Плакун-трава

вид растений
(перенаправлено с «Lythrum»)

Плаку́н-трава́ или Дербе́нник иволи́стный (лат. Lýthrum salicária) — влаголюбивое травянистое растение, один из видов дербенника, типового рода, давшего название всему семейству дербе́нниковых. Плакун-трава получила своё имя за особенный способ избавления от лишней влаги, которая в виде капель стекает по листьям и выглядит, как слёзы. Наряду с разрыв-травой и сон-травой, дербенник вошёл во множество народных и языческих легенд.[комм. 1] Согласно христианской легенде плакун-трава выросла из слёз Богородицы, пролитых во время крёстных мучений Иисуса. Дербенник иволистный — не только плакун-трава. Кустистое растение с красивыми цветами и густой листвой, он известен как неприхотливый садовый и парковый многолетник. Выведено несколько сортов с разной окраской цветов (которые, кроме всего прочего, съедобны).

Плакун-трава у воды (Голландия)

Иногда плакун-травой называют также комнатное растение бальзамин — за свои прозрачные желёзки, напоминающие капельки воды или слёз.

Плакун-трава в афоризмах и кратких цитатах

править
  •  

Мать Божья плакала Богородица,
А плакун-травой утиралася,
Потому плакун-трава всем травам мати.

  — «Голубиная книга», XIII век
  •  

Первою встрѣчею намъ была Плакунъ трава (Lythrum salicaria), которую нашъ Иппократъ, пошептавъ не знаю, что, сорвалъ, и остановясь говорилъ: Плакуномъ ее называютъ для того, что она заставляетъ плакать нечистыхъ духовъ. Когда будешь при себѣ имѣть сію траву, то всѣ непріязненные духи ей покоряются.[1]

  Иван Лепёхин, «Дневные записки...», 1768
  •  

...как, по греческой мифологии, анемоны выросли от слёз Киприды, плакавшей над трупом Адониса, так у нас от слёз вырастала плакун-трава, от чего получила и самое название.[2]

  Фёдор Буслаев, «Об эпических выражениях украинской поэзии», 1850
  •  

Есть ещё плакун-трава, вырежешь из корня крест да повесишь на шею, все тебя будут как огня бояться![3]

  Алексей Толстой, «Князь Серебряный», 1862
  •  

Когда жиды Христа распинали, пречистую кровь его проливали, тогда пресвятая богородица по сыне слёзы ронила на матушку на Сыру Землю… И от тех слёз зарождалась плакун-трава…[4]

  Павел Мельников-Печерский, «В лесах», 1874
  •  

А по сёлам — ивы — дерева
Да плакун-трава, разрыв-трава[5]

  Марина Цветаева, «А царит над нашей стороной…», июнь 1917
  •  

Прокатилося, промоталося
По плакун-траве и по трын-траве.[6]

  Юрий Кузнецов, «Колесо», 1970
  •  

Духоборы иносказательно назвали себя «Плакун-травой, плывущей напротив воды».[7]

  Александр Яковлев, «Омут памяти», 2001

Плакун-трава в публицистике и научно-популярной прозе

править
  •  

Есть целая малорусская песня, основанная на веровании в тайное сочувствие природы физической душе человека: плакала старуха Грициха, а молодая сестра сон-траву рвала, старуху пытала: что сон трава ― казацкая сила или казацкая могила? «Сон-трава, голубушка, выростала в поле, брала ту траву недоля, давала моей дочке! Ох, дочка моя, дочка! Пришло нам горевать, нашего молодого Ивана в могиле искать». Эта могильная сон-трава, открывающая человеку во сне тайны, принадлежит к роду Анемона (Anemone patens, pulsatilla). Это растение в преданиях наших встречается с плакун-травой: как, по греческой мифологии, анемоны выросли от слёз Киприды, плакавшей над трупом Адониса, так у нас от слёз вырастала плакун-трава, от чего получила и самое название. Плакун как произведение чистой скорбящей души имеет силу прогонять злых духов. Как у нас, так и у немцев слезам высшего существа приписывается сила производить растения: orchis mascula по-немецки называется Frauentran, Marienthrane, которое вполне соответствует не только нашей плакун-траве, но и древнему Helenium, e lacrimis Helenae natum, а также и золотым слезам Фреи; точно так как растение ― волос Фреи ― Freyjuhar находим в Capillus Veneris и в сербском «вилина коса» ― cuscuta europaea.[2]

