Юрий Никандрович Верховский

Юрий Ника́ндрович Верхо́вский (1878-1956) — русский поэт, переводчик, историк литературы. Брат художницы Лидии Верховской и химика Вадима Верховского, отец театрального критика Никиты Верховского.

Юрий Верховский

Юрий Верховский (~ 1916)

Статья в Википедии

Произведения в Викитеке

Печататься как поэт начал в 1899 году, входил в круг Вячеслава Иванова, Михаила Кузмина и Сергея Ауслендера, отличался склонностью к стилизации под старых поэтов. По замечанию А. Лаврова, «слово „старинное“ заключало в себе для Верховского весь спектр поэтических вдохновений».

Цитаты из стихотворений разных лет

	Веет ветер, воет ветер, Серый дождь течет, сечет; Приуныл слезливый Питер ― И молчит, и не молчит. Тусклым пологом тумана Занавесился фонарь; Где-то чудится измена, Вяло слышится: не верь!
	— «Струны», 1908

	Дождливый день ползет к ночи́ уныло И шёпотом зовет несмело тьму. Уже с утра пустое сердце ныло, И тусклый сон мерещился уму. <...> И пусть же день свершает путь обычный, Дождливый путь к вечерней тьме ― и пусть Шаги его и шум одноязычный ― Знакомая, своя, родная грусть. Как старой сказки шепот, мне привычный, Уж я давно всё знаю наизусть.
	— «Дождливый день ползет к ночи уныло...», 1908

	Друг мой, молчишь ты? Молчи. Издали песня слышна. Звуков так много в ночи. Только в душе ― тишина. Редкие капли дождя С листьев стекают, шурша. В легкие сны уходя, Кротко затихла душа.
	— «Друг мой, молчишь ты? Молчи...», 1908

	Тихий, долгий, тёплый дождь, Еле слышные, нежнейшие касанья… Тонкой дымкой ближний лес Занавесился ― ласкающею дымкой. <...> Всё б покоилась душа, Облеченная ласкающею тенью Тонких, тонких, тихих струй ― Как нежнейшими касаниями неба.
	— «Тихий, долгий, тёплый дождь...», 1917

Слушай, художница. Нынче опять я ходил любоваться Месяцем, рдяным опять. Той же дорогою шел ― Всё мимо ели, любимой тобой. Ты ее собиралась Верной бумаге предать яркою кистью своей. Ею ты днем восхитилась. Она и правда прекрасна Мощной и свежей красой, ветви раскинув, стройна, Темные ― в ясной лазури; под ними ― в солнечном свете ― Нивы ковром золотым, пышным далеко блестят; Далее ― зеленью мягко луга светлеют; за ними Темной полоскою лес небо, зубчатый, облег; Выше, в живой синеве, ее обняв и лаская, Взорам приятна опять темных ветвей бахрома...

— «Слушай, художница. Нынче опять я ходил любоваться...» (Л. Верховской), 1917

	Знаешь, как сладостно, друг мой, в дождливый вечер зимою Прялки жужжанье внимать, пальцев движенье следить Девушки милой и нежной в знакомой хижине… Будто Музыке внемлешь душой, пляскою взор веселишь…
	— «Эринна» (Анне Ахматовой), 1917

Тоска, тоска, тоска ― и всё кругом постыло И валится из рук любимый давний труд… Всё благодатное давно, когда-то было, Всё распроклятое толпится тут как тут. Бездейственно, как тень, сознание былого; Грядущее молчит, грозя из темноты, ― И мается душа без света и без слова Меж безнадежности и мертвой пустоты. Запеть бы, ― ах, запеть хоть немощно и глухо, ― Да песни прежние от сердца далеки, А новых нет давно. И тягостны для слуха То гнет молчания, то хриплый вздох тоски.

