Торосы

Торо́с, торо́сы, редко торо́сья — нагромождение обломков льда до 10–20 метров в высоту, которые образуются в результате сжатия ледяного покрова. Торосы могут состоять как из морского льда, так и из пресного.

Торосы

Статья в Википедии

Медиафайлы на Викискладе

Ледяной покров, загромождённый торосами, называют торосистым. Степень торосистости льда принято определять по пятибалльной шкале. В арктических морях наблюдается преимущественно торосистый ледяной покров, за исключением берегового припая между островами, в проливах, заливах, отмелях берегов (где лёд не подвергается сжатию). Сидящее на мели торосистое ледяное нагромождение высотой 10 метров и выше называется стамухой, такие торосы часто образуют систему параллельных валов льда и способствует образованию припая. Торосня́ком называют торосистый лёд на реках и озёрах. Небольшой торо́с — ропа́к.

Торосы в определениях и коротких цитатах

	Земная рефракция оказывает сильное действие на Ледовитом море как среди зимы от сгущенного морозом воздуха, так и в марте и апреле месяцах — от испарения снегов. Горы и морские торосы обезображиваются и принимают самые странные виды, часто кажутся даже висящими на воздухе.
	— Фердинанд Врангель, «Путешествие по северным берегам Сибири и по Ледовитому морю», 1841

	...должно различить два разряда торосов: 1) торосы свежего лома и 2) старые торосы.
	— Фердинанд Врангель, «Путешествие по северным берегам Сибири и по Ледовитому морю», 1841

	Торосы свежего лома. К сему разряду отношу я торосы, образованные ломанием моря с осени, до наступления лета ближайшего года. В них приметны два подразделения: а) осенние торосы и б) зимние и весенние торосы.
	— Фердинанд Врангель, «Путешествие по северным берегам Сибири и по Ледовитому морю», 1841

	Он <торос свежего лома> самый затруднительный для езды, ибо пространства между его острогранными, рост человеческий превышающими льдинами, наполнены рыхлым снегом, где нарта с собаками тонет. Но сей торос не столь опасен, как зимний или весенний.
	— Фердинанд Врангель, «Путешествие по северным берегам Сибири и по Ледовитому морю», 1841

	...торосы бывают различных видов: с равнонаклонными сторонами или одна с одной строной пологой, а другой отвесной.
	— Фердинанд Врангель, «Путешествие по северным берегам Сибири и по Ледовитому морю», 1841

Большею частью цепи торосов свежего лома бывают составлены из множества огромных ледяных масс и мелких льдов, величиною и видом весьма разнообразных и поддерживаемых взаимно удивительным механизмом: иногда на льдине толщиною не более двух, а шириною в один фут, лежит ледяная громада кубической фигуры, имеющая по две сажени в каждую сторону, а возвышения до 70 футов от горизонта воды! Как в сии торосы входят и обломки старого льда (о чем упомянуто ниже), вместе с свежим льдом, то они представляют различные цвета, серый, весьма нечистый цвет

— Фердинанд Врангель, «Путешествие по северным берегам Сибири и по Ледовитому морю», 1841

Мы въехали в <старые> торосы совершенно иного вида от всех прежде нами замеченных. Будучи подобны холмам, они представляли со всех сторон покатости, так что весьма удобно можно было по ним ездить. Холмы их были величиной и видом весьма различны: иные подобны куполам, другие остроконечным сопкам, образующим между собою глубокие долины, от гладкой и ровной поверхности коях возвышаются они от 10 до 70 футов. Цвет льда, составляющего сии холмы, белый, иногда с весьма темным отцветом; вкусом они пресны и притом тверды и хрупки.

— Фердинанд Врангель, «Путешествие по северным берегам Сибири и по Ледовитому морю», 1841

	До берега оставалась открытая вода и изредка на мели стоявшие торосы; мы от тороса до тороса перегребали на льдинах. Наконец, в семь часов осталось не более пятидесяти сажен до берега, но здесь мы уже не находили средств переплыть.
	— Леонид Конкевич, Летопись крушений и других бедственных случаев..., 1874

	...как придвинулись ледяные поля к самому берегу — гул пошел окрест и рокотом отдался в глубине бора. Послышалось могучее шипение, шорох, треск ломающихся глыб, словно надвигалось стоногое чудовище. Передовые льдины, столкнувшись с торосом и сжатые тяжело напиравшей массой, рассыпая белую пыль, ползли на вершину, громоздились в причудливые горы.
	— Александр Серафимович, «На льдине», 1889

