Ружьё

Ружьё — в современном узком значении — длинноствольное стрелковое оружие, предназначенное для удержания и управления при стрельбе двумя руками с упором приклада в плечо, гладкоствольное или комбинированное (с гладкими и нарезными стволами), стреляющее пулей или дробью.

Ружьё

Статья в Википедии

Медиафайлы на Викискладе

До относительно недавнего времени (начало XX века) «ружьё» в широком смысле означало любое длинноствольное ручное оружие, включая нарезное и автоматическое, а в самом раннем значении это слово было в русском языке практически синонимом слова «оружие».

Ружьё в научно-популярной литературе и публицистике

Перед охотой на куропатку

	Прежде войны со Швециею Россия, почитай, никакого железа не имела, а довольствовалась шведским, но как война началась и оное покупкою чрез галанцов и агличан стало надмерно дорого, то принудило нас искать руд и заводить заводы, чрез что так приобрели, что шведы рады бы ныне нам и во время военное не токмо железо, но и деланное ружье продавать, токмо бы у нас заводы остановить.:316.
	— Василий Татищев, «Рассуждение о проекте тарифа для астраханского порта», 1743

Несколько лет тому назад один кучер, подозревавший товарища своего, денщика, в воровстве, потребовал, чтобы этот шел с ним к ворожее, жившей у триумфальных ворот, по Петергофской дороге. Пришли, ворожея еще спала; кучер просидел с денщиком за воротами около часу, потом пошел справиться, не пора ли? Говорят: можно. Он возвращается, зовет товарища — но его нет, и нет по сей день. Струсив ворожеи, при нечистой совести, он бежал и пропал без вести. Для такой же острастки кладут на столе заряженное ружье и велят всем целовать его в дуло, уверяя, что оно вора убьет. Кто боится этого и виноват, тот признается, или, по крайности, откажется, под каким-нибудь предлогом, от целования ружья.

— Владимир Даль, «О поверьях, суевериях и предрассудках русского народа», 1846

Я думал сначала говорить подробно в моих записках вообще о ружейной охоте, то есть не только о стрельбе, о дичи, о ее нравах и местах жительства в Оренбургской губернии, но также о легавых собаках, ружьях, о разных принадлежностях охоты и вообще о всей технической ее части. Теперь, принявшись за это дело, я увидел, что в продолжение того времени, как я оставил ружье, техническая часть ружейной oxoты далеко ушла вперед и что я не знаю ее близко и подробно в настоящем, современном положении.

— Сергей Аксаков. «Записки ружейного охотника», 1852

Действительно, в течение двадцати пяти лет, которые протекли с тех пор, как почтенный г. А-в перестал охотиться, и собаки, и ружья, и ружейные принадлежности — все изменилось. <...> Английские ружья Мантона, Мортимера, Пордея заменили не только Моргенротов и Штарбусов, но даже Лепажей; немецкие, венские и пражские ружья совсем вышли из употребления; за ними осталось только преимущество дешевизны, при довольно прочной отделке; но если не наши тульские, то варшавские, Беккера, стоят, конечно, выше их. Двадцать пять лет тому назад еще не возникал вопрос (сознаюсь откровенно, для меня самого не вполне разрешенный) — вопрос о том, должно ли почитать изобретение ружей, заряжающихся сзади (a la Robert или Lefaucheux), шагом вперед в искусстве или, напротив, пустой и бесплодной попыткой? суждено ли им вытеснить ружья, заряжающиеся через дуло, или нет? Много выгод представляют ружья a la Robert, но и невыгод много; обо всем этом вы ни слова не найдете у г. А-ва. Э. Блаз посвятил целую главу этому вопросу. Он кончает тем, что отвергает ружья a la Robert; но граф Ланжель, автор книги «Hygiene des chasseurs», стоит за них.

— Иван Тургенев, «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии. С. А.-ва», 1852 г.

