Цитаты о Джонатане Свифте

Здесь представлены приведены цитаты других людей о Джонатане Свифте (1667—1745) и его творчестве в целом.

Цитаты

	Кузен Свифт, направьте свои мысли в другую сторону, ибо природа никогда не задумывала вас пиндарическим поэтом. — по сообщению анонима
	Cousin Swift, turn your thoughts some other way, for nature has never formed you for a Pindaric poet.
	— Джон Драйден, слова Свифту в конце 1680-х

XVIII век

	Величайший гений своего века.:с.9
	— Джозеф Аддисон, 1707

	Мне известно, что [он] свободно говорит по-латыни, что он ходячий свод книг, что все библиотеки Европы содержатся у него в голове, <…> но в то же самое время по образу своего поведения он циник, по нраву — ненавистник, невежлив в разговоре, оскорбителен и груб в выражениях, безудержен в страстях.
	I know that is an orator in Latin; a walking index of books; has all the libraries in Europe in his head; <…> but, at the same time, be a cynic in behaviour, a fury in temper, unpolite in conversation, abusive in language, and ungovernable in passion.
	— Даниель Дефо

	Он способен читать проповеди и молитвы поутру, писать всякие пакости пополудни, понося небо и веру, и сочинять глупости по ночам, а утром вновь проповедовать и т. д. в соответственном коловращении крайностей.
	— Даниель Дефо, конец 1720-х

	… я стою на своём и берусь найти на двух страницах любых Ваших безделок более здравого смысла, полезных сведений и истинной религии, чем Вы мне отыщете в трудах девятнадцати или двадцати нынешних богословов или философов.:с.19
	I will undertake to find, in two pages of your bagatelles, more good sense, useful knowledge, and true religion, than you can show me in the works of nineteen in twenty of the profound divines and philosophers of the age.
	— Генри Сент-Джон, письмо Свифту 1 января 1722

	… если бы Вы презирали мир так, как изображаете, а может быть, и уверены, что презираете, Вы бы на него так не злобствовали.
	… if you despised the world as much as you pretend, and perhaps believe, yon would not be so angry with it.
	— Генри Сент-Джон, письмо Свифту 10 декабря 1725

	… каждая деталь требует тут комментария, а ведь разъяснённая шутка перестаёт быть смешной <…>. Вот почему во Франции никогда не будут как следует поняты книги гениального доктора Свифта, стяжавшего себе имя английского Рабле. Он, как и Рабле, имеет честь быть священником и, как он, подвергает осмеянию всё и вся; однако, по-моему слабому разумению, ему причиняют немалый ущерб, величая его этим именем. <…> Г-н Свифт — Рабле в хорошем смысле этого слова, Рабле, вращающийся в хорошем обществе; правда, он не обладает весёлостью этого последнего, но зато он обладает всей той изысканностью, тем разумом, взыскательностью и хорошим вкусом, которых так недостаёт нашему «медонскому кюре». Стихи его отличаются отменным вкусом, почти неподражаемым; само деление его текста на стихи и прозу — это добрая шутка…
	Il faudrait à tout moment un commentaire, et la plaisanterie expliquée cesse d’être plaisanterie. <…> Voilà pourquoi on n’entendra jamais bien en France les livres de l’ingénieux docteur Swift, qu’on appelle le Rabelais d’Angleterre. Il a l’honneur d’être prêtre comme Rabelais, et de se moquer de tout comme lui ; mais on lui fait grand tort, selon mon petit sens, de l’appeler de ce nom. <…> M. Swift est Rabelais dans son bon sens, et vivant en bonne compagnie ; il n'a pas, à la vérité, la gaieté du premier, mais il a toute la finesse, la raison, le choix, le bon goût qui manquent à notre curé de Meudon. Ses vers sont d’un goût singulier et presque inimitable ; la bonne plaisanterie est son partage en vers et en prose…
	— Вольтер, «Философские письма» (XXII, 1726)

	Я управлял Ирландией в эти годы с соизволения Свифта Я правлю Ирландией лишь с его соизволения.
	— Джон Картерет, после 1730

	… ваш способ скрываться напоминает мне индийскую птицу, о которой я как-то читал, что она прячет в ямку голову, в то время как её перья и хвост торчат наружу.
	… your method of concealing yourself puts me in mind of the Indian bird I have read off, who hides his head in a hole, while all his feathers and tail stick out.
	— Александр Поуп, письмо Свифту 6 января 1734

