Александра
Алекса́ндра (от др.-греч. Ἀλεξάνδρα, женская форма имени Александр, от др.-греч. ἀλέξω «защищать, отражать, предотвращать», ἀνήρ (р.п. ἀνδρός) «муж», «мужчина») — женское имя греческого происхождения. На Русь принесено вместе с христианством из Византии.
.jpg)
с портрета Н. К. Бодаревского
Популярность имени Александр (Александра) значительно выросла после побед Александра Невского над немецкими рыцарями, а затем — в конце XVIII века, когда мужское имя Александр стало титульным для русских царей.
Александра в кратких характеристиках и цитатах
править| — Гавриил Державин, «На брачные торжествы», 1799 |
Наш первый визит был к источнику «Александра», по имени императрицы. Серные воды этого источника имеют более 38 градусов по Реомюру.[2] | |
| — Павел Вяземский, «Письма и записки Оммер де Гелль», 1887 |
Женское имя Александра уже по этимологии своей и фонетически напрашивается на сопоставление с подобным ему именем мужским. Но при обследовании, по крайней мере при поверхностном обследовании, между этими обоими именами не усматривается ничего общего, и Александра не только не похожа, но, пожалуй, даже противоположна Александру.[3] | |
| — Павел Флоренский, «Имена», 17 декабря 1922 |
| — Павел Флоренский, «Имена», 17 декабря 1922 |
Александра благородна, т. е. хочет быть и думает быть благородной. Но если и в Александре-мужчине благородство бывает несколько нарочитым, несколько сценическим, то тем более, тем несравненно более это относится к Александре.[3] | |
| — Павел Флоренский, «Имена», 17 декабря 1922 |
Едва ли случайность, а не последствие той же основной трагической вины Александр, что они очень часто умирают в младенчестве, как бы издали пресекая жизнь, предвещающую невольные страдания. И эта младенческая смерть тем знаменательнее, что имя Александры дается нередко детям, особенно прочувствованным родителями, в знак особенного внимания к кому-нибудь из нежно, скорее благоговейно, любимых Александров.[3] | |
| — Павел Флоренский, «Имена», 17 декабря 1922 |
Как Александра есть женская параллель Александру, так мужскому имени Алексей соответствует в метафизике женских имен ― Анна.[3] | |
| — Павел Флоренский, «Имена», 7 января 1923 |
| — Юрий Визбор, «Александра», 26 мая 1979 |
Звали её Александра Васильевна Суворова, и она своему имени соответствовала.[5] | |
| — Сергей Кара-Мурза, «Совок» вспоминает свою жизнь, 1998 |
| — Галина Щербакова, «Дивны дела Твои, Господи...», 2001 |
| — Галина Щербакова, «Дивны дела Твои, Господи...», 2001 |
| — Виктория Токарева, «Своя правда», 2002 |
Александра в публицистике, эссеистике и документальной прозе
правитьЖенское имя Александра уже по этимологии своей и фонетически напрашивается на сопоставление с подобным ему именем мужским. Но при обследовании, по крайней мере при поверхностном обследовании, между этими обоими именами не усматривается ничего общего, и Александра не только не похожа, но, пожалуй, даже противоположна Александру. Более глубокое проникновение в имя Александра заставляет признать его далеко не таким инородным соответственному имени мужскому, но, может быть вследствие своей однородности, проявляющимся отлично от того. Мы узнаем тогда в нем то же имя Александр, но искалеченное и смятое не свойственным ему применением. Если и Александр, настоящий Александр, нуждается в обильном питании и без такового личность легко вырастает несколько захиревшей, то тем более она хиреет и ломается, когда к женской природе предъявляются требования характерно мужские, настолько определенно мужские, что и мужская природа не имеет в большинстве случаев силы откликнуться на зов этого имени. В этом смысле Александру хочется сравнить с изувеченной китайской ножкой или с карликовым деревцом китайских садов; личности даются позывы к такому росту, которому ставят непреодолимые препятствия естественные условия ее жизни, внешней и внутренней, ― естественные данной личности. Имя Александра толкает к величию в том направлении, на котором крепко удерживает ее женская, и притом в большинстве случаев ограниченная и, как женская, природа. Естественно думать о каком-то тождестве имен Александр и Александра. Но естественно предполагать и то, что имя Александр, в себе законченное и чрезвычайно гармоничное, как имя мужчины, именно потому, будучи преобразовано в имя женское, должно дать дисгармонию и быть вестником и силою личности, решительно не находящей в себе равновесия.[3] | |
| — Павел Флоренский, «Имена», 17 декабря 1922 |
