Солнцеворот

Солнцеворóт (древнерусское название современного солнцестоя́ния) — астрономическое событие, при котором Солнце в полдень находится на максимальной (летний солнцеворот) или минимальной высоте (зимний солнцеворот) над горизонтом. Солнцеворотом (поворотом солнца) такое положение называется потому, что начиная со следующего дня убывание или прирастние дня меняется на противоположное: солнце «поворачивает» от зимы к лету или, напротив, от лета к зиме.

Праздник летнего солнцеворота

Солнцеворот происходит дважды в год: летний 20-21 июня и зимний 21-22 декабря. В день летнего солнцеворота наблюдается самый длинный день и самая короткая ночь, а в день зимнего наоборот — самый короткий день и самая длинная ночь по сравнению с любым другим днём года (за исключением полюсов). В средних широтах даты солнцестояний совпадают с датами астрономического перехода с весны на лето и с осени на зиму. В культуре и мифологии многих народов дни зимнего и летнего солнцестояния имеют мистическое значение, приурочены к различным праздникам и ритуалам.

Солнцеворот в афоризмах и кратких высказываниях

	В солнцеворот, когда зима на мороз, а солнце на лето, говорят, поворачивается в берлоге медведь, а для домашнего скота наступает день полукорма ― должна быть потрачена только половина запасенного корма.
	— Алексей Ливеровский, «Журавлиная родина», 1966

Солнцеворот в публицистике и документальной прозе

Попытки приближения к мифу в поэзии наших дней, конечно, еще далеки от той теургической цели, которую мы определили именем мифотворчества. Этим попыткам мы придаем значение, прежде всего, симптомов поворота ― скажем лучше: солнцеворота ― современной души к иному мировосприятию, реалистическому и психическому в одно и то же время. Не темы фольклора представляются нам ценными, но возврат души и ее новое, пусть еще робкое и случайное прикосновение к «темным корням бытия».

— Вячеслав Ива́нов, «Две стихии в современном символизме», 8 сентября 1944

По своему первоначальному значению «оргии», то есть священнодействия Диониса, были праздником плодородия земли, приходившимся к началу прилива ее сил, то есть около зимнего солнцеворота, на горных и лесных полянах («оргадах») под открытым небом; главным элементом праздника была восторженная, головокружительная пляска под оглушительную музыку тимпанов (тамбуринов), кимвалов (медных тарелок) и зычных флейт ― пляска, доводившая до полного экстаза (ekstasis, «исступление») в силу которого человеку казалось, что его душа оставляет его тело и самобытно уносится в неведомые миры.

— Фаддей Зелинский, «История античной культуры», 1914

25 декабря 1945 г. 25 декабря ― День рождения Непобедимого солнца. Торжественно, подъемно, но все же на котурнах. Наш русский Спиридон Солнцеворот гораздо лучше. Не только скромнее и проще, но и точнее. Ведь все-таки не рождение, а иное положение солнца относительно земли. Самый обманный день мира. Даже те, кто видит в этом дне лишь календарную условную дату, невольно замечают, и не просто замечают, а с какой-то надеждой, начало прибывания дней, как будто это действительно много значит. Вспоминаешь по этому поводу свои ребячьи переживания и поступки, связанные с этим днем. Слова: «день будет прибывать на воробьиный шаг» воспринимались буквально и принимались даже меры, чтоб ускорить и удлинить воробьиные шаги. И удивительнее всего ― в жизни воробьев к этому времени, и правда, происходят какие-то изменения. Может быть, впрочем, это зависит и от того, что с осени как-то забываешь про эту птичку, а упоминание о ней, да еще в связи с таким важным делом, как приближение лета, заставляет обратить внимание на воробьишку. И вот ты ясно видишь, что воробьишки начинают в середине дня собираться небольшими стайками и весело попрыгивают. Все это дополнительно и создает впечатление заметной уже перемены, ― какой-то неуловимый и в то же время всеми чувствуемый и понимаемый «запах весны», а он, этот «неуловимый», и есть та обманная привязка к жизни, которая не ослабевает, а чуть ли не усиливается с годами. «Ну, теперь повеселее станет: дни будут прибавляться, не заметишь, как к весне подойдет». И человек радуется, что за зимой придет весна и лето. Об осени и зиме, которые тоже неизбежно придут в свое время, никто почему-то не думает. Получается огромная зарядка оптимизма, хотя она как будто вовсе не оправдана. Иной раз даже жалеешь, что этот день у нас не так подчеркнуто справляют, как бы следовало. Что ни говори, в таких праздниках, связанных с изменениями в природе, не только ценна оптимистическая зарядка, но и поэзия: каждый праздник неизбежно должен получить свое лицо, которое у Спиридона Солнцеворота в сильной степени закрыто рождественской елкой.

