Чернильница

сосуд для чернил

Черни́льница — специальный сосуд, в который во время письма периодически окунают незаправляемую перьевую ручку для набора очередной порции чернил. В зависимости от страны, эпохи и назначения, чернильницы изготовлялись разного размера и из различных материалов (камня, стекла, фарфора, металлов, полимеров), в том числе драгоценных. Могли (не обязательно) иметь крышку и подставку.

Хрустальная чернильница и подставка для печати

Особой разновидностью чернильницы является чернильница-непроливайка, представлявшая собой стеклянный цилиндрический стаканчик, верхняя часть которого имела форму опрокинутого конуса с небольшим отверстием для ручки. Благодаря особой конструкции, препятствующей вытеканию чернил при наклоне или переворачивании, чернильница-непроливайка позволяла носить готовые к использованию чернила при себе, что являлось весьма важным до изобретения поршневых (заправляемых чернилами) и шариковых авторучек.

Чернильница в коротких цитатах и афоризмах

править
  •  

Он носил обыкновенно при себе большой письменный прибор, который весил слишком семь тысяч центнеров, <...> чернильница же была привешена на толстых цепях и объёмом была с целую бочку.[1]

  Франсуа Рабле, «Повесть о преужасной жизни великого Гаргантюа» (О том, как один софист преподавал латынь Гаргантюа), 1534
  •  

Подруга думы праздной,
Чернильница моя;
Мой век разнообразный
Тобой украсил я.

  Александр Пушкин, «К моей чернильнице», 1821
  •  

Кто-то сказал однажды, глядя на чернильницу, стоявшую на письменном столе, в кабинете поэта: «Удивительно, чего-чего только ни выходит из этой чернильницы!.. А что-то первое выйдет из неё теперь?.. Да, поистине удивительно!»[2]

  Ханс Кристиан Андерсен, «Перо и чернильница», 1859
  •  

Проклинаю чернильницу
И чернильницы мать!

  Саша Чёрный, «Переутомление» (Посв. исписавшимся «популярностям»), 1908
  •  

Воспринимаемая мною чернильница принудительно мне дана, как и связь частей суждения; она меня насилует, как и весь мир видимых вещей; я не свободен принять ее или не принять.[3]

  Николай Бердяев, «Философия свободы», 1911
  •  

Наконец — чернильница! Для чего вам такая огромная — с каким-то орлом, с бронзой и мрамором? Прекрасно и баночка из-под горчицы служить может. Горчицу скушали, а в баночку чернил налили… [4]

  Аркадий Аверченко, «Борьба с роскошью» (из сборника «Караси и щуки»), 1917
  •  

Комнаты королевы находились возле граненых чернильниц. Ведь это были зеркала, а королева была женщиной и без них не могла обходиться.[5]

  Ефим Чеповецкий, «Приключения шахматного солдата Пешкина», 1986

Чернильница в научно-популярной литературе и публицистике

править
  •  

С нами они были очень любезны; спросили об именах, о чинах и должностях каждого из нас и всё записали, вынув из-за пазухи складную железную чернильницу, вроде наших старинных свечных щипцов. Там была тушь и кисть. Они ловко владеют кистью. Я попробовал было написать одному из оппер-баниосов свое имя кистью, рядом с японскою подписью ― и осрамился: латинских букв нельзя было узнать.[6]

  Иван Гончаров, Фрегат «Паллада», 1855
  •  

Внезапно чернильница, стоящая на столе, разбивается вдребезги, и из нее вылетает Аннета Потихоньку-Постепенная. Она стоит некоторое время на одной ножке, потом с очаровательною грацией ударяет пальчиком Давилова по лысине. Давилов в изумлении простирает руки, как бы желая поймать чародейку. «Кто ты, странное существо, и какое зло сделала тебе эта бедная чернильница, за которое ты так безжалостно разбила её? Но Аннета смотрит на него с грустною и в то же время кокетливою улыбкою. «Пойми!» — говорит она и исчезает тем же путем, каким появилась. Чернильница появляется на столе снова и в прежнем виде. Давилов хочет устремиться за очаровательницею, но вместо того попадает пальцем в чернильницу. «Пойми!» — повторяет он в раздумье. «Что́ хотела она сказать этим «пойми»?
Между тем Обиралов уже выпотрошил мужиков, а Дантист обратил в пепел множество зубов. Обиралов легким прикосновением руки выводит Давилова из раздумья. Но Давилов долго еще не может прийти в себя и, беспрестанно повторяя: «пойми!», устремляется к тому месту, где скрылась очаровательница, но снова попадает пальцем в чернильницу.[7]