  Фёдор Буслаев, «Об эпических выражениях украинской поэзии», 1850
  •  

Возникли сказания о таинственных цветах и травах, распускающихся и растущих лишь под чарами Купалы. Такова перелёт-трава, дарующая способность по произволу переноситься за тридевять земель в тридесятое царство; цвет её сияет радужными красками и ночью в полёте своём он кажется падучею звёздочкою. Таковы спрыг-трава, разрыв-трава, расковник сербов, Springwurzel немцев, sferracavallo итальянцев, разбивающие самые крепкие замки и запоры. Такова плакун-трава, гроза ведьм, бесов, привидений, растущая на «обидящем месте», т. е. — где была пролита неповинная кровь, и равносильные ей чертополох, прострел-трава и одолень-трава (белая купава, нимфея). Таков объединяющий в себе силы всех этих трав жар-цвет, огненный цвет, — цветок папоротника: самый популярный из мифов Ивановой ночи.

  Александр Амфитеатров, «Иван Купало», 1904
  •  

Жить по законам веры и совести… Они вполне искренне верят, что только нравственные устои спасут человечество от морального распада. Гонимые ветром судьбы, преследуемые властью и ударами трагических потерь, эти упрямые люди, пусть порой наивные в своих заблуждениях, пронесли через все испытания непримиримость к обману, фарисейству и насилию, непреклонное неприятие милитаризма. Духоборы иносказательно назвали себя «Плакун-травой, плывущей напротив воды».[7]

  Александр Яковлев, «Омут памяти», 2001

Плакун-трава в мемуарах, письмах и дневниковой прозе

править
  •  

Оказывая желаніе быть соучастниками его премудрости, безъ дальнаго прошенія Брамарбазъ обѣщалъ намъ открыть сокровенная своего наслѣдственнаго лечебника: и такъ пошли мы съ нимъ за городъ по Алаторской дорогѣ. Первою встрѣчею намъ была Плакунъ трава (Lythrum salicaria), которую нашъ Иппократъ, пошептавъ не знаю, что, сорвалъ, и остановясь говорилъ: Плакуномъ ее называютъ для того, что она заставляетъ плакать нечистыхъ духовъ. Когда будешь при себѣ имѣть сію траву, то всѣ непріязненные духи ей покоряются. Она одна въ состояніи выгнать домовыхъ дѣдушекъ, кикимаръ, и проч. и открыть приступъ къ заклятому кладу, которой нечистые стрегутъ духи; что послѣднее собственнымъ своимъ утверждалъ примѣромъ, хотя онъ съ приобрѣтеннымъ кладомъ столь бѣденъ, сколько можно представить себѣ, бѣдность въ совершенномъ ея видѣ. Отъ чертей дошло дѣло до ворожей.[1]

  Иван Лепёхин, «Дневные записки...», 1768

Плакун-трава в беллетристике и художественной прозе

править
  •  

— Батюшка, князь Афанасий Иванович, как тебе сказать? Всякие есть травы. Есть колюка-трава, сбирается в Петров пост. Обкуришь ею стрелу — промаху не дашь. Есть тирлич-трава, на Лысой горе, под Киевом растёт. Кто её носит на себе, на того ввек царского гнева не будет. Есть ещё плакун-трава, вырежешь из корня крест да повесишь на шею, все тебя будут как огня бояться!
Вяземский горько усмехнулся.
— Меня уж и так боятся, — сказал он, — не надо мне плакуна твоего. Называй другие травы.[3]

