Солнцестояние

момент прохождения Солнцем точки максимального удаления

Солнцестоя́ние (древнерусское название солнцеворóт) — астрономическое событие, при котором Солнце в полдень находится на максимальной (летнее солнцестояние) или минимальной высоте (зимнее солнцестояние) над горизонтом. Непосредственно происхождение термина «солнцестояние» связано с тем, что во время этого явления высота полуденного Солнца над горизонтом несколько дней почти не изменяется — Солнце словно бы зависает, «стоит на месте».

Летнее солнцестояние. Лондон, 20 июня 2015

Солнцестояние происходит дважды в год 20—21 июня и 21—22 декабря. В день летнего солнцестояния наблюдается самый длинный день и самая короткая ночь, а в день зимнего наоборот — самый короткий день и самая длинная ночь по сравнению с любым другим днём года (за исключением полюсов). В средних широтах даты солнцестояний совпадают с датами астрономического перехода с весны на лето и с осени на зиму. В культуре и мифологии многих народов дни зимнего и летнего солнцестояния имеют мистическое значение, приурочены к различным праздникам и ритуалам.

Солнцестояние в философии, публицистике и документальной прозе править

  •  

...осталось ответить, какова же высшая польза от глаз, ради которой бог их нам даровал. Да, я говорю о зрении как об источнике величайшей для нас пользы; вот и в нынешнем нашем рассуждении мы не смогли бы сказать ни единого слова о природе вселенной, если бы никогда не видели ни звезд, ни Солнца, ни Неба. Поскольку же день и ночь, круговороты месяцев и годов, равноденствия и солнцестояния зримы, глаза открыли нам число, дали понятие о времени и побудили исследовать природу вселенной, а из этого возникло то, что называется философией и лучше чего не было и не будет подарка смертному роду от богов. Я утверждаю, что именно в этом высшая польза очей.

  Платон, «Тимей», около 360 года до н. э.
  •  

Невский проспект, от Дворцовой площади и до Невского монастыря, ― это не только целый город, целая столица, это целый мир; <...> кладезь замысловатости и битая мостовая пошлости; картинная галерея скромной модности и позорище модной скромности; выставка щегольства, роскоши и вкуса ― базар чванства и суетности, толкучий рынок многих, если не всех, слабостей и глупостей людских; опорная точка, основание действий и целой жизни одного человека ― поворотный круг и солнцестояние другого.[1]

  Владимир Даль, «Жизнь человека, или Прогулка по Невскому проспекту», 1843
  •  

Я более увидел в последнем: три избранные мною точки изобразились в уме и стали неподвижными, как концепция времени, независимая от понятий настоящего, прошедшего и будущего. Эта концепция, воображаемая тангенсом к какому-то кругу, которого бесконечность в нем же самом и сосредоточена. Внимание скользило по нем, и услугою воображения зимнее солнцестояние представлялось глубоко внизу и мрачным, как бы балластом, определяющим устойчивость года. Летнее, напротив, на высоте легким и в свете. В отношении скорости к перемене зимнее было несравненно медленнее. А летнее спешило склониться вниз и рождало какое-то чувство страха, сопровождающего лишение. Непосредственное чувство согласовывалось с умом и воображением. Мысль в этом состоянии выходит из берегов и отражает в себе небесное пространство. При таких двух данных означилось в уме и весеннее равноденствие, и чувство показало исполнение ожидания.[2]

  Гавриил Батеньков, Заметки к труду «Общая философия системы мира», 1850-е
  •  

Что касается до осеннего равноденствия, то при трех других данных оно оставалось полым и никак не могло быть сжато и обозначиться. Отсюда я заключил, что наблюдение мое шло от зимнего солнцестояния к весеннему равновенствию и обымало только четверть года. Заметить еще надобно, что мысль удерживала в себе чувство движения в ней самой. После сего я стремился сомкнуть полный круг и по трудности, довольно болезненной, полагал уже, что это невозможно. Однако с протечением многих лет ум достиг и этой цели. Несколько часов я любовался невыразимою красотою. Круг был обширен, как горизонт, и стесняем постепенно, и обратился наконец в одно понятие. Легко было впоследствии вспоминать и воображать этот круг.[2]

  Гавриил Батеньков, Заметки к труду «Общая философия системы мира», 1850-е
  •  

Сутки делились на дневные и ночные часы; час солнечного восхода был первым часом дня; час заката ― первым часом ночи. Само собою разумеется, что при таком времясчислении количество денных и ночных часов на самом деле могло быть одинаково и равно только во время равноденствия, а потому это время и принималось за норму: из двадцати четырех суточных часов двенадцать относили к дню, а другие двенадцать к ночи, несмотря на то, что на самом деле во время летнего солнцестояния число денных, а во время зимнего число ночных часов доходило до семнадцати. Седьмой час утра по нашему часосчислению был первым часом дня; седьмой час вечера ― первым часом ночи.[3]