  Михаил Салтыков-Щедрин, Статьи из «Современника», «Наяда и рыбак». Фантастический балет в трех действиях и пяти картинах. Соч. Ж. Перро; музыка г. Пуни, 1863
  •  

В столах, устроенных по системе Кунце, вся доска подвигается немного вниз по направлению к учащемуся, причём, когда ученик садится на скамью, то дистанция положительна; затем уже, сев на место и желая писать, ученик сам должен потянуть доску стола для того, чтобы сделать дистанцию отрицательной, при этом освобождается чернильница, скрытая раньше наклонной доской стола. Такая система, хотя многими рекомендуется, но неудобна, во-первых, по непрочности механизма, а во-вторых, потому, что здесь ученик может произвольно недостаточно выдвинуть доску, и тогда дистанция может остаться положительной, или же хотя и будет отрицательной, но не в достаточной степени.[8]

  Фёдор Эрисман, «Школьная гигиена», 1908
  •  

Всякий акт знания, начиная с элементарного восприятия и кончая самыми сложными его плодами, заключает в себе принудительность, обязательность, невозможность уклониться, исключает свободу выбора. Воспринимаемая мною чернильница принудительно мне дана, как и связь частей суждения; она меня насилует, как и весь мир видимых вещей; я не свободен принять её или не принять. Через знание мир видимых вещей насильственно в меня входит. Доказательство, которым так гордится знание, всегда есть насилие, принуждение.[3]

  Николай Бердяев, «Философия свободы», 1911
  •  

За полтора рубля можно было купить настольную металлическую чернильницу с крышкой и желобком для ручки. Для того чтобы написанный чернилами текст быстро высох и можно было перевернуть страницу тетрадки, не опасаясь смазать его, текст нужно было промокнуть, то есть положить на него промокашку и провести по ней рукой. На промокашке оставалось зеркальное отображение текста или его части. В то время, о котором идет речь, промокательная бумага называлась по-старому бюварной, а пресс-папье ― пресс-бюваром. В магазине можно было купить резаную бюварную бумагу и полированный пресс-бювар.[9]

  Георгий Андреевский, «Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху. 1920-1930-е годы», 2008

Чернильница в мемуарах, письмах и художественной прозе

править
  •  

И заметьте при этом, что юн учил его также готической азбуке и он сам должен был списывать свои книги; ведь искусство книгопечатания не было ещё тогда изобретено.
Он носил обыкновенно при себе большой письменный прибор, который весил слишком семь тысяч центнеров, а пенал его был так же велик и толст, как колонна в Энейском аббатстве; чернильница же была привешена на толстых цепях и объёмом была с целую бочку.[1]

  Франсуа Рабле, «Повесть о преужасной жизни великого Гаргантюа» (О том, как один софист преподавал латынь Гаргантюа), 1534
  •  

На светской девушке никогда не увидишь чернильного пятна: очень понятно почему. Она, во-первых, ничего не пишет или пишет только в больших оказиях. Потом ― у ней вся чернильница с напёрсток и в ней капля чернил, которую она всю и употребит на свое писанье, да и ту еще разведет водой: чем же тут закапаться? У пепиньерки, напротив, чернил вволю: казенные ― капай сколько хочешь; вообще всё нужное для письменной части содержится в отменном порядке и обилии, так что припасов достало бы на целую канцелярию. У светской девицы ― всё это в запустении.

  Иван Гончаров, «Пепиньерка», 1842
  •  

Кто-то сказал однажды, глядя на чернильницу, стоявшую на письменном столе, в кабинете поэта: «Удивительно, чего-чего только ни выходит из этой чернильницы!.. А что-то первое выйдет из неё теперь?.. Да, поистине удивительно!»
— Именно! Это просто непостижимо! Я сама всегда это говорила! — обратилась чернильница к гусиному перу и другим предметам на столе, которые могли её слышать. — Замечательно, чего только ни выходит из меня! Просто невероятно даже! Я и сама, право, не знаю, что первое выйдет, когда человек опять начнёт черпать у меня! Одной моей капли достаточно, чтобы исписать полстраницы, и чего-чего только ни уместится на ней! Да, я нечто замечательное! Из меня выходят всевозможные поэтические творения! Все эти живые люди, которых узнаю́т другие, эти искренние чувства, юмор, дивные описания природы!.. Я и сама не возьму в толк, — я, ведь, совсем не знаю природы — как всё это вмещается во мне? Однако же, это так! Из меня вышли и выходят все эти воздушные, грациозные девичьи образы, отважные рыцари на фыркающих конях, и кто там ещё?.. Уверяю вас, всё это я выпускаю из себя просто бессознательно![2]