— «Тоска, тоска, тоска — и всё кругом постыло...», 1917

	Люби всегда мечту: вон облако плывет, Янтарно-млечною клубится пеленою. О, подыми свой лик, следи, следи со мною Медлительный полёт. <...> В полдневной ясности торжественного дня Взлелеяна земля небесными послами ― Уж тихий светлый дождь, едва шумя крылами, Нисходит на меня.
	— «Люби всегда мечту: вон облако плывет...», 1917

Хорошо встречать весну Вместе с милою деревней И родную сторону Миловать любовью древней; Слушать жаворонка трель И в лазури с ним купаться; Ликовать, что смог апрель Грома первого дождаться. Солнце льется горячей Над пахучей черной пашней; А в логу бурлит ручей, ― Не унять живых речей О весне ― красе всегдашней. И прозрачных юных рощ Воскрешающая нега, В теплом вздохе ветра ― мощь, И играет первый дождь На последних пятнах снега.

— «Хорошо встречать весну...», 1926

	Ягода пьяная ― голубика. Собирала ее баба полоумная, Спины день-деньской не распрямливала, Вдоль и поперек лес обшаривала, Набрала лукошко полным-полно. Послушал я старуху старую, Посмотрел я на дурочку, Полное у нее лукошко взял. Улыбалась она, глазами глядя светлыми, Тихо слова говорила непонятные. Жизнь моя, жизнь моя ― Голубика, ягода пьяная.
	— «Голубика», 4 августа 1932

	Да, скрипка, альт ― и вот уже, богата Звучания глубокой полнотой, Развертывается, парит соната ― Как самолёт, из стали отлитой. Певучей птице крепкий дан устой В широком воздухе рукой собрата, И звуки льет она струей густой ― То мёда, то расплавленного злата.
	— «Да, скрипка, альт — и вот уже, богата...» (Виссариону Яковлевичу Шебалину), 1945

Мой дед Иван Кузьмич Верховский был Художник-скульптор, звание имел Свободного художника. Искусство Избрал себе особое ― скульптуру Из кованого серебра. Оно Его кормило плохо. Он болел Чахоткою и рано умер, всё же Оставив бабушкѐ-вдове в наследство Учеников и мастерскую. Дело Его недолго продержалось, и Он был забыт, конечно. Я ж, однако, С годов давнишних в прежнем Петербурге, Идя мимо Казанского собора По Невскому, не вспомнить не могу: Внутри собора кованый орнамент, Серебряный по всем его стенам, А также украшенье Царских Врат ― Работы деда…

— «Отрывок», 1946

Цитаты о Юрии Верховском

	Брюсов и др. говорят, что не знают, что делать с Верховским: ни «Весы», ни «Руно» больше его вещей не хотят, но как техником, как переводчиком, как эссеистом, как человеком очень дорожат. А поэтом он никогда не будет.
	— Михаил Кузмин, Дневник, январь 1907

Старик <Сологуб> болен, простужен, лежал злой. У него был молодой поэт, только что из Тифлиса, Тамамшев ― а потом Юрий Верховский. Сологуб говорил, что писатель только к ста годам научается писать. «До ста лет всё только проба пера» <...>. За чаем он очень насмешливо отнесся к стихам Ю. Верховского. Говорил, что они подражательны, и про стихотворение, в котором встречается слово «глубокий», сказал: «Это напоминает «вырыта заступом яма глубокая»; хотя кроме этого слова ничего общего не было. <...> Верховский ― нудный человек, говорит все банальные вещи. Он совсем раздавлен нуждою, работает для «Всемирной», но ему не платят, а в доме живет свояченица без места и т. д. О свояченице он говорит «мояченица».

