Почивать на лаврах

Почива́ть на ла́врах (почи́ть на ла́врах) — устойчивое сочетание, фразеологизм, означающий: удовлетвориться прежними победами, наслаждаться достигнутым успехом, жить прошлым, ничего не делать. Буквальный смысл словосочетания «почивать на лаврах» выглядит как «спать (почивать) после победы (на лаврах)». — Лавры здесь означает: лавровый венок (венец), которым со времён Древней Греции (аполлонические состязания) награждали победителей сражений и соревнований. В переносном значении лавры вообще стали символом славы и успеха. Таким образом, «почивать на лаврах» имеет смысл «успокоиться на достигнутом и заснуть после прошлой победы», близкий к «околачивать груши» или «стричь купоны».

Губерт фон Геркомер
«Дафне» (1899)

Выраженное книжным (отчасти, церковным, церковнославянским) стилем, благодаря глаголу почить (опочить) выражение приобрело нарочито возвышенный, слегка пародийный оттенок. В такой форме оно устоялось только после середины XIX века. До того момента у разных авторов можно было чаще встретить другие синонимические глаголы: покоиться, успокоиться, заснуть, отдохнуть, спать, преклониться и другие в том же роде...

Почивать на лаврах в афоризмах и кратких высказываниях

править
  •  

И Дафнис, преклонясь на Хлою,
Еще внимает сквозь ветвей ―
Почий на лаврах соловей!
Ликуй, весна, краса природы![1]

  Иван Дмитриев, «Весна», 1792
  •  

Дети славы, веселитесь,
Здесь, на лаврах, преклонитесь
У любови на руках,
Громы, спите на цветах![2]

  Алексей Мерзляков, «Слава», 1801
  •  

Написав потом несколько журнальных статеек <...> они принимают важный вид заслуженных литераторов и величественно успокаиваются на лаврах, мечтая по очереди о потомстве и о сытном обеде у какого-нибудь мецената.[3]

  Александр Никитенко, «Дневник» Том I, 1826
  •  

Давно ли, часто ли Вы с Пушкиным? <...> Скажите ему от меня: ты надежда Руси ― не измени ей, не измени своему веку; не топи в луже таланта своего; не спи на лаврах: у лавров для гения есть свои шипы ― шипы вдохновительные, подстрекающие; лавры лишь для одной посредственности мягки как маки.[4]

  Александр Бестужев-Марлинский, из письма к К. А. Полевому от 9 марта 1833 г.
  •  

....многие профессора, добившись профессорского звания, опочивают на лаврах. Не знаем, как теперь; но в наше университетское время было немало еще таких профессоров, которые, составив записки или книгу по своему предмету в начале своего профессорского поприща, не изменяли их в продолжение 20 или 25 лет. <...> Такому опочиванию на лаврах, конечно, способствовала много уверенность, что, попав раз в профессора, следует только пуще всего на свете беречь свое здоровье, а при здоровье ― непременно выслужишь 25 лет, получишь полную пенсию...[5]

  Константин Ушинский, «Педагогические сочинения Н. И. Пирогова», 1862
  •  

Полвека отдал он российскому слову ―
На лаврах пора почивать.
Он оду вчера написал Пугачёву
И ― больше не будет писать.

  Николай Туроверов, «Сумароков», 1935
  •  

...личные качества Сталина, как человека и революционера, поражают окружающих. <...> И после победы он также сохраняет спокойствие, увлекающихся сдерживает, не дает почивать на лаврах; он превращает одержанную победу в трамплин для достижения новой победы.

  Анастас Микоян, «Сталин — это Ленин сегодня», 1939

Почивать на лаврах в научно-популярной литературе и публицистике

править
  •  

В числе наших модных литераторов немало таких. Я знаком с иными и часто удивляюсь их невежеству, с одной стороны, и резкости суждений ― с другой, о предметах, им вовсе или очень мало известных. Труд они называют педантством. Для них довольно познакомиться с французским языком и прочесть на нем несколько книжек, чтобы считать свое образование оконченным. Написав потом несколько журнальных статеек, несколько мадригалов и песенок, которым аплодируют в гостиных, они принимают важный вид заслуженных литераторов и величественно успокаиваются на лаврах, мечтая по очереди о потомстве и о сытном обеде у какого-нибудь мецената.[3]

