Мурава
Мурава́, часто в качестве присказки трава́-мурава́, реже мура́вник (устар., книжн., стилиз. под народный сказ, сказку), в самой общей форме употребления — молодая, сочная, ярко-зелёная трава, покрывающая мягкий весенний луг или опушку в лесу; тра́вчатый пласт, дёрн, луговина или печорье, на которое так и хочется прилечь.
В узком смысле слова травой-муравой в разных диалектах иногда называют горец птичий (гусиную траву) или другие мягкие ярко-зелёные травы.
Мурава в афоризмах и кратких цитатах
правитьЖерло всякой бездны обсажено острыми камнями, а во глубине или внизу нередко видна прекрасная мурава, орошаемая каскадами.[1] | |
| — Николай Карамзин, Письма русского путешественника, 1793 |
Вместе с бригадиром постарел и деревянный дом его, и все дворовые строения. Стены и кровли почернели, обросли мохом и муравою.[2] | |
| — Александр Вельтман, «Эротида», 1835 |
Неисчислимы пути и тропинки зла, по которым влечет оно человека, едва человек поддался ему ― бездны порока прикрыты цветами страстей; василиски и аспиды ядовитые скрываются в мягкой мураве обольщений…[3] | |
| — Николай Полевой, «Иоанн Цимисхий», 1841 |
| — Михаил Салтыков-Щедрин, «Губернские очерки», 1857 |
...у ног ее блаженствовал на зеленой мураве кавалер, которому, судя по плотно натянутым чулкам, туго завязанным подвязкам и другим узким принадлежностям туалета, было весьма неудобно лежать, и надобно было полагать, что едва ли бы он в таком наряде мог привстать с муравы...[5] | |
| — Евгений Карнович, «Любовь и корона», 1879 |
| — Николай Ушаков, «Муравьи», 1937 |
Мурава в научно-популярной литературе и публицистике
правитьСветлый месяц взошел над долиною. Я сижу на мягкой мураве и; смотрю, как свет его разливается по горам, осребряет гранитные скалы, возвышает густую зелень сосен блистает на вершине Юнгферы, одной из высочайших Альпийских гор, вечным льдом покрытой. Два снежные холма, девическим грудям подобные, составляют ее корону. <...> | |
| — Николай Карамзин, Письма русского путешественника, 1793 |
На одной картине какая-то маркиза или виконтесса, в великолепном модном наряде, с напудренной головкой и крепко затянутой талией, полулежала с пастушеским посошком среди беленьких овечек и смотрела вдаль, вероятно, поджидая появления своего возлюбленного из-за листвы деревьев. На другой картине не менее пышно разодетая дама сидела над светлым ручейком, опустив в тихие его струи удочку, а у ног ее блаженствовал на зеленой мураве кавалер, которому, судя по плотно натянутым чулкам, туго завязанным подвязкам и другим узким принадлежностям туалета, было весьма неудобно лежать, и надобно было полагать, что едва ли бы он в таком наряде мог привстать с муравы без помощи своей подруги.[5] | |
| — Евгений Карнович, «Любовь и корона», 1879 |
Когда человек, занося ногу, чтоб сделать шаг вперед, заранее знает, что эта нога станет на твердом месте, а не попадет в дыру и не увлечет туда своего обладателя, то для воображения его не представляется никакой роли. Напротив, ежели человек не знает, что именно означает расстилающаяся перед ним мурава, то воображение его естественным образом раздражается. С одной стороны, его обуревает страх быть поглощенным бездною, с другой ― ласкает надежда как-нибудь обойти ее. Разве возможно оставить эти чувства неразделенными?[7] | |
| — Михаил Салтыков-Щедрин, «За рубежом», 1881 |
Овсы, не поднявшись ещё и на пол-аршина от земли, уже поблекли и начинали желтеть. Просяные поля уныло отливали своими бледно-зелёными преждевременно выметавшимися кистями. Мурава на выгонах и отава на покосах высохла наподобие какой-то щетины и подернулась неприятной желтизною. Паровые поля, выбитые скотиной, уж не зарастали вновь травою: только колючий татарник да корявый бурьян кое-где разнообразили эти поля, высохшие, как камень, и пыльные, точно столбовая дорога.[8] | |
