Заповедник гоблинов

«Заповедник гоблинов» (англ. The Goblin Reservation) — роман Клиффорда Саймака 1968 года в жанре научного фэнтези.

Цитаты

Он отправился в систему Енотовой Шкуры на исходе лета, и холмы все ещё были облачены в тёмно-зелёные одежды, но теперь, в середине октября, они конечно, уже блистают всеми пышными красками осени: винный багрянец дубов, багрец и золото клёнов и пламенеющий пурпур дикого винограда, как нить, сшивающая все остальные цвета. И воздух будет пахнуть сидром, будет пронизан тем неповторимым пьянящим благоуханием, которое приходит в леса только с умиранием листьев. — 2

This time of year, he thought, the hills would be beautiful. It had been late summer when he'd left for the Coonskin system and the hills still had worn their mantle of dark green, but now, in the middle of October, they would have burst into the full color of their autumn dress. There'd be the winy red of oak and the brilliant red and yellow of the maples and here and there the flaming scarlet of creeping vines would run like a thread through all the other colors. And the air would smell like cider, that strange, intoxicating scent that came upon the woods only with the dying of the leaves.

	... он видел реку и обрывы за ней, по которым в старину проходила граница штата Айова, — тёмно-лиловые громады в венце молочно-голубого осеннего неба. — 2
	... he could see across the river to the bluffs that rose along the border of the ancient state of Iowa-great, dark purple masses rimmed by a pale blue autumn sky.

Всё дело только в колесах, сказал он себе. Ни у какого другого существа в известных пределах вселенной колес не было. Он вдруг увидел перед собой пухлый пудинг, подвешенный между двумя колесами, ось которых проходила примерно через середину туловища. Колеса были одеты мехом, а обод, как он заметил, заменяли роговые затвердения. Низ пудингообразного тела свисал под осью, точно набитый мешок. Но худшее он обнаружил, подойдя поближе: вздутая нижняя часть была прозрачной, и внутри что-то непрерывно извивалось и копошилось — казалось, ты видишь огромную банку, наполненную червяками самых ярких расцветок. И эти извивающиеся червяки в этом обвислом безобразном брюхе действительно были если и не червями, то, во всяком случае, какими-то насекомыми, какой-то формой жизни, тождественной земным насекомым. Колесники представляли собой организмы-ульи, и их культура слагалась из множества таких ульев, каждый из которых был отдельной колонией насекомых или чего-то, что соответствовало насекомым в представлении землян. — 2

It had been the wheels, he told himself. No other creature in the known galaxy came equipped with wheels. It had been a pudgy creature, a roly-poly suspended between two wheels, the hubs of which projected from its body somewhere near its middle. The wheels were encased in fur and the rims of them, he saw, were horny calluses. The downward bulge of the roly-poly body sagged beneath the axle of the wheels like a bulging sack. But the worst of it, he saw when he came nearer, was that this sagging portion of the body was transparent and filled with a mass of writhing things which made one think of a pail of gaily colored worms. And those writhing objects in that obscene and obese belly, Maxwell knew, were, if not worms, at least some kind of insect, or a form of life which could equate with that form of life on Earth which men knew as insects. For the Wheelers were a hive mechanism, a culture made up of many such hive mechanisms, a population of colonies of insects, or at least the equivalent of insects.

... он увидел огромную афишу. Набранная старинным крупным шрифтом, она торжественно и с достоинством зазывала почтенную публику: ВИЛЬЯМ ШЕКСПИР, ЭСК из Стрэтфорда-на-Эйвоне, Англия прочтёт лекцию «Как случилось, что я не писал пьес» под эгидой Института времени <…> Билеты продаются во всех агентствах. — 2; название лекции у Гуровой «Писал ли я шекспировские пьесы» (см. также комментарий Е. А. Мартинкевич)

… he saw the signboard just beyond the gate to the roadway belts. The sign was large and the lettering was in Old English, screaming with solid dignity: WILLIAM SHAKESPEARE, ESQ. Of Stratford-on-Avon, England "How It Happened I Did Not Write The Plays" Under the sponsorship of Time College <…> Tickets available at all agencies

	— <Гоблины> не бессмертны и в конце концов умирают. Но они долговечны так, что нам и представить это трудно. Рождения у них — редкость, иначе на Земле не хватило бы для них места. <…> — А всё потому, — сказал мистер О’Тул, — что мы роем глубоко, в самом сердце природы, и не транжирим драгоценную силу духа на мелочные заботы, о которые вдребезги разбиваются жизни и надежды людей. — 3
	"Not immortal, for they eventually do die. But long-lived beyond anything we know. Births are few-very few, indeed, for if they weren't there'd not be room for them on Earth. <…>" "It is," said Mr. O'Toole, "because we burrow deep to the heart of nature and do not waste precious vitality of spirit upon those petty concerns which make wreckage of the lives and hopes of humans."