— Павел Бажов, «Отслоения дней», 1946

Масоны имеют свои собственные религиозные церемонии, как-то масонское крещение (adoption), признание супругов, масонская панихида, освящение храма и т. д. Масонство имеет собственные ритуальные посвящение, иерархический порядок, дисциплину и, как можно заключить из масонских праздников обоих солнцеворотов ― есть религия поклонения природе. С первого взгляда кажется, что масонство уживается со всякой другой религий, так как не интересуется, к какой вере каждый посвящаемый принадлежит. Но это вытекает из его синкретического характера и доказывает, что и в этом отношении оно является потомком древних языческих мистерий, принимавших в число посвященных поклонников каких бы то ни было богов. <...> ...я не буду приводить примеров этого «дурного синкретизма» потому, что они слишком очевидны в «повседневной» церковной жизни. Но его нет в наших празднованиях обоих солнцеворотов и неосторожно делать из этого факта вывод, что Мас-о есть религия поклонения природе, потому что мы вправе предполагать, что и древние не видели в символе божественного воскресения, только весеннее обновление природы. Можно и Пасху рассматривать как весенний праздник и приводить для этого всякие исторические основания, но для христиан его значение не в этом.

— Георгий Орлов, «Русские православные масоны и православие», 2003

Солнцеворот в мемуарах и художественной прозе

Сегодня, 12 декабря <по старому стилю>, Спиридона солнцеворота, или ― как говорят простолюдины еще проще и понятнее ― «солнце на лето, зима на мороз». Все обыкновенно радуются такой перемене в нашей широкой отчизне и, как бы оживая под усиливающимися морозами, ждут великого праздника, а затем и широкой масленицы. Вот в силу-то этой перемены и радости, мне кажется, оживаю и я, потому что, как бы стряхнув с себя лень и какое-то глупейшее апатичное состояние, принимаюсь снова за перо и хочу поделиться с читателями воспоминаниями все о той же Сибири, но уже Западной, где привелось мне прожить почти 20 лет и наблюдать немало интересного как по части этнографии, топографии, так и фауны...

— Александр Черкасов, «На Алтае: Записки городского головы», 1884

Эх, не горе страшит, не смерть, а тот пустой промежуток между горем и радостью, между любовью и смертью, та середина, что в природе называется не утром, не вечером, когда птица не поет и зверь не рыщет: птица клюет, зверь насыщается, то это называется обыкновенным существованием, скупая связь зари утренней и вечерней, начал и концов. За то я и люблю так особенно редкий день в природе около зимнего солнцеворота, когда не бывает в нем середины, а только одно бриллиантовое утро и вечер темных зубчиков леса, чередой уходящих по красному небу, не исчезающих в тьме вплоть до восхода луны. Так бывает в природе ― волшебно связывается утро, и вечер, и ночь, и так я тоже хотел бы в простом задушевном рассказе связать свою жизнь и чужую, сделать; как будто все было свое.

— Михаил Пришвин, «Дневники», 1924

25 Июня. (Солнцеворот). Прошло перед этим несколько хмурых дней, как в Ноябре: дожди без просвета. Сегодня, наконец, разразилась страшная гроза с таким ливнем, что Кончура вышла из берегов и загремела, как горная река. Стало парно-влажно, как в Батуме, как в оранжерее. Ночью в 1 ч. на Моск. улице (возле Григорьева) наблюдал первый свет на западе, затея облаков над Лаврой была интересна, чудесный мотив для картины «весенний солнцеворот».