| — Александр Эртель, «Записки Степняка», 1883 |
Мурава в мемуарах и дневниковой прозе
правитьИтак, подошел к оному, сел и начал весьма тихим тоном извлекать на флейте звуки той песни, кою получил от милой Анны Лаврентьевны, т. е. «Певец прекрасный, милый, прекрасный соловей» и проч. Наконец, окончив оную, лег на зеленеющую мураву, и, в приятном размышлении, Морфей старался усыпить меня, и уже я находился в сладострастнейших мечтаниях, представляющих прекрасных нимф, как вдруг слышу сквозь приятный сон шорох около себя! Раскрываю глаза и ― ах, какой счастливый предмет восхитил меня! ― вижу двух нимф...[9] | |
| — Иван Лапин, Дневник, 1818 |
| — Надежда Дурова, «Кавалерист-девица», 1835 |
Мурава в беллетристике и художественной прозе
правитьПеред ними на противоположной стороне оврага зеленелся дремучий лес; толстая ясень, высокий клён, прямая, как стрела, берёза, темнолиственный дуб, кудрявая рябина, душистая липа и благовонная черёмуха, перемешанные между собою и растущие по уступам отлогой горы, образовали беспредельный зеленый амфитеатр. Внизу, изгибаясь по изумрудной мураве, быстрый ручей вливался в светлый пруд. По влажным берегам его, как узорчатые каймы, пестрелись белые ландыши, желтые ноготки и голубые колокольчики. Тысячи лесных птиц, отряхая с своих крыльев дождевые капли, вились над вершинами деревьев и спешили обсушиться на солнышке.[11] | |
| — Михаил Загоскин, «Аскольдова могила», 1833 |
Наконец лес начинал редеть, сквозь забор темных дерев начинало проглядывать голубое небо, и вдруг открывалась круглая луговина, обведенная лесом как волшебным очерком, блистающая светлою зеленью и пестрыми высокими цветами, как островок среди угрюмого моря, ― на ней во время осени всегда являлся высокий стог сена, воздвигнутый трудолюбием какого-нибудь бедного мужика; грозно-молчаливо смотрели на нее друг из-за друга ели и березы, будто завидуя ее свежести, будто намереваясь толпой подвинуться вперед и злобно растоптать ее бархатную мураву.[12] | |
| — Михаил Лермонтов, «Вадим», 1834 |
| — Александр Бестужев-Марлинский, «Мулла-Нур», 1836 |
На том месте, где ныне церковь Троицы в полях, на Никольской, низенькая, в полчеловека, каменная ограда, пустившая из себя новую, живую ограду из дерев, захватывала тогда между своими стенами четвероугольный лоскут земли. На нем стояла деревянная церковь во имя Георгия Победоносца, такая ветхая, что переходы ее опускали по сторонам свои крылья, а кровли источены были ржавчиною времени. Между храмом и стенами оставалась площадка, может быть сажен в десяток, на которой мурава изорвана была лошадиными копытами. Иногда зелень, окропленная следами крови, в полночь вздохи и стенания, прогулка мертвецов, свечи, горящие в церкви кровавым светом, ― все эти явления не могли бы дать повода к удивлению, когда бы прибавить, что место, где они происходили, называлось полем, то есть местом судебных поединков.[14] | |
| — Иван Лажечников, «Басурман», 1838 |
Между тем все общество подошло к беседке, известной под именем Миловидовой, и остановилось, чтобы полюбоваться зрелищем Царицынских прудов. Они тянулись один за другим на несколько верст; сплошные леса темнели за ними. Мурава, покрывавшая весь скат холма до главного пруда, придавала самой воде необыкновенно яркий, изумрудный цвет.[15] | |
| — Иван Тургенев, «Накануне», 1859 |
Все поползновения повыше уровня обыденной жизни в нем как бы придавились под этим вечно движущимся канцелярским жерновом, и из него уже начал мало-помалу выковываться старый холостяк-чиновник: хладносердый (по крайней мере по наружности) ко всему божьему миру, он ни с кем почти не был знаком и ни к кому никогда не ходил; целые вечера, целые дни он просиживал в своей неприглядной серенькой квартирке один-одинёхонек, все о чем-то думая и как будто бы чего-то ожидая. Самым живым и почти единственным его развлечением было то, что отправится иногда летним временем поудить рыбу, оттуда пройдет куда-нибудь далеко-далеко в поле, полежит там на мураве, пройдется по сенокосным лугам, нарвет цветов, полюбуется ими или заберется в рожь и с наслаждением повдыхает в себя запах поспевающего хлеба; но с наступлением осени и то прекращалось.[16] | |
