Оноре де Бальзак

Оноре де Бальза́к (фр. Honoré de Balzac, 20 мая 1799, Тур — 18 августа 1850, Париж) — известный французский писатель. Практически все его крупные произведения составили цикл «Человеческая комедия», потому и многие цитаты о творчестве автора подразумевают её.

Оноре де Бальзак

Статья в Википедии

Произведения в Викитеке

Медиафайлы на Викискладе

Цитаты

… объездите Париж, посмотрите на жён бакалейщиков: все они худые, бледные, жёлтые, осунувшиеся. Спросите гигиениста, он скажет о миазмах, испаряемых колониальными товарами; посоветуйтесь с патологом, он кое-что расскажет вам про то, что значит сидеть, не вставая, за конторкой, постоянно напрягать голос и руки, сохранять неусыпное внимание; он расскажет и про холод, который входит в вечно открытую дверь и окрашивает нос в красный цвет. Быть может, наука, бросая в лицо любопытным эти доводы, не осмеливается признаться в том, что супружеская верность является для бакалейщиц чем-то роковым <…>. Как бы то ни было, именно в тех самых семьях, которые у вас на виду едят и пьют за стеклом той огромной банки, которая иначе именуется комнатой при лавке, оживают и процветают сакраментальные нравы, делающие честь узам Гименея. В каком квартале ни производили бы вы опыт, никогда бакалейщик не произнесёт легкомысленно: «моя жена», но скажет: «моя супруга». В словах «моя жена» подразумеваются нелепые, странные, низкопробные идеи, подменяющие божественное создание вещью. У дикарей — жёны, а у цивилизованных народов — супруги. — перевод: Б. А. Грифцов, 1947

— «Бакалейщик» (L'épicier, 2-й вариант), 1840

Во Франции только три человека — Готье, Гюго и я — знают французский язык. — пригласив их в 1836 выпускать журнал «Парижская хроника»

Без источника

• Архитектура — выразительница нравов.

• Благородство чувств не всегда сопровождается благородством манер.
• Будущее нации — в руках матерей.
• Бывают люди, похожие на нули: им всегда необходимо, чтобы впереди них были цифры.
• Брак — это война между мужчиной и женщиной, победителю достается свобода.

• В былое время софисты обращались к небольшому числу людей, ныне периодическая печать позволяет им вводить в заблуждение целую нацию, здравомыслящие же органы не находят отклика.
• В прозе мы остаемся на твердой земле, а в поэзии должны подниматься на неизмеримые высоты.
• В пятьдесят лет мужчина более опасен, чем во всяком другом возрасте, ибо обладает дорогостоящим опытом и часто состоянием.
• Воля может и должна быть предметом гордости гораздо больше, нежели талант. Если талант — это развитие природных склонностей, то твердая воля — это ежеминутно одерживаемая победа над инстинктами, над влечениями, которые воля обуздывает и подавляет, над препятствиями и преградами, которые она осиливает, над всяческими трудностями, которые она героически преодолевает.
• Время — это капитал работника умственного труда.
• Все помогают рыть глубокую яму, конечно, для того, чтобы все могли в ней поместиться.
• Всё приходит в своё время для тех, кто умеет ждать.
• Вселенная — это разнообразие в единстве.

• Говорить о любви — это заниматься любовью.
• Гнуснейшая привычка карликовых умов — приписывать свое духовное убожество другим.

• Деньги нужны даже для того, чтобы без них обходиться.
• Добродетели могут принести вред, если они не освещены светом разума.

• Если все время будешь говорить один — всегда будешь прав.

• Женщина в любви похожа на арфу: она передаёт лишь тому свои тайны, кто хорошо на ней играет.
• Женщина — это хорошо накрытый стол, на который мужчина по-разному смотрит до еды и после нее.
• Женщина, руководящаяся рассудком, а не сердцем, настоящая общественная зараза: она имеет все недостатки страстной и любящей женщины, но ни одного её достоинства; она без жалости, без любви, без добродетели, без пола.
• Женщина, смеющаяся над своим мужем, не может более его любить.
• Жизнь — это сложное, кропотливое ремесло, и нужно приложить усилия, чтобы ему научиться.

• Идеальная красота, самая восхитительная наружность ничего не стоят, если ими никто не восхищается.
• Искусство — это религия, которая имеет своих жрецов и должна иметь своих мучеников.
• Испивая чашу удовольствия до дна, мы обнаруживаем там больше гравия, чем перлов.
• Истинный ученый — это мечтатель, а кто им не является, тот называет себя практиком.

