Миры Клиффорда Саймака

«Миры Клиффорда Саймака» (англ. The Worlds of Clifford Simak) — второй авторский сборник малой прозы Клиффорда Саймака. Опубликован в 1960 году, переиздавался в сокращении под заглавиями «Чужаки по соседству» («Aliens for Neighbours», 1961) и «Other Worlds of Clifford Simak» (1962). Был издан на русском в 2006 году как «Соседи по разуму».

Цитаты

	— Вот,— сказал генерал, — выпивка, какую мы изготовили для вашего соотечественника. Он нашел её очень приятной на вкус. Он достал стаканы, соломинки для коктейля и отвинтил пробку, сокрушаясь, что не может зажать себе нос: пахло пойло как хорошо выдержанная падаль. Не хотелось даже гадать, из каких компонентов оно составлено. Химики Земли состряпали эту жижу для пленника, который поглощал её галлон за галлоном с тошнотным наслаждением. Как только генерал наполнил стаканы, пятнашники обвили их щупальцами и втянули соломинки в безгубые рты. Отведали угощение и восторженно закатили глаза. — перевод: О. Г. Битов, 1982
	"This," he explained, "is a drink we made for your compatriot. He found it very tasty." He set out glasses and sipping straws and uncorked the jug, wishing he could somehow hold his nose, for the drink smelled like something that had been dead too long. He didn't even like to guess what might have gone into it. The chemists back on Earth had whomped it up for the captive Flyer, who had consumed gallon after gallon of it with disconcerting gusto. The general filled the glasses and the Flyers picked them up in their tentacles and stuck the straws into their draw-string mouths. They drank and rolled their eyes in appreciation.
	— «Достойный противник» (Honorable Opponent), 1956

	Во сколько раз больше можно получить зерна, если фермер, полюбит, скажем, выращиваемую пшеницу? Конечно, такой простой принцип вряд ли получит одобрение. Во всяком случае, он не сработает, не сработает в потребляющем растения обществе. Ибо как можно сохранить у растения убеждение, что вы его любите и испытываете к нему добрые чувства, когда из года в год доказываете, что ваш единственный интерес к нему сводится к тому, чтобы или съесть его, или сделать из него одежду, или срубить на дрова. Я прошел за сарай и встал возле жёлтой розы, стараясь найти ответ. Роза разволновалась подобно красивой женщине, которая знает, что ею восхищаются, однако никаких чувств от неё же исходило. Благодарность и счастье исчезли, растворились. И ничего не осталось, кроме чувства тоски и одиночества. Вот собачьи дети эти растительные пришельцы — растравили человека так, что он теперь не может спокойно съесть кашу на завтрак! — конец рассказа; перевод: Н. Колпаков, 1981
	How much more might be produced if the farmer loved his wheat? It's silly, of course, a principle that could not gain acceptance. And undoubtedly it would not work—not in a plant-utilizing culture. For how could you keep on convincing a plant that you feel kindly toward it when, season after season, you prove that your only interest in it is to eat it or make it into clothing or chop it down for lumber ? I walked out back of the shed and stood beside the yellow rose, trying to find the answer. The yellow rose stirred, like a pretty woman who knows she's being admired, but no emotion came from it. The thanks and happiness were gone. There was nothing left but the loneliness. Damned vegetable aliens—upsetting a man so he couldn't eat his breakfast cereal in peace!
	— «Зелёный мальчик-с-пальчик» (Green Thumb), 1954

	— А ты, право, занятный зверь, — сказал я. — Что-то я не слыхал, чтобы скунсы мурлыкали. Так мы посидели с ним, и я рассказал ему обо всех своих неприятностях с реактивными самолётами, как рассказывает животным человек, когда ему не с кем поделиться, а порой и когда есть с кем. — перевод: Н. М. Евдокимова, 1965
	"You sure are a funny skunk," I said. "I never knew skunks purred." We sat there for a while and I told him all about my trouble with the jets, the way a man will when there's nobody better around than an animal to do the listening, and sometimes even when there is.
	— «Операция „Вонючка“» (Operation Stinky), 1957

	Полковник как раз переговаривался с каким-то старым, седым, свирепым старикашкой, у него был нос крючком, зубастая пасть и звёзды на погонах.
	The colonel was talking to an old grey-haired, eagle-beaked gent who had a fierce look about him and a rat-trap jaw and was wearing stars.
	— «Операция „Вонючка“»

	— Если тебе хочется обменять плохой складной нож, ты его сбываешь тому, кто не знает, как выглядит хороший. В этом весь фокус коммерции!
	If you got a bum jack-knife you want to trade, you unload it on somebody who doesn't know what a good knife is like.
	— «Пыльная Зебра» (Dusty Zebra), 1954

	Люди мы простые и бесхитростные. Ворочаемся себе в одиночку в грязи, не помышляя ни о сложных машинах, ни о племенном скоте, а впрочем, что ж тут особенного: обыкновенные фермеры, каких немало в любом конце Соединённых Штатов. — перевод: О. Г. Битов, 1978
	We are just plain dirt farmers, with emphasis on the dirt, for we can't afford a lot of fancy machinery and we don't go in for blooded stock—but there's nothing wrong with us; we're just everyday, the kind of people you meet all over these United States.
	— «Сосед» (Neighbour), 1954

	А маленькая Энн выздоровела. Доктор, когда он наконец доехал до фермы Берта, объявил, что кризис миновал и дело идёт на поправку. Какая-то вирусная инфекция, сообщил он. Столько их теперь развелось! Не то что в старые добрые времена, когда люди ещё не баловались со всякими чудотворными снадобьями и вирусы не наловчились поминутно перерождаться. Раньше врачи по крайней мере знали, от чего они лечат, а теперь сплошь и рядом — чёрта с два...
	And Ann got well. The doctor, when he finally got to Bert's, said that she had passed the crisis and was already on the mend. One of those virus things, he said. A lot of it around. Not like the old days, he said, before they got to fooling around with all their miracle drugs, mutating viruses right and left. Used to be, he said, a doctor knew what he was treating, but he don't know any more.
	— «Сосед»

О сборнике

	Множество нежных оттенков, которые придают ему многогранность, <...> юмор и грусть присутствуют точно в нужных количествах; ничто не делается просто ради эффекта, <...> может быть, результат и не блестящий, но для его достижения, конечно, приложены все возможные усилия.
	A wealth of delicate shadings that give variety <…> his touches of humor and sadness are in just the right quantities; nothing is done purely for effect <…> may not have brilliance, but it certainly does have the utmost appeal.
	— С. Е. Коттс, 1960