Трафаретное соображение, что на курковом ружье видно, готово ли оно к выстрелу, совершенно неосновательно. В нем не видно, заряжено ли оно. А сверх того, в сумерках, на бегу, в суете, и т. д., и т. д., — т. е. именно, когда и случаются опасные положения, — обыкновенно никому не видно, подняты или спущены курки, да и большинство несчастий происходит именно при спущенных курках. Ружье всякое и всегда — опасная вещь, и есть только одно средство его обезопасить: всегда неотступно следить и за собой, и за товарищами, чтобы соблюдались те два — три простые, но необходимые правила, которые делают ружье безопасным. Из них же первое — никогда не направлять дула на людей. Но именно от этого-то предохранитель и отучает людей даваемой им призрачной безопасностью: как часто в ответ на замечание о неправильном держании ружья слышишь ответ: «да ведь предохранитель опущен!» Очень важен для стрельбы спуск: если он слишком туг, то трудно хорошо стрелять; а если слаб, то легко происходят случайные или преждевременные выстрелы. Спуск должен до некоторой степени соответствовать весу ружья: чем тяжелее ружье, тем и спуск должен быть туже.

— Сергей Бутурлин, «Дробовое ружье и стрельба из него», 1926

Драгомиров противопоставлял дух технике, не сознавая, что техника отнюдь не враг духа, а его ценный союзник и помощник, позволяющий сберечь силы и кровь бойца. <…> Считая, что всякого рода техника ведет непременно к угашению духа, Драгомиров всей силой своего авторитета противился введению магазинного ружья и скорострельной пушки, которыми уже были перевооружены армии наших вероятных противников. Когда же, несмотря на все его противодействие, скорострельные орудия были введены, Драгомиров все-таки добился, чтобы они были без щитов, «способствующих робости».

— Антон Керсновский, История Русской Армии, 1938

	Ружье — это расширение глаза и зубов.
	— Маршалл Маклюэн, «Понимание медиа. Внешние расширения человека», гл. 32

В военных кругах имелось немало противников магазинных ружей, придерживавшихся традиционного правила «стреляй редко, но метко» и полагавших, что эти ружья себя оправдывали бы, если бы одного человека надо было бы убивать несколько раз. Даже такой выдающийся военный теоретик и педагог, как М. И. Драгомиров, являлся противником не только магазинных ружей, но и огнестрельного оружия вообще, которое отвечает лишь самосохранению, тогда как штык — самоотверженности. <…> В своей статье «Армейские заметки» М. И. Драгомиров называл стрельбу из магазинных винтовок «бестолковой трескотней», а магазинки считал оружием хуже, чем однозарядные винтовки, так как они тяжелее и сложнее однозарядных, требуют длительного времени для перезаряжания магазина.

— Владимир Мавродин, Валентин Мавродин, «Из истории отечественного оружия. Русская винтовка», 1981

Ружьё в мемуарах и художественной прозе

	— Для вашего племени обладание таким ружьем стоит хорошей победы. Минги позеленеют от зависти, и, что еще важнее, они уже не посмеют больше бродить без опаски вокруг деревни, где хранится это ружье; поэтому береги его, делавар, и помни, что на твоем попечении теперь находится вещь, обладающая всеми достоинствами живого существа без его недостатков. Уа-та-Уа должна быть — и, без сомнения, будет очень дорога тебе, но «оленебой» станет предметом любви и поклонения всего вашего народа. — Одно ружье стоит другого, Зверобой, — возразил индеец, несколько уязвленный тем, что друг оценил его невесту ниже, чем ружье. — Все они убивают, все сделаны из дерева и железа. Жена мила сердцу; ружье хорошо для стрельбы. — А что такое человек в лесу, если ему нечем стрелять? В самом лучшем случае он становится жалким траппером, а не то ему приходится вязать веники и плести корзины. Такой человек умеет сеять хлеб, но никогда не узнает вкуса дичи и не отличит медвежьей ветчины от кабаньей…
	"…For, it will be a victory of itself to a tribe to own such a piece as this! The Mingos will turn green with envy, and, what is more, they will not ventur' heedlessly near a village where it is known to be kept. So, look well to it, Delaware, and remember that you've now to watch over a thing that has all the valie of a creatur', without its failin's. Hist may be, and should be precious to you, but Killdeer will have the love and veneration of your whole people." "One rifle like another, Deerslayer," returned the Indian, in English, the language used by the other, a little hurt at his friend's lowering his betrothed to the level of a gun. "All kill; all wood and iron. Wife dear to heart; rifle good to shoot." "And what is a man in the woods without something to shoot with? — a miserable trapper, or a forlorn broom and basket maker, at the best. Such a man may hoe corn, and keep soul and body together, but he can never know the savory morsels of venison, or tell a bear's ham from a hog's.
	— Фенимор Купер, «Зверобой, или Первая тропа войны», 1841