• Как узнать человека, годящегося нам в друзья? У него должна быть хуже память, чем у нас.
• Ключом ко всякой науке является вопросительный знак.

• Лесть никогда не исходит от великих душ, она — удел мелких душонок, умеющих становиться ещё мельче, чтобы войти в жизненную сферу важной персоны, к которой они тяготеют.
• Любое положение в этом мире лишь видимость, и единственная реальность — это мысль!
• Любовь — единственная страсть, не признающая ни прошлого, ни будущего.
• Любовь — это удивительный фальшивомонетчик, постоянно превращающий не только медяки в золото, но нередко и золото в медяки.

• Мужчина, который бьет любовницу — грубиян, но мужчина, который бьет жену — самоубийца!

• Насмешник всегда существо поверхностное.
• Наша совесть — судья непогрешимый, пока мы не убили её.
• Не достаточно показать, что настоящее выше прошлого: необходимо ещё вызвать предчувствие будущего, которое выше нашего настоящего.
• Никто не отомстит за мужа так, как любовник его жены.
• Никто не становится другом женщины, если может быть её любовником.
• Ничего мы не знаем так плохо, как законы, хотя их-то как раз должен знать каждый.
• Ничто так не связывает нас, как наши пороки.

• Обладать вкусом — это больше, чем обладать умом.
• Обстоятельства переменчивы, принципы — никогда.
• Общество атеистов тут же изобретет религию.
• Одиночество — прекрасная вещь; но ведь необходимо, чтобы кто-то вам сказал, что одиночество — прекрасная вещь.
• Она пустила в оборот все, даже смерть своего отца.
• Отсутствие вкуса — один из тех изъянов, которые неотделимы от ханженства.

• Париж всегда будет самым пленительным из всех отечеств — отечеством радости, свободы, ума, хорошеньких женщин, прохвостов, доброго вина, где жезл правления никогда не будет особенно сильно чувствоваться, потому что мы стоим возле тех, у кого он в руках.

• Равенство может быть правом, но никакая человеческая сила не может превратить его в факт.
• Ревновать женщину, которая вас любит, было бы по меньшей мере нелогичным. Что-нибудь из двух: вас любят или не любят. В обоих этих крайних случаях ревность оказывается совершенно бесцельной.

• Своей походкой женщина все может показать, ничего не дав увидеть.
• Сделать из любовника мужа так же трудно, как из мужа любовника.
• Сердце матери — это бездна, в глубине которой всегда найдется прощение.
• Смех гремит только в компании, где все чувствуют себя равными.
• Смехом исправляют нравы.
• Совесть — это палка, которую каждый берет в руки, чтобы побить своего ближнего.

• Там, где все горбаты, прекрасная фигура становится уродством.
• Талант в мужчине — то же, что красота в женщине, — всего лишь обещание. Для того, чтобы быть подлинно великим, его сердце и характер должны быть равны его таланту.
• Тот, кто ищет миллионы, весьма редко их находит, но зато тот, кто их не ищет, — не находит никогда!
• Те, кто любит, либо ни в чем не сомневаются, либо же сомневаются во всем.

• Усомниться — значит утратить силу.

• Хороший муж никогда первым не ложится спать вечером и не просыпается последним утром.

• Чем преступнее доходы, тем они больше.
• Чрезмерно строгий судья часто осуждает того, кого сам закон оправдал бы, если бы он мог объясняться.
• Чтобы дойти до цели, надо прежде всего идти.