  Алексей Толстой, «Князь Серебряный», 1862
  •  

— «У нас Индра-зверь, — продолжал Перстень, — над зверями зверь, и он ходит, зверь, по подземелью, яко солнышко по поднебесью; он копает рогом сыру мать-землю, выкопает ключи все глубокие; он пущает реки, ручьявиночки, прочищает ручьи и проточины, даёт людям питанийца, питанийца, обмыванийца. Алатырь-камень всем камням отец; на белом Алатыре на камени сам Исус Христос опочив держал, царь небесный беседовал со двунадесяти со апостолам, утверждал веру христианскую; утвердил он веру на камени, распущал он книги по всей земле. Кипарис-древо всем древам мати; из того ли из древа кипарисного был вырезан чуден поклонен крест; на тем на кресте, на животворящиим, на распятье был сам Исус Христос, сам Исус Христос, сам небесный царь, промежду двух воров, двух разбойников. Плакун-трава всем травам мати. Когда Христос бог на распятье был, тогда шла мати божия, богородица, ко своему сыну ко распятому; от очей ея слёзы наземь капали, и от тех от слёз, от пречистыих, зародилася, вырастала мати плакун-трава; из того плакуна, из корени у нас режут на Руси чудны кресты, а их носят старцы иноки, мужие их носят благоверные».[3]

  Алексей Толстой, «Князь Серебряный», 1862
  •  

Эта трава всем травам мати. Когда жиды Христа распинали, пречистую кровь его проливали, тогда пресвятая богородица по сыне слёзы ронила на матушку на Сыру Землю… И от тех слёз зарождалась плакун-трава… От плакун-травы бесы и колдуны плачут, смиряет она силу вражию, рушит злое чародейство, сгоняет с человека уроки и притку… Бери… А это чертогон-трава, гонит бесов, порчу, колдунами напущенную, сурочивает, всякие болезни целит и девичью зазнобу унимает… Бери…[4]

  Павел Мельников-Печерский, «В лесах», 1874
  •  

Адония Ивойловна между тем на богомолье двинулась, ― поехала она в Иерусалим, где демьян-ладон вон не выходит и горят свечи неугасимые: там омоется она в Иордан-реке, оботрется плакун-травой, и спадет с неё, как еловая кора, всё её горе ― горесть вся и слёзы, уразумеет она корабли Парашины, и не будет земля уходить и обваливаться на могиле мужа её на Смоленском.

  Алексей Ремизов, «Крестовые сестры», 1910
  •  

Жил он один, два сына погибли в войну, старуху схоронил уже после… Пенсии не получал, потому как был колхозником, и сыновья были когда-то колхозниками. Перебивался дед Филат кое-как: зимой салазки мастерил, а летом корзины плел да сети, больше всё однокрылые шахи, или «кулики», как называли их в Прудках. Сети он сам дубил соком плакун-травы.
― Против моих сетей ваш капрон ― что камыш перед лозняком, ― говаривал дед Филат. ― Палка скорее изопреет, а сети мои будут стоять.
И хотя дед Филат ещё и не видывал этот самый капрон, а только слыхал про него, сети его могли бы и в самом деле посостязаться с капроновыми ― служили они долго, и брали их хорошо.[8]

  Борис Можаев, «Живой», 1965
  •  

Каждый раз мальчик замечал, что, наговорив о злой силе ведьм и колдунов много страшного, Власьевна вдруг как будто сама пугалась и торопливо, жарким шёпотом убеждала его:
― Только ты не думай, что все они злые, ой, нет, нет! Они и добрые тоже, добрых-то их ещё больше будет! Ты помни ― они всех трав силу знают: и плакун-травы, и тирлич, и кочедыжника, и знают, где их взять. А травы эти ― от всех болезней, они же и против нечистой силы идут ― она вся во власти у них. Вот, примерно, обает тебя по ветру недруг твой, а ведун-то потрёт тебе подмышки тирлич-травой, и сойдёт с тебя обаяние-то. Они, батюшка, много добра делают людям!