  Николай Костомаров, «Очерк домашней жизни и нравов великорусского народа в XVI и XVII столетиях», 1860
  •  

Затем обратимся к аналогии того процесса в жизни земли, который обусловливается годичным периодом. Время летнего солнцестояния, которому соответствует наибольшая долгота дня и высшее стояние солнца, падает на июнь месяц, а результаты этого периодического движения относительно температуры достигают своей наибольшей величины только в июле или в августе. К этому же времени, или еще позднее, выказываются результаты для жизни растительной. В конце лета и в начале осени наступает период исполнения обещаний весны, тогда как дни уже много сократились и солнце стало гораздо ниже ходить. Возьмем жизнь отдельного человека: полноты своих нравственных и физических сил достигает он около тридцатилетнего возраста, несколько времени стоят они на одном уровне, а за сорок лет начинают видимо ослабевать. Когда же дают эти силы самые обильные, самые совершенные результаты? <...>
Не выходит ли из этого троекратного примера, что кульминационная точка творческих общественных сил, создающих цивилизацию, совпадает с высшим цветом искусств и с временем философски энциклопедического знания, которое дает характер будущему направлению научного развития, и что период положительной, особенно же практической, применительной, науки характеризует то время, когда творческие общественные силы уже довольно далеко оставили за собою эпоху своего летнего солнцестояния? Какое же время цивилизации Европы соответствует этим эпохам апогея творческих сил и какое этим эпохам наибольшего накопления их результатов ― исчезнувших цивилизаций Индии, Греции и Рима? Аналогия так поразительна, что трудно не ответить, что первым соответствует XVI и XVII век, когда возводился храм Петра, писали: Рафаель, Микеланджело и Кореджио, Шекспир сочинял свои драмы, Кеплер, Галилей, Бэкон и Декарт закладывали основы нового мышления и новых метод научного исследования, а вторым ― столь обильный результатами теоретическими и практическими ― XIX век.

  Николай Данилевский, «Россия и Европа», 1869
  •  

Год, согласно общему ходу праздников, растет из точки, округляется, превращается в шар, достигает максимума и затем опять постепенно сжимается в точку. Представить это нетрудно, если понять, что исходная точка ― это точка света. Пункт зимнего солнцестояния, когда мы наблюдаем минимум света: самый конец декабря и начало нового года. В начале года света мало, затем он начинает прибывать, к середине года достигает максимума и затем убывает, «сжимается» к декабрю обратно в точку. Этот пульс года очень прост; к тому же он прямо соответствует астрономическому чертежу.[4]

  Андрей Балдин, «Московские праздные дни», 1997
  •  

Так же, как особыми праздниками отмечены «полюса» года, точки зимнего и летнего солнцестояния в декабре и июне, издревле фиксировались и точки равноденствия, весенняя и осенняя. Они отмечают четверти года. Многие древние культы и праздничные традиции, ими начатые, основывались на простом счете четвертей года. Христианство не составило исключения. Скорее, как верование более или менее новое, оно «повторило» праздники уже укорененные, придав им качественно иное содержание. <...> Чем выше место на сфере праздничного года, тем серьезнее испытания восходящего. В точке летнего солнцестояния троицкое напряжение Москвы достигает максимума.[4]

  Андрей Балдин, «Московские праздные дни», 1997
  •  

2012 (3) год. Астероид Апофис, названный так в честь древнеегипетского бога мрака и злобы, пролетит сравнительно недалеко от Земли в день зимнего солнцестояния 22 декабря, когда заканчивается календарь ацтеков. Согласно хронологии индейцев современная эпоха началась 12 августа 3114 года до нашей эры и должна завершиться 22 декабря 2012 (3) года. Из-за ужасных землетрясений к этому времени Земля должна изменить свой облик.[5]

  Батыр Каррыев, «Вот пришло землетрясение», 2017

Солнцестояние в мемуарах и художественной прозе править

  •  

Луй уже привык быстро расставаться с людьми, потому что постоянно встречал других ― и лучших; всюду он замечал над собою свет солнцестояния, от которого земля накапливала растения для пищи и рождала людей для товарищества. Гопнер решил вслед пешеходу, что тот похож на садовое дерево; в теле Луя, действительно, не было единства строя и организованности ― была какая-то неувязка членов и конечностей, которые выросли изнутри его с распущенностью ветвей и вязкой крепостью древесины.[6]

  Андрей Платонов, Чевенгур», 1929
  •  

Русский летописец живет в келье под елью, иностранец в башне слоновой кости. Это можно преодолеть, но нельзя вообще отвернуться от свершающейся истории, и мои записки легко могут превратиться в дневник.
Я вернулся в Россию в день летнего солнцестояния, 22 июня 1916 года. Сегодня тот же день солнцестояния двадцатью пятью годами позже. В прошлом году, в те же дни, это местечко было занято с бою немцами; мы были здесь и прятались в лесочке на самой линии артиллерийского боя. Нынешним утром я вспомнил об этом, перечитывая раньше написанные страницы, ― но утром мы еще не знали, что в день летнего солнцестояния Россия вступила в новую войну. В день, когда распахивается дверь в будущее, в этот страшный и волнующий день, я пытаюсь думать только о прошлом. Может быть, это не так уж и трудно.[7]