  Александр Никитенко, «Дневник» Том I, 1826
  •  

Давно ли, часто ли Вы с Пушкиным? Мне он очень любопытен; я не сержусь на него именно потому, что его люблю. Скажите, что нету судьбы: я сломя голову скакал по утесам Кавказа, встретя его повозку: мне сказали, что он у Бориса Чиляева, моего старого однокашника; спешу, приезжаю ― где он? Сейчас лишь уехал, и, как нарочно, ему дали провожатого по новой околесной дороге, так что он со мной и не встретился. Я рвал на себе волосы с досады, ― сколько вещей я бы ему высказал, сколько узнал бы от него, и случай развел нас, на долгие, может быть на бесконечные, годы. Скажите ему от меня: ты надежда Руси ― не измени ей, не измени своему веку; не топи в луже таланта своего; не спи на лаврах: у лавров для гения есть свои шипы ― шипы вдохновительные, подстрекающие; лавры лишь для одной посредственности мягки как маки.[4]

  Александр Бестужев-Марлинский, из письма к К. А. Полевому от 9 марта 1833 г.
  •  

Захочет ли и может ли правительство принять на себя это ручательство ― решать не мое дело, но мне казалось бы лучшим рассечь узел сразу: если в будущие споры помещиков и крестьян будет вмешиваться земская полиция или какие бы там ни были власти, ― выиграет один карман чиновников, дела возрастут до чудовищных размеров, и путаница выйдет страшная. В цензуре, кажется retrograde. Литература почивает на лаврах. Умолк и Щедрин, умолк и Мельников, угостив публику своим именинным пирогом, испеченным, впрочем, неудачно, как видно, на скорую руку. Хоть бы подняли новые вопросы (а их так много!), авось бы литература проснулась снова: новый вопрос в литературе ― то же, что возбудительное в медицине.[6]

  Иван Никитин, Письма, 1859
  •  

Эта заметка вызвана тем грустным явлением, что многие профессора, добившись профессорского звания, опочивают на лаврах. Не знаем, как теперь; но в наше университетское время было немало еще таких профессоров, которые, составив записки или книгу по своему предмету в начале своего профессорского поприща, не изменяли их в продолжение 20 или 25 лет. Составленные таким образом записки передавались наследственно от одного поколения студентов другому, покупались у университетских швейцаров, вытверживались к экзамену ― и дело в шляпе! Иной профессор так вытверживал свои записки, что не пропускал в них ни одного слова, хотя и не смотрел в тетрадь, но в угол комнаты или на печку, ― знал даже, где у него поставлен восклицательный знак или помещена профессорская шуточка. И как, бывало, приятно и покойно сидеть на лекции у такого профессора! Невольно вспоминались тогда слова Мефистофеля, когда он, переодевшись в докторскую мантию Фауста, поучает студента, как он должен вести себя на лекции. Такому опочиванию на лаврах, конечно, способствовала много уверенность, что, попав раз в профессора, следует только пуще всего на свете беречь свое здоровье, а при здоровье ― непременно выслужишь 25 лет, получишь полную пенсию и потом будешь избран снисходительными товарищами, чающими такого же снисхождения и к самим себе, еще на пять лет и еще на пять и т. д.[5]

  Константин Ушинский, «Педагогические сочинения Н. И. Пирогова», 1862
  •  

Предположим в самом деле, что какой-нибудь остервенившийся историограф второй или третьей руки все совершил, что совершить ему надлежало, то есть нигилистов истребил, коммунистов разорил, демократов разгромил, науку упразднил, а Поль де Кока водворил; что он, весь потный от трудов смертного боя, почил наконец на лаврах и лицо его сияет удовлетворенною глупостью. Он сидит, окруженный своими Пьерами, Анатолями, Жоржами, Симонами и прочими бонвиванами польдекоковского закала; сидит и ведет благодушную беседу о том, как отвратительно жить в России, как развратен русский народ и как должно быть теперь привольно там, в Петербурге...[7]

  Михаил Салтыков-Щедрин, «Письма о провинции», 1868-1870
  •  

Путь ко многим блестящим победам большевизма лежит через временные поражения. В такие моменты все личные качества Сталина, как человека и революционера, поражают окружающих. Он бесстрашен и смел, он непоколебим, он хладнокровен и расчетлив, он не терпит колеблющихся, нытиков и хныкающих. И после победы он также сохраняет спокойствие, увлекающихся сдерживает, не дает почивать на лаврах; он превращает одержанную победу в трамплин для достижения новой победы.