Этот человек ходил и зиму и лето в желтоватом нанковом кафтане немецкого покроя, но подпоясывался кушаком; носил синие шаровары и шапку со смушками, подаренную ему, в веселый час, разорившимся помещиком. К кушаку привязывались два мешка, один спереди, искусно перекрученный на две половины, для пороху и для дроби, другой сзади — для дичи; хлопки же Ермолай доставал из собственной, по-видимому неистощимой, шапки. Он бы легко мог на деньги, вырученные им за проданную дичь, купить себе патронташ и суму, но ни разу даже не подумал о подобной покупке и продолжал заряжать свое ружье по-прежнему, возбуждая изумление зрителей искусством, с каким он избегал опасности просыпать или смешать дробь и порох. Ружье у него было одноствольное, с кремнем, одаренное притом скверной привычкой жестоко «отдавать», отчего у Ермолая правая щека всегда была пухлее левой. Как он попадал из этого ружья — и хитрому человеку не придумать, но попадал.

— Иван Тургенев, «Ермолай и мельничиха», 1847

	Я увидал огромные серые глаза на подвижном, оживленном лице — и всё это лицо вдруг задрожало, засмеялось, белые зубы сверкнули на нем, брови как-то забавно поднялись… Я вспыхнул, схватил с земли ружье и, преследуемый звонким, но не злым хохотаньем, убежал к себе в комнату, бросился на постель и закрыл лицо руками.
	— Иван Тургенев, «Первая любовь», 1860

	Богоркан-ипа хвалился тебя поймать и привезти в Цебельду, живого или мертвого, если ты не перестанешь ездить по Абхазии, и прибавил, что он позволяет надеть себе через плечо прялку вместо ружья, если он не сдержит своего слова, только бы ему удалось тебя встретить. Ты знаешь, что значит у горца подобный зарок.
	— Ф. Ф. Торнау, «Воспоминания кавказского офицера», 1865

	— Вот видите, мистер Сайрес, — повторял моряк, — пока у нас не будет хоть пары ружей, наши запасы останутся весьма скудными. — Вы правы, Пенкроф, — вставил журналист, — но дело только за вами. Достаньте нам железо для дула, сталь для огнива, селитру, уголь и серу для пороха, ртуть и азотную кислоту для пистонов и, наконец, свинец для пуль — и Сайрес сделает первосортные ружья. — Все эти вещества нам, вероятно, удастся раздобыть на острове, сказал Сайрес Смит. — Но ружье — тонкий аппарат, и для того, чтобы его изготовить, нужны точные инструменты… В дальнейшем мы об этом подумаем.
	— Voyez-vous, monsieur Cyrus, tant que nous n’aurons pas un ou deux fusils de chasse, notre matériel laissera à désirer! — Sans doute, Pencroff, répondit le reporter, mais il ne tient qu’à vous! Procurez-nous du fer pour les canons, de l’acier pour les batteries, du salpêtre, du charbon et du soufre pour la poudre, du mercure et de l’acide azotique pour le fulminate, enfin du plomb pour les balles, et Cyrus nous fera des fusils de premier choix. — Oh! répondit l’ingénieur, toutes ces substances, nous pourrons sans doute les trouver dans l’île, mais une arme à feu est un instrument délicat et qui nécessite des outils d’une grande précision. Enfin, nous verrons plus tard.
	— Жюль Верн, «Таинственный остров»