  Ханс Кристиан Андерсен, «Перо и чернильница», 1859
  •  

По обстановке кабинета трудно было определить профессию его хозяина. О его секретарской деятельности говорил только стеклянный шкаф, плотно набитый какими-то канцелярскими делами, да несколько томиков разных законов, сложенных на письменном столе в пирамиду. Стеклянная старинная чернильница с гусиными перьями — Родион Антоныч не признавал стальных — говорила о той патриархальности, когда добрые люди всякой писаной бумаги, если только она не относилась к чему-нибудь божественному, боялись, как огня, и боялись не без основания, потому что из таких чернильниц много вылилось всяких зол и напастей. Чернильница Родиона Антоныча тоже могла бы много-много рассказать о своей деятельности. Сначала она стояла в заводской конторе, куда попал Родион Антоныч крепостным писцом на три с полтиной жалованья; потом Родион Антоныч присвоил ее себе и перенес на край завода, в бедную каморку, сырую и вонючую. Дальше эта чернильница видела целый ряд метаморфоз, пока не попала окончательно в расписной кабинет, где все дышало настоящим тугим довольством, как умеют жить только крепкие русские люди. В крепостное время из этой чернильницы выходило много головомоек управителям и служащим, но тогда она не имела самостоятельного значения, а только служила орудием неистовавшего старика Тетюева. Настоящее дело для нее наступило с эпохой освобождения, когда на месте Тетюева водворилась Раиса Павловна, и Родион Антоныч обязан был представлять массу докладных записок, отдельных мнений, проектов, соображений и планов.
Вот из этой же чернильницы велись подкопы под Тетюева-сына, когда он, в пику кукарскому заводоуправителю, занял пост председателя земской управы, чтобы донимать заводы разными новыми статьями земских налогов. Да, эта чернильница много испортила крови Авдею Никитичу, а теперь Авдей Никитич всем животы подвел: выписал какого-то генерала Блинова да еще и с «особой»… «И ведь прямо, бестия этакая, на меня указал, — раздумывал Родион Антоныч. — А то откуда этой шлюхе знать о каком-то Сахарове… Конечно, это Авдей Никитич всю механику подвел. Его работа…»[10]

  Дмитрий Мамин-Сибиряк, «Горное гнездо», 1884
  •  

Нет, от него не отвязаться. Обмакиваю перо в чернильницу и говорю сквозь сжатые зубы:
Давай тему!
— Тему? Но это для тебя пустяки!..
— Давай хоть заглавие!.. Помоги же, черт тебя побери!..
— Ну, заглавие — это пустяк!.. Например: «Она вернулась».
— К черту!..
— «Яйцо[[]] сосватало».
— К черту!..—
— «Весенние иллюзии».
— К черту!..
— «Скворцы прилетели»,
— Мимо!..
— «Когда раскрываются почки».
— К черту!.. Милый мой, разве сам не видишь, что все это — опаскуженные темы. И потом: что это за безвкусие делать заглавие рассказа из существительного и глагола? «О чем пела ласточка»… Когда мы — К черту!.. Милый мой, разве сам не видишь, что все это — опаскуженные темы. И потом: что это за безвкусие делать заглавие рассказа из существительного и глагола? «О чем пела [ласточка]»… «Когда мы мертвые проснемся»… А в особенности для ходкой газеты. Дай мне простое и выразительное заглавие из одного существительного!..
— Из существительного?..
— Да, из существительного.
— Например… «Чернильница»?!
— Стара штучка! Использовал Пушкин: «К моей чернильнице».
— Ну, хорошо. «Лампа».
— Друг мой, — говорю я кротко, — только очень близорукие люди выбирают для примеров и сравнений предметы, стоящие возле них!..[11]

  Александр Куприн, «Травка», 1912
  •  

— Ну, скажите, пожалуйста… Неужели, эти две комнаты нельзя соединить в одну? Или обедайте в кабинете или занимайтесь в столовой. Ведь два дела за раз вы не будете делать — обедать и заниматься. Значит — для чего же две комнаты?
— Но у меня тут письменный стол
— А для чего он вам? На обеденном и занимайтесь… Если бумаги какие есть, документы — их можно в ящичек из-под макарон класть. Макароны скушать, а в пустой ящичек прятать после работы бумаги… Наконец — чернильница! Для чего вам такая огромная — с каким-то орлом, с бронзой и мрамором? Прекрасно и баночка из-под горчицы служить может. Горчицу скушали, а в баночку чернил налили… Это что за комната?
Спальня
— Ну, вот, ну, вот! В кабинете есть огромный широкий диван, есть оттоманка, а вы еще спальню заводите. Что за мотовство?!..[4]