| — Алексей Писемский, «Старческий грех», 1861 |
А дремота опять набегает, дремота сильная, неодолимая дремота, которую не нарушает ни солнце, достающее теперь лучами до его головы, ни пристяжная лошадь, которая, наскучив покоем, все решительней и решительней скапывала с себя узду и наконец скапнула ее, сбросила и, отряхнувшись, отошла и стала валяться. Все это будто так должно: лошадь идет дальше и дальше; вот она щипнула густой муравы на опушке; вот скусила верхушку дубочка, вот наконец ступила на засеянный клевером рубеж и пошла по нем дальше и дальше: Савелий все смотрит. Это не сон и не бденье. Он видит и слышит. Вон высоко над его головою в безоблачном небе плавает ворон. Ворон ли то или коршун?[17] | |
| — Николай Лесков, «Божедомы», 1868 |
Потом прошла еще неделя. Раз ночью был обломный дождь, а потом горячее солнце как-то сразу вошло в силу, весна потеряла свою кротость и бледность, и все вокруг на глазах стало меняться не по дням, а по часам. Стали распахивать, превращать в черный бархат жнивья, зазеленели полевые межи, сочнее стала мурава на дворе, гуще и ярче засинело небо, быстро стал одеваться сад свежей, мягкой даже на вид зеленью, залиловели и запахли серые кисти сирени, и уже появилось множество черных, металлически блестящих синевой крупных мух на ее темно-зеленой глянцевитой листве и на горячих пятнах света на дорожках.[18] | |
| — Иван Бунин, «Митина любовь», 1924 |
Страстно простившись с Норой, ожидавшей гостей, Картофельный Эльф вышел на широкую, гладкую улицу, облитую солнцем, и сразу понял, что весь город создан для него одного. Весёлый шофер звонким ударом согнул железный флажок таксометра, мимо полилась улица, и Фред то и дело соскальзывал с кожаного сиденья и всё смеялся, ворковал сам с собою. Он вылез у входа в Гайд-Парк и, не замечая любопытных взглядов, засеменил вдоль зелёных складных стульев, вдоль бассейна, вдоль огромных кустов рододендрона, темневших в тени ильмов и лип, над муравой, яркой и ровной, как бильярдное сукно.[19] | |
| — Владимир Набоков, «Картофельный эльф», 1924 |
Потом оказалось, что среди нашего двора, густо заросшего кудрявой муравой, есть какое-то древнее каменное корыто, под которым можно прятаться друг от друга, разувшись и бегая белыми босыми ножками (которые нравятся даже самому себе своей белизной) по этой зелёной кудрявой мураве, сверху от солнца горячей, а ниже прохладной. А под амбарами оказались кусты белены, которой мы с Олей однажды наелись так, что нас отпаивали парным молоком: уж очень дивно звенела у нас голова, а в душе и теле было не только желанье, но и чувство полной возможности подняться на воздух и полететь куда угодно…[20] | |
| — Иван Бунин, «Жизнь Арсеньева. Юность», 1933 |
Мурава в стихах
править
| — Василий Жуковский, «Овсяный кисель», 1816 |
По заветну бережку | |
| — Вячеслав Ива́нов, «Владычица Дебренская», 1916 |
| — Эдуард Багрицкий, «Кончается ночей прохладных половина...», 1929 |
| — Александр Введенский, «Святой и его подчинённые», 1930 |
| — Игорь Бахтерев, «Построение чувств», 1935 |
Весь черный собой, в мураве голубой | |
| — Николай Ушаков, «Муравьи», 1937 |
| — Даниил Андреев, «Собрав ребят с околицы, с гумна, из душной хаты...», 1946 |
Источники
править- ↑ 1 2 Карамзин. Н.М. Письма русского путешественника. — Москва: Советская Россия, 1982. — 608 с. — (Библиотека русской художественной публицистики). — 100 000 экз.