	Река швыряла уже не тонкие льдины, а целые огромные глыбы так называемого тороса, которые громоздились друг на друга в чудовищном беспорядке. Картина становилась все безотраднее. Ближе к берегам торос уже застыл безобразными массами, а в середине он все еще ворочался тяжелыми, беспорядочными валами, скрывая от глаз застывающее русло, как одичалая толпа закрывает место казни...
	— Владимир Короленко, «Мороз», 1901

	Иногда белым привидением невдалеке от судна покажется в студенистой мгле тумана стена высоких торосов.
	— Николай Пинегин, «В стране песцов», 1932

	Часа два мы идем по сравнительно ровному льду. Потом начинаются невысокие торосы. Еще полчаса. Перед нами встают огромные горы торосов. Безобразные глыбы льда, грядами до 10 метров высотой, едва заворошенные снегом. Их невозможно пересечь с санями.
	— Николай Пинегин, «В стране песцов», 1932

	Утром совсем недалеко от берега попали было в гряду, казалось, совсем непроходимых торосов. После долгих поисков удалось найти между ними лазейку, через которую при помощи кайлы и топора пробили дорогу для нарты.
	— Николай Пинегин, «В стране песцов», 1932

	Море же, изборожденное грядами хаотических торосистых нагромождений, свидетельствует о титанической борьбе мороза и воды.
	— Ареф Минеев, «Пять лет на острове Врангеля», 1936

	А кайма, белая простая кайма, Вдруг превратилась в большие холмы Хрипящего, сдавленного льда.
	— Эдуард Багрицкий, «Вступление к поэме», 1938

	Восток пылал в багровом пламени сквозь прозрачную дымку утреннего тумана. Вершины торосов алели и сверкали, окрашивая своими отблесками окружающие снега и ледяные обломки во все оттенки розового цвета.
	— Григорий Адамов, «Изгнание владыки», 1942

	Торосы росли, уже видны были их бесформенные очертания, провалы между ними. Следы лыж вели, не уклоняясь, прямо к ним.
	— Григорий Адамов, «Изгнание владыки», 1942

	...родившиеся под шум порога, до последнего часа будут они слышать его в себе, и, пока видят их глаза, всё будет катить порог перед взором вспененные валы, клубиться голубым дымом брызг, неостановимо биться на каменьях, тороситься горами льда в ледостав...
	— Виктор Астафьев, «Царь-рыба» («Туруханская лилия»), 1975

	Постоял у торосов, последним, растерянным, предзакатным лучом старину осветив.
	— Евгений Рейн, «Ночь в Комарове», 1990

С каждым днём толще и шире забереги, уже полоса воды, гуще шуга. Теснятся там льдины, с хрустом лезут одна на другую, крепнет шуга, спаивается, и однажды, чаще всего в студеную ночь, река останавливается, и там, где река сердито громоздила по стрежи льдины, остается нагромождение торосов, острые льдины торчат так и сяк, и кривая, взъерошенная полоса кажется непокорно вздыбленной шерстью на загривке реки.

— Виктор Астафьев, «Последний поклон», 1991

	Пару дней бывает на льду шо́рошь, неровности, лёд вздыбленный, когда замерзает в ветреную погоду. Как торосы эта шо́рошь, и весной тоже шо́рошь, когда тает.:172
	— Александр Герд, Селигер: Материалы по русской диалектологии, 2004

Торосы в научной и научно-популярной литературе

	Лёд, замёрзший неровными глыбами; торосы на озере. Пару дней бывает на льду шо́рошь, неровности, лёд вздыбленный, когда замерзает в ветреную погоду. Как торосы эта шо́рошь, и весной тоже шо́рошь, когда тает. Ост. Свапуще. Замёрзнет лёд волнами, вот и шо́рош. Ост. Пачково. Шо́рош ― вздыбший, негладкий лёд. Ост. Петровщина.:171-172
	— Александр Герд, Селигер: Материалы по русской диалектологии, 2004

Торосы в публицистике и документальной литературе

Торосы возле базы Скотта

Зимою Ледовитое море представляет, в малом размере, вид северной безлесной части Сибири, где необозримые голые тундры окружены горами. Равномерно протягиваются и в море ледяные хребты, образующие долины, и ограничивающие равнины, на коих глубокий снег получает твердость льда и принимает виды волнообразных возвышений. Щели и полыньи бывают в ровном льду, и между торосами, вероятно, во всякое время года, и уподобляются озерам, речкам и болотам. Земная рефракция оказывает сильное действие на Ледовитом море как среди зимы от сгущенного морозом воздуха, так и в марте и апреле месяцах — от испарения снегов. Горы и морские торосы обезображиваются и принимают самые странные виды, часто кажутся даже висящими на воздухе. Действием сей рефракции должны бы показываться самые отдаленнейшие предметы, если бы тому не препятствовала единообразная белизна, покрывающая всю природу, и неопределенность очертания их.