  Михаил Осоргин, «Времена», 1942
  •  

Эратосфен доказал шарообразность земли математическими измерениями. Он заметил, во время своего путешествия в Эфиопию, что в дни летнего солнцестояния далеко на юге в полдень солнце как бы заглядывает на дно самых глубоких колодцев. Потом он измерил в Александрии тень и вычислил длину меридиана
Мать смиренно молчала. Но отец, слегка захмелевший, качал головой и удивлялся:
― Все-таки странно ― почему этот Эратосфен, по твоим словам богатый человек, лазал по всяким колодцам…[8]

  Антонин Ладинский, «В дни Каракаллы», 1959

Солнцестояние в стихах править

 
Зимнее солнцестояние. Стоунхендж, 21 декабря 2012
  •  

Я говорю себе ― десятое
Ведь завтра, а теперь храни
Солнцестояния огни
Декабрьским холодом помятые.[9]

  Николай Бурлюк, «Чрез мост обмезнувший и гулкий...», 1914
  •  

Из Вифинии донеслось дыхание,
Ангельские прошелестели лобзания.
Разве теперь весеннее солнцестояние?[10].

  Михаил Кузмин, «Учитель», 1917
  •  

Короткий сумрак зимнего солнцестояния,
багров закат на вымерших снегах,
и мертвые синеют расстояния,
и пройден трудный путь, и ночь долга.[11]

  Христина Кроткова, «В буран сбылись осенние приметы...», 17 июля 1926
  •  

Кустарник золотой приник вплотную к жнивью,
Стогами желтыми означились поля,
Сияло мертвое на горизонте солнце,
И выросли высокие леса
На буках, выбежавших на опушку леса,
Вороны не хотели засыпать,
И меж ветвей, простершихся завесой,
Большие рыжие олени замерли.
Зачем же тишину нарушил рог звучаньем?
Который час теперь, что солнце не зашло?
Ужель кустов конца не будет колыханьям
И время замолчать воронам не пришло?[12]

  Бенедикт Лившиц, «Солнцестояние», 1934
  •  

а в памяти август соседствует с мрамором
и в отсвете этом
и рядом в домах притеснений
сегодня победу хранит
день присутствия всех и всего:
совместности облака солнцестояния голоса матери
(светится соприкасается)
лестницы к астрам направленной
боли в висках[13]

  Бенедикт Лившиц, «Распределение сада», 1963
  •  

Путь мой юный, свет мой ранний,
Долгий свет солнцестояний.
Будут дни чуть-чуть короче,
Будут чуть длиннее ночи.[14]

  Давид Самойлов, «Путь мой юный, свет мой ранний...», 1984

Источники править

  1. В.И.Даль (Казак Луганский), Повести. Рассказы. Очерки. Сказки. — М.-Л.: Государственное издательство художественной литературы, 1961 г.
  2. 1 2 Г. С. Батеньков. Научное наследство. Том 24. — М.: Наука, 1995 г.
  3. Собрание сочинений Н. И. Костомарова в 8 книгах, 21 т. Исторические монографии и исследования. СПб., Типография М.М.Стасюлевича, 1904. Кн. 8, Т. 19.
  4. 1 2 А.Н.Балдин. «Московские праздные дни». — М.: «Астрель», 2010 г.
  5. Батыр Каррыев. «Вот пришло землетрясение» (гипотезы, факты, причины, последствия). — М.: Ridero, ISBN 978-5-4485-5260-1, © Батыр Каррыев, 2017 г. — 880 стр.
  6. Андрей Платонов. «Чевенгур» (роман). — М.: «Высшая школа», 1991 г.
  7. М.А. Осоргин. «Времена». Романы и автобиографическое повествование. — Екатеринбург, Средне-Уральское кн. изд-во, 1992 г.
  8. Ладинский А.П. «В дни Каракаллы». ― Мн.: «Мастацкая литаратура», 1987 г.
  9. Д. Бурлюк, Н. Бурлюк. Стихотворения. Библиотека поэта (малая серия). — СПб.: Академический проект, 2002 г.
  10. М. Кузмин. Стихотворения. Новая библиотека поэта. — СПб.: Академический проект, 2000 г.
  11. Кроткова Х. П. в книге: Поэты пражского «Скита». — М.: Росток, 2005 г.
  12. Б. Лившиц. «Полутороглазый стрелец». — Л.: Советский писатель, 1989 г.
  13. А. Г. Айги. Стихи 1954—1971. — Мюнхен: Verlag Otto Sagner, 1975. — 214 с. г.
  14. Давид Самойлов. Стихотворения. Новая библиотека поэта. Большая серия. Санкт-Петербург, «Академический проект», 2006 г.

См. также править