«Все ловушки Земли» и другие истории

«Все ловушки Земли» и другие истории (англ. All the Traps of Earth and Other Stories) — третий авторский сборник малой прозы Клиффорда Саймака. Опубликован в 1962 году.

Цитаты

	Кроме собственной непоколебимой уверенности, он не располагал бы ни единым доказательством. — перевод: Е. Ванслова, 1970
	Beyond his own sure knowledge, he had not a shred of proof.
	— «Воспителлы» (The Sitters), 1958

	И зелень поджидала его, неистовая, буйная зелень Земли. Мерзкий, отвратительный цвет, который оглушает и вызывает внутренний отпор. Всё зелёное: трава, кусты, каждое дерево. Если смотреть на зелень чересчур долго, так и кажется, что она пульсирует, трепещет потайной жизнью, и ведь нет спасения от нее, разве что запереться где-нибудь. — мысли «марсианина»; перевод: Л. Л. Жданов, 1965
	And the greenness waited for him, the unrelenting, bilious green of Earth. It was a thing to gag at, to steel oneself against, an indecent and abhorrent color for anyone to look at. The grass was green and all the plants and every single tree. There was no place outdoors and few indoors where one could escape from it, and when one looked at it too long, it seemed to pulse and tremble with a hidden life.
	— «Специфика службы» (Condition of Employment), 1960

	Прежде всего он увидел, какой может быть ненависть, и убедился, до чего же мелка людская ненависть, если постигнуть глубину, силу и дикую кровожадность ненависти пуудли. Это не слепая ненависть, бессмысленная и непоследовательная, которая ведет к поражению, а разумная, расчетливая, целенаправленная. Она приводит в движение умную, разящую без промаха машину, натравливая хитрого и кровожадного зверя на любое живое существо, не являющееся пуудли. Поведение пуудли подчинено закону самосохранения, заставляющему его опасаться всех и каждого. Он толкует этот закон так: безопасность гарантируется только... смертью всех других живых существ. Чтобы совершить убийство, пуудли не требуется никакого повода. Достаточно того, что другое существо живёт, движется; оно этим самым представляет угрозу — пусть даже самую незначительную — для пуудли. Конечно, это безумие. Какой-то бессмысленный инстинкт, давно и глубоко укоренившийся в сознании пуудли. Впрочем, может быть, он лишен смысла не более, чем многие людские представления? — перевод: А. Горбунов, 1964
	For one thing, he had learned what hate could be and how shallow an emotion human hate turned out when measured against the depth and intensity and the ravening horror of the puudly's hate. Not unreasoning hate, for unreasoning hate defeats itself, but a rational, calculating, driving hate that motivated a clever and deadly killing machine which directed its rapacity and its cunning against every living thing that was not a puudly. For the beast had a mind and a personality that operated upon the basic law of self-preservation against all corners, whoever they might be, extending that law to the interpretation that safety lay in one direction only... the death of every other living being. No other reason was needed for a puudly's killing. The fact that anything else lived and moved and was thus posing a threat, no matter how remote, against a puudly, was sufficient reason in itself. It was psychotic, of course, some murderous instinct planted far back in time and deep in the creature's racial consciousness, but no more psychotic, perhaps, than many human instincts.
	— «Спокойной ночи, мистер Джеймс» (Good Night, Mr. James), также «Ночь Пуудли» (The Night of the Puudly), 1951

	А перед кухней Наполеон с Гедеоном, сидя на корточках, увлечённо играли в кости. Шеридан увидел, что под навесом стоит новая плита. Он подошел к игрокам, они кивнули ему и продолжали бросать кости. Шеридан понаблюдал за ними, а потом неторопливо пошел дальше, недоуменно покачивая головой,— он не переставал удивляться интересу, который вызывали у роботов все азартные игры. Видимо, человеку этого понять не дано, как и многое другое. Ведь такие игры подразумевают материальный выигрыш или проигрыш, то есть, с точки зрения роботов, они не могли иметь смысла, поскольку у роботов нет ни денег, ни недвижимости, ни даже личных вещей. И ни в чем подобном они не нуждаются — и всё-таки они отчаянно резались и в кости, и в карты. Или они просто подражают людям? По самой своей природе робот лишен возможности приобщиться к большинству человеческих пороков. Но играть он вполне способен, и, вероятно, с большим искусством, чем люди в среднем. Но чем, чем это их прельщает? Он недоумевал — приобретения, выгоды? Но для роботов они не существуют. Приятное возбуждение? Возможность дать выход агрессивности? Или они учитывают в уме все свои выигрыши и проигрыши, и тот, кто в азартных играх чаще выходит победителем, приобретает определенный престиж, человеку не известный или даже тщательно от него скрываемый? Человек, подумал он, не способен постичь своих роботов до конца, что, может быть, и к лучшему. Все-таки у робота сохраняется подобие индивидуальности. Ведь если робот и обязан человеку очень многим — самой своей идеей, материальным её воплощением и жизнью, то тем самым и человек обязан роботам стольким же, если не большим. — перевод: И. Г. Гурова, 1994
	And in front of the cook shack, Napoleon and Gideon were squatted down, busily shooting craps. Sheridan saw that Napoleon had set up his outdoors stove again. He walked over to them and they turned their heads and greeted him, then went back to their game. Sheridan watched them for a while and then walked slowly off. He shook his head in some bewilderment — a continuing bewilderment over this robotic fascination with all the games of chance. It was, he supposed, just one of the many things that a human being — any human being — would never understand. For gambling seemed entirely pointless from a robotic point of view. They had no property, no money, no possessions. They had no need of any and they had no wish for any — and yet they gambled madly. It might be, he told himself, no more than an aping of their fellow humans. By his very nature, a robot was barred effectively from participating in most of the human vices. But gambling was something that he could do as easily and perhaps more efficiently than any human could. But what in the world, he wondered, did they get out of it? No gain, no profit, for there were no such things as gain or profit so far as a robot was concerned. Excitement, perhaps? An outlet for aggressiveness? Or did they keep a phantom score within their mind — mentally chalking up their gains and loss — and did a heavy winner at a game of chance win a certain prestige that was not visible to Man, that might, in fact, be carefully hidden from a man? A man, he thought, could never know his robots in their entirety and that might be as well — it would be an unfair act to strip the final shreds of individuality from a robot. For if the robots owed much to Man — their conception and their manufacture and their life — by the same token Man owed as much, or even more, to robots.
	— «Торговля в рассрочку» (Installment Plan), 1959

О рассказах

	«Спокойной ночи, мистер Джеймс» — настолько выдающийся рассказ, <…> насколько небольшая совершенно несентиментальная и безжалостная история может быть приятной.
	Good Night, Mr. James is outstanding <…> as completely unsentimental and ruthless as a pleasant little tale could be.
	— Питер Шуйлер Миллер, 1962