— Фердинанд Врангель, «Путешествие по северным берегам Сибири и по Ледовитому морю», 1841

Ледяные глыбы, покрывающие зимой горизонтальную поверхность моря, называются от приморских жителей Северной Сибири вообще торосами. Ими покрывается необозримая ледяная равнина то в виде неправильных групп, то наподобие цепи гор, а иногда отдельными массами, и во всех сих видах представляет собой обломки льдин, которые показываются отчасти свежими с острыми гранями, а отчасти — старыми, так сказать, заветренными в формах более или менее округленных. Вследствие сего должно различить два разряда торосов: 1) торосы свежего лома и 2) старые торосы.

— Фердинанд Врангель, «Путешествие по северным берегам Сибири и по Ледовитому морю», 1841

1) Торосы свежего лома. К сему разряду отношу я торосы, образованные ломанием моря с осени, до наступления лета ближайшего года. В них приметны два подразделения: а) осенние торосы и б) зимние и весенние торосы. Трудно себе представить, чтобы море на пространстве нескольких сот верст вдруг покрылось льдом. Замерзание его начинается от берегов материка и островов, и бывает временно прерываемо волнением от крепких ветров, действующих на воды незамерзающих частей океана, сообщающих свое движение водам и льдом уже покрытым. Таким образом делаются полыньи в замерзших частях океана, и они становятся причинами других полыней, между тем как сами замерзают или сжимаются от случайного движения льдов. Разных величин и фигур куски льда, разломанного при образовании полыней, плавая в них, вмерзают от следующего затем мороза, и покрывают море на большие пространства. Сей-то торос, думаю я, делается в начале зимы или осенью, когда в море еще много обширных полыней. Он самый затруднительный для езды, ибо пространства между его острогранными, рост человеческий превышающими льдинами, наполнены рыхлым снегом, где нарта с собаками тонет. Но сей торос не столь опасен, как зимний или весенний.

— Фердинанд Врангель, «Путешествие по северным берегам Сибири и по Ледовитому морю», 1841

Когда море представляет уже непрерывное ледяное поле, от берегов материка до постоянной полыньи (о чем будет сказано ниже), образующиеся в нем частые и временные полыньи получают довольно правильные направления, и по сторонам их лед разламывается и поднимается грядами. Значительнейшие из сих ледяных хребтов направлены бывают обыкновенно параллельно между собой и следуют общему направлению постоянной полыньи, т. е. на северо-запад и юго-восток. Их встречаете от берегов в некотором отдалении, которое, завися от близости полыньи и глубины моря, весьма изменяется (между материком и островами Котельным и Новая Сибирь торосы не принимают вида хребтов, направленных в одну сторону). Сии торосы бывают различных видов: с равнонаклонными сторонами или одна с одной строной пологой, а другой отвесной.

— Фердинанд Врангель, «Путешествие по северным берегам Сибири и по Ледовитому морю», 1841

	Только к вечеру моряки достигли берега, разыскали там хижину и переночевали. Когда же утром они вышли на берег, то на месте сплошного ледяного поля и торосов увидели чистую воду. Корабля нигде не было. Жестокий шторм, разыгравшийся ночью, отогнал от берега льды. Как выяснилось потом, им повезло: судно, раздавленное льдами, погибло вместе с людьми.
	— Георгий Скарлато, «Удивительная планета Земля. География: тайны и открытия», 1997