Александра стремится к истине, и стремится в духе мужском, гораздо более, чем носительницы многих других имен. Но истина у нее выходит не по правде, — некстати, невпопад, отвлеченно, что тем опаснее, коль скоро эта рассудочность ведется женскою страстностью. Неправильно представлять себе Александру мужской натурой: это натура женская, но каким-то подсознательным усилием преобразующая себя в видимость мужской. Женский инстинкт и женский напор здесь извращаются, принимая вид рассудка и сознательной воли, но вовсе не делаясь таковыми на самом деле и в существе своем оставаясь стихийными и бесформенными. Женская правда не хочет быть здесь сама собой и чутьем подходит к мужской истине, а потому лишается истинности и слепнет. Прямолинейная, нарочито рассудочная, насильственно входящая в совершенство добродетелей, Александра такова в своей феноменальности, в своей жесткой истине, тогда как в глубине она есть ослепшая, без ума настойчивая. Женская хаотичность, себя не видящая и себе не признающаяся, что она такое. Между тем, подталкиваемая слепою волею, Александра настойчива, упорна, крепко держась за преднамеченное ею, как за разумную и доказанную цель.[3] | |
| — Павел Флоренский, «Имена», 17 декабря 1922 |
...Александра бессознательно выдает одно за другое, и хочет сомнительную истину удержать, как таковую, упорством, тогда как это есть какая-то заблудившаяся правда. И тут начинается путаница, ведущая Александру к столкновению с действительностью. Это столкновение может быть как в малом, так и в великом: в житейских отношениях, в выборе своего жизненного пути, в понимании наличных условий жизни и т. д.; но суть столкновения и механизм его один и тот же. Он, повторяю, в том, что холодная рассудочность и прямолинейность, движимые слепою страстностью, хотят выдать себя за установленные из тех начал, к которым на самом деле они отношения не имеют. Психологически этот внутренний разлад сказывается отсутствием гибкости, грубоватостью, неприспособляемостью, в которых, однако, не следует видеть просто прирожденные или воспитанные черты характера, но в гораздо большей степени доказательство себе самой своей истинности: «Я ― по истине, мне нечего лукавить, буду грубой ― проявлю чистую истину без прикрас», ― приблизительно так мотивирует самой себе мнимую необходимость нарочитой грубости Александра; «истине не подобает кокетничать и заигрывать». Александре кажется, что грубоватость и прямолинейность сделают ее выше женских свойств и уподобят мужчине. Когда ложное положение, в которое поставила себя Александра, дает себя знать начинающимся столкновением с жизнью, Александра, отлично сознавая источник неприятности и, может быть, беды, не только не постарается снять или исправить ложное действие, но напротив, с особой настойчивостью сделает ударение именно на остром ребре его, режущем жизнь; и сделает это она не из простого самолюбия, а принципиально, ценою неудобств, грозящих неприятностей, может быть, даже гибели, жертвенно, закаляя себя и окружающих во имя истины. Александра предчувствует катастрофу, в большом или малом ― сейчас это безразлично, может быть, даже уверена в ней, но идет навстречу трагедии, хочет трагедии. Как и Александр, она законодательна, но непременно неудачно, потому что только притязает быть микрокосмом. Как и Александр, Александра благородна, т. е. хочет быть и думает быть благородной. Но если и в Александре-мужчине благородство бывает несколько нарочитым, несколько сценическим, то тем более, тем несравненно более это относится к Александре. Александру сравнительно легко быть великодушным и немелочным, поскольку он, замкнутый в себе, имеет мало внешних желаний и, по своей круглоте, не зацепляется за мир; напротив, Александре ни самозамкнутость, ни круглость не свойственны, и менее всего было бы справедливо сказать о женском имени Александра, что ей нечего хотеть вне себя и что она ничего вне себя не хочет. Напротив, она исполнена желаний, в которых себе не сознается, и менее всего может быть справедливой и беспристрастной, как судия. Она надтреснута, надтреснута онтологически, а потому ― и психологически, и нравственно. Естественна отсюда ее внутренняя и внешняя неудовлетворенность, причина и вместе оправдание в ее глазах ее конфликта с жизнью. И потому, к жизни привязанная и, можно сказать, в жизнь вцепившаяся, Александра легко идет к гибели, способна на принесение себя в жертву до смерти, как способна и к пресечению своей жизни.[3] | |
| — Павел Флоренский, «Имена», 17 декабря 1922 |
