Алексей Константинович Лозина-Лозинский

Алексе́й Константи́нович Лози́на-Лози́нский (Любич-Ярмолович-Лозина-Лозинский, 1886−1916) — русский поэт, писатель и переводчик Серебряного века, имел несколько псевдонимов, самый известный из которых — Любя́р. Поэт «вне групп» и без одной ноги, он запомнился «не столько стихами, сколько своим мрачно-эксцентричным обликом» и несколькими попытками самоубийства, в конце концов, завершившимися успехом.
Старший брат Алексея, протоиерей Владимир Лозина-Лозинский — в 1937 году был расстрелян, а в 2000 — канонизирован и причислен лику святых.

Алексей Константинович Лозина-Лозинский

Статья в Википедии

Произведения в Викитеке

Медиафайлы на Викискладе

Стихи и строки

	О, виноград, цветы и пышность Феба! Прекрасно жить во имя красок дня! Ведь каждый день меня встречает небо, Как женщина, влюблённая в меня!
	— из цикла «Capri»

	А в гроте, под скалой — наивная Мадонна, Лампада зажжена, висит для бедных кружка; И к ним, рассыпавшись, ползёт по камням склона Ручное стадо коз и дикая пастушка.
	— из цикла «Capri»

	Как хочу я замолчать на год И забыть, что жизнь моя нелепость, Сотканная из пустых забот!
	— из цикла «Capri»

	Полюбить веселье кабачков, И процессиям религиозным Следовать средь глупых рыбаков.
	— из цикла «Capri»

	В кафэ Hiddigeigei всегда ужасно много Маэстро маленьких всех толков, наций, рас… Там хвалят футуризм и Гёте судят строго, Играют в шахматы и пьют абсент, как квас. Потом я стал скучать на этих шумных сходках… Искусство! Истина! Как эти фразы злят! А наши, русские в своих косоворотках, О революции всё время говорят...
	— из цикла «Capri»

	Зажглись вдали дома молчащими огнями, В ответ другим огням, молчащим в вышине… И я сжимаю голову руками И почему-то страшно грустно мне...
	— «Cetara»

	…во всяком есть гений, который Только заперт рассудком сухим.
	— «Жизнь мне кажется скучною ссорой»

	Здесь жизнь твоя — яркая, умная, Но будто бы не настоящая.
	— «В кафе»

	Мой друг, в глубине зазвучала Та песня, которая спета...
	— «На память Савелию»

	...как ни стыдно, а я с тобою, Жирный Понтий Пилат!
	— «Проконсул Пилат»

	Из безумья растёт рассудительность, Из рассудка наивность растёт.
	— «Circulus vitious»

	Но девушка не спит… Ах, что она узнала! Как нов, как страшен мир! Как люди лгали ей!
	— «Лазурный, чистый день, девически-прозрачный...»

	Покорность Господу в слоне сильна, как видно,
	— «Покорность Господу в слоне...»

	О, слон! Ведь ты мудрец. И, как мудрец, не смеешь Ни сторожа побить, ни выйти из тюрьмы… За это, тяжкий слон, когда ты околеешь, Тебя к святым слонам должны причислить мы.
	— «Покорность Господу в слоне...»

	Как звóнки в зале плиты! О длинный, лунный зал… Я там упал, разбитый, И молча умирал.
	— «Как звонки в зале плиты!»

