Георгий Дмитриевич Гачев
Гео́ргий Дми́триевич Га́чев (1929-2008) — советский-российский философ и культуролог болгарского происхождения, специализирующийся на литературоведении, эстетике и лингвистике: доктор филологических наук, автор концепции ускоренного развития литературы.
Георгий Гачев – сын известного музыковеда и специалиста по эстетике, Дмитрия Гачева, репрессированного в 1938 году и спустя восемь лет погибшего в лагерях.
| Георгий Гачев | |
.jpg)
| |
| Г. Гачев, 2003 год | |
 Статья в Википедии
| |
 Медиафайлы на Викискладе
|
Цитаты
правитьиз книг
править| — «Русский эрос» (глава «Национальные казни») |
Рот, пожалуй, – завязка человека: рот – всеобщий проход для стихий входящих и исходящих. Через эту лунку, пещерку, предбанник, предтечу, шлюз, погранично-пропускной пункт бытие трансформируется в человека: стихии приобретают тот вид, в каком они могут далее входить в состав человека, культивируются, причёсываются.[1] | |
| — «Русский эрос» |
Германский дух в Лютере ещё дальше провёл принцип формального разделения и расчленения всего: веры, науки, власти, любви; развил науки, изобретательство, всякого рода производство...[1] | |
| — «Русский эрос» |
Постоянного соития народа и государства в России нет; напротив – меж ними дистанция огромного размера и вакуум, который время от времени прорезается вспышками кроваво-любовных пристрастий, когда учиняются кровосемепускания то со стороны народа (Смута, Разин, Пугачёв, пожары, революции), то со стороны государства (Грозный, Пётр, раскулачивание и чистка от «врагов народа»).[1] | |
| — «Русский эрос» |
| — «Русский эрос» |
XII.1924. ― Мите! Очень странное впечатление производит на меня твоё желание оставить Льеж и переехать в Париж, в город des beaux arts («изящных искусств» ― видимо, так иронически цитируются слова из письма Димитра. ― Г.Г.)... Ты неисправимый идеалист с дон-кихотскими замашками и часто совершаешь патентованные, скандальные глупости… Считайся с действительностью...[2] | |
| — «Господин Восхищение», 1989 г. |
Ещё Ковтюх был, которого Серафимович в «Железном потоке» как Кожуха описал. Мне показали его на пересылке под Владивостоком. Он лежал, отказывался есть, ни с кем не разговаривал, гордый такой: видно, перестал хотеть жить… А из «врагов» только одного видел за всё время: троцкист один о себе в тюрьме так и говорил, что он троцкист, и Сталина проклинал… А даже для меня Сталин казался непричастен к этим делам, что с нами творились. Но Д.И. понимал, что всё это не без высшей руки делалось. … Отморозил я раз ногу (три пальца у меня потом отрезали) и в санчасть ходил просить освобождения. Долго не давали. Однажды подхожу и вижу в окно: печку железную санитар разжёг и посадил вокруг мертвецов. Люди замерзали насмерть в забоях или на работах дорожных, а чтобы освидетельствовать, кто умер, надо было снять отпечатки пальцев: с мёрзлого же тела отпечаток не даётся. Вот и размораживал он им руки, чтобы установить личность умершего (фамилии кто там мог точно знать? Перепутывались!) ― и поставить в формуляры. (Так и отец, умерши, был перекрещён в «Грачева»; потом спохватились, верно, что в списке был «Гачев», решили соединить: живою душой был отец «Гачев», мёртвою стал ― «Гачев-Грачёв». И долго нам с матерью пришлось мытариться по конторам, чтобы идентифицировать личность отца. ― Г. Г.) Или подходишь ― спотыкаешься, как о дрова. А это руки-ноги мёртвых. А вот двоих на салазки связывают; блатной одного ногой опробывает и говорит: «Вот изобретатель паровоза Ф.Д. (Феликс Дзержинский) дубаря врезал»… А блатные не работали особо. Они так говорили: «Вы на воле начальники, там ваше житьё, а здесь ― наше. Здесь вы поработайте…»[2] | |
| — «Господин Восхищение», 1989 г. |
Уж полтора года прошло, как прочитал я эту книгу,[комм. 1] — и до сих пор сердце саднит и поташнивает: словно сам на костре, на аута да фе сгорал, будто тебе делали пластическую операцию лица... От ума — до физиологии — всепроникновенно действие чтения этого было. Сочинение мифотворческое — и кишечнополостное зараз. | |
| — «Прямо слово» (о романе Леонида Латынина, «Гримёр и Муза») |
из лекций
правитьЗначит: «наивный» — натуральный, природный, не обработанный искусственными условностями цивилизации. Так что если наша культура есть продолжение природы, её язык (по распространенному мнению философов), её заявление о себе, то в наивном человеке и его слове — это прямейше, спонтанно, без опосредованных звеньев... [3] | |
| — «Плюсы и минусы наивного философствования» |
