Андрей Платонов
Андре́й Плато́нов (настоящее имя Андре́й Плато́нович Климе́нтов; 1899 — 1951) — русский советский писатель, прозаик.
| Андрей Платонов | |
| |
 Статья в Википедии
| |
 Произведения в Викитеке
| |
 Медиафайлы на Викискладе
|
Цитаты прозаические
правитьЯ мог бы выдумать что-нибудь вроде счастья, а от душевного смысла улучшилась бы производительность. — «Котлован» |
Шло большое звёздное время, что безвозвратно проходит, считая свои отмирающие части. — «Джан» |
Чепурный взял в руки сочинение Карла Маркса и с уважением перетрогал густо напечатанные страницы: писал-писал человек, сожалел Чепурный, а мы всё сделали, а потом прочитали, — лучше бы и не писал! — «Чевенгур» |
Поставим вопрос: откуда взялся русский народ? И ответим: из буржуазной мелочи! Он бы и ещё откуда-нибудь родился, да больше места не было. А потому мы должны бросить каждого в рассол социализма, чтобы с него слезла шкура капитализма и сердце обратило внимание на жар жизни вокруг костра классовой борьбы и произошёл бы энтузиазм!.. — «Котлован» |
― Да тут не дознаешься: от таких харчей каждое тело дымит. Хромой тоже нигде не заметил земной красоты. Наоборот, он беседовал с Пуховым о какой-то речке Курсавке, где ловил рыбу, и о траве доннике, посыпаемой для вкуса в махорку. Курсавку он помнил, донник знал, а про Великий или Тихий океан забыл и ни в одну пальму не вгляделся задумчивыми глазами. Так весь мир и пронёсся мимо него, не задев никакого чувства.[1] — «Сокровенный человек», 1928 |
― Рабочий человек, - говаривал Федор Федорович, - должен глубоко понимать, что ведер и паровозов можно наделать сколько угодно, а песню и волнение сделать нарочно нельзя. Песня дороже вещей, она человека к человеку приближает. А это трудней и нужнее всего. — «Усомнившийся Макар», 1929 |
― Холуи вы, ― говорил Жмых. ― То ли нам надо? То ли советская власть желает? Надобно, чтобы роскошная пища в каждой кишке прела. ― А как же то станется, Жмых? И так добро из земли прёт, ― говорили посытевшие от болотного добра гожевцы. ― В недра надобно углубиться, ― отвечал Жмых.[2] — «Луговые мастера», 1929 |
Цитаты стихотворные
правитьЗаражено пузо едою ― |
Цитаты о Платонове
правитьСводка. Секретно-политический Отдел ОГПУ. 6 мая 1931 г. <...> Зелинский сказал мне, что последние вечера он проводит с Андреем Платоновым, который живёт с ним на одной площадке. Платонов производит на него впечатление совершенно гениального человека. Он ― прекрасно знает математику, астрономию, суждения его всегда тонки и интересны. Зелинский сказал, что Платонов читал ему и Агапову пьесу, в высшей степени интересную, которая однако никогда не сможет быть напечатана и поставлена, ибо политическая её установка по меньшей мере ― памфлет. Вообще, сказал Зелинский, у Платонова множество рукописей, которые никогда не смогут быть напечатаны. Замечу, что мне лично известны две таких рукописи: колхозные очерки, отвергнутые «Федерацией» и «Октябрем», и сценарий, отвергнутый ф<абри>кой «Культурфильм» ― его можно найти в делах фабрики. <...> Верно: Уполномоченный СПО ОГПУ: <подпись>. | |
| — Андрей Платонов в документах ОГПУ-НКВД-НКГБ, 1931 г. |