Левша на все их житье и на все их работы насмотрелся, но больше всего внимание обращал на такой предмет, что англичане очень удивлялись. Не столь его занимало, как новые ружья делают, сколь то, как старые в каком виде состоят. Все обойдет и хвалит, и говорит: — Это и мы так можем. А как до старого ружья дойдет, — засунет палец в дуло, поводит по стенкам и вздохнет: — Это, — говорит, — против нашего не в пример превосходнейше. <…> Но только когда Мартын-Сольский приехал, Левша уже кончался, потому что у него затылок о парат раскололся, и он одно только мог внятно выговорить: — Скажите государю, что у англичан ружья кирпичом не чистят: пусть чтобы и у нас не чистили, а то, храни бог войны, они стрелять не годятся. И с этою верностью Левша перекрестился и помер.

— Николай Лесков, «Левша», 1881

Не берусь день за день и удар за ударом описывать наших более или менее удачных полеваний, ограничиваясь воспоминаниями о моментах более мне памятных. В то время еще не было в употреблении ружей, заряжающихся с казенной части, и Тургенев, конечно, был прав, пользуясь патронташем с набитыми заранее патронами; тогда как я заряжал свое ружье из пороховницы с меркою и мешка-дробовика, называемого у немцев Schrot-Beutel, причем заряды приходилось забивать или нарубленными из шляпы кружками, или просто войлоком, припасенным в ягдташе. У меня не было, как у Тургенева, с собою охотников, заранее изготовляющих патроны; а когда при отъезде на охоту необходимо запасаться, сверх переменного белья, всеми ружейными принадлежностями, то отыскивать что-либо в небольшом мешке весьма хлопотливо и неудобно, и Борисов очень метко обозвал это занятие словами: «тыкаться зусенцами». Конечно, такое заряжение шло медленнее, и когда Тургеневу приходилось поджидать меня, он всегда обзывал мои снаряды «сатанинскими». Помню однажды, как собака его подняла выводок тетеревей, по которому он дал два промаха и который затем налетел на меня. Два моих выстрела были также неудачны навстречу летящему выводку, который расселся по низкому можжевельнику, между Тургеневым и мною. Что могло быть удачнее такой неудачи? Можно ли было выдумать что-либо великолепнее предстоящего поля? Стоило только поодиночке выбирать рассеявшихся тетеревей. Тургенев поспешно зарядил своё ружьё, подозвав к ногам Бубульку, и кричал издали мне, торопливо заряжавшему ружьё: «Опять эти сатанинские снаряды! Да не отпускайте свою собаку! Не давайте ей слоняться! Ведь она может наткнуться на тетеревей, и тогда придётся себе опять кишки рвать».

— Афанасий Фет, «Мои воспоминания», 1890

	— Я спросил нетопыря, что он видел. Он сказал, что перед деревенскими воротами цветет Красный Цветок и люди сидят вокруг него с ружьями. Я говорю недаром: я ведь знаю по опыту, — тут Акела взглянул на старые рубцы на своих боках, — что люди носят ружья не для забавы. Скоро, Маленький Брат, человек с ружьем пойдет по нашему следу.
	— Редьярд Киплинг, «Вторая книга джунглей», 1895