	Куорлс и Баньян могут принести массам больше пользы, <…> [чем] те мелкие писатели, которые сбивают их с пути <…> нравственности и благочестия. Посему некоторые творения Поупа, Свифта и других видных писателей, особенно поэтического племени, надо бы предать рукам обыкновенного палача для публичного сожжения,:с.106 если бы кроме них не было других писателей.
	A Quarles and a Bunyan may be of greater Use to the Multitude <…> [than] those petty Writers who were to mislead it <…> in their Morality and Piety. Some of the Pieces of Pope, of Swift, & other eminent Authors, of the Poetical Tribe especially, ought to be called in, and burnt by the Hands of the common Hangman, were there to have been none other Writers permitted but them.
	— Сэмюэл Ричардсон, письмо Дж. Чейну 21 января 1743

	Прославленный доктор Свифт употреблял своё замечательное перо так, что чистые взоры опасаются заглянуть в его сочинения, а чистый слух — услышать цитату из них.:с.107
	— Сэмюэл Ричардсон, «Кларисса, или История молодой леди», 1748

… условия, на которых Свифт [в 1735] разрешил мне издавать его сочинения, были следующие: чтобы не было надувательства и покупатель получил бы за свои деньги полноценное издание; чтобы издатель являлся к декану каждое утро спозаранку и, в промежутках между делами, читал бы ему текст для проверки, как он воздействует на слух и понятен ли смысл; делалось это во всегдашнем присутствии двух слуг — с тем, чтобы в случае сомнения спрашивать у них, что это значит, и если они не понимали, он изменял и улучшал, покамест тем не становилось всё вполне ясно, и прибавлял: «Вот так; ведь я пишу больше для простолюдинов, чем для учёного народа». Не будучи удовлетворён такими приготовлениями к печатанию, он выправил гранки каждого листа первых семи томов, опубликованных при его жизни.:с.36-7

… the author consented to the printing on the following conditions: that no job should be made, but full value given for the money: that the editor should attend him every morning, or when most convenient, to read to him, that the sounds might strike the ears, as well as the sense the understanding; and had always two men servants present for this purpose; and when he had any doubt, he would ask them the meaning of what they heard; which, if they did not comprehend, he would alter, until they understood it perfectly well; and then would say, "This will do, for I write to the vulgar, more than to the learned." Not satisfied with this preparation for the press, he corrected every sheet of the first seven volumes that were published in his life-time.

	Свифт был одним из злейших врагов скуки во все века.:с.113
	— Генри Филдинг, конец 1740-х

— … критики нашего королевства обычно признают доктора Свифта величайшим из всех писателей мастером насмешки. <…> и если он учился у Рабле, то, по-моему, тут подтверждается известная греческая пословица, что ученик часто выше своего учителя. <…> Соглашусь, что доктор иногда снисходил до подражания Рабле; однако не упомню, чтобы где-нибудь в его сочинениях я заметил малейшую попытку писать в серьёзном духе Сервантеса…:ch.24:с.113 — книга VIII, гл. V

— Генри Филдинг, «Эмилия», 1751

	С его возвышенным гением ему надо было обходиться с людьми менее одарёнными как с детьми, коих сама натура поручила ему наставлять, подбадривать и улучшать.:с.105
	He ought to have looked upon persons of inferior abilities as children whom nature had appointed him to instruct, encourage, and improve.
	— Джон Бойль (лорд Оррери), «Заметки о жизни и сочинениях д-ра Джонатана Свифта» (Remarks on the Life and writings of dr. Jonathan Swift), 1752

Что же серьёзного, хорошего и полезного написал Свифт в своей жизни? Его сатира была карикатурной, его образы зачастую грубы и непристойны, и во всех его творениях царит дух недоброжелательства по отношению к своей стране и своему времени: дух, достойный всяческого порицания. Ибо мы должны любить людей и ими воздвигнутые государственные установления; любить, несмотря на их недостатки: иначе мы вообще не сможем их любить. <…> Рабле часто ставят рядом со Свифтом. Разница бесконечная: у Свифта есть план, намерение, богатое воображение и правдоподобие; а трюки Рабле часто походят на выходки сумасшедшего.:с.143-4