  Анастас Микоян, «Сталин — это Ленин сегодня», 1939
  •  

Стандартный метод, стандартные темы, стандартный сюжет, стандартные приёмы, не по-сорокински убогий бедный скучный язык… <…>
Вложения сил состоялись и были удачными, теперь гений может спокойно стричь лавры и почивать на купонах.
Счастливого отдыха, Владимир Георгиевич! Мы Вас помним.[8]

  Денис Яцутко, «Гром. Совершенная дребедень» (рецензия на роман Сорокина «Лёд»), 2002

Почить на лаврах в мемуарах и художественной прозе

править
  •  

Зато некоторые молодые люди удивлялись смелости моего дела и признавали меня своим героем. Я покоился на лаврах, не боясь никаких следствий: ибо добрый князь, заключив горесть в сердце, не жаловался никому и говорил своим знакомым, что он сам отправил жену в M-у для экономии. Эмилия продала свои бриллианты, и мы жили недурно; но она жаловалась иногда на мое равнодушие и, наконец, узнав, что я вошел в связь с одною известною ветреницею, слегла в постелю, сказала мне, что, быв женою, она могла сносить мои неверности, но, сделавшись любовницею, умирает от них.[9]

  Николай Карамзин, «Моя исповедь», 1802
  •  

Барон Игельстром, не зная, куда девать генералов, которых наслал Потёмкин вместо полков в Шведскую армию, командировал в Савитайполь сперва генерал-майора Толстого, потом, отозвав его, нарядил генерал-майора же Неклюдова, который тут и остался в команде у Хрущева в приятной праздности и до конца войны играл в виск по рублю каждый вечер. Между тем наш командир, будучи его старее, один правил всем деташементом, гордился своей победой над Армфельдом, покоился на лаврах, иногда отражал какие-нибудь лодки, кои с озера отваживались тревожить наши береговые батареи, и в ожиданиях то мира, то сражения радовался или огорчался вместе с нами известиями о успехах нашей войны.[10]

  Иван Долгоруков, «Повесть о рождении моем, происхождении и всей моей жизни...» (часть 3), 1788-1822
  •  

Незадолго до того он прервал связь с одной из петербургских красавиц и, поводя взором вокруг себя, не находил предмета, способного заменить его последнее обладание. К тому ж самые трудности этой новой победы завлекали его, избалованного легкими успехами. Он тогда не был занят никаким сочинением и, покоясь на лаврах, готов был перепорхнуть от садовой розы к степной фиалке.[11]

  Елена Ган, «Идеал», 1837
  •  

Но вот что-то новое зарождается в душном, промозглом воздухе кромешного класса; что-то встало над всеми голосами. Заслышали товарищи знаменитый громадный бас Великосвятского, гласящего «благоденственное и мирное житие»; с неудержимою силою оглушаются товарищи последними словами: «благополучно ныне почивающему на лаврах курсу многая лета!» На необъятной нотище разрешается последний звук… В одно мгновение, точно по одному темпу, смолкли все… Товарищество наслаждается; оно страстно любит крепкий звук… Но минута ― и стоголосое «многая лета!» <...>
Камчатка почивала на лаврах до сего дня спокойно и беспечно; но сегодня в ней ярые толки и шум. Павел Федорыч возбудил те толки и шум своими угрозами о солдатчине. Но не на всех камчатников грозная весть произвела одинаковое впечатление. Камчатники распадались на два типа по роду бурсацких наук. Науки были: божественные, которые ныне называются богословскими, и внешние, которые ныне называются светскими. Один камчатники отрицали только внешние науки и с усердием занимались законом божиим, священною историею, церковным уставом и церковным пением. Эти специально готовились в дьячки и пономари. Но иное совсем происходило в другой половине Камчатки. Здесь почивали на лаврах абсолютные нигилисты, отрицавшие и внешние и божественные науки. Там сидели некоторые убогие личности, которые и сами убедились и начальство убедили, что не имеют способностей и учиться не могут, хотя странно считать кого бы то ни было неспособным даже к самому ограниченному элементарному образованию.[12]