Так что имеет смысл прислушиваться к слову такового существа, как души простой, ибо она — той же субстанции, что и Бог, Абсолют, и можно подслушать Глас Божий через него — младенца, кто ещё невинный, полу-ангел («устами младенца глаголет истина»), или юродивого — блаженного, недаром кто «правду-матку режет», не обинуясь и царю; и «глас народа есть глас Божий». «На-РОД» же — сын ПриРОДы, Матери(и).[3] | |
| — «Плюсы и минусы наивного философствования» |
| — «Плюсы и минусы наивного философствования» |
| — «Плюсы и минусы наивного философствования» |
Как ещё Декарт полагал, что чем читать-изучать то, что по данному вопросу написано уже другими, лучше, экономнее — самому сосредоточиться и до всего додумываться. Итак, дав волю своей наивности, офицер шевалье Де Карт, 23 лет отроду, в ночи 10 ноября 1619 года имел озарение естественным светом разума — и породил своё cogito ergo sum есть «мыслю — следовательно, существую», что залегло краеугольным камнем в философию Нового времени.[3] | |
| — «Плюсы и минусы наивного философствования» |
| — «Плюсы и минусы наивного философствования» |
Итак, способность удивляться тому, к чему все социально-воспитанные и учёно-образованные привыкли и не находят в сём «ничего особенного». А УДИВЛЕНИЕ, по Аристотелю, — начало познания. И в самом деле: остановиться, задуматься над тем, что вроде так понятно и привычно и общепринято, и вдруг увидеть в этом — вопрос, проблему. <...> Эту операцию Виктор Шкловский назвал «ОСТРАНЕНИЕ» — то есть увидеть странным обычное.[3] | |
| — «Плюсы и минусы наивного философствования» |
...в среде физиков-теоретиков высоко ценится способность задать глупый вопрос. С него часто начинается открытие новых путей и понятий.[3] | |
| — «Плюсы и минусы наивного философствования» |
Ну да: У-ДИВ-ление – это взвидеть ДИВО, ДИЯ, ДЕОС или Бога, Дивное, Божественное. Чудное и чуднóе. И видящий такое — ЧудАк, ну или «чУдик», как герои Шукшина, тоже наивные — «дярЁвня!» в городе среди цивилизованных — роботов-автоматов, так завоспитанных и образованных, что утратили корни в природе и естественный свет разума...[3] | |
| — «Плюсы и минусы наивного философствования» |
Итак, «на всякого мудреца довольно простоты», и как раз простота делает его мудрым. Ибо и Бог — прост, такова и его субстанция, и души. И философ, и поэт, и физик (Эйнштейн) в корне — дитя. А там уж — потом, на основе простого узрения — мудрствуй себе и лукаво плети свои категории (Кант) или формулы (Эйнштейн) — забавляйся сими игрищами... Чем бы дитя ни тешилось — Человечество, — лишь бы занято было, не плакало, увлекалось. [3] | |
| — «Плюсы и минусы наивного философствования» |
| — «Плюсы и минусы наивного философствования» |
Однако, приведя себе на ум Каина и Авеля <...> — напал на следующую наивную мысль: что всё движение во человечестве, сама История происходит, совершается именно толчками таких наивных поступков, исходящих из наивных разумений, когда часть принимается за Целое — и человек тянется во Эросе Любви или Вражды к ближайшему предмету, цели, человеку (излить душу в прекрасное стихотворение, посадить огурцы, отомстить обидчику...), невзирая, наивно не соображая, что Первопричина-то не там и ничего от этого в целом мира не изменится...[3] | |
| — «Плюсы и минусы наивного философствования» |
Я боялся жить – жизнь не прожить. У меня главный экзистенциальный завод жизни был такой, что я расту в интеллектуальной семье, умником, музыкальный, у меня семья музыкантов. И для меня стать простым мужиком с бабами, с семьей, с детьми было проблемой. У меня были даже не конфликты и противоречия с идеологией власти (хотя это, конечно, было), но главным было, наконец, добраться до живой жизни с женой, детьми. Поэтому для меня так дороги были жизненные опыты, что моим главным текстом стал жизненно-философский дневник. А уже внутри него мои трактаты – национальные интересы по эстетике, культурологии, национальные образы мира и т.д. И так у меня выработался смешанный жанр.[4] | |
| — «Национальные образы мира» |
Вот, например, том «Америка» из серии «Национальные образы мира». Там два шрифта, я делаю своё интеллектуальное путешествие в Америку как в культуру, мышление, пишу модель мира Америки. А одновременно там дневник о том, как я жил в это время. Кто хочет читать мою жизнь, читает один шрифт. Кто хочет читать трактат – другой, но это разделение условно.[4] | |
| — «Национальные образы мира» |
Моя эпитафия звучит так: «Упуская время, жил счастливо» – этот человек, который будет под камнем. Что это значит? Я не шагал в ногу со временем, не приспосабливался, не превращал время в деньги, а, как сквозь песок, упускал время. Но, упуская время, я выходил, пожалуй, в вечность, в никуда. То, что пишется не в современности, не в расчёте на «сейчас», оно, оказывается, не тухнет.[4] | |
| — «Национальные образы мира» |