— А теперь, — сказал Дух, обращаясь к Максвеллу, — пожалуйста, объясните нам, что вы такое. По-видимому, вы не дух, или же процесс их изготовления значительно улучшился с той поры, когда человек, которого представляю я, сбросил бренную оболочку. — Насколько можно судить, — начал Максвелл, — перед вами результат раздвоения личности. Один из меня, насколько я понял, стал жертвой несчастного случая и умер… — Ни на земле, ни на небесах нет ничего невозможного, — объявил Дух. — Цитатка-то заезженная! — заметил Оп. — И к тому же ты её переврал. — 4

"And now," said Ghost to Maxwell, "please tell us what you are. You are no ghost, apparently, or if you are, there's been a vast improvement in procedure since the man I represent shuffled off his mortal coil." "It seems," Maxwell told them, "that I'm a split personality. One of me, I understand, got in an accident and died." "But that's impossible," said Carol. "Split personality in the mental sense-sure, that can be understood. But physically..." "There's nothing in heaven or earth," said Ghost, "that is impossible." "That's a bad quotation," said Oop, "and, besides, you misquoted it."

— Что ни говорите, а эта ваша цивилизация куда приятнее давних эпох. В моей жизни не было дня счастливей того, когда экспедиция из Института времени утащила меня сюда как раз в тот момент, когда несколько моих любящих соплеменников вздумали подзакусить мною. Впрочем, у меня к ним нет никаких претензий. Зима выдалась долгая и суровая, снег был очень глубоким, и дичь совсем исчезла. К тому же кое-кто из племени имел на меня зуб — и не без основания, не буду вас обманывать. Меня уже собирались тюкнуть по затылку и, так сказать, бросить в общий котел… — Каннибализм! — с ужасом произнесла Кэрол. — Естественно, — утешил её Оп. — В те безыскусственные первобытные деньки в подобной ситуации не было ничего особенного. Но, разумеется, вам этого не понять. Ведь вы ни разу не испытывали настоящего голода, верно? Такого, чтобы кишки сводило, чтобы совсем иссохнуть… Он умолк и обвёл глазами зал. — Наиболее утешительный аспект этой культуры, — продолжал он, — заключается в изобилии пищи. В старину у нас была чересполосица: ухлопаем мастодонта и едим, пока нас не начнет рвать, после чего опять едим и… — На мой взгляд, — предостерегающе сказал Дух, — эта тема не слишком подходит для разговора за столом. Оп поглядел на Кэрол. — Во всяком случае, вы должны признать, — объявил он, — что я прямодушен. Когда я имею в виду рвоту, я так и говорю — «нас рвало», а не «мы срыгивали». — 5

"Say whatever you will of it, this civilization of yours is a vast improvement over the days of yore. It was the luckiest day of my life when a Time team snatched me hence just at the point when some of my loving brother tribesmen were about to make a meal of me. Not that I blame them particularly, you understand. It had been a long, hard winter and the snow was deep and the game had been very scarce. And there were certain members of the tribe who felt they had a score or two to settle with me-and I'll not kid you; they may have had a score. I was about to be knocked upon the head and, so to speak, dumped into the pot." "Cannibalism!" Carol said, horrified. "Why, naturally," he told her. "In those rough and ready days, it was quite acceptable. But, of course, you wouldn't understand. You've never been really hungry, I take it. Gut hungry. So shriveled up with hunger-" He halted his talk and looked around. "The thing that is most comforting about this culture," he declared, "is the abundance of the food. Back in the old days we had our ups and downs. We'd bag a mastodon and we'd eat until we vomited and then we'd eat some more and-" "I doubt," Ghost said warningly, "that this is a proper subject for dinner conversation." Oop glanced at Carol. "You must say this much for me," he insisted. "I'm honest. When I mean vomit, I say vomit and not regurgitate."