  Максим Горький, «Жизнь Матвея Кожемякина», 1910
  •  

― Ничего подобного. Это ведовской заговор на плакун-траву, извлечённый из травника 1696 года, сочинённого, ― Наталья Андриановна прочитала по тексту, ― «из дохтурских наук преосвященным Кир Афанасием, архиепископом Холмогорским и Вожским… » Языческое суеверие, как видите, нашло приют в святых монастырских стенах. Но вернёмся к реальной плакун-траве. ― Она перевернула карточку. ― На самом деле это не что иное, как дербенник иволистый. Растёт он в сырых местах, преимущественно по берегам рек и озёр, хотя встречается и в ольховых зарослях, и на заливных поймах. Цветёт с июня до самой осени. Никакими лекарственными достоинствами не обладает. Из-за высокого содержания дубильных веществ скотом не поедается. Название рода дербенниковых «лутрум» восходит к греческому «лудрон», что значит кровь. Растение действительно отличается специфическим тёмно-красным оттенком цветков.
― Не обладает, значит, лекарственной силой?
― Нет, не обладает, хотя знахари называли дербенник «всем травам мати». Из него готовили всевозможные порошки, настойки, отвары. Лечили, вернее, пытались лечить грыжи, желудочные недомогания, даже сердечную тоску. Не знаю, как насчёт последней, но всё остальное не подтвердилось. В государственную фармакопею дербенник не входит.
― Зачем же Георгий Мартынович им занимался?
― По многим причинам. Во-первых, отсутствие каких-либо терапевтических свойств у отдельно взятого цветка ещё ни о чём не говорит. Они могут проявиться в комплексе с активными веществами других растений, усилить их действие, увеличить стойкость и так далее. Я уже не говорю о том, что сказанное наукой слово почти никогда не бывает последним. Истина, добытая на одном уровне знаний, может быть опровергнута на более высоком. Вот почему Георгий Мартынович считал необходимым время от времени производить переоценку ценностей. Утверждённый у нас список растений-целителей далеко не исчерпывает активы зеленой аптеки. Многие растения, официально не принятые у нас, широко используются в фармакопее других стран ― Болгарии, Франции… И наоборот, разумеется.[9]

  Еремей Парнов, «Александрийская гемма», 1990
  •  

― Да не топчись ты ножищами-то! ― прикрикнул богатырь на побратима и опустился на колени.
― Вот и сон-трава! Правда, мы и без неё храпим неплохо, но потом пригодится. Вот листочки дырявые ― прострел-трава, с ней стрела пробьёт любую броню… Эх, не попалась ты нам раньше, плакун-трава! От неё демоны в три ручья ревут, хуже детей.[10]

  Михаил Успенский, «Там, где нас нет», 1995

Плакун-трава в стихах

править
 
Цветы дербенника (садовый сорт «Feuerkerze»)
  •  

Плакун-трава всем травам мати.
Почему плакун всем травам мати?
Когда жидовья Христа распяли,
Святую кровь его пролили,
Мать Пречистая Богородица
По Исусу Христу сильно плакала,
По своём сыну по возлюбленном,
Ронила слёзы пречистые
На матушку на сыру землю;
От тех от слёз от пречистыих
Зарождалася плакун-трава.-
Потому плакун-трава травам мати.

  — «Голубиная книга», XIII век
  •  

Мать Божья плакала Богородица,
А плакун-травой утиралася,
Потому плакун-трава всем травам мати.

  — «Голубиная книга», XIII век
  •  

Здесь место есть… Самоубийц
Тела там зарываются…
На месте том плакун-трава
Одна, как тень, качается…
Я там стоял… Душа моя
Тоскою надрывалася…
Плакун-трава в лучах луны
Таинственно качалася.

  Генрих Гейне (пер. А.Майкова), «Здесь место есть… Самоубийц...», 1820-е
  •  

С той поры до дней текущих
Только Правдой и жива
Меж цветов и трав цветущих
Жизни грусть, плакун-трава.[11]

  Константин Бальмонт, «Правда», 1897
  •  

Есть подорожник, есть дрема́,
‎Есть ландыш, первоцвет.
‎И нет цветов, где злость и тьма,
‎И мандрагоры нет.
‎Нет тяжких кактусов, агав,
‎Цветов, глядящих как удав,
Кошмаров естества.
‎Но есть ромашек нежный свет,
‎И сладких кашек есть расцвет,
‎И есть плакун-трава.

  Константин Бальмонт, «Славянское Древо», 1906
  •  

А всем травам мать есть плакун-трава,
Потому что грусть в ней всегда жива,
И приходит год, и уходит год,
А в плакун-траве всё слеза цветёт.