Сейчас произошло разделение труда, все маленькие специалисты. Главное разделение – естествознание и гуманитарная область. А я сделаю мост между ними и делаю целостную картину мира. Мои национальные миры – это я тоже делаю целостную модель, скажем, Америки, там и язык, и быт, и математика, и политика, и поэзия и т.д. [4] | |
| — «Национальные образы мира» |
Кто я такой? Полукровка. Мой отец, политэмигрант из Болгарии, эстетик, вагнерианец, музыковед, в 1926 году приехал в страну свободы, увлечённый социалистическими идеями, и по рекомендации Георгия Димитрова (может, кто знает) поступил в Московскую консерваторию. Там он встретил мою мать, тоже музыканта, музыковеда, она еврейка из Минска. Там они встретились, и в 1929 году я родился от их брака, родной мой язык – русский. Так что я состою из трёх субстанций: болгарской (мой отец), еврейской (от матери), и я член русской культуры, вырастал в русской среде, тех языков я не знал.[4] | |
| — «Национальные образы мира» |
Этому посвящена моя книга «Осень с Кантом. Образность в критике чистого разума». Проблема следующая: а чист ли чистый разум? Не лежит ли под ним грязь жизни и образа? И, раскапывая Канта, я обнаружил образный подтекст, так же и в Гегеле. Я понял, что все эти великие мэтры – и Гегель, и Кант – это не универсальное мышление, они носят на себе печать германского, немецкого образа мира.[4] | |
| — «Национальные образы мира» |
Многовариантность народов и их культур есть сокровище человечества. <...> Возлюбленная непохожесть – вот мой принцип, вот что должно быть принципом во взаимных отношениях между цивилизациями.[4] | |
| — «Национальные образы мира» |
Природа есть мистическая субстанция, «природина» – мой неологизм, природа и родина, мать – земля своему народу. Народ выступает в отношении «природины» и как сын и муж. Так же, как в древнегреческой мифологии, вы знаете, земля Гея рожает себе Урана – неба, который ей становится и сын, и муж, супруг. Народ в каждой стране – и сын, и муж матери Природы. [4] | |
| — «Национальные образы мира» |
Природа – это текст, скрижаль завета, которую данный народ призван прочитать, понять и реализовать в ходе истории. В этой драме является новый актёр – труд, который является создателем культуры на этой земле. Труд работает и в соответствии с природой и в то же время дополняет то, чего не дано стране от природы. Например, в Нидерландах природа отказалась дать достаточно земли народу, и народ трудом осушил море, океан и расширил себе территорию и по вертикали, и по горизонтали благодаря своему труду. Другой пример – Россия. Это страна равнинных степей без значительных гор, так что природа отказала России в вертикали бытия. И в компенсацию за это отсутствие в России в ходе истории выстроилась гора гигантского государства с его громоздким аппаратом, и жизнь страны обрела таким образом вертикальное измерение. Сейчас мы говорим о вертикали власти.[4] | |
| — «Национальные образы мира» |
Уникальный пример являет собой еврейство, <...> этот народ смог существовать <...> без своей природы. В этом секрет еврейства. <...> Благодаря своей уникальности жизни без природы они избранный народ. <...> Те субстанции энергии, которые в других народах распространяются экстенсивно на их территориях, в войнах, земледелие и так далее, здесь содержатся в психее и логосе, делая их необычайно активными и развитыми. Тора – это их территора, а также тела и жизни людей Бога Живаго. Природа еврейства – это его народ. Космос оказался вдавлен в этнос, главная заповедь здесь – жить, выжить, «быть живым, живым и только, до конца», как это выражено Пастернаком.[4] | |
| — «Национальные образы мира» |
Комментарии
править- ↑ «Уж полтора года прошло, как прочитал я эту книгу» — Георгий Гачев читал роман Леонида Латынина «Гримёр и Муза» практически в рукописи (вернее сказать, машинописи). Несколько десятилетий дружеских отношений Гачева и Латынина имеют свою отдельную историографию и цитатологию.
Источники
править- ↑ 1 2 3 4 5 Георгий Гачев. «Русский эрос» (роман Мысли с Жизнью). Москва. Интерпринт. 1994. тир. 50 000, 280 с.
- ↑ 1 2 Георгий Гачев, «Господин Восхищение (Повесть об отце)» (из книги: Георгий Гачев. «Жизнемысли». Библиотека «Огонек» № 39). — Москва: изд. «Правда», 1989 год
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 Георгий Гачев. «Плюсы и минусы наивного философствования» (доклад на конференции в МГУ от 22-25 июня 2000). из книги: «Философия наивности», сост. А.С. Мигунов. - Москва: Изд-во МГУ, 2001.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Георгий Гачев. «Национальные образы мира» (лекция 17 мая 2007 года в клубе Bilingua в рамках проекта «Публичные лекции Полит.ру»)
 Поделитесь цитатами в социальных сетях: |
.svg){kind=logo}