  Аркадий Аверченко, «Борьба с роскошью» (из сборника «Караси и щуки»), 1917
  •  

От глубокой снежной тишины было жутко. В сугробе под забором чернело что-то большое. Чернело, шевелилось. Пьяный? Поднялся было на руках человек, опять упал. Пьяный-то словно и пьяный, а только слишком как-то все странно у него. Небо низко налегло на землю. Выли собаки.
Одолевая жуть, Лелька подошла к сугробу. Человек уже лежал неподвижно, боком. Лицо было очень странное, ― как будто все залито чернилами. Пьяный вылил себе на голову чернильницу? Или кто запустил в него ею? И вдруг Лелька вздрогнула: не чернила это, а кровь! Да, кровь![12]

  Викентий Вересаев, «Сёстры», 1929
  •  

Не помня себя от раздражения, топая ногами и стуча кулаком по столу, я высказал, вероятно, в очень решительных выражениях мое мнение об Илларионове и его начальниках. Илларионов сперва как будто ошалел при виде моей внезапной вспышки. Потом, придвигая к себе чернильницу, он сказал: «Вы меня не поняли. Я и не думал на вас кричать. Вы вот все время сыплете пепел вашей папиросы в мою чернильницу и не даете возможности мне писать…»
Оказывается, я в пылу раздражения, все время стуча одной рукой по столу, другой сбрасывал совершенно машинально пепел моей папиросы в чернильницу следователя.
Из моих неоднократных бесед с разными следователями Чеки я вынес впечатление, что на этих полукультурных людей несомненно действуют корректные, спокойные манеры в соединении с твёрдостью и решительностью.[13]

  Борис Седерхольм, «В разбойном стане: Три года в стране концессий и «Чеки», 1933
  •  

«Оптические свойства карбида кремния» ― это про то, как карбид в чернильницы бросают и как от этого щиплет глаза? Пусть только Лешка <Лена Бурас> посмеет сказать, что я не угадал![14]

  Юлий Даниэль, «Письма из заключения», 1966-1970
  •  

― Такая у нас установка на сегодняшний день? ― спросил следователь и, выдыхая дым, выразительно посмотрел на Чунку.
Чунка пожал плечами и ничего не ответил. Он вдруг обратил внимание, что на столе следователя стоит не канцелярская, а школьная чернильница-непроливайка. А дело было в том, что от темпераментного кулака следователя часто страдал неповинный стол, на который выливалась опрокинутая канцелярская чернильница. Вот он и пошёл на это смелое упрощение убранства стола, и скромная чернильница выглядела на нем как проституточка, напялившая школьную форму.[15]

  Фазиль Искандер, «Сандро из Чегема» (книга вторая), 1974
  •  

Левый уголок доски считался королевским дворцом. Над ним нависал голубой абажур настольной лампы и проливал на шахматную доску приятную голубизну. Тут же стоял знаменитый чернильный прибор, медные части которого напоминали золоченую ограду вокруг дворца. Перевернутое пресс-папье, обтянутое двадцатью слоями промокашки, считалось королевскими покоями и служило постелью. Простыни из промокашки были замечательным изобретением: какая бы неприятность ни случалась ночью с королем, промокашка всегда оставалась сухой. Комнаты королевы находились возле граненых чернильниц. Ведь это были зеркала, а королева была женщиной и без них не могла обходиться.[5]

  Ефим Чеповецкий, «Приключения шахматного солдата Пешкина», 1986
  •  

По концам ― вместо гантельных шаров ― располагались как бы небольшие тарелочки шлифованными плоскостями наружу, точь-в-точь тарелки вагонных буферов. Дело это распиливалось, а внутри стальной оболочки оказывался металлический натрий. И в тарелочках, и в перемычке. Металлический натрий ― субстанция мягкая, вязкости сильно загустевшего белого мёда. Он выковыривался чем-нибудь железным, и добытые кусочки можно было бросить, допустим, в чернильницу, где натрий начинал бегать-бегать, бегать-бегать и, потихоньку раскаляясь, вовсе самоуничтожался. Чернила ― тоже.[16]

