникулах в Крыму», «Дальневосточные подводные совхозы дадут государству сверх плана 30 миллионов тонн планктона», «Запуск новой ТЯЭС мощностью в полтора миллиона киловатт в Верхоянске», «Гонки микровертолётов. Победитель — 15-летний школьник Вася Птицын», «На беговой дорожке 100-летние конькобежцы».
Быков листал газету, шелестя бумагой.
«Фестиваль стереофильмов стран Латинской Америки», «Строительство Англо-Китайско-Советской астрофизической обсерватории на Луне», «С Марса сообщают…»
Быков просмотрел газету, подумал и, сложив, сунул в карман куртки. Это надо взять с собой. Это дыхание Земли, могучий пульс родной планеты, который хочется ощущать и в далёком рейсе. Символ… — «Как аргонавты в старину…»

Часть вторая. Пространство и люди править

  •  

— Какая величественная красота! «Открылась бездна, звезд полна!» <…> Вокруг Солнца — корона, как жемчужное облако! Ну скажите же мне, почему я не поэт? — Юрковский встал в позу и начал: — «Бездна чёрная…»
— «Бездна жгучая»…[4]Сигнал бедствия

  •  

— Причалила ракетка с «Циолковского». Межпланетное такси, изволите видеть. <…>
Быков сделал неосторожное движение, пролетел, <…> ударился о потолок и, растопырив руки, устремился вниз. Дауге схватил его за ногу и, ловко дёрнув, привел в нужное положение.
— Успокойся, ангел небесный, не надо волноваться… Помнишь формулу — эм вэ квадрат пополам? Так вот, хорошо, что хоть пополам, а то раскроил бы ты сейчас свою буйну голову. — Венера с птичьего полёта

  •  

Планетолёт висел над громадным, тускло освещённым туманным куполом. Сероватые тени ползли по блестящему оранжевому полю, медленно сближались и расходились, свивались в кольца и разрывались на неверные исчезающие пятна. <…> тончайшие розовые, желтые и серые дымчатые ленты переплетались между собой, но не смешивались; то ясные и отчётливые, то затянутые однообразной рыжей дымкой…
Вот она какая, Венера, «самая страшная планета в Солнечной системе»! Быков понял, что движения цветных теней, такие незначительные на расстоянии в несколько тысяч километров, есть не что иное, как чудовищные по мощности и скорости изменения в атмосфере — бури, тайфуны, смерчи, которым на Земле нет никакого подобия. — там же

Часть третья. На берегах Урановой Голконды править

  •  

Вообще назначение человека — превращать любое место, куда ступит его нога, в цветущий сад. — Красное и чёрное

  — Дауге
  •  

Быков выключил двигатель и с трудом снял руки с пульта управления. В смотровой люк снова заструился красноватый свет, показавшийся теперь прекрасным. В наступившей тишине торопливо и чётко застрекотали счётчики радиации. <…>
Юрковского долго не могли найти под грудой развалившихся ящиков. Он был без сознания, но сразу пришёл в себя и, открыв глаза, осведомился:
— Где я?
<…> Богдан серьёзно сказал:
— В «Мальчике». «Мальчик» — это такой транспортёр…
— К чёрту подробности! На какой планете?
— Поразительная способность — в любых условиях цитировать бородатые анекдоты , — злобно проговорил Дауге. Он сидел, <…> с отвращением рассматривая содержимое шлема, лежащего на коленях. — Вот они, твои бутербродики! Все здесь… — Венера показывает зубы

  •  

В жизни ещё слишком много прозы, чтобы заниматься поэзией, а из каждых десяти романтиков девять не стоят скорлупы от съедаемых ими яиц… — там же

  •  

Уходят из гавани Дети Тумана,
Уходят. Надолго? Куда?

Ты слышишь, как чайка рыдает и плачет,
Свинцовую зыбь бороздя, —
Скрываются строгие чёрные мачты
За серой завесой дождя…

В предутренний ветер, в ненастное море,
Где белая пена бурлит,
Спокойные люди в неясные зори
Уводят свои корабли.