Глаза урядника вдруг остановились поверх моей головы. ― Хорошенькое у вас ружьишко, ― небрежно уронил он, не переставая барабанить. ― Славное ружьишко. Прошлый раз, когда я к вам заезжал и не застал дома, я все на него любовался… Чудное ружьецо! Я тоже повернул голову назад и поглядел на ружье. ― Да, ружье недурное, ― похвалил я. ― Ведь оно старинное, фабрики Гастин-Реннета, я его только в прошлом году на центральное переделал. Вы обратите внимание на стволы. ― Как же-с, как же-с… я на стволы-то главным образом и любовался. Великолепная вещь… Просто, можно сказать, сокровище. Наши глаза встретились, и я увидел, как в углах губ урядника дрогнула легкая, но многозначительная улыбка. Я поднялся с места, снял со стены ружье и подошел с ним к Евпсихию Африкановичу. ― У черкесов есть очень милый обычай дарить гостю все, что он похвалит, ― сказал я любезно. ― Мы с вами хотя и не черкесы, Евпсихий Африканович, но я прошу вас принять от меня эту вещь на память. Урядник для виду застыдился. ― Помилуйте, такую прелесть! Нет, нет, это уже чересчур щедрый обычай! Однако мне не пришлось долго его уговаривать. Урядник принял ружье, бережно поставил его между своих колен и любовно отер чистым носовым платком пыль, осевшую на спусковой скобе. Я немного успокоился, увидев, что ружье, по крайней мере, перешло в руки любителя и знатока.

— Александр Куприн, «Олеся», 1896

	Однажды, войдя к нему в комнату, я застал его одетым. В руках у него было ружье. — Ты куда? — спросил я. — Стрелять, — ответил он просто и, заметив в моих глазах удивление, стал говорить о том, что в стволе ружья накопилось много грязи. При выстреле пуля пройдет по нарезам и очистит их; после этого канал ствола останется только протереть тряпкой.
	— Владимир Арсеньев, «Дерсу Узала», 1923

Урядник, подай сюда ружьё Прохора Петровича. Пристав дословно все записывал, его перо работало непослушно, вспотычку, кое-как. Следователь привычной рукой охотника переломил в затворе ружье и рассматривал стволы на свет. ― Да, ружьецо доброе… Льеж… Стволы дамасские, один ствол чокборн… Копоть свежа, вчерашняя, тухлым яичком пахнет… А почему ж копоть в том и другом стволе? Ведь вы ж один раз стреляли?

— Вячеслав Шишков, «Угрюм-река», 1933

	Потом бревенчатый домик сгорел, и все ружья, висевшие на оленьих ножках над камином, тоже сгорели, и ружейные стволы, без прикладов, с расплавившимся в магазинных коробках свинцом валялись в куче золы, которая шла на щелок для больших мыловаренных котлов, и ты спросил дедушку, можно взять эти стволы поиграть, и он сказал нет. Ведь это были все еще его ружья, а новых он так и не купил, и с тех пор больше не охотился. Дом отстроили заново на том же самом месте, но уже из старого теса, и побелили его, и с террасы были видны тополя, а за ними озеро; но ружей в доме больше не было. Стволы ружей, висевших когда-то в бревенчатом домике на оленьих ножках, валялись в куче золы, и никто теперь не прикасался к ним.
	Then that log house was burned down and all the guns that had been on deer foot racks above the open fire place were burned and afterwards their barrels, with the lead melted in the magazines, and the stocks burned away, lay out on the heap of ashes that were used to make lye for the big iron soap kettles, and you asked Grandfather if you could have them to play with, and he said, no. You see they were his guns still and he never bought any others. Nor did he hunt any more. The house was rebuilt in the same place out of lumber now and painted white and from its porch you saw the poplars and the lake beyond; but there were never any more guns. The barrels of the guns that had hung on the deer feet on the wall of the log house lay out there on the heap of ashes and no one ever touched them.
	— Эрнест Хемингуэй, «Снега Килиманджаро», 1936

	Не забывайте, что двести тысяч человек с семьями живут на солдатское жалованье. Ружье заменяет им кирку и лопату, оно должно их накормить.
	— Бертольт Брехт, «Дни коммуны», 1949