  Константин Бальмонт, «Море всех морей», 1906
  •  

В той люльке, где качала я детей,
Когда малютками они моими были,
И каждый был игрушкою моей,
Пред тем, как спрятался в могиле
И возрастил плакун-траву,
Лежит подменыш злой, уродливый, нескладный,
Которого я нежитью зову...

  Константин Бальмонт, «Подменыш», 1906
  •  

Вещунья снов, волшебных слов ведунья,
Траву̀-Плакун,
Злак Чистоты, сбираешь ты, шептунья
Любовных рун. <...>
Склонясь к земле, ты в лунной мгле по лугу
Обводишь круг,
И жжешь Плакун, и чертишь руны Другу, ―
Но медлит Друг...[12]

  Вячеслав Иванов, «Вещунья снов, волшебных слов ведунья...» (из сборника «Пристрастия»), 25 марта 1909
  •  

Да, слепы люди, низки тучи…
И где нам ведать торжества?
Залёг здесь камень бел-горючий,
Растёт у ног плакун-трава…

  Александр Блок, «На смерть Коммиссаржевской» (из цикла «Арфы и скрипки», 1910
  •  

А по сёлам — ивы — дерева
Да плакун-трава, разрыв-трава
Не снести тебе российской ноши.
— Проходите, господин хороший![5]

  Марина Цветаева, «А царит над нашей стороной…», июнь 1917
  •  

Колесо навстречь криво катится,
Быстрым-быстрое, и внутри пятно.
Стал я спрашивать: ― Ты откудова
Оторвалося? Куда держишь путь? ―
Но молчит оно, мимо катится,
Только звон гудит, только пыль стоит.
Прокатилося, промоталося
По плакун-траве и по трын-траве.[6]

  Юрий Кузнецов, «Колесо», 1970

Комментарии

править
  1. Очень часто плакун-трава упоминается в заклинаниях и заговорах вместе с «цветком папоротника» как средство, помогающее повелевать духами и находить клады. По старинным поверьям она заставляет плакать лесных демонов и бесов. Из плакун-травы сплетали амулеты, в том числе и кресты-тельники, подвешивали на шее мешочки с сушёной травой. Согласно преданию, собирать её нужно на ранней зорьке в Иванов день.

Источники

править
  1. 1 2 И. И. Лепёхин. Дневныя записки путешествія доктора и Академіи Наукъ адъюнкта Ивана Лепехина по разнымъ провинціямъ Россійскаго государства, 1768 и 1769 году, в книге: Исторические путешествия. Извлечения из мемуаров и записок иностранных и русских путешественников по Волге в XV-XVIII вв. — Сталинград. Краевое книгоиздательство. 1936 г.
  2. 1 2 Буслаев Ф.И. О литературе: Исследования. Статьи. Москва, «Художественная литература», 1990 г.
  3. 1 2 3 А.К. Толстой. «Князь Серебряный»: Повесть времен Иоанна Грозного. М.: «Детская литература», 1981 г.
  4. 1 2 П. И. Мельников-Печерский. Собрание сочинений. М.: «Правда», 1976 г.
  5. 1 2 М.И. Цветаева. Собрание сочинений: в 7 томах. — М.: Эллис Лак, 1994-1995 г.
  6. 1 2 Ю.П.Кузнецов. «До последнего края». — М.: Молодая гвардия, 2001 г.
  7. 1 2 Александр Яковлев. «Омут памяти». В 2-х томах. Том 1. — М.: Вагриус, 2001 г.
  8. Борис Можаев. «Живой». — М.: Советская Россия, 1977 г.
  9. Е.И. Парнов, «Александрийская гемма». — М.: «Московский рабочий», 1992 г.
  10. Успенский М., «Там, где нас нет». — СПб,: Азбука, 2002 г.
  11. К. Бальмонт., Избранное. — М.: «Художественная литература», 1983 г.
  12. В. Иванов. Собрание сочинений в 4 томах. — Брюссель: Foyer Oriental Chretien, 1971-1987 гг.

См. также

править