Их ждут штормовые часы у штурвала,
Прибой у неведомых скал,
И бешеный грохот девятого вала,
И рифов голодный оскал,

И жаркие ночи, и влажные сети,
И шелест сухих парусов,
И ласковый тёплый, целующий ветер
Далеких прибрежных лесов.

Их ждут берега четырёх океанов,
Там плещет чужая вода… — День рождения

  •  

Трепещущая масса двигалась сторонами, охватывая транспортёр огромным полукольцом. Длинные рукава, выброшенные вперёд, словно ощупывали почву. Мерцающий лиловый туман поднимался над всем этим шевелящимся красным ковром. В наушниках гудела далёкая Голконда, раздавался ровный скрипящий шорох: багровый поток волочил за собой камни, осколки валунов.
— Удивительно похоже на живое существо, — пробормотал Дауге. <…>
Юрковский сердито пыхтел, орудуя клинком. Нож легко входил в упругую массу, но она сразу смыкалась за ним. Геолог, рассвирепев, рвал и кромсал плотный трепещущий студень. Наконец ему удалось отделить толстый красный кусок. Густо повалил светящийся газ. Юрковский выпрямился, откатил кусок ногой подальше — на чёрном песке ярко засветилось красное пятно. Сзади загремело. <…>
Быков успел заметить, что огненные щупальца уже окружили транспортёр, сомкнувшись метрах в трёхстах от него. Они образовали почти правильное кольцо. <…>
Дауге уже шёл, волоча по земле за ремень металлический бачок-контейнер для радиоактивных образцов. <…>
Быков поглядел под ноги и увидел, что отрубленный кусок плёнки расплылся звездой, выбросив длинные тонкие отростки в сторону красного ковра. <…>
Вокруг «Мальчика» медленно, но заметно смыкалось кольцо красной плёнки. Багровая масса наползала со всех сторон, подбираясь к центру страшного подземного взрыва, который сжёг «Мальчика» и где сейчас громоздились глыбы вывороченного оплавившегося камня. — Последнее слово Голконды

  •  

Лечь нельзя! Гришу надо донести. <…>
И все люди, и вся огромная далёкая страна. Как много людей ждёт их! Значит, они нужны многим, очень многим… Ждут! Хуже всего на свете ждать и догонять. Их ждут, они догоняют. Они догоняют уходящую жизнь, и им нельзя лечь. Надо идти, потому что их ждут, потому что они нужны, потому что они ещё вернутся сюда — обязательно вернутся! — потому что <…> лучше всего на свете — это жить. Надо идти потому, что они дойдут, наверняка дойдут, без всякого сомнения дойдут, и будет очень обидно, если они лягут здесь и заснут… хотя они могли дойти. Это будет ужасно обидно. И поэтому надо. — Сто пятьдесят тысяч шагов

  •  

— Это бактерии. Колонии бактерий. Но не наших бактерий. Другая жизнь… небелковая жизнь. Живут за счёт излучений. <…> Они собираются вокруг места, где должен произойти атомный взрыв, — продолжает Юрковский. — Собираются в кольцо… красное кольцо… и ждут. «Мальчик» попал на такое место. <…> А они чуют, где должен быть взрыв, собираются и ждут… Продукты распада очень активны… они лакомятся… — там же

  •  

… Юрковский хрипло выкрикивал, глотая слова:
— Подлая! Мы ещё вернёмся… Придем сюда! За смерть нашу, за муки… отплатишь! Проклятая планета!.. Будешь работать на нас, на людей Земли, давать свет, жизнь… Закуём в сталь, в бетон! Будешь работать! — там же