Торосы в мемуарах, письмах и дневниковой прозе

Торос, виденный нами в 1821 году апреля 6-го, может служить примером второго из сих видов <с одной отвесной стороной>, и вот описание его, взятое мною из путевого журнала: «Пробравшись с трудом через крупные торосы, выехали мы на узкую и довольно ровную полосу, <...> ограниченную с правой стороны торосами осеннего лома, а с левой возвышением льда, пологость которого с SW стороны, a NO навесный отруб были до 6 сажен вышиной. Вплоть у сего отруба была щель, за которой видны были полыньи так далеко, как только глазом окинуть было можно; внутренность сего возвышения со стороны отвеса наполнена была крупными и мелкими льдинами, часть коих выброшена была даже на самый верх. У подошвы пологой стороны его ледяного хребта, выступала во многих местах вода, разливаясь на несколько сажен вдоль пологой стороны возвышения: по середине его направлялась местами горизонтальная щель А в 1/2 аршина шириной. Я смотрел в сие отверстие внутрь льда на 8 футов, но воды не видал; примечательно, что лёд распластался здесь по своей толщине на несколько параллельных меж собой слоев, каждый в 3/4 аршина толщиною». Большею частью цепи торосов свежего лома бывают составлены из множества огромных ледяных масс и мелких льдов, величиною и видом весьма разнообразных и поддерживаемых взаимно удивительным механизмом: иногда на льдине толщиною не более двух, а шириною в один фут, лежит ледяная громада кубической фигуры, имеющая по две сажени в каждую сторону, а возвышения до 70 футов от горизонта воды! Как в сии торосы входят и обломки старого льда (о чем упомянуто ниже), вместе с свежим льдом, то они представляют различные цвета, серый, весьма нечистый цвет, означает льдины осеннего лома, потому что на небольшой глубине делается вода от волнения мутной и замерзает прежде осадки ее иловатых частиц, беловатый цвет принадлежит поверхности старого льда: яркий зелено-голубой цвет свойствен бывает последнему зимнему льду. Вблизи от постоянной полыньи, западнее Шелагского носа, протягиваются цепи торосов (до 70 футов вышиной), состоящих из льдин толщиною от 1 1/2 аршин до 3 дюймов, когда и горизонтальный лед не толще 1 1/2 аршина (что доказывает беспрерывное здесь разламывание моря). Сии льдины зимнего последнего замерзания весьма мало прозрачны, без внутренних пузырей и прекраснейшего яркого зелено-голубого цвета, почему в солнечные дни показываются на большом расстоянии. Вкус сего льда солодковатый, тем более, чем зеленее цвет. Между ним находили мы льды совершенно пресного вкуса; их цвет голубее и они прозрачнее других. Переправы через сии крупные торосы, составленные из остроганных льдин, сопряжены с немалой опасностью как для людей, так и для собак»...

— Фердинанд Врангель, «Путешествие по северным берегам Сибири и по Ледовитому морю», 1841

Для примера сего вида старых торосов может послужить описание так называемого мной ледяного острова, виденною нами апреля 4-го 1821 года около 175 верст в море от берега: «Мы въехали в торосы совершенно иного вида от всех прежде нами замеченных. Будучи подобны холмам, они представляли со всех сторон покатости, так что весьма удобно можно было по ним ездить. Холмы их были величиной и видом весьма различны: иные подобны куполам, другие остроконечным сопкам, образующим между собою глубокие долины, от гладкой и ровной поверхности коях возвышаются они от 10 до 70 футов. Цвет льда, составляющего сии холмы, белый, иногда с весьма темным отцветом; вкусом они пресны и притом тверды и хрупки. Вероятно, вкус сей образовался не из морской воды, но примерзанием дождя, туманов, тающего снега и пр., наподобие образующегося летом на высоких горах льда (Gletscher Eis). В одной глубокой впадине вырубили мы яму в 2 аршина глубины, и на дне ее находили такой же пресный белый лёд, как и на верхушке самой высокой сопки». Особенно много таких холмовидных торосов видели мы в 1822 году против Песчаного мыса, а в последней нашей поездке по морю следовали мы по ледяному острову, покрытому сопками до 80 футов вышиной. В толстом и твердом снегу, покрывавшем стороны сих ледяных гор, находили много медвежьих берлог. Отличительные свойства всякого старого льда: пресный вкус, большая против морского льда свежего намерзания, имеющего соленый вкус, твердость и смешанные цвета: беловатый, синий, бурый.

— Фердинанд Врангель, «Путешествие по северным берегам Сибири и по Ледовитому морю», 1841

Впереди с компасом шел я сам, потом под надзором штурмана Матисена люди тянули лодку, шестнадцать человек; далее фельдшер Лычев и вольный повар тянули саночки с дровами и провизией и, наконец, два вольные юнги при помощи собаки, принадлежащей Матисену, везли еще небольшие санки. Перебираясь беспрерывно через трещины и торосы, изредка через хребты, мы уже через два часа удостоверились в невозможности тащить за собою хоть малейшую вещь. Сани и лодка сломались, люди неоднократно оступались в трещины и многие совершенно вымокли.