  Николай Помяловский, «Очерки бурсы», 1862
  •  

Октябрист порылся в кармане, нашел коробку мятных лепешек, которые он ел после пьянства, и отдал мужикам на семя.
— Вот вам! Сейте, как сказал поэт, разумную, добрую, вечную мяту!!
Посеяли мужики мятные лепешки. Год в то время был урожайный и поэтому мята разрослась пышными, большими кустами, покрытыми сплошь коробочками с лепешками.
Октябрист не почил на лаврах.
— Чем бы еще выручить этих бедняг?
Разговорился.
— Гигроскопическую вату сеяли?
Мужики горько улыбнулись.
— Где нам! Прямо будем говорить — беспонятные мы.
Октябрист, вздохнув, вынул из своих ушей вату, отдал ее мужикам и приказал:
— Сейте вату! Сейте… спасибо вам скажет сердечное русский народ! Полушубки будете ватные делать! Жёны и дочери бюсты из ваты такие сделают, что пальчики оближете.[13]

  Аркадий Аверченко, «Сон в зимнюю ночь», 1914
  •  

Так бесславно окончился наш поход на рутину зрительных восприятий низовых масс Поволжья. По мере того как я сходился все ближе и ближе с домом в Полуектовом переулке, мои ученики становились ленивее: они обогнали и своих одноклассников, и даже несколько классов вперед по рисованию и решили почить на лаврах, и очень тактично поступили: мне было не до них… Лёля начала входить в мою жизнь. Вдали от нее я отдыхал думая о ней.[14]

  Кузьма Петров-Водкин, «Моя повесть» (Часть 2. Пространство Эвклида. Глава 22. Везувий), 1932
  •  

Конечно, оркестр, носящий сегодня имя «Виртуозы Москвы», уже не тот оркестр-легенда. Так же, как театр на Таганке или БДТ уже не те театры, с которыми связаны целые эпохи. Хорошо, что старый оркестр не раздавил Спивакова, как поезд. Володя мог бы почивать на лаврах, но он несётся по миру с огромной скоростью. На нём огромная творческая ответственность и нагрузка. Пока он её тянет, это даёт ему силы оставаться в седле, чего нельзя сказать о многих музыкантах его поколения.[15]

  Сати Спивакова, «Не всё», 2002

Почивать на лаврах в поэзии

править
 
День рождения Шиллера (~ 1830)
  •  

Там, в тихой мрачности лесов,
Везде встречаются сильваны,
Подруги скромныя Дианы.
Там каждый мрамор ― бог, лесочек всякий ― храм.
Герой, известный всем странам,
На лаврах славы отдыхая
И будто весь Олимп сзывая
К себе на велелепный пир,
С богами торжествует мир.[16]

  Николай Карамзин, «Там всё велико, всё прелестно...» (из «Писем русского путешественника»), 1791
  •  

Умолк ― и Пан свою свирель
Попрал мохнатою ногою;
И Дафнис, преклонясь на Хлою,
Еще внимает сквозь ветвей ―
Почий на лаврах соловей!
Ликуй, весна, краса природы![1]

  Иван Дмитриев, «Весна», 1792
  •  

Дети славы, веселитесь,
Здесь, на лаврах, преклонитесь
У любови на руках,
Громы, спите на цветах!
Нет! Мы славы недостойны;
Не горит ли кровь на нас?
Не бегут ли вслед нам стоны,
Побежденных жалкий глас?[2]

  Алексей Мерзляков, «Слава», 1801
  •  

В мучном амбаре
Кот такой удалый был,
Что менее недели
Мышей до сотни задавил;
Десяток или два кой-как уж уцелели
И спрятались в норах. Что делать? выйти ― страх;
Не выходить ― так смерти ждать голодной.
На лаврах отдыхал
Кот сытый и дородный.
Однажды вечером на кровлю он ушел,
Где милая ему назначила свиданье.
Слух до Мышей о том дошел;
Повыбрались из нор, открыли заседанье
И стали рассуждать,
Какие меры им против Кота принять.[17]

  Александр Измайлов, «Совет мышей», 1811
  •  

Отечества спаситель,
Смоленский князь, герой
Был ангел-истребитель,
Ниспосланный судьбой!
Бард Севера, воспой
Хвалу деяньям чудным!
Но ах! сном непробудным
Вождь храбрых русских сил
На лаврах опочил.[18]

  Василий Пушкин, «К Д. В. Дашкову», 1814
  •  

Хоть тот же деятель на сцене, да не тот!
Участник дел былых порой неузнаваем…
Мы время темное теперь переживаем;
Кто скажет: что в судьбах грядущего нас ждет?
Участник дел былых, надеждами богатых,
Почтенный деятель в недавней старине, ―
Как будто опьянев, почил на лаврах смятых
И спит, кощунствуя во сне.[19]

  Алексей Жемчужников, «Я к вам, ровесники мои, отцы и деды...», 12 октября 1888
  •  