О романе править

  •  

Повесть написана очень интересно, ярко, динамично, читается без отрыва. [Авторы] обнаружили безусловный литературный талант. <…> Пожалуй, я ещё не встречал в нашей литературе столь убедительного рассказа о чужой планете. Читатель не ошибётся, а сразу же почувствует себя перенесённым в далёкий и совершенно иной, чем на Земле, мир. <…> Если же добавить к этому напряжённый сюжет с постоянно возникающими загадками (причём эти загадки — природные, разрешение которых влечёт за собой всякий раз расширение научного кругозора читателя, а не надуманные детективные условности), а также то, что люди даны с запоминающимися характерами, живые, то становится очевидным, что повесть «Страна Багровых Туч» — одна из редких удач научно-фантастической литературы <…>.
Мне не кажется, как то рекомендует М. Ложечко[5], что в повесть надо вводить ещё какую-нибудь интригу (любовную или упаси бог — шпионскую). Повесть и без того достаточно динамична и увлекательна <…>. Тема же борьбы с природой и проникновения в её первозданные тайны дана [авторами] так сурово и сильно, что секреты обычно придурковатых «агентов» или прочих диверсантов, разгадка которых составляет главную линию столь многих у нас вещей приключенческого жанра, кажутся жалкими и неувлекательными. Великая трудность завоевания Космоса умно и ярко показана в повести. В этой трудности и есть подвиг соревнования с другими исследователями и уважение, почти преклонение перед героизмом павших. Поэтому мне не представляется нужным, как то советует М. Ложечко, усиливать тем или иным путём показ соревнования с другими странами — оно проявляется само собой, без навязчивого подталкивания читателя, который видит, что каждый полёт планетолёта <…> — это подвиг, требующий и отборных людей, и готовности к страшной гибели. <…>
Советские межпланетники заметно походят на грубых и невоспитанных межпланетников американских <…>. Эта черта — явное подражание и её надо обязательно изничтожить.[6]

  Иван Ефремов, внутренняя рецензия для «Детгиза», 5 мая 1958
  •  

Лаконизм в описании социального и технического прогресса свидетельствует, что Стругацкие, отдавая долг идеологическим клише тогдашней НФ, всерьёз решали в своей первой большой книге совсем другую задачу. Из весьма многообразной системы утопических прожектов их внимание приковала одна, основополагающая идея — идея «нового человека». Эта идея не только всецело определила пафос их раннего творчества, но и в дальнейшем сохранила значение едва ли не ведущей и самой постоянной темы.

  Вячеслав Сербиненко, «Три века скитаний в мире утопии», 1989
  •  

Характер главного героя вырос из нескольких удачно подобранных мелочей; он выглядит правдоподобно и живо, но когда Стругацкие, пытаясь углубить его, пускаются в психологизирование, это лишь утяжеляет текст.

  Дмитрий Володихин, Геннадий Прашкевич, «Братья Стругацкие», 2011

Аркадий Стругацкий править

  •  

В 1956 году, только демобилизовавшись из армии, в которой прослужил пятнадцать лет, я был у брата в Ленинграде. Помню, мы шли по Невскому и дружно ругали нашу фантастику. В тот год одновременно вышли четыре книги о полёте на Венеру. И герои, и ситуации в них были настолько выспренны и однообразны, что казалось, будто все эти книги написаны одним автором. Жена моя <…> сказала, что мы оба болтуны, только и умеем, что критиканствовать. <…> И тут же мы приняли решение: а что, в самом деле. Так мы начали работу, и в скором времени появилась «Страна багровых туч».