— Альбрехт фон Галлер, 1753

	Кто во всех трёх королевствах имеет хоть какие-нибудь книги, у того есть Свифт и его безделки:с.110, которые гораздо ценнее, чем у других людей.
	Whoever in the three Kingdoms has any books at all has Swift and his bagatelles are much more valuable than those of other people.
	— Филип Честерфилд

	… читатели всегда понимают писания Свифта, для этого не требуется предварительных познаний; достаточно быть знакомым с обычными словами и обычными вещами; ему не придётся ни преодолевать высоты, ни исследовать глубины:с.118; он всегда движется по твёрдой земле, без неровностей, без препятствий. — см. комментарий В. С. Муравьёва в «Путешествие с Гулливером» от слов «доктор Джонсон был учёный»
	… his readers always understand him: the peruser of Swift wants little previous knowledge; it will be sufficient that he is acquainted with common words and common things; he is neither required to mount elevations, nor to explore profundities; his passage is always on a level, along solid ground, without asperities, without.
	— Сэмюэл Джонсон, «Жизни наиболее выдающихся английских поэтов» (Lives of the Most Eminent English Poets), 1781

	Надменный Призрак племени мрачного По милости угрюмого владыки преисподней назначенный Жрецом верховным всего его мизантропичного отродья!:с.100 Узрите пред этою толпой на чадном троне (Чужой и неоднородный формы) тень Свифта!
	The proudest Phantom of the gloomy clan, Appointed, by this surly Monarch's grace, High-priest of all his Misanthropic race! See o'er the crowd a throne of vapours lift That strange and motley form, the shade of SWIFT!
	— Уильям Хейли, «Триумфы темперамента» (Triumphs of Temper), 1781

	Он был человеком, достойным глубочайшего сожаления и высочайшего уважения; стал он самим собой лишь по несчастью: сложись его судьба удачнее, он стал бы гением мудрости и справедливости.:с.148
	— Иоганн Гердер (возможно, «Письма для споспешествования гуманности», 1793-97)

XIX век

	Его замечания и намёки требуют не только ума, но и испытующего разносторонне-свободного взгляда, нежного сострадания, наконец, того редкого юмора, который в самой лёгкой шутке любит именно самую строгую серьёзность.
	Seine Bemerkungen und Anspielungen fordern nicht nur Verstand, sondern auch den prüfenden vielseitig freien Blick, das zarte Mitgefühl endlich jenes seltnen Humors, der im leichtesten Scherz eben den strengsten Ernst liebt.
	— Иоганн Гердер, «Адрастея», 1803

	Что нравилось в былые времена, В дни Свифта, — грязь и грубость выраженья <…>. Но мир ошибкам Свифтовым! Он спас Своим умом всю грубость в изложеньи Своих сатир, и в этом отношеньи Их выше лишь чудесный Гудибрас!
	The dirty language, and the noisome jest, Which pleased in Swift of yore <…>. Peace to Swift's faults! his wit hath made them pass, Unmatched by all, save matchless Hudibras!
	— Джордж Байрон, «На тему из Горация», 1811

	У Свифта <…> остроумие было серьёзным, мрачным и практическим; <…> остроумием рассудка;..:с.174
	Swift’s wit <…> was serious, saturnine, and practical; <…> the wit of sense;..:ch.61
	— Уильям Хэзлитт, «Чтения об английских поэтах» (Lectures on the English Poets), VI, 1818

	… думаю, не найти другого писателя, у кого бы серьёзное остроумие было столь вещественным, в отличие от простой игры слов или воображения. <…> остроумие часто есть притворная нелепица, когда человек с преувеличениями разыгрывает какую-то роль, сознательно стремясь представить себя как бы в другом лице.:с.172
	— Уильям Хэзлитт, «Об остроумии и юморе» (On wit and humour), 1819

	… истощал гений свой на построение чудных гротесков, коим долго-долго жить и пережить многие великолепные здания!
	— Николай Надеждин, рецензия на главу VII «Евгения Онегина», апрель 1830

	Свифт был засушенной раблезианской душой.:с.153
	Swift was anima Rabelaisii habitans in sicco, — the soul of Rabelais dwelling in a dry place.
	— Сэмюэл Кольридж, «Застольные беседы» (запись 15 июня 1830)