Как Александра есть женская параллель Александру, так мужскому имени Алексей соответствует в метафизике женских имен ― Анна. Но именно вследствие такой парности этих имен, проявление их в средах ― мужской и женской ― весьма различных ― оказывается само весьма различно, отчасти даже до противоположности. Относительно Александры это уже было рассказано.[3] | |
| — Павел Флоренский, «Имена», 7 января 1923 |
Александра в мемуарах, письмах и дневниковой прозе
правитьНа другой день, несмотря на его занятия, его шестьдесят пять лет и очень сильный туман, он взялся нас проводить в горы. Эта предупредительность тем более была ценна в моих глазах, что мелкий и непрерывный дождь должен был у него отбить охоту путешествовать по скользким тропинкам, которых он уже досыта насмотрелся. Я рада была тормошить старика. | |
| — Павел Вяземский, «Письма и записки Оммер де Гелль», 1887 |
Классы были большие, учительница измученная, демобилизованная. Так и ходила в форме, с полевой сумкой, но без погон. Звали ее Александра Васильевна Суворова, и она своему имени соответствовала. Была суровой, иной раз и подзатыльник могла дать.[5] | |
| — Сергей Кара-Мурза, «Совок» вспоминает свою жизнь, 1998 |
Александра в беллетристике и художественной прозе
правитьАлександра ― благородное имя, опять же сколько вариантов, а Алевтина ― имя противное, потому что всегда напоминает девку-деревенщину, старательно и неумело скрывающую именно это ― деревенство. Алевтины ― это, на взгляд Александры Петровны, вчерашние свинарки, которые, трясясь в городском трамвае, клянутся, что никогда, во веки веков, хоть раздави их этот самый трамвай, не жили в деревне. Ну разве наездом и в глубоком беспамятном детстве. Алевтины, одним словом. Чурки с глазами. А Александра ― это не только посол Коллонтай, это и царица, между прочим. Это и композитор Пахмутова. Это женщина ― секретарь ЦК, которая, правда, уже не секретарь. А карма ― это чепуха. Если бы она была, то человечество давно бы самоистребилось. Потому что вообразить себе невозможно: нести на себе грех не только своей жизни, но и папочки-мамочки, а то еще и бабушки Алевтины, которая прожила долго и много чего могла натворить. Во всяком случае, что она, Александра Петровна, знает точно, так это бабушкины аборты ― говорят, беременела та до пятидесяти лет, что, с точки зрения еще молодой Александры Петровны, было отвратительно стыдно, а бабушка Алевтина, наоборот, чванилась и поговорить любила: «И все идут у меня краски, все идут. Врачи говорят ― рак, сразу ― рак, а посмотрят внимательно ― просто организм.[6] | |
| — Галина Щербакова, «Дивны дела Твои, Господи...», 2001 |
| — Дарья Симонова, «Лёгкие крылышки», 2002 |
Ирина хотела получить дочь обратно, отмыть, нарядить и пустить в другую жизнь, где чисто и светло. Как у Хемингуэя. Снежана появилась через полтора года с восьмимесячной девочкой на руках. Значит, тогда в аэропорту она была уже беременна. Снежана размотала нищенские тряпки, и оттуда, узенькая, как червячок, возникла девочка. У неё было русское имя ― Александра, Аля. Она посмотрела на Ирину и улыбнулась ей, как будто узнала. И улыбка эта беззубая резанула по сердцу. Ирина тоже её узнала. Родная душа прилетела из космоса. Ирина взяла девочку на руки и больше не отдала. А Снежана и не требовала обратно.[7] | |
| — Виктория Токарева, «Своя правда», 2002 |
Александра в стихах и песнях
править| — Гавриил Державин, «На брачные торжествы», 1799 |
| — Георгий Адамович, «О мёртвом царевиче Дмитрии...», 1920 |
Александра в песнях, кинематографе и массовой культуре
правитьАлександра, Александра, | |
| — Юрий Визбор, «Александра»,[10] 26 мая 1979 |
Источники
править- ↑ 1 2 Г. Р. Державин, Сочинения. — СПб., Новая библиотека поэта, 2001 г.
- ↑ 1 2 Вяземский П. П. Письма и записки Оммер де Гелль. — М.: Художественная литература, 1990 г.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 П. А. Флоренский. «Имена». — М.: Купина, 1993 г.
- ↑ 1 2 Визбор Ю.И. Сочинения. В 2-х томах. Том 1: Стихотворения и песни. Сост. Р.Шипов, худож. В.Крючков — М.: Локид, 1999 г. — 559 с.; ил. („Голоса. Век XX“).
- ↑ 1 2 С. Г. Кара-Мурза, «Совок» вспоминает свою жизнь. — М.: Алгоритм, 2002 г.
- ↑ 1 2 3 Галина Щербакова. «Кровать Молотова». — М.: Вагриус, 2001 г.
- ↑ 1 2 Виктория Токарева. «Своя правда». ― М.: Новый Мир, №9, 2002 г.
- ↑ Д. В. Симонова. Половецкие пляски. — Москва, «Вагриус», 2002 г.
- ↑ Г.В.Адамович. Полное собрание стихотворений. Новая библиотека поэта. Малая серия. — СПб.: Академический проект, 2005 г.
- ↑ Заглавная песня из кинофильма «Москва слезам не верит», стихи Юрия Визбора совместно с Д.Сухаревым, музыка Сергея Никитина.
