Александр Серафимович Серафимович

Алекса́ндр Серафи́мович Серафимо́вич (настоящая фамилия — Попо́в; 1863 — 1949) — советский писатель, журналист, военный корреспондент. Лауреат Сталинской премии первой степени (1943).

Александр Серафимович Серафимович

Статья в Википедии

Произведения в Викитеке

Медиафайлы на Викискладе

Главное произведение Серафимовича, ставшее одним из самых значительных явлений послеоктябрьской литературы, — повесть «Железный поток» (1924). В ней изображены реальные события Гражданской войны — поход Таманской армии под командованием Епифана Ковтюха (в романе Кожуха) летом 1918.

Цитаты

― Да вы бы обратились непосредственно к гласным, к голове, наконец в думе оппозиции есть. ― Эх, не знаете вы, видно, их. Ну что голова, у головы на руках сложное, огромное хозяйство, да и от оппозиции всё отгрызаться приходится, не до нас ему, о нас они и не думают. Гласные, так они что: сидят да ковыряют у себя в носу или решают дела, близкие их сердцу; оппозиция ― так та поголовно метит попасть в городские головы, ей одна только забава, как бы всячески облаять существующий режим, и облаять его не для пользы дела, а для самого облаиванья. Вы посмотрите, сделала ли оппозиция хоть одно положительное предложение? Нет. Очень ей нужны наши интересы, интересы обывателей.

— «Сумерки», 1899

...Снег сверкает и искрится. Он сверкает и искрится везде: по отлогостям гор, по лощине и изредка падающими брильянтами в воздухе. Сосредоточенно думают бегущие, потряхивающие головами лошади все одну и ту же думу, и визжат скрипучими голосами все одну и ту же песню быстро скользящие полозья, песню о смерти, о железе, о радости жизни, о любви, о тихом сверкании моря, о железном порядке мира, в котором всему свое место. И розы кровавеют по ослепительной белизне гор.

— «Сопка с крестами», 1907

Неужели это я? Не может быть! Впрочем, не удивительно, ― я не вижу горячего уже месяц, не ем колбасы, питаюсь одним хлебом. Не всегда даже пью чай, потому что не каждый раз подают самовар, ― задолжал. Спокойно холодные люди сказали мне: ― Ваша рукопись еще не просмотрена. ― Вы же сами назначили срок месяц. ― Да, но вы не один же тут. У нас тысячи поступают рукописей, а читают только двое. Приходите через месяц. ― И он поворачивается спиной, ― ему ведь некогда. Я шел по улице, стиснув зубы. Хорошо, еще месяц, еще месяц муки, терзаний, голода, месяц непрерывно сменяющихся отчаяния и надежды. Да и действительно ему некогда.

— «В номере», 1910

	Ведь эта женщина принесла ему счастье; то счастье, которое не замечаешь, как свой глаз, как свое тело, как ум, которое — все, когда потеряешь. И разве он не понял, что выше страсти, выше красоты та интимная, ничем не заменимая близость к женщине, все значение которой он только теперь понял и так расточительно тратил, не ценя прежде?
	— «Город в степи», 1913

Заяц долго сидел под амбаром, да голод не тётка, и в конце концов высунулся из дыры, выставив мордочку, торопливо обнюхивая подвижными ноздрями воздух. Больной глаз заструпился, втянуло его, стал подживать. Здоровый, большой, круглый и любопытный, глядел осторожно. Ванятка клал около дыры под амбаром кусочки хлеба, молодых капустных листьев, приносил молоко в горшочке, из степи — заячьей капусты, и заяц всё подбирал. Стал есть из рук и день ото дня ручнел. Вот только собаки одолевали. Как только придёт под праздник отец с поля, собаки придут за телегой и, как звери, кидаются к амбару, а заяц юркнет в дыру и уже не показывается. Собаки визжат, роют лапами, да не достать.

— «Три друга», 1920

Перекидывались, хватая у ораторов обрывки, не умея высказать, но чувствуя, что отрезанные неизмеримыми степями, непроходимыми горами, дремучими лесами, они творили ― пусть в неохватимо меньшем размере, ― но то самое, что творили там, в России, в мировом, ― творили здесь, голодные, голые, босые, без материальных средств, без какой бы то ни было помощи. Сами. Не понимали, но чувствовали и не умели это выразить. До самой до синевы вечера, сменяя друг друга, говорили ораторы; по мере того как они рассказывали, у всех нарастало ощущение неохватимого счастья неразрывности с той громадой, которую они знают и не знают и которая зовется Советской Россией. Неисчислимо блестят в темноте костры, так же неисчислимы над ними звезды. Тихонько подымается озаренный дымок. Солдаты в лохмотьях, женщины в лохмотьях, старики, дети сидят кругом костров, сидят усталые. Как на засеянном небе тает дымчатый след, так над всей громадой людей неощутимым утомлением замирает порыв острой радости. В этой мягкой темноте, в отсвете костров, в этом бесчисленном людском море погасает мягкая улыбка, ― тихонько наплывает сон. Костры гаснут. Тишина.

— «Железный поток», 1924

Цитаты о Серафимовиче

	В 1887 году прибыл к нам <в архангельскую ссылку> товарищ Александр Серафимович Попов, студент Петербургского университета, по происхождению донской казак. Он внес в нашу семью еще больше сплочения и солидарности и одобрил наше занятие и сам принялся работать с увлечением.
	— Пётр Моисеенко, Воспоминания старого революционера, 1923

Гамбургский счёт — чрезвычайно важное понятие. Все борцы, когда борются, жулят и ложатся на лопатки по приказанию антрепренёра. Раз в году в гамбургском трактире собираются борцы. Они борются при закрытых дверях и завешанных окнах. Долго, некрасиво и тяжело. Здесь устанавливаются истинные классы борцов, — чтобы не исхалтуриться. Гамбургский счёт необходим в литературе. По гамбургскому счёту — Серафимовича и Вересаева нет. Они не доезжают до города.

— Виктор Шкловский, «Гамбургский счёт», 1928 г.