  — «Румата делает выбор», 1974
  •  

Согласно семейному преданию первую фантастическую повесть мы с братом сочиняли на спор, подзадоренные моей женой, которая выразила сомнение, в состоянии ли мы написать интересно про путешествие на Венеру. Как человек военный я поставил жёсткие сроки — так родилась «Страна багровых туч».[7]

  — интервью Всеволоду Ревичу конца 1980-х

Борис Стругацкий править

  •  

«Страна багровых туч» — наш первенец, неуклюжий, корявый и нелюбимый. Чистовик этой повести был закончен в апреле 1957 года, на протяжении двух мучительных лет он подвергался разнообразным вивисекциям в редакции тогдашнего московского Детгиза, рецензенты рвали его в клочья, редакторы резали по живому, а мы — авторы совсем ещё молодые и абсолютно неопытные — рыдали друг другу в жилетки, кляли свою судьбу, но выполняли все спускаемые нам указания, потому что уж ОЧЕНЬ хотелось нам увидеть наше детище опубликованным.
В результате мы получили то, что получили: типичную повесть переходного периода, обремененную суконной назидательностью и идеологическими благоглупостями Фантастики Ближнего Прицела и в то же время не лишённую занимательности, выдумки, подлинной искренности и наивного желания немедленно, сейчас, создать нечто, достойное пера Уэллса или хотя бы Беляева.
Повесть, надо сказать, произвела впечатление на тогдашнего читателя (в том числе и на зарубежного!). Было время, когда мы даже гордились ею, но это время, быстро миновало. (Достаточно сказать, что на русском языке мы не переиздавали её с 1969 года.) И в настоящее собрание мы решились вставить её лишь, как говорится, под давлением общественности.
<…> действие повести разворачивается как раз в девяностых годах нашего века — и практически ничего, ну ничегошеньки в повести не похоже на то, что реально окружает сегодня её читателя! <…>
Пусть повесть эта остаётся в фантастике как некий уродливый памятник целой эпохе со всеми её онёрами — с её горячечным энтузиазмом и восторженной глупостью; с её искренней жаждой добра при полном непонимании, что же это такое — добро; с её неистовой готовностью к самопожертвованию; с её жестокостью, идеологической слепотой и классическим оруэлловским двоемыслием. Ибо это было время злобного добра, жизнеутверждающих убийств, «фанфарного безмолвия и многодумного безмыслия»[8]. И это время не следовало бы вычёркивать из социальной памяти. Самое глупое, что мы можем сделать,— это поскорее забыть о нём; самое малое — помнить об этом времени, пока семена его не истлели.[9]

  — «К читателям», апрель 1992

1960-е править

  •  

… в книге есть стиль — быть может, не всегда самостоятельный, но бесконечно далёкий от того серого, стёртого до полной безликости языка, почти обязательного для нашей приключенческой литературы;..[6]

  Кирилл Андреев, рекомендация для принятия Стругацких в Союз писателей СССР, 1960
  •  

Повесть «не дотягивает», ибо события в Стране багровых туч лишь повторяют то, что много раз — и с большей силой! — происходило на Земле.[10][11]

  Валентина Журавлёва, «Два закона Жюля Верна»
  •  

У Стругацких Венера — место действия, где работают обыкновенные советские люди. И задача в том, чтобы показать не Венеру, а людей.
<…> В литературном космосе уже были сотни первооткрывателей, сотни раз описывалось отбытие с Земли, приближение к планете, изумление открытия. И Стругацкие <…> сделали следующий шаг — начали писать об открытом космосе, куда по стопам героев пришли рядовые труженики. Авторы нашли своего героя, нашли стиль и язык, этому рядовому герою соответствующий. У Стругацких есть литературное лицо. И уже наметилась опасность стилизации, подражания самим себе, найденному стилю…[12][11]

  Георгий Гуревич, «Широкий поток»
  •  

Уже первой своей повестью Стругацкие внесли в советскую фантастику нечто новое — углубленный психологизм, внимание к человеческой индивидуальности.[13]

  Ариадна Громова, «Герои Далёких Радуг: Заметки о творчестве Стругацких»