Кстати о Твардовском. Один из лучших видов воспитанности ― крестьянская воспитанность. К сожалению, она проявляется лишь в таких важных и крайних случаях, как рождение или смерть. Все присутствующие на похоронах евреи, а их было большинство, находились в смятении, когда надо снять, а когда одеть шляпу, можно ли двигаться, или надо стоять в скорбном безмолвии. Твардовский же во всех своих действиях был безукоризнен. Он точно вовремя обнажил голову, он надел шапку как раз тогда, когда это надо было сделать. Он подошел к гробу, когда стоять на месте было бы равнодушием к покойнику, он без всякого напряжения сохранял неподвижность соляного столпа, когда по народной традиции должен пролететь тихий ангел. Он даже закурил уместно ― словно дав выход суровой мужской скорби. Когда комья земли стали уже неслышно падать в могилу, к ограде продрался Арий Давыдович и неловким, бабьим жестом запустил в могилу комком земли. Его неловкий жест на миг обрел значительность символа: последний комок грязи, брошенный в Платонова. Наглядевшись на эти самые пристойные, какие только могут быть похороны, я дал себе слово никогда не умирать…[3] | |
| — Юрий Нагибин, «Дневник», 1962 |
Платонов, бесспорно, замечательный писатель, владеющий каким-то доселе неслыханным языком, но, на мой взгляд, писатель не гениальный, потому что «с сумасшедшинкой» и болезненным восприятием мира. Есть в нем и какая-то недосказанность: все в его мироощущении предполагает веру, а была ли у него вера в Бога ― неясно. Он не верил в смерть, но тем самым снимал как бы с человеческой судьбы ее трагичность. По правде сказать, я «Чевенгур» недопонимаю. Чевенгурцы какие-то дети природы, обманутые революцией, но остальные все ― от кузнеца до убитых буржуев ― чем они жили?.. В чисто литературном плане Платонов совершенно лишен дара построения. «Чевенгур» его единственная большая вещь, и какая-то непостроенная, недоделанная. Я признаю гений его языка, остроумие его сатиры, но чтение его меня не просветляет, от него становится на душе щемяще-неуютно. Это какой-то Достоевский без веры, из видения Версилова ― расслабленно доброе, но безвольное человечество.[4] | |
| — Протопресвитер Александр Шмеман, Дневники, 1983 |
Сходство же с Щедриным несомненно, хотя признавать это как-то не хочется, кажется мелковатым для разговора о Платонове. Но сам Платонов не скрывал своей любви к Щедрину. Чевенгур ― модификация Глупова; повесть о двух городах в некотором роде. Чевенгурцы ― синтез Угрюм-Бурчеева с Ионкой Козырем, написавшим сочинение «О водворении на земле добродетели», в котором у Щедрина угадывается Чернышевский. Амалька и Христинка, предающиеся изнеженности нравов, или «Мы не то что прочие, которые телом обросли», ― это уже почти Платонов. Маленков на ХIХ съезде, говоря о необходимости советских Гоголя и Щедрина, попал пальцем в небо. Платонов, как Некто до него, пришел неузнанным. Поди угадай христианскую тему в технологической экспансии![5] | |
| — Борис Парамонов, «Трава родины, или Сталь и шлак», 2003 |
| — Славой Жижек |
Это был сад, и он был полит. Вода шла из глубокого колодца вверх (…) Качать воду должен был двигатель. Но доставали ее из другого колодца пружинным насосом. Пружина вбегала в воду и бежала обратно, а вода за нее цепляется. Крутили колесо пружины две девки. “При аграрном перенаселении деревни, при воронежском голоде,- сказал мне Платонов,- нет двигателя дешевле деревенской девки. Она не требует амортизации — свидетельство Виктора Шкловского, встретившего Платонова, когда тот еще толком не начинал писать, а работал по землеустроению в Воронежской засушливой области | |
| — В. Шкловский. Третья фабрика[7] |
Примечания
править- ↑ Андрей Платонов. «Течение времени». — М.: Московский рабочий, 1971 г.
- ↑ Платонов А.П. Государственный житель. - Москва, «Советский писатель», 1988 г.
- ↑ Юрий Нагибин, Дневник. — М.: «Книжный сад», 1996 г.
- ↑ Протопресвитер Александр Шмеман, Дневники. 1973-1983 гг. — М.: Русский путь, 2005 г.
- ↑ Б. М. Парамонов, «Трава родины, или Сталь и шлак». — М.: «Октябрь», №2, 2003 г.
- ↑ Серия лекций Славоя Жижека и Младена Долара, ГЦСИ, 20 августа 2012 г.
- ↑ Виктор Шкловский Третья фабрика. — Артель писателей "Круг", 1926.