— Леонид Конкевич, Летопись крушений и других бедственных случаев..., 1874

До берега оставалась открытая вода и изредка на мели стоявшие торосы; мы от тороса до тороса перегребали на льдинах. Наконец, в семь часов осталось не более пятидесяти сажен до берега, но здесь мы уже не находили средств переплыть. Остаться мокрыми на льду значило замерзнуть, поэтому я приказал каждому, кто как знает и как может, идти на берег, держаться, по возможности, двум или трем человекам вместе и друг друга вытаскивать из воды, если бы кто-нибудь провалился.

— Леонид Конкевич, Летопись крушений и других бедственных случаев..., 1874

	Взяли немного восточнее, надеясь, что там будут полыньи, идущие на юг и соединяющиеся с большой полыньей, но этого не случилось. Попадались мелкие полыньи, дававшие нам пищу, но плыть по ним было нельзя. Опять пошли торосы, опять глубокий снег, опять наше продвижение за день было около 3-х километров.
	— Валериан Альбанов, Дневник, 1914

	Мы шли около 4-х узлов во льду в 9 баллов. Замечательно, что торосистый лёд встречался лишь в виде исключения. Большей частью это был плоский лёд, не толще одного метра, среди которого было много нового льда и шуги. Вновь образовавшийся блинчатый лёд встречался всё чаще и достигал толщины 7-8 дюймов, а по площади равнялся 30-50 квадратным метрам, и корпус Красина уже чувствовал их.
	— Рудольф Самойлович, «S.O.S. в Арктике», 1930

Что там вдали темнеет на северо-востоке? Земля? Опять все закрылось!.. Нет, что-то чернеет! Протрешь стекла бинокля и все же не понимаешь ничего, пока не разорвется на мгновение туманный покров. Тогда увидишь совсем вблизи тень на воде, отброшенную ледяным полем. Иногда белым привидением невдалеке от судна покажется в студенистой мгле тумана стена высоких торосов. Пройдет минута-другая, стена начинает медленно таять, уменьшаться в размерах и… превратится в невеликую льдину с лежащими на ней обломками, которую судно подминает, не замедляя хода.

— Николай Пинегин, «В стране песцов», 1932

На том берегу пролива четкой белой линией обрисованы вершины Святого Носа. До него более 75 километров. Часа два мы идем по сравнительно ровному льду. Потом начинаются невысокие торосы. Еще полчаса. Перед нами встают огромные горы торосов. Безобразные глыбы льда, грядами до 10 метров высотой, едва заворошенные снегом. Их невозможно пересечь с санями. Идем отыскивать дорогу. Скользя по склонам торосов, проваливаясь по пояс в пустоты, предательски закрытые снегом, с трудом взбираемся на вершину высокого ледяного холма. Куда ни посмотри — всюду такие же гряды, с ничтожными пластинками невзломанного льда. Море торосов. Но в одном месте гряда несколько ниже. За ней небольшое, но сравнительно ровное поле. Пытаемся пробиться в этом месте. Один идет вперед. Двое по его следам срубают кирками целые глыбы и, размельчая в куски, слегка равняют дорогу. В хребте прорубается брешь — зеленоватая дорожка из крупных ледяных кусков.

— Николай Пинегин, «В стране песцов», 1932

Ширина взломанного поля была не больше одного километра. Но, чтобы пройти этот километр, нам пришлось потратить больше двух часов. Наконец, они позади. Часа два-три идем по сносной дороге, потом опять торосы. Не любят промышленники торосов, но проходят их мастерски. Вспоминая свои первые скитания в торосах у Новой Земли, когда с грузом мы проходили за целый день только 5 или 6 километров, я должен признать, что мы были плохими, неопытными каюрами. Вероятно, такими, как мы, были и другие, рожденные на юге, полярные путешественники. С такими каюрами, как островники, даже в полярном бассейне можно бы делать по 30 километров. Ширина пролива около 70 километров. Промышленники обыкновенно пересекают его в один день. В этот раз нам пришлось заночевать немного дальше середины его. Быстро раскинули Василей и Петра защитную стенку от ветра — полог с нарты — и развели костёр из дров, взятых с собой на такой случай. Напившись горячего какао, мы улеглись под торосом в спальные мешки и довольно хорошо проспали до рассвета.