— Михаил Пришвин, «Дневники», 1927

Но перерасти и преодолеть Чехова… «его, как первую любовь», и не могли, и не сумели бы вырвать из сердца. И когда однажды, в душный летний день, в деревню Елизаветовку, в небольшое именьице Евгения Лукича Гара, земского врача из обрусевших немцев, пришли из города газеты с известием о кончине Чехова, то, ― кто теперь этому поверит? ― день этот был как день осеннего солнцеворота: мы что-то внезапно поняли и сразу повзрослели.

— Дон Аминадо, «Поезд на третьем пути», 1954

	Потянулся за часами ― половина пятого. Ночная девочка. Родилась между полуночью и поздним рассветом. Шестнадцатое декабря. Самые тёмные дни года. Близко к солнцевороту. Секундная стрелка старых, с войны ещё, швейцарских часов совершала свой мелочной бег, и Павел Алексеевич автоматически считал пульс. Сто девяносто ударов в минуту.
	— Людмила Улицкая, «Казус Кукоцкого», 2000

Он снова уперся лбом в решетку и тупо рассматривал повязку на рукаве тюремщика. Трехконечная свастика. Странный символ. Похожий то ли на звезду, то ли искалеченного паука. ― Почему три конца? ― спросил он. ― Почему три? Но пришлось еще кивать головой, указывая на повязку, пока охранники поняли, что он имеет ввиду и соблаговолили объяснить. ― А сколько тебе надо? ― возмутился тот, с собакой. ― Сколько станций, столько и концов, идиот. Символ единства. Погоди, до Полиса доберемся, четвертый добавим. ― Да какие станции! ― вмешался второй. ― Это ж древний исконно славянский знак! Называется ― солнцеворот! Или нет… ― коловрат. Это уже фрицы потом у нас переняли!

— Дмитрий Глуховский, «Метро 2033», 2005

Солнцеворот в стихах

Зимний солнцеворот (Берингово море, 21 декабря 2012)

	Говорит: ««Опять сгораю, И до срока умираю: С новым жди меня венцом, Солнцевым встречай кольцом. Ты надень на перст, заветный, Этот перстень самоцветный: Встретишь с перстнем у ворот ― Станет мой солнцеворот. Сбережешь залог прощальный, Солнцев перстень обручальный, ― Будешь ты моей женой Вечно царствовать со мной.
	— Вячеслав Ива́нов, «Стань на край, где плещет море...», 1911

	О, вечер смерти! В темный ток летуний Устремлены двуострые крыла: В солнцеворот ― испариною луни Покрытые ты крылья вознесла.
	— Бенедикт Лившиц, «Закат на Елагином», 1914

	Умолк и ждет и знает, что едва Ль поверят фавны правде календарной… Бессмертие ― удел неблагодарный, И тяжела оранжевая даль, Но он, кусая стебель в позолоте, Уже вздыхает о солнцевороте.
	— Бенедикт Лившиц, «Наперсник трав, сутулый лесопыт...» (Николаю Кульбину), 1914

Была зима; и спали рыбы Под твердым, неподвижным льдом. И даже вихри не смогли бы, В зерне замерзшем и холодном, Жизнь пробудить своим бичом! <...> Час пробил. Чудом очередным, Сквозь смерть, о мае вспомнил год. Над миром белым и бесплодным Шепнул какой-то нежный голос: «Опять пришел солнцеворот!» И под землею, зерна, чуя Грядущей жизни благодать, Очнулись, нежась и тоскуя, И вновь готов безвестный колос Расти, цвести и умирать!

— Валерий Брюсов, «Солнцеворот», 17 октября 1917

	Отменная эта работа ― Художество тех деревень, Где с долгого солнцеворота Не меркнет и за полночь день.
	— Всеволод Рождественский, «Деревянный медведь», январь 1963

	Топай к Небу с мешками с золой, исповедей не будет, графий-био не пишем, а то, что помнится ― солнцеворот пуль, снарядов, воздуха, скальпелей, вод, зверей, книг и женщин. Но ярче ― женщин, их мазки по всем холстам, рисуемым мною ― ню с отсеченными головами, то есть только тела, они лежат на цветном и дождь идет из ламп над ними.
	— Виктор Соснора, «Топай к Небу с мешками с золой...», 2000

См. также

• Солнцестояние
• Равноденствие
• Солнцепёк
• Зной
• Вёдро
• Восход
• Закат
• Солнце русской поэзии
• Солнечное сплетение
• Подсолнечник
• Солнечный корень (растение)