Статьи о произведениях

• См. в отдельной категории

О Бальзаке

XIX век

	Сказки г. де Бальзака можно назвать мизантропическими. Везде жестокий обман в чувствах сердечных, везде человек является в самом низком, самом ужасном виде; везде желание богатства заражает душу <…>. Между тем не воображайте, чтобы сказки эти были скучны, печальны, растянуты: нет! это маленькие драмы, умные, затейливые, весёлые, быстрые: литература века, спешащего узнать все чувства, созидающего новые, ускоряющего всё, и жизнь, и действие, и пружины, века, породившего пароходы, телеграфы, литографию, музыку Россини, освещение газом… <…> Наше время отсвечивается в этих фантастических повестях со всеми своими несообразностями и противоположностями, своим поэтическим прозаизмом и суеверным неверием, с порывами добродетели и глубоким эгоизмом, единственным основанием нынешнего устройства. <…> Вы хотите посетить канонизацию или оргию, так как не видали ни оргию, ни канонизацию? Следуйте за г. де Бальзаком, он ходит везде. Может статься, г. де Бальзак не верит сам, чтобы разврат был так велик, самоубийство так самохвально и шутливо; безверие так необузданно, а мнение так отчётливо; может статься, г. де Бальзак мистифицирует свою публику? Как бы то ни было, каждый охотно поддаётся, и если он смеётся над читателем, то читатель никогда над ним не смеётся.
	On pourrait fort bien appeler les opuscules de M. de Balzac, contes misantropiques. Partout des déceptions atroces dans les sentimens humains, partout l’homme envisagé sous le point de vue le plus misérable, le plus désespérant-Il n’y a peut-être pas un de ces contes où la soif d’hériter ne gangrène un cœur. Elle cesse un instant d’être sanguinaire dans la délicieuse composition de l’Enfant maudit ; elle empêche un double, un exécrable meurtre ; mais elle reparaît assassine et parricide dans l’Elixir de longue-vie. L’hérédité poursuit M. de Balzac, il ne voit « que gens qui prennent de » l’argent à rentes viagères sur la foi d’un catarrhe, qui spéculent sur la mort, qui s’accroupissent chaque matin sur un cadavre, et qui s’en font un oreiller le soir. » Et cependant n’allez pas vous imaginer que tout cela soit triste, maussade, déclamatoire. Non ; ce sont de petits drames, vifs, coupés, rapides, spirituels, réjouissans ; des lambeaux souvent, mais des lambeaux de soie et d’or. C’est la littérature d’un siècle où l’on multiplie les sensations, où l’on en crée de nouvelles, où tout est accéléré, la vie et les routages ; d’un siècle qui a vu naître les bateaux à vapeur, les voitures à vapeur, la lithographie, la musique de Rossini, l’éclairage au gaz… <…> Notre époque se reflète dans ces historiettes fantastiques, avec ses inconséquences et ses contrastes, son prosaïsme poétique, son incrédulité superstitieuse et fataliste ; avec ses velléités de vertu et son égoïsme profond, seule base de l’édifice social actuel. <…> Voulez-vous assister à une canonisation ou à une orgie comme on ne voit pas d’orgie ni de canonisation ? Suivez M. de Balzac, il va partout. Peut-être M. de Balzac ne croit-il pas lui-même la débauche si grandiose, si déifiée ; le suicide si goguenard, si bouffon : l’anarchie des croyances et des opinions si complète ; peut-être M. de Balzac est-il un grand mystificateur… En tout cas, on se laisse attraper de bonne grâce, on va au-devant, on est complice de la mystification, et s’il se moque du lecteur, le lecteur ne le lui rend jamais.
	— Эмиль Дешан, «Г. де Бальзак» (М. de Balzac)

	Бальзак велик! Его характеры — произведения ума вселенной! Не дух времени, но целые тысячелетия приготовили бореньем своим такую развязку в душе человека.
	— Фёдор Достоевский, письмо М. М. Достоевскому 9 августа 1838

	Бальзак, весь заросший грязью и нудный. В повседневной жизни отвратительный невежда, без всякого понятия. Все объясненья слушает с открытым ртом, от пошлостей его распирает, чванлив, как приказчик. Должно быть, работая, он превращался в какую-то удивительную сомнамбулу — сосредоточившись на чем-нибудь одном, он интуитивно представлял себе всё остальное, даже то, чего он и не знал.
	— Поль Гаварни, 1852

	Что за стиль у Бальзака! Всё точно как-то перекручено, канатный стиль.
	— Шарль Огюстен Сент-Бёв, 11 мая 1863

	У нас <…> не сохранилось ни одной пустынной дороги, ни одной тропинки, по которой не прошли бы толпы людей, а уж если говорить о романе, то тень Бальзака встаёт в конце каждой нашей аллеи.
	Chez nous <…> il n'y a plus une allée déserte, un sentier que la foule n'ait piétiné; et, pour ne parler que du roman, l'ombre de Balzac est au bout de toutes ses avenues.
	— Альфонс Доде, «Тургенев», 1880

	Сколько глубины у Бальзака даже в последних его письмах — «Выгодный брак»! Какая драма в каждой строке, в каждом слове, какой урок!
	Quelle belle étude rien que daus ces quelques dernières lettres de Balzac : Un mariage riche! Quel drame entre chaque ligne, entre chaque mot, quelle leçon!
	— Альфонс Доде, «Заметки о жизни»

	Было время, когда во Франции господствовала беллетристика идейная, героическая. <…> Даже в Бальзаке, несмотря на его социально-политический индифферентизм, невольно просачивалась тенденциозность, потому что в то тенденциозное время не только люди, но и камни вопияли о героизме и идеалах.
	— Михаил Салтыков-Щедрин, «За рубежом» (IV), декабрь 1880