— Николай Пинегин, «В стране песцов», 1932

От Станчика до Котельного считается больше 80 километров. Мы прошли это расстояние неожиданно быстро — в один день. Утром совсем недалеко от берега попали было в гряду, казалось, совсем непроходимых торосов. После долгих поисков удалось найти между ними лазейку, через которую при помощи кайлы и топора пробили дорогу для нарты. Вторая гряда, шириной около 2 километров, закрыла путь уже в Середине пролива. Местами обходя торосы, местами прорубаясь, мы проложили след и через это препятствие. Дальше до самого острова серьезных торосов не встретили.

— Николай Пинегин, «В стране песцов», 1932

Земля лежит спокойно. Море же, изборожденное грядами хаотических торосистых нагромождений, свидетельствует о титанической борьбе мороза и воды. Море долго сопротивлялось сковывающим усилиям зимы, часто ломало ледяной панцырь. Всю зиму оно пытается, стряхнуть с себя холодные оковы, но зима сильна. Снова и снова сковывает она освобождающиеся участки льдом. Иногда с моря несется гул, словно тысячи орудий кому-то салютуют. Это море дробит и крошит лёд. Но ― еще выше торосы, еще чаще гряды ледяных хребтов. Свирепые пурги стремятся замести снегом все следы строптивости моря, но ветер бессилен что-либо сделать.

— Ареф Минеев, «Пять лет на острове Врангеля», 1936

	Предрассветные зори сами по себе — чарующее зрелище. Над безжизненным, почти лунным, ландшафтом всторошенного моря начинает яснеть небосклон. Светлая полоса ярчает и растекается светлыми потоками вверх по небу. Вот уже в провалах зубчатки торосов чудятся бледно-розовые тона, они быстро текут вверх, как бы стремясь догнать первые светлые побеги, но те уже далеко.
	— Ареф Минеев, «Пять лет на острове Врангеля», 1936

	Перетаскивая нарты, мы страшно потели и теряли так много влаги, что, казалось, никогда не напьёмся, как бы много воды ни выпили. Полярный день, вернее сумерки, во время которых только можно было двигаться в торосах, крайне коротки, поэтому, когда мы разбивали палатки, чтобы остановиться во льдах, была уже глубокая ночь.
	— Ареф Минеев, «Пять лет на острове Врангеля», 1936

Торосы в беллетристике и художественной прозе

	Сквозь разорванную мглу скользнул последний безжизненный луч, заиграл мириадами радужных искорок в снежинках, отразился во льду тороса и на мгновение бледно осветил и глухо рокочущее льдистое море, и этот бесприютный, одетый печальным саваном берег, и сотни разбросанных вдоль его человеческих фигур.
	— Александр Серафимович, «На льдине», 1889

Первые воды прилива добежали до берега и омыли подножье тороса. Смолкли шумевшие до того волны, придавленные тяжкой грудой. И как придвинулись ледяные поля к самому берегу — гул пошел окрест и рокотом отдался в глубине бора. Послышалось могучее шипение, шорох, треск ломающихся глыб, словно надвигалось стоногое чудовище. Передовые льдины, столкнувшись с торосом и сжатые тяжело напиравшей массой, рассыпая белую пыль, ползли на вершину, громоздились в причудливые горы. Звуки смешивались в хаотический гул. Тонкая ледяная пыль висла в воздухе и уносилась ветром. Движение ледяной массы, встретив преграду, превратилось в колоссальную энергию разрушения: в несколько минут вдоль всего берега ломаными очертаниями тяжело поднялись новые громады. Только подошел лёд к берегу, как несколько сот промышленников кинулись вперед.

— Александр Серафимович, «На льдине», 1889

	― Стой! ― закричал он ямщику. ― Неужели вы способны проехать мимо?..― обратился он ко мне с горечью и, не ожидая, пока ямщик остановит лошадей, выскочил из кошевы, затем, скользя и падая на торосьях, кинулся к полынье. Ямщик смеялся, как сумасшедший, и я тоже не мог удержаться от улыбки при виде того, как мой товарищ, наклонившись над узкой, но длинной полыньёй, старался поймать уток.
	— Владимир Короленко, «Мороз», 1901