	— Что происходит, когда раса разумных существ достигает конца своего развития, когда она как раса минует пору детства и зрелости и вступает в пору глубокой старости? Раса, подобно человеку, умирающая от дряхлости. Что она тогда предпринимает? Разумеется, она может просто умереть. Это было бы наиболее логично. — 8
	"What happens when a race reaches an end, when, as a race, it has passed through childhood and middle age and now has reached old age? A race dying as a man does, dying of old age. What does it do, then? It could die, of course. That's what one would expect of it."

— Они забрали мой сажальный камень, — гневно объявил мистер О’Тул, — со злобным и коварным намерением обречь меня на пешее хождение. — Пешее? — переспросил Максвелл. — Вы, как я вижу, лишь слабо постигаете смысл случившегося. Мой сажальный камень, на который я должен взобраться, чтобы сесть на спину Доббина. Без сажального камня верховой езде приходит конец, и я обречен ходить пешком с большими страданиями и одышкой. — 16

"My mounting stone they took," raged Mr. O'Toole, "with malicious intent of putting me afoot." "Afoot?" asked Maxwell. "You comprehend most feebly, I see. My mounting stone, up which I must scramble to get astride Old Dobbin. Without a mounting stone there gets no horseback riding and I must trudge afoot unhappily, with much pain and puffing."

	— Бард подумывает остаться здесь, — сообщил Оп. — Ему у нас понравилось. — Да нет, не бард, — ответил Шекспир. — Не называйте меня так. Я всего лишь честный мясник и торговец сукном. — Извините, — сказал Оп. — Мы уж так привыкли… — Да, да, знаю, — сказал Шекспир. — Одна ошибка, следуя по пятам за другой, углубляет её след. — 20
	"The Bard is thinking of staying here," said Oop. "Of settling down among us." "Nay, not the Bard," said Shakespeare. "I will not have you call me it. I be no more than an honest butcher and a dealer in the wool." "A mere slip of the tongue," Oop assured him. "We have grown so accustomed..." "Aye, aye, I know," said Shakespeare. "One mistake treads hard upon the footsteps of the one it follows."

	— Горстка жуков-вонючек, и ничего больше. Можете вообразить? Галактическая раса жучков-вонючек! И они нагнали на нас страху! — 23
	"Nothing but stink bugs. Can you imagine that? A galactic race of stink bugs! And they had us scared!"

Мистер О’Тул в бешенстве запрыгал на месте. — А жучки?! — неистовствовал он. — А что будет с жучками? Вы не допустите их в эль, я знаю, пока он будет бродить. Уж эти мне гнусные правила санитарии и гигиены! А чтобы октябрьский эль удался на славу, в него должны падать жучки и всякая другая пакость, не то душистости в нём той не будет! — Мы набросаем в него жучков, — пообещал Оп. — Наберем целое ведро и высыпем в чан. О’Тул захлебывался от ярости. Его лицо побагровело. — Невежество! — визжал он. — Жуков вёдрами в него не сыплют. Жуки сами падают в него с дивной избирательностью и…. — 24

Mr. O'Toole bounded up and down in wrath. "And the bugs!" he shouted. "What about the bugs? Exclude them from the ale I know you would when it was brewing. All nasty sanitary. To make October ale, bugs you must have falling into it and all other matters of great uncleanliness or the flavor you will miss." "We'll put in bugs," said Oop. "We'll go out and catch a bucket full of them and dump them into it." The O'Toole was beside himself with anger, his face a flaming purple. "Understand you do not," he screamed at them. "Bugs you do not go dumping into it. Bugs fall into it with wondrous selectivity and—"

Оркестранты сидели рядком на бревне у опушки и играли, а утренние лучи солнца блестели на их радужных крылышках и на сверкающих инструментах. Но на лужайке фей не было. Там танцевала только одна пара, которую Максвелл никак не ожидал увидеть в этом месте. Две чистые и простые души, каким только и дано танцевать под музыку фей. Лицом друг к другу, двигаясь в такт волшебной музыке, на лужайке плясали Дух и Вильям Шекспир. — 24

The orchestra sat in a row upon a log at the edge of the green and played away, the morning light flashing off the iridescent wings and the shiny instruments. But there were no fairies dancing on the green. Instead there were two others he never would have guessed. Two such simple souls as might dance to fairy music. Facing one another, dancing to the music of the fairy orchestra, were Ghost and William Shakespeare.