	Бальзак не больше реалист, чем был Гольбейн. Он созидал жизнь, а не воспроизводил её.
	— Оскар Уайльд

	Девятнадцатый век, каким мы его знаем, изобретён Бальзаком. Мы просто выполняем, с примечаниями и ненужными добавлениями, каприз или фантазию творческого ума великого романиста.
	— Оскар Уайльд

Виссарион Белинский

	… г. де Бальзак, с своими герцогами, герцогинями, графами, графинями и маркизами, которые столько же похожи на истинных, сколько сам г. де Бальзак похож на великого писателя или гениального человека.
	— рецензия на «Мопра» Ж. Санд, май 1841

Г-н Бальзак действительно колосс перед всеми нашими бальзачниками, которые с таким подробным анализом расплываются в описании будуара, наряда, движений и сердец своих графинь, княгинь и княжен. Одно уже то, что Бальзак всегда шёл своею дорогою и не только никому не подражал, но родил тысячи плохих подражателей, доказывает, что Бальзак человек с замечательным талантом. Он большой мастер рассказывать, и если б не расплывался в водяном и растянутом многословии, которое он выдаёт за тонкий анализ платья, комнат, душ, сердец, страстей и чувств — плод будто бы глубокой наблюдательности; если б он не выдумывал графинь и маркиз, какие существуют только в его воображении, прикованном к прихожим салонов, а описывал более доступную и более знакомую ему действительность, — он был бы одним из замечательных писателей второго или третьего разряда, не был бы теперь забыт и осмеян в Париже, не выписался бы так скоро и не издавал бы плохих статеек под фирмою плохого «Revue parisienne».

— рецензия на «Париж в 1838 и 1839 годах» В. Строева, февраль 1842

	… господин де Бальзак, Гомер Сен-Жерменского предместья, знакомого ему только с улицы;..
	— «Русская литература в 1842 году», декабрь

	… современное французское общество, <…> набитые золотом мешки, приобретатели, <…> не хочет уже читать какого-нибудь мосье де-Бальзака, до сих пор верного моральному принципу выскочившего в люди богатого мещанства; оно смеётся над ним, презирает его и вместо его читает Жорж Занд, в котором имело бы право видеть своего обвинителя, изобличителя и нравственную кару.
	— «Сочинения Зенеиды Р-вой», октябрь 1843

Письма Гюстава Флобера

	… он умер, <…> как только женился и когда общество, которое он знал, начало распадаться. С Луи-Филиппом ушло нечто такое, чему нет возврата. Теперь нужны другие песни.
	… il est mort <…> quand la société qu'il savait a commencé son dénouement. Avec Louis-Philippe s'en est allé quelque chose qui ne reviendra pas. Il faut maintenant d'autres musettes.
	— Луи Буйе 14 ноября 1850

	Я прочитал «Письма» Бальзака. <…> Как он страдал и как работал! Какой пример! Не смеешь больше жаловаться, когда вспоминаешь все мучения, через которые он прошёл, — и невольно любишь его. Но как он озабочен денежными делами! И как мало тревожится об Искусстве! Ни разу он об этом не пишет! Он стремился к Славе, но не к Прекрасному. К тому же какая ограниченность! Легитимист, католик, одновременно мечтающий и о звании депутата, и о Французской академии! И при этом невежественный как пень и провинциальных! до мозга костей: роскошь ошеломляет его.
	J’ai lu la Correspondance de Balzac. <…> Comme il a souffert et travaillé ! Quel exemple ! Il n’est plus permis de se plaindre quand on connaît les tortures par où il a passé, — et on l’aime. Mais quelle préoccupation de l’argent ! Et comme il s’inquiète peu de l’Art ! pas une fois il n’en parle ! Il ambitionnait la Gloire, mais non le Beau. D’ailleurs que d’étroitesses ! Légitimiste, catholique, collectivement rêvant la députation et l’Académie française ! Avec tout cela, ignorant comme un pot et provincial jusque dans les moelles : le luxe l’épate.
	— племяннице Каролине 31 декабря 1876

	Как человек он в «Письмах» выигрывает, но не как художник. Он слишком много занимался своими денежными делами. Никогда не найдёте вы здесь ни обобщающей мысли, ни каких-либо соображений, выходящих за пределы его житейских интересов. <…> Он озабочен собой, только собой, своими долгами, своей мебелью и своей типографией!
	… Correspondance <…>. L’homme y gagne, mais non l’artiste. Il s’occupait trop de ses affaires. Jamais on n’y voit une idée générale, une préoccupation en dehors de ses intérêts. <…> Lui et toujours lui, ses dettes, ses meubles, son imprimerie !
	— Э. Роже де Женнет 3 августа 1877