Черты изломов на реке становились все выше; льдины, выбрасываемые течением на края заберегов, — все толще. Они образовали уже настоящие валы, и порой нам было видно с берега, как среди этих валов начиналось тревожное движение. Это река сердито кидала в сковывавшие ее неподвижные ледяные укрепления свободно еще двигавшимися по ее стрежню льдинами, пробивала бреши, крошила лед в куски, в иглы, в снег, но затем опять в бессилии отступала, а через некоторое время оказывалось, что белая черта излома продвинулась еще дальше, полоса льда стала шире, русло сузилось... Чем дальше, тем эта борьба становилась упорнее и грандиознее. Река швыряла уже не тонкие льдины, а целые огромные глыбы так называемого тороса, которые громоздились друг на друга в чудовищном беспорядке. Картина становилась все безотраднее. Ближе к берегам торос уже застыл безобразными массами, а в середине он все еще ворочался тяжелыми, беспорядочными валами, скрывая от глаз застывающее русло, как одичалая толпа закрывает место казни... Вся природа, казалось, была полна испуга и печального, почти торжественного ожидания.

— Владимир Короленко, «Мороз», 1901

	— В Арктике, Дима, на полярных морях чаще всего лед неровный, торосистый, весь в буграх, валах, провалах, гладкого места не найдешь. Вот этими гусеничными цепями вездеход и цепляется за неровности льда, лезет на торосы, сползает с них и вновь взбирается.
	— Григорий Адамов, «Изгнание владыки», 1942

С минуту зверь и человек стояли неподвижно, следя друг за другом. Вдруг человек сорвался с места, побежал, пригнувшись, в противоположную от медведя сторону и скрылся за ближайшим торосом. Через минуту Карманов осторожно выглянул из своего убежища. Черных точек не было на месте. Присыпав снегом шапку, Карманов взобрался на вершину тороса и бросил взгляд вокруг. Он чуть не вскрикнул от неожиданности: метрах в ста от него, в провале между торосами, мелькнула белая с рыжеватым отливом тень. «Уходит или преследует?» Не успела проскочить в мозгу эта тревожная мысль, как на вершине соседнего тороса во весь рост показалась фигура зверя. Медведь был огромный — вероятно, около трех метров в длину. Секунду он стоял, как изваяние на ледяном пьедестале, потом повел длинной головой с черным глянцевитым носом в сторону Карманова. Карманов бросился бежать дальше. В тот же миг медведь соскользнул вниз и устремился за ним. Такой, казалось, неуклюжий и неповоротливый, он бежал, однако, непостижимо быстро. Судорожно сжав ружьё, Карманов молча и неторопливо бежал, спотыкаясь на неровном, изломанном льду, проваливаясь в рыхлый снег и лишь изредка оглядываясь. За огромным торосом, на небольшой ровной площадке, он остановился, передохнул и, повернувшись назад, щелкнул предохранителем ружья. Затем, твердо ступая, сделал два шага в сторону и вышел из-за тороса.

— Григорий Адамов, «Изгнание владыки», 1942

	Солнце еще не взошло, но день обещал быть тихим и ясным. Высоко плыли в чистом небе легкие облачка с золотисто красной каймой. Восток пылал в багровом пламени сквозь прозрачную дымку утреннего тумана. Вершины торосов алели и сверкали, окрашивая своими отблесками окружающие снега и ледяные обломки во все оттенки розового цвета.
	— Григорий Адамов, «Изгнание владыки», 1942

Что же теперь делать? Без лыж он никогда не догонит вездеход. А может быть, Иван Павлович и Дмитрий Александрович вернутся и будут его искать? Ведь не нарочно же они бросили его здесь одного! Почему они уехали так быстро? Может быть, у них там что-нибудь испортилось и они не могут остановить машину? Тогда они не скоро вернутся… Надо искать лыжи… Первый торос или ропак должен их остановить… <...> Пройдя с километр, мальчик заметил вдали, у горизонта, какое-то длинное неровное возвышение. «Торосы! — радостно подумал он. — Наверное, там застряли лыжи…» Он прибавил шагу, не сводя глаз с торосов, которые вырисовывались впереди все ясней. Дима спешил. Идти было тяжело, ноги увязали в глубоком, рыхлом снегу. Стало жарко. Крупные капли пота ползли из-под шлема на лицо. Дима выключил электрический ток в костюме. Торосы росли, уже видны были их бесформенные очертания, провалы между ними. Следы лыж вели, не уклоняясь, прямо к ним.