Дракон расположился на зубчатой стене замка, и солнце озаряло его многоцветное тело. Далеко внизу, в долине, река Висконсин, синяя, как уже забытое летнее небо, струила свои воды между пламенеющими лесными чащами. Со двора замка доносились звуки веселой пирушки — гоблины и тролли, на время забыв вражду, пили октябрьский эль <…> и распевали древние песни, сложенные в те далёкие времена, когда такого существа, как Человек, не было ещё и в помине. — 25

The dragon perched upon the castle wall, its multicolored body glittering in the sun. Far below, in its valley, the Wisconsin River, blue as a forgotten summer sky, flowed between the shores of flaming forests. From the castle yard came sounds of revelry as the goblins and the trolls, for the moment with animosity laid aside, drank great tankards of October ale <…> and singing ancient songs that had been composed long before there had been such a thing as Man.

	Сильвестр довольно замурлыкал и устроился рядом с Максвеллом, тесно к нему прижавшись. <…> — Вы похитили моего кота. Можно, я сяду рядом и тоже им попользуюсь? — 25
	Sylvester purred contentedly and settled down beside him, leaning hard against him. <…> "You've kidnaped my cat. Can I sit down and share him?"

	Четвероногий друг, подумал Максвелл. Не бог, а домашний зверь. И всё-таки вряд ли это так просто и плоско. Когда люди научились конструировать биомеханические организмы, кого они создали в первую очередь? Не других людей — во всяком случае, вначале, — не рабочий скот, не роботов, предназначенных для одной какой-нибудь функции. Они создали четвероногих друзей. — 25
	A pet, thought Maxwell. Not a god, but a simple pet. And yet, perhaps, not so simple as it sounded. When men had first made the bio-mechs, what had they created? Not other men, at least at first, not livestock, not freaks engineered to specific purposes. They had created pets.

	Сильвестр поглядел на дракона, разлёгшегося на зубчатой стене, и зарычал. Дракон опустил голову на гибкой шее и посмотрел тигрёнку прямо в глаза. И показал ему длинный раздвоенный язык. — 25; конец романа
	Sylvester looked up at the dragon perching on the castle wall and snarled. The dragon lowered its head on its sinuous neck and looked him in the eye. It stuck out at him a long and forked tongue.

Перевод

И. Г. Гурова, 1972 (с некоторыми уточнениями)

О романе

	Забавно, колледжи Саймака не походят на те, что существуют сегодня — с бунтующей молодёжью, маршами протеста <и т.д.>, но на более легкомысленные колледжи 1920-х годов, а точнее на те, которые видела в них романтическая литература того времени: студентов, много веселящихся и немного учащихся, буйствующих лишь по чисто учебным делам, студенток, дерзких и авантюрных, но, по сути, добропорядочных, и преподавателей, которые вместо борьбы за федеральные средства спокойно что-либо обсуждают да попивают нежное имбирное пивко или эль...
	Amusingly, Simak’s colleges do not resemble those of today with their youth-in revolt, protest marchers, <…> but the more frivolous colleges of the 1920’s, or rather those colleges as the romantic literature of that day viewed them: students interested a lot in fun and a little in learning, riots over purely school matters, pert and adventurous but essentially respectable coeds, and faculty members (instead of fighting over federals funds) tranquilly speculating and imbing together — gentle beer or ale...
	— Фриц Лейбер, 1969

	Изобретательно построен, <...> [но] стилистически хуже.
	Imaginatively constructed <…> [but] stylistically inferior.
	— Джудит Меррил, 1969

	Хотя роман этот в определённом смысле старомоден, читателей это, однако, ничуть не смущает. Опрос подписчиков журнала Galaxy, где роман печатался <…>, показал, что он получил значительно больше голосов, чем все его соперники (включая полдюжины самых лучших книг «новой волны»), и поэтому был удостоен ежегодной премии журнала...
	— Фредерик Пол, 1969-19712

• см. Всеволод Ревич, «Мир, которого не может быть», 1972