Примечания править

  1. Аркадий и Борис Стругацкие. Собрание сочинений в 11 томах. Т. 1. 1955-1959 / под ред. С. Бондаренко. — Изд. 2-е, исправленное. — Донецк: Сталкер, 2003. — С. 33-332.
  2. Неизвестные Стругацкие. От «Страны багровых туч» до «Трудно быть богом»: черновики, рукописи, варианты // Редактор-составитель С. Бондаренко. — Донецк: Сталкер, 2005. — С. 73.
  3. Комментарий В. Кайтоха («Братья Стругацкие», гл. I): «[последнее] было, видимо, довольно простодушной аналогией фанеры».
  4. Пародия начала романса «Очи чёрные». (В. Курильский. Комментарии // Аркадий и Борис Стругацкие. Страна багровых туч. — СПб.: Terra Fantastica, М.: Эксмо, 2006. — С. 628.)
  5. Один из редакторов «Детгиза».
  6. 1 2 Неизвестные Стругацкие. Письма. Рабочие дневники. 1942-1962 гг. / составители: С. Бондаренко, В. Курильский. — М.: АСТ, Донецк: Сталкер, Киев: НКП, 2008. — С. 315-8, 463.
  7. Всеволод Ревич. Дон Румата с проспекта Вернадского [1995] // Аркадий и Борис Стругацкие. Собр. соч. в 11 томах. Т. 12, дополнительный. — Донецк: Сталкер, 2003. — С. 373.
  8. Александр Галич, «Мы не хуже Горация».
  9. Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий. Страна багровых туч. Рассказы. Статьи, интервью. — М.: Текст, 1993. — С. 5-7.
  10. Комсомольская правда. — 1960. — 9 декабря (№ 289). — С. 3.
  11. 1 2 Из критики тех лет // А. и Б. Стругацкие. Собр. соч. в 11 т. Т. 1. — Донецк: Сталкер, СПб.: Terra Fantastica, 2000. — С. 629-633. — 10000 + 10000 экз.
  12. Московский литератор. — 1961. — № 31.
  13. Комсомольская правда. — 1964. — 26 декабря. — С. 3.
Цитаты из книг и экранизаций братьев Стругацких
Мир Полудня: «Полдень, XXII век» (1961)  · «Попытка к бегству» (1963)  · «Далёкая Радуга» (1963)  · «Трудно быть богом» (1964)  · «Беспокойство» (1965/1990)  · «Обитаемый остров» (1968)  · «Малыш» (1970)  · «Парень из преисподней» (1974)  · «Жук в муравейнике» (1979)  · «Волны гасят ветер» (1984)
Другие повести и романы: «Забытый эксперимент» (1959)  · «Страна багровых туч» (1959)  · «Извне» (1960)  · «Путь на Амальтею» (1960)  · «Стажёры» (1962)  · «Понедельник начинается в субботу» (1964)  · «Хищные вещи века» (1965)  · «Улитка на склоне» (1966/1968)  · «Гадкие лебеди» (1967/1987)  · «Второе нашествие марсиан» (1967)  · «Сказка о Тройке» (1967)  · «Отель «У Погибшего Альпиниста»» (1969)  · «Пикник на обочине» (1971)  · «Град обреченный» (1972/1987)  · «За миллиард лет до конца света» (1976)  · «Повесть о дружбе и недружбе» (1980)  · «Хромая судьба» (1982/1986)  · «Отягощённые злом, или Сорок лет спустя» (1988)
Драматургия: «Туча» (1986)  · «Пять ложек эликсира» (1987)  · «Жиды города Питера, или Невесёлые беседы при свечах» (1990)
С. Ярославцев: «Четвёртое царство»  · «Дни Кракена»  · «Экспедиция в преисподнюю»  · «Дьявол среди людей»
С. Витицкий: «Поиск предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики»  · «Бессильные мира сего»
Экранизации: «Отель «У погибшего альпиниста» (1979)  · «Сталкер» (1979)  · «Чародеи» (1982)  · «Дни затмения» (1988)  · «Трудно быть богом» (1989)  · «Искушение Б.» (1990)  · «Гадкие лебеди» (2006)  · «Обитаемый остров» (2008–9)  · «Трудно быть богом» (2013)