— Григорий Адамов, «Изгнание владыки», 1942

Он пустил лыжи в ход и сделал несколько извилистых кругов между ледяными обломками, прислушиваясь к равномерному и однообразному гулу, доносившемуся из-за торосов. Вдруг этот гул прорезал какой-то странный хриплый лай, глухое мычание, звериный рев. Звуки шли оттуда же, из-за торосов — очевидно, с моря. Дима резко остановил лыжи и насторожился, приказав Плутону молчать. «Кто бы это мог быть?» — думал он, с тревогой озираясь вокруг и положив руку на кобуру. Рев медведя уже был знаком Диме, он был совсем не похож на то, что слышалось сейчас. Дима посмотрел на ближайший торос. Страх и любопытство боролись в душе мальчика: не пустить ли лучше лыжи на полный ход и скорее уйти отсюда, или взобраться на верх тороса и посмотреть, узнать…

— Григорий Адамов, «Изгнание владыки», 1942

«Сёмга беспременно должна идтить! — прикидывал Евстигней, досадуя на поветерь. — Уловишь ее в етую погодь!» Но оттого, что знал про семгу, знал про морские течения и ветер, знал про лед, делалось радостно. Бывалоча: лёд и лед! Ну, шорош тамо, а тут шуга, шапуга, сало, <...> а тамо — живой лед, что движется бесперечь, мертвый лед, битняк, тертюха, калтак, шельняк, отечной лед, проносной, ходячий, сморозь, торосовой...

— Дмитрий Балашов, «Марфа-посадница», 1972

― Всю жизнь проработал я бакенщиком. Теперь надобности в нас нету… Большими алыми погремками цвели в Казачинских порогах бакена-автоматы. Осиротела, задичала деревушка на правом берегу, пустеет и Подпорожная, на левом. Подались отсюда кто помоложе, но, родившиеся под шум порога, до последнего часа будут они слышать его в себе, и, пока видят их глаза, всё будет катить порог перед взором вспененные валы, клубиться голубым дымом брызг, неостановимо биться на каменьях, тороситься горами льда в ледостав, грохотать, пластая и круша земные тверди в ледоход, и засосёт в груди под ложечкой...

— Виктор Астафьев, «Царь-рыба» («Туруханская лилия»), 1975

В уловах и заводях они широкие, на быстрине ― узкие, в трещинах. Но после каждого морозного утра они все шире, шире, затем намерзает и плывет шуга. И тогда пустынно шуршит река, грустно, утихомиренно засыпая на ходу. С каждым днем толще и шире забереги, уже полоса воды, гуще шуга. Теснятся там льдины, с хрустом лезут одна на другую, крепнет шуга, спаивается, и однажды, чаще всего в студеную ночь, река останавливается, и там, где река сердито громоздила по стрежи льдины, остаётся нагромождение торосов, острые льдины торчат так и сяк, и кривая, взъерошенная полоса кажется непокорно вздыбленной шерстью на загривке реки. Но вот закружилась позёмка, потащило ветром снег по реке, зазвенели льдины, сдерживая порывы ветра; за них набросало снегу, окрепли спайки. Скоро наступит пора прорубать зимник ― выйдут мужики с пешнями, топорами, вывезут вершинник и ветки, и там, где взъерошилась река, пробьют в торосах щель, пометят дорогу вехами, и вот уж самый нетерпеливый гуляка или заботами гонимый хозяин погонит робко ступающего меж сталисто сверкающих льдин конишку...

— Виктор Астафьев, «Последний поклон», 1991

Торосы в стихах

Торосы у острова Росса

Простой папиросный коробок Лежал на моем столе, И надпись на нём (Два слова всего): «Северный полюс». Но вдруг мне показалось, Что начал он светиться необычайным огнем, Что голубая крышка его ожила. И в глазах стали пятнадцать радуг в ряд, Пятнадцать спектров. А кайма, белая простая кайма, Вдруг превратилась в большие холмы Хрипящего, сдавленного льда. Я понял: это ― полярная ночь, Это ― звенящий арктический лёд, Это ― поэма моя!

— Эдуард Багрицкий, «Вступление к поэме», 1938

	Жми мне руку! Крепче жми мне руку. Я вернулся из полярных стран. Я торосы видел, Слушал вьюгу, Кушал юколу и пемикан.
	— Георгий Корешов, «Жми мне руку!», 1939

	Три могилы ― Илюши, Володи и Анны Андреевны ― обошел и отправился вниз по шоссе на залив. Постоял у торосов, последним, растерянным, предзакатным лучом старину осветив.
	— Евгений Рейн, «Ночь в Комарове», 1990

См. также

• Шорош
• Блинчатый лёд
• Шуга
• Снежура
• Ледяные иглы
• Ледяное сало
• Ледяные шары
• Ледяной дождь
• Чичер