	Все, разумеется, сразу в крик: — «Почему «ружжо», когда правильнее — «рушница»?.. А если не хочется, чтобы была «рушница», тогда «ружьё», но ни в коем случае не «ружжо»! «Рушница»? Правильно. По всем словарям — «рушница». Согласен. И «ружьё» — правильно. Согласен. Это по-русски. А вот мне хочется, чтоб было «ружжо», потому что так называл эту вещь тот дед, который учил меня когда-то из неё стрелять. Так вот, значит, про ружжо. Ружжо — это такая штука, из которой стреляют. Выходит, если нет ружжа, нет и охотника. То есть он есть, но он, так сказать, не настоящий охотник, а яловый, платонический.
	Всі, розуміється, зразу на гвалт: — Чому «ружжо», коли насправді — «рушниця». А як не хочеться, щоб була «рушниця», то вже «ружье», але ж ні в якому разі не «ружжо». «Рушниця» — правильно. За всіма словниками — «рушниця». Згодний. І «ружье» — правильно. Згодний. Це по-російськи. А от мені хочеться, щоб було «ружжо», бо так називав цю річ той дід, що вчив мене колись з неї стріляти. Так от, значить, про «ружжо». «Ружжо» — це така штука, з якої стріляють. Виходить, що, коли нема ружжа, нема й мисливця. Тобто він є, але він, сказать, не справжній мисливець, а яловий, платонічний.
	— Остап Вишня, «Ружжо», 1945

	Какой фабрики, какой марки ружжо самое лучшее? Если бы кто-нибудь из начинающих охотников пожелал приобрести себе ружжо — какую «марку» ему посоветовать? <…> Наилучшее ружьё — ваше. Остальные — бревно. Это на ваш взгляд. А на взгляд ваших товарищей-охотников и ваше ружжо попадет в разряд бревна. Это вам, конечно, больно, но ничего не поделаешь: таков закон. Итак, покупайте ружьё какой угодно фабрики: для вас оно будет наилучшим и с таким боем, какого нигде не видели и не слышали.
	Якої фабрики, марки якої ружжо найкраще? Якби хтось із охотників-початківців забажав придбати собі рушницю — яку «марку» йому посовітувати? <…> Найкраща рушниця — ваша. Решта — лушні. Це з вашого погляду. А з погляду ваших товаришів-мисливців і ваше ружжо потрапляє до розряду лушень. Це вам, звичайно, боляче, але нічого не вдієш: такий закон. Отже, купуйте рушницю якої завгодно фабрики: для вас вона буде найкраща, і з таким боєм, якого ніде не бачили і не чули.
	— Остап Вишня, «Ружжо», 1945

	Охотничье ружжо, как и всякое огнестрельное оружие, — вещь опасная, и около него ходить нужно осторожно. Но самое что ни на есть опаснейшее ружжо — это ружжо незаряженное. — Ничего, ничего — берите, берите, оно у меня незаряженное. Так вот из незаряженного ружжа больше всего убивают и ранят охотники и себя и своих товарищей. Имейте это в виду.
	Мисливське ружжо, як і всяка вогнепальна зброя, — річ небезпечна, і біля неї треба ходити обережно. Але найнебезпечніше ружжо — це ружжо незаряджене. — Нічого, нічого, — беріть, беріть, — воно в мене незаряджене. Так от з незарядженого ружжа найбільш вбивають чи ранять мисливці і себе, і своїх товаришів. Майте це на увазі.
	— Остап Вишня, «Ружжо», 1945