1870-е

Случалось ли вам когда-нибудь в мечтах бродить по чудесной и неведомой стране, проходить по мёртвым городам, полным скрытых тайн, <…> обозревать с горных высот такие дали, каких никто ещё не видел до вас? Такое впечатление испытываете вы, раскрыв переписку Бальзака, ибо нет более чудесной страны, чем мозг великого писателя. <…> Что прежде всего бросается в глаза, — это бесконечная доброта [Бальзака], его великодушное, преданное сердце, чуждое всякого лицемерия, нежное, как душа невинной девушки, и его ум, бесхитростный и прямой. <…> Он никогда не мечтает, он мыслит. <…> Всё у него сосредоточено внутри; внешняя жизнь его мало интересует. Он проявляет лишь смутное стремление к пластической красоте, к чистой форме, к выразительности вещей, к той жизни, которой поэты одушевляют материю, ибо, что бы он ни говорил о себе, он в очень малой степени поэт. <…> Его ранние письма блещут остроумием. <…> Но вскоре остроумие его иссякло, так как нужда и несчастья придавили его. <…> Теперь мы находим в его письмах только силу духа и нежность.

— Ги де Мопассан, «Бальзак по его письмам», ноябрь 1876

	В Бальзаке мы видим новатора, человека науки, начертавшего путь всему двадцатому столетию.
	— Эмиль Золя, «Парижские письма», XXIII, 1877

В его наблюдениях много «физического», по мнению некоторых даже чересчур много, и, описывая женщину, он часто выступает скорее как врач, а не как романист. <…> Этот великий наблюдатель в конце каждой из своих книг предстаёт мечтателем. Долго сдерживаемое воображение вырывается на простор, захватывает самого автора и переносит в эти суматошно сменяемые картины, которые он развернул перед нами. То, что до умопомрачения мучило его в жизни, оборачивается безудержным экстазом в его книгах. Он искажает истинное, повседневность принимает нереальные очертания, становится совершенно неправдоподобной. Если прежде он писал роман, поражающий нас высказанной в нём правдой, то теперь это сказка, слишком уж напоминающая фантазии Гофмана. <…> Его преступники производят такое же впечатление, как статуи Микеланджело. В той ожесточённой борьбе, которую ведут герои книг Бальзака, всегда побеждает сильный, и, хотя в своих высказываниях Бальзак христианин, в романах он — ученик Вольтера, его философские взгляды порой неопределённы, порой рискованны. Религия, так же как абсолютизм, необходима для того, чтобы держать народы в узде: полиция контролирует поступки людей, а христианство — их духовную жизнь, и именно могущество этих двух сил, и только оно, вызывает симпатию Бальзака. <…> Действие в книгах Бальзака напоминает бурный, хаотичный танец ведьм, стиль в них в точности соответствует содержанию. Трудно отыскать что-либо более хаотичное, чем содержание книг Бальзака, галерея его образов представляет, скорее, огромный музей восковых фигур, равно как язык его и конструкции предложений наводят на мысль о разнообразии предметов в лавке старьевщика. <…> Бальзак всё время меняется, он сближает слова любых уровней, смело копирует стили различных эпох, и поэтому его, быть может самого оригинального из всех когда-либо живших писателей, обвиняли в неоригинальности.

— Герман Банг, «Оноре де Бальзак», 1879

	… именно с Бальзака, с этого гениального писателя, начинается разновидность литературы, которая перестала быть талантливой, литературы, которая, показывая, скажем, махинации поверенного с надбавкой цен, не даёт нам всего того, что составляло ценность, прелесть и условность старой литературы.
	— Эдмон Гонкур, «Дневник», 30 июля 1879

XX век

• см. Игорь Северянин, «Бальзак», 1925

	Каждый читает такого Бальзака, которого заслуживает.
	Każdy czyta Balzaca, na jakiego zasługuje.
	— Марьян Эйле (как Макарин из Цедета)

	Апперцепция у Бальзака — неорганична.
	— Сергей Довлатов, «Невидимая книга», 1977

О произведениях

	… «Contes bruns», одно из самых неудачных произведений Бальзака. Мы уже неоднократно имели случай говорить, что фантастическое не даётся французам: эта книга может служить самым лучшим доказательством этой истины. <…> [Эти] сказки не только не страшны, даже не смешны, а просто убийственно скучны…
	— Виссарион Белинский, рецензия на «Тёмные рассказы опрокинутой головы», апрель 1836