	И мир, как сказка, искажённая Каким-то дьявольским лицом.
	— «Луна желта»

	Не проснёшься? Так за дело! Будешь плакать поутру, Потому что ты хотела Посмотреть, как я умру...
	— «Серенада»

	Я родился проклятым безбожником И хочу, прежде чем умереть, Стать внимательным дамским сапожником, Чтоб с вниманьем на ножки глядеть.
	— «Есть на свете такой индивидуум»

	Пред истиной стою безрадостно, но смело. Всё быстро, пусто, всё легко.
	— «Пред истиной стою безрадостно, но смело»

	Мы — скопища странных уродов С терзанием полубогов...
	— «Жестокая Дьявола кара»

	Всё та же жизнь и дни всё дольше. Окурки, книги, мыслей бред, Листы стихов... К несчастью, больше Я не обманываюсь. Нет.
	— «Всё та же жизнь и дни всё дольше»

	Не правда ль, нам странно, нам странно, Что мы существуем?
	— «Мы все одной мыслью страдаем»

	И душа моя звенит от тихой радости С дребезжанием надтреснутого хрусталя.
	— «Нынче утром небо нежно-переменчиво»

	Я на рассвете шёл по вереску лиловой, Причудливой горой, казавшейся мне новой. Утро было прозрачным и ласковым сном. И на мгновение за серыми камнями Я видел девочку с покорными глазами, Торопливую, с бледным и узким лицом…
	— «Я шёл на рассвете по вереску лиловой…», 1916

	Я ― вольный музыкант. За мной бежит в извивах Тот самый хвойный лес, зазубренная нить, Где должен серый волк народных сказок жить… Да, есть значительность в осенних переливах. А я? Я чужд всему Я полон снов красивых. Вот вересковый холм. Взойти мне, может быть?
	— «Иду один, смеясь, в прозрачных перелесках...», 1916

	С холма видна вся даль, лесистая бескрайность, Где клинья жёлтые врезаются берёз, Простор, простор, простор и всё необычайность… Зачем живёт лишай? Зачем живёт мой пёс?
	— «Иду один, смеясь, в прозрачных перелесках...», 1916

Два коротких стихотворения

	На камне когда-то, когда-то Я высек слова: я люблю. Там мхи разрослися богато И надпись закрыли мою. Но мох седовласый снимаю И вижу вновь: я люблю… В груди я тот камень таскаю, Где надпись я высек мою.
	— «На камне когда-то, когда-то»

	Когда-то, когда-то у Нила Вдвоём предавались мечтам Один одинокий мандрила И сумрачный гиппопотам. Мандрила хотел бы быть пумой, Мечтал быть орлом бегемот… Как ты они мучились думой, Читатель, мечтатель, урод.
	— «Когда-то, когда-то у Нила»

Цитаты о Лозина-Лозинском

	Ты сделал, что хотел. Победа!.. Когда вся жизнь ― беда. Теперь ты отдохнёшь... А я, счастливый обладатель ног Останусь в этом мире. Без дорог.
	— Михаил Савояров, «Лешего» (Лёше Любяру) (из сборника «Оды и паро́ды»), 1919

«...Прощайте, господин Лозина-Лозинский... Прощайте, неудачный поэт Любяр!..» Тут мне делается неприятно. Я знаю, что Любяр — псевдоним поэта, который несколько раз неудачно кончал с собой и, наконец, недавно, покончил. Я читал его стихи, то бессмысленные, то ясные, даже слишком, с каким-то оттенком сумасшествия. Во всяком случае, талантливые стихи. Упоминание его имени мне неприятно. Зачем тревожить память мёртвого? Я говорю это вслух. …Трогай!.. Прозябшая лошадь уносит сани. Я смотрю на визитную карточку: «А. Любяр… Лозина-Лозинский… Такая-то улица…»:72

— Георгий Ивáнов, «Петербургские зимы», 1928

	...Месяца через два я получил повестку общества «Медный всадник» на заседание памяти поэта Любяра. На этот раз (через три недели после нашей встречи) самоубийца-неудачник своего добился.:73
	— Георгий Ивáнов, «Петербургские зимы», 1928

	Вечер <у Ларисы Рейснер> был безобразный, что и говорить. Но шагая домой через Троицкий мост, я вспомнил усмешку моего недавнего ночного собеседника, и мне казалось, что, может быть, именно такими поминками был бы доволен этот несчастный человек.:76
	— Георгий Ивáнов, «Петербургские зимы», 1928