— Корней Чуковский, Дневник, 1923

	Дядя Боря (из Крыма) прислал мне ласковое письмо и Вас благословляет (на хорошее), Юрий Никандрович Верховский развивает мысли Баратынского… Как премудрый Соломон, Я не скажу: все в мире сон! Не все мне в мире изменило: Бывал обманут сердцем я, Бывал обманут я рассудком, Но никогда еще, друзья, Обманут не был я желудком.
	— Виктор Виноградов, Письма Н. М. Виноградовой, 1927

	Мне было очень приятно подышать этой атмосферой совершенной чистоты и искренности. Одно выписывание начальных строк отобранного для Юрия Никандровича доставило мне поэтическое наслаждение, так эти строки самопроизвольно вырываются и так естественно ложатся.
	— Борис Пастернак, из писем, 1940 г.

После того, как Борис Леонидович умолк, Богословский, всегда смущавшийся на людях, не умевший показать товар лицом, а товару у него было хоть завались, и при том самого что ни на есть добротного, пробормотал нечто нечленораздельно-восторженное. Затем со старческой неторопливостью заговорил Юрий Никандрович Верховский, неотрывно глядя на Пастернака благодарным взглядом своих кротких голубых глаз. Основная мысль его сводилась к следующему. Каждый большой художник слова, заплатив дань неуравновешенной молодости, в зрелом возрасте тяготеет к классической ясности и глубине. Так случилось – в той или иной мере – с поздним Сологубом, с поздним Блоком, с Белым – автором «Первого свидания», так случилось с Гумилевым, так случилось, если хотите, и с Маяковским, автором «Во весь голос». И вот сейчас, – заключил Юрий Никандрович, – мы присутствуем при рождении классического Пастернака, который, не утратив того положительного, что он приобрел во время своих футуристических исканий, пришел к классической собранности сознания, к классической четкости образов и к классической стройности архитектоники.

— Николай Любимов, «Неувядаемый цвет», 1992

Цитаты о Верховском в поэзии

	Верховский! Знал ли я, что ты, Забытый всеми, тяжко болен, Когда заслышал с высоты Звон первый вешних колоколен? Но ты воскрес, ― хвала богам! Долой пелен больничных узы! Пришли по тающим снегам Твой сон будить свирелью Музы. И я, ― хоть им вослед иду Сказать, что все тебя люблю я, ― Почтовой рифмой упрежду Живую рифму поцелуя.
	— Вячеслав Ива́нов, «Выздоровление» (Юрию Верховскому), 8 сентября 1906

Юродствовать пред суемудрым светом Ревнителям гармоний суждено. Иамба в хлеб, хорея Феб в вино Излюбленным не претворит поэтам. Верховных Муз скликая за советом, Елей мы жжем, ― а нищий уж в окно Рассвет стучит, и стонет за одно Холодный стих с желудком несогретым. Обетами мы впроголодь живем Венков и лепт на жертвенники Феба, С которым в лад на чердаках поём. Кто камнем в нас, кто коркой бросит хлеба. Ионии божественный кобзарь Издревле был, как мы, цыган и царь.

— Вячеслав Ива́нов, «Consolatio ad Sodalem» — Ю. Верховский («Акростих»), 8 сентября 1906

	Ау, мой друг, припомни вместе с «башней» Еще меня, кому не чужды «Оры». Бывало, гость, я пел здесь до авроры, Теперь же стал певуньею всегдашней, Наверно, стал наглей я и бесстрашней, Что смел вступить в содружеские хоры, ― Так пёс дворной, забравшись в гончих своры, Летит стрелой, чтоб не узнали шашней.
	— Михаил Кузмин, «Ответный сонет» (Ю. Н. Верховскому), 1909

	Странную едкую радость доставило мне, что Верховский Мне сегодня прислал кипу стихов для тебя. Смесь двусмысленных чувств потешена? Только ли это? Или в признаньи чужом веры себе я ищу? Только верую: всякая радость любимого ― в радость! Всю же радость свою вздохами шлю я к тебе.
	— Владимир Недоброво, «Странную едкую радость доставило мне, что Верховский...», 11 февраля 1914

Ссылки

• Баринов Д. А., Ростовцев Е. А. Верховский Юрий Никандрович // Биографика СПбГУ