Министры, ораторы, опочившие на лаврах переворота,
Обзывая восставших пьяными рабами, вопили о порядке,
Полководцы бросали в огонь войны за ротой роту…
По лицам всех скользили довольства отпечатки.[20]

  Илья Садофьев, «Ядовитые цветы» (из сборника «Блёстки»), 1918
  •  

Где можно забыться, душой молодея,
Не веря в жестокий обман
И, медленно, верно и сладко пьянея,
Он пьет за стаканом стакан.
Кто может быть близок ему или равен
На склоне дряхлеющих лет?
Какой-то Капнист и какой-то Державин
Едва появились на свет.
Полвека отдал он российскому слову ―
На лаврах пора почивать.
Он оду вчера написал Пугачёву
И ― больше не будет писать.

  Николай Туроверов, «Сумароков», 1935
  •  

Что за корысть тебе, глухарь,
мычать и мыкаться в ненастных
ночах и ― долго до греха ль! ―
сходить с ума эпохе на смех?
У всех в ушах еще стоит
твое первопристрастье к трубам.
Почил на лаврах бы старик, ―
так нет: младенцем большегубым
токуешь, сам себе Гомер!
Отринул ― юношам на зависть
все, что умел и чем гремел, ―
непримиримейшая запись
себя живого взаперти!
По двести раз одну и ту же
на ощупь истину тверди,
вывёртывай седую душу...[21]

  Глеб Семёнов, «Глухота» (Бетховену), 1968

Источники

править
  1. 1 2 И.И.Дмитриев. Полное собрание стихотворений. Библиотека поэта. Большая серия. — Л.: Советский писатель, 1967 г.
  2. 1 2 А. Ф. Мерзляков. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Второе издание. — Л.: Советский писатель, 1958 г.
  3. 1 2 Никитенко А.В. Записки и дневник: в трёх томах, Том 1. Москва, «Захаров», 2005 г.
  4. 1 2 А.А. Бестужев-Марлинский. «Кавказские повести». — СПб., «Наука», 1995 г.
  5. 1 2 Ушинский К.Д. Собрание сочинений в одиннадцати томах. Москва-Ленинград, «Издательство Академии педагогических наук РСФСР», 1949 г.
  6. И. С. Никитин, Сочинения. — М.: Художественная литература, 1980 г.
  7. М. Е. Салтыков-Щедрин. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 7. — Москва, Художественная литература, 1966 г.
  8. Денис Яцутко, «Гром. Совершенная дребедень» (рецензия на роман Сорокина «Лёд»), 2002
  9. Н.М.Карамзин. Избранные сочинения в двух томах. — М., Л.: Художественная литература, 1964 г. — Том первый. Письма Русского Путешественника. Повести. — стр. 607
  10. И. М. Долгоруков, «Повесть о рождении моем, происхождении и всей моей жизни, писанная мной самим и начатая в Москве, 1788-го года в августе». В 2-х томах. Т.1. — СПб.: Наука, 2004-2005 г.
  11. Русская романтическая повесть. — М.: Советская Россия, 1980 г.
  12. Помяловский Н.Г. Очерки бурсы: Повести. — Москва, «Эксмо», 2007 г.
  13. Аркадий Аверченко. Собрание сочинений: В 6 томах. Том 4: Сорные травы. — М.: Терра, Республика, 2000 г.
  14. Петров-Водкин К.С., «Хлыновск. Пространство Эвклида. Самаркандия». — М: «Искусство», 1970 г.
  15. Сати Спивакова. Не всё. — М.: «Вагриус», 2002 г.
  16. Н. М. Карамзин. Полное собрание стихотворений. Библиотека поэта. Большая серия. — Л.: Советский писатель, 1966 г.
  17. Русская басня XVIII-XIX веков. Библиотека поэта (большая серия). — Л.: Советский писатель, 1966 г.
  18. Поэты 1790-1810-х годов. Библиотека поэта. Второе издание. — Л.: Советский писатель, 1971 г.
  19. Жемчужников А.М. Избранные произведения. Библиотека поэта. Большая серия. Ленинград, «Советский писатель», 1963 г.
  20. И.И.Садофьев, в книге «Поэзия Пролеткульта». — СПб.: Своё издательство, 2007 г.
  21. Г. Семёнов. Стихотворения и поэмы. Новая библиотека поэта (малая серия). — СПб.: Академический проект, 2004 г.

См. также

править