	Свидетельства о браке, что он подписывал, будучи деканом, почти всегда были эпиграммами на жениха, невесту, и, особенно, против брака. Странный человек редкого ума и сарказма, а также необычайного уродства, который заставил умереть от горя двух женщин столь же прекрасных, сколь он был уродлив, столь же нежных, сколь он бесчувствен, — этот человек был наказан небом, — умер идиотом после жизни, в которой злоупотреблял своим духом. <…> В его произведениях нет ни одной вспышки энтузиазма, ни одного грациозного образа и ни одного меланхолического чувства.:с.181
	Les certificats de mariage, qu’il signait en sa qualité de doyen, étaient presque toujours des épigrammes en vers contre le marié, la mariée, et surtout contre le mariage. Homme étrange, d’une intelligence rare, d’une force de sarcasme sans égale, d’une laideur remarquable, il fit périr de chagrin deux femmes aussi jolies qu’il était laid, aussi tendres qu’il était insensible ; et par une étrange punition du ciel, il mourut idiot après avoir, toute sa vie, abusé de son esprit. <…> Il’n ya pas dans ses œuvres un mouvement d’enthousiasme une image gracieuse ou un sentiment mélancolique.
	— Филарет Шаль, «Английские эксцентрики» (Les Excentriques anglais), 1834

	… и Свифт <…> имеет <…> высшее значение во всемирно-исторической литературе…
	— Виссарион Белинский, «Объяснение на объяснение по поводу поэмы Гоголя «Мёртвые души»», 1842

	… философские повести Вольтера и юмористические рассказы Свифта и Стерна — вот истинный роман XVIII века.
	— Виссарион Белинский, «Сочинения Александра Пушкина», статья вторая, 1843

	Мерзавец и ничтожество, требуется решительное понижение всех завышенных оценок его писаний. <…> Его тупая неспособность постигнуть величие человеческого духа <…> абсолютно плачевна.:с.160
	— Томас де Квинси

	Свифта надо отнести туда же, куда и этого янки-еху, Эдгара По. Ни тот ни другой не могли поверить, что человечество, раз оно породило на свет таких, как они, имеет связь с божеством.:с.160
	— Джордж Гилфиллан

… натура и обстановка вынудили его бороться, не сочувствуя защищаемому им принципу, писать, не увлекаясь искусством, думать и не додумываться ни до какого догмата: он был кондотьером по отношению к политическим партиям, мизантропом по отношению к человеку, скептиком по отношению к истине и красоте.:гл.7 <…> по оригинальности и силе творчества он равен Байрону, Мильтону и Шекспиру, и выражает чрезвычайно рельефно дух и характер своего народа.:с.182 Чувствительность, позитивный дух и гордость сформировали его уникальный стиль, яростно страшный, хладнокровно убийственный, эффективный, практичный, пропитанный презрением, правдой и ненавистью, кинжал мести и войны <…>. Человек и поэт, он придумал мучительную шутку, похоронный смех, судорожное веселье с горькими контрастами <…>. Философ против всей философии, он создал реалистичный эпос, серьёзную пародию, выведенную словно геометрия, нелепую как сон, правдоподобную как протокол, привлекательную как сказка, унизительную как тряпки, возложенные короной на голову бога.

— Ипполит Тэн, «Джонатан Свифт: его гений и его произведения», 1858

	Он томился болезнью духа от напрасного желания разрешить те жизненно-метафизические вопросы, в которых более всего заинтересован человек как личность.:с.197
	— Николай Курочкин

Английский гений не имеет представителя более неистового и отталкивающего, чем Джонатан Свифт.:гл.3 <…> Те две прелестные нимфы изнемогали от целомудрия в объятиях старого импотента. <…> Свифт велик в Англии; в Дувре он уже меньше, а в Кале он самого обычного роста. <…> Его талант, вызывающий восторг англичан, внушает нам лишь чувство печального недоумения. Я решительно отказываю этому грубому фетишу в праве на место в Пантеоне.:с.181-3

— Поль де Сен-Виктор, сб. «Мужчины и боги» (Hommes et dieux), 1867

Да, Свифт представляет собою единственное в своём роде во всей западноевропейской литературе воплощение «saeva indignatio». Как это ни странно на первый взгляд, но жестокое, свирепое негодование Свифта шло рука об руку в его характере с пылкой чувствительностью; эти два основные течения, взаимно сталкиваясь, породили всё то