  Асар Эппель, «На траве двора», 1992

Чернильница в поэзии

править
  •  

Подруга думы праздной,
Чернильница моя;
Мой век разнообразный
Тобой украсил я.
Как часто друг веселья
С тобою забывал
Условный час похмелья
И праздничный бокал;
Под сенью хаты скромной,
В часы печали томной,
Была ты предо мной
С лампадой и Мечтой. —
В минуты вдохновенья
К тебе я прибегал
И Музу призывал
На пир воображенья. <...>
Сокровища мои
На дне твоем таятся.
Тебя я посвятил
Занятиям досуга
И с Ленью примирил:
Она твоя подруга.
С тобой успех узнал
Отшельник неизвестный...
Заветный твой кристал
Хранит огонь небесный;
И под вечер, когда
Перо по книжке бродит,
Без вялого труда
Оно в тебе находит
Концы моих стихов
И верность выраженья;
То звуков или слов
Нежданное стеченье,
То едкой шутки соль,
То Правды слог суровый,
То странность рифмы новой,
Неслыханной дотоль.
С глупцов сорвав одежду,
Я весело клеймил
Зоила и невежду
Пятном твоих чернил...
Но их не разводил
Ни тайной злости пеной,
Ни ядом клеветы.
И сердца простоты
Ни лестью, ни изменой
Не замарала ты.[17]

  Александр Пушкин, «К моей чернильнице», 1821
  •  

Я похож на родильницу,
Я готов скрежетать…
Проклинаю чернильницу
И чернильницы мать![18]

  Саша Чёрный, «Переутомление» (Посв. исписавшимся «популярностям»), 1908
  •  

Эх, коня да удаль азиата
Мне взамен чернильниц и бумаг, ―
Как под гибким телом Азамата,
Подо мною взвился б аргамак![19]

  Николай Рубцов, «Эх, коня да удаль азиата…», 1961
  •  

Чернильница,
Которой Лютер в чёрта
Швырнул, она прольется неспроста!
Чернильница,
Которой в черта Лютер
Сердито запустил в полубреду,
Чтоб не паскудил бес, не баламутил
Благочестивым людям на беду!
Очнулся Лютер,
И чернила вытер
Он с пола, со стены и со стола.
Изгнал он дьявола,
И гнев он свой насытил,
Чтоб добродетель сладко не спала![20]

  Леонид Мартынов, «Чернильница Лютера», 1979

Источники

править
  1. 1 2 Франсуа Рабле. «Гаргантюа и Пантагрюэль», книга I. — СПб.: Типография А. С. Суворина., 1901. — С. 34
  2. 1 2 Собрание сочинений Андерсена в четырёх томах. — 1-e издание. — СПб., 1894 г. — Т. 2, стр.95
  3. 1 2 Бердяев Н.А. «Философия свободы». Москва: Путь, 1911. — 254 с. г.
  4. 1 2 Аркадий Аверченко. Собрание сочинений: В 6 томах. Том 4: Сорные травы. — М.: Терра, Республика, 2000 г.
  5. 1 2 Е. П. Чеповецкий. «Приключения шахматного солдата Пешкина». — Назрань: Астрель, 1997 г.
  6. И. А. Гончаров. Фрегат «Паллада». — Л.: «Наука», 1986 г.
  7. М.Е. Салтыков-Щедрин, Собрание сочинений в 20 т. — М.: «Художественная литература», 1966 г. — Том 5.
  8. Ф.Ф.Эрисман.Избранные произведения: в 2 т. — М.: Медгиз, 1959 г.
  9. Г. В. Андреевский, Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху. 1920-1930-е годы. — М.: Молодая гвардия, 2008 г.
  10. Мамин-Сибиряк Д.Н. Собрание сочинений в 10 томах. Том 3. Горное гнездо. Уральские рассказы. — М.: Правда, 1958 г.
  11. А. И. Куприн. Собрание сочинений в 9 томах. — М.: Художественная литература, 1972 г. — Том 5. — С. 357
  12. Вересаев В.В. «К жизни». — Минск: Мастацкая лiтаратура, 1989 г.
  13. Б. Седерхольм. В разбойном стане: Три года в стране концессий и «Чеки». — Рига: Типография «STAR», 1934 г.
  14. Юлий Даниэль. «Я всё сбиваюсь на литературу…», Письма из заключения. Стихи. Общество «Мемориал». Издательство «Звенья». Москва, 2000 г.
  15. Ф. А. Искандер. «Сандро из Чегема». Книга 2. — М.: «Московский рабочий», 1989 г.
  16. Асар Эппель. «Шампиньон моей жизни». — М.: Вагриус, 2000 г.
  17. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений, 1837-1937: в шестнадцати томах, Том 1
  18. Саша Чёрный. Собрание сочинений в пяти томах. — Москва, «Эллис-Лак», 2007 г.
  19. Н. Рубцов. Последняя осень. — М.: Эксмо, 1999
  20. Л. Мартынов. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. — Л.: Советский писатель, 1986 г.

См. также

править