Старик в гиджуванском, толстом, мелкой стежки старом халате, с полами, подоткнутыми за пояс, перезаряжал мультык — старинное ружье с двумя деревянными сошками, которые при стрельбе упирались в землю. — Салам алейкум! — Мир вам! — поздоровался Ведин. — Куда это вы стреляли? — Алейкум ас-салам! — И вам мир! — с любопытством поглядывая на Ведина, ответил старик. — Кеклики… Ведин увидел неподалеку в траве куропатку. Старик не спешил ее подобрать. Наблюдая за тем, с какой скоростью и сноровкой охотник перезаряжает свое оружие, Ведин впервые понял, что это старинное ружье действительно применялось и на войне. А перезарядить его было совсем непросто. Для этого нужно было пересыпать из висевшей на поясе роговой пороховницы немного пороха в жестяной наперсток — мерку. Высыпать порох в ствол поставленного вертикально ружья. Вырвать из полы халата клок ваты и забить ее в ствол деревянным, толстым, как трость, шомполом. Вынуть из кожаной сумочки, тоже подвешенной к поясу, круглую свинцовую пулю, оторвать от висевшей на поясе тряпки небольшой кусочек, поплевать на тряпку, обмотать ею пулю и забить ее шомполом в ствол. Вытряхнуть из бутылочки из-под лекарства пистон и надеть его на коротенькую брандтрубку. И лишь после этого двумя руками взвести курок… И все-таки все это не заняло и минуты. <…> Приклад, грубый и тяжелый, был сделан, очевидно, значительно позже, чем ствол. Но ствол был таким, что ружье не хотелось выпускать из рук, — из великолепной стали, с золотой насечкой арабской, стилизованной вязью. Судя по виду, ковали его в Сулеймании — столице курдов в Ираке, — славившейся в старину своими ружьями. <…> — А почему вы не купите себе нового ружья? — Привык, — ответил охотник. — Хорошее ружье. К вашему ружью нужны патроны, а мое заряжается просто так. — Послушайте, — предложил Ведин, — давайте меняться… Он снял с плеча и протянул старику свою дорогую ижевскую бескурковку шестнадцатого калибра. Старик внимательно осмотрел ружье Ведина. — Вы собираетесь сдать мой мультык в дом, где хранятся старинные предметы? — Нет, я просто сам люблю старое оружие. — Что ж, тогда поменяемся.

— Владимир Киселёв, «Воры в доме», 1963

	Жизнь их на Алтае, в Солонакче, сложилась ужасно. С тех пор я никого из них не видела. Брата Сергея призвали служить в армию, но он отказался из идейных соображений, не хотел в руки ружья брать. Его судил трибунал и приговорил к расстрелу. Он был как отец ― несгибаемый.
	— Людмила Улицкая, «Казус Кукоцкого», 2000

О двустволке. Вернее сказать, о ружье с двумя стволами. Это вам не одностволка. Не-ет. Это ружье, у которого стволов в два раза больше, чем у обычного одноствольного огнестрельного оружия. Два ствола. Два. Сначала идет первый ствол, а потом второй ствол. Все остальное без изменений. Порох, патроны, приклад. Это да. Это так… Но стволов… Чего уж там говорить? Это надо видеть! Спроси у любого прохожего: «Сколько стволов у двуствольного огнестрельного оружия? Один? Или два?». «Два», — ответит прохожий и зашагает в два раза быстрее. Но все равно. Все равно, даже если ружьё будет и одноствольным, все равно некуда деться прохожему.

— Александр Селин, «Снайпер», 2000

Мне было важно убедиться, что у меня все в порядке с головой, но Толик поглядел на меня еще более ошарашенно, чем брат. ― Какая музыка? ― Это ветер задувает в ствол твоего ружья, ― вдруг изрек Петр, своей догадкой мигом рассеяв ужас, который сопутствует мыслям о том, что ты потихонечку сходишь с ума или слышишь трубы ангелов, призывающие тебя предстать пред ликом Всевышнего. И действительно: ружье Алика висело у меня за спиной, и ветер, задувая в полый ствол, играл, как на флейте Пана... Этот случай чуть-чуть развеселил нас.