- ↑ Вельтман А.Ф. Повести и рассказы. Москва, «Советская Россия», 1979 г.
- ↑ Полевой Н. А. Избранная историческая проза. — М.: Правда, 1990 г.
- ↑ Салтыков-Щедрин М.Е. «Губернские очерки». Собрание сочинений в двадцати томах, Том 2. — Москва, «Художественная литература», 1965 г.
- ↑ 1 2 Е. П. Карнович. Придворное кружево: Романы. — М.: Современник, 1994 г.
- ↑ 1 2 Н. Ушаков. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание. — Л.: Советский писатель, 1980 г.
- ↑ М. Е. Салтыков-Щедрин. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 7. — Москва, Художественная литература, 1966 г.
- ↑ Эртель А.И. «Записки Степняка». Очерки и рассказы. — М.: Государственное издательство художественной литературы, 1958 г.
- ↑ Купеческие дневники и мемуары конца XVIII ― первой половины XIX века. ― М.: РОССПЭН, 2007 г.
- ↑ Избранные произведения кавалерист-девицы Н. А. Дуровой. — М.: Московский рабочий, 1983 г.
- ↑ М.Н. Загоскин. «Аскольдова могила». Романы. Повести. — М.: «Современник», 1989 г.
- ↑ Лермонтов М. Ю. Собрание сочинений: В 4 т. — АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. дом). — Изд. 2-е, испр. и доп. — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1979—1981 гг.
- ↑ Бестужев-Марлинский А.А. Кавказские повести. Санкт-Петербург, «Наука», 1995 г.
- ↑ И.И. Лажечников. «Ледяной дом». — М.: Эксмо, 2006 г.
- ↑ И.С.Тургенев. «Накануне». «Отцы и дети». — М.: «Художественная литература», 1979 г.
- ↑ Писемский А.Ф. Собрание сочинений в 9 т. Том 2. — М.: «Правда», 1959 г.
- ↑ Лесков Н. С. Энциклопедическое собрание сочинений. М.: «ИДДК», IDDK-0561
- ↑ Бунин И. А. Стихотворения. Рассказы. Повести. — М.: «Художественная литература», 1973 г.
- ↑ Набоков В. В. Собрание сочинений в 4 томах — М.: Правда, 1990 г. Том первый
- ↑ Бунин И.А., «Жизнь Арсеньева»: Роман. Рассказы. — М.: Советская Россия, 1991 г.
- ↑ Жуковский В. А. Полное собрание сочинений и писем. — М.: Языки славянской культуры, 2000 г.
- ↑ В. Иванов. Собрание сочинений в 4 томах. — Брюссель: Foyer Oriental Chretien, 1971-1987 г.
- ↑ Э. Багрицкий. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. М.: Советский писатель, 1964 г.
- ↑ А. Введенский. Полное собрание сочинений в 2 т. — М.: Гилея, 1993 г.
- ↑ И. В. Бахтерев, Обэриутские сочинения: В 2 томах. — М.: Гилея, 2013 г.
- ↑ Д.Л.Андреев. Собрание сочинений. — М.: «Русский путь», 2006 г.