— Василий Голованов, «Остров, или оправдание бессмысленных путешествий», 2002

Ружьё в поэзии

Прошел и час ― перун молчит, А Заяц веселей глядит; Потом, поободрясь, воспрянул, Бросает любопытный взгляд ― Прыжок вперед, прыжок назад ― И наконец к Ружью подходит. «Так это, ― говорит, ― на Зайца страх наводит? Посмотрим ближе… да оно Как мертвое лежит, не говорит ни слова! Ага! хозяин спит, ― так и Ружье равно Бессильно, как лоза, без помощи другова», Сказавши это, Заяц мой В минуту стал и сам герой: Храбрится и Ружье уж лапою толкает...

— Иван Дмитриев, «Ружье и Заяц» (басня), 1803

	Охотник, взяв ружье, патронницу, суму И друга верного по нраву и обычью, Гектора, ― в лес пошел за дичью, Не зарядя ружья, хоть был совет ему, Чтоб зарядил ружье он дома...
	— Иван Крылов, «Охотник» , 1819

	Панна плачет и тоскует, Он колени ей целует, А сквозь ветви те глядят, Ружья наземь опустили, По патрону откусили, Вбили шомполом заряд.
	— Александр Пушкин, «Воевода», 1833

	И вот пошел я жить в пустыню С последней дочерью своей. Ее хранил я, как святыню; Всё, что имел я, было в ней: Я взял с собою лишь её, Да неизменное ружьё.
	— Михаил Лермонтов, «Хаджи Абрек » («Велик, богат аул Джемат…»), 1833

	Есть для мести черным ковам У женатого певца Над кроватью, под альковом, Нож, ружье и фунт свинца! Нож вострей швейцарской бритвы; Пули меткие в мешке; А ружье на поле битвы Я нашел в сыром песке… Тем ружьем в былое время По дрохвам певец стрелял И, клянусь, всегда им в темя Всем зарядом попадал!
	— Козьма Прутков, «Друзьям после женитьбы»

	Ружье! погляди-тко: стволина двойная, Замочки резные…
	— Николай Некрасов, «Крестьянские дети»

	«…Ты построил Закон, как родное жильё, Так не рушь его! Это — наш общий совет!» И, сомненья изжив, он встаёт под ружьё, А у ружей в сраженье — сомнения нет!
	That bids him flout the Law he makes,   That bids him make the Law he flouts, Till, dazed by many doubts, he wakes   The drumming guns that — have no doubts…
	— Редьярд Киплинг, «Американец», 1894

	Где же это видано такое житье, чтобы было выдано мне мое ружье. Дорогие… Ох, пора ― душит меня, убирайте доктора, подавай коня…
	— Борис Корнилов, Засыхает песня, кровоточит рана...» (из цикла «Рассказ моего товарища»), 1931

	Заводы, вставайте! Шеренги смыкайте! На битву шагайте, шагайте, шагайте! Проверьте прицел, заряжайте ружьё! На бой, пролетарий, за дело своё! На бой, пролетарий, за дело своё!
	— Илья Френкель, «Гимн Коминтерна», 1933

	Солдат на побывку вернулся домой. Не вышел навстречу отец дорогой. А птицы прекрасны! Отец одиноко сидел на крыльце. Ружье на коленях, печаль на лице. А думки опасны! «Здорово, отец! А почто ты сидишь С ружьем на крыльце? Ты кого сторожишь?» А счастье неполно! Отец отвечает: «Судьбу сторожу. Я век буду помнить, о чем ― не скажу».
	— Юрий Кузнецов, «Отец и сын», 1999

См. также

• Оружие
• Армия
• Война
• Пуля

Ссылки

• РУЖЬЁ (этимология по В. В. Виноградову)
• Ю. Шокарев. Из истории охотничьих ружей
• Каталог охотничьих и помповых ружей, часть 1
• Каталог охотничьих и помповых ружей, часть 2
• Гладкоствольное оружие
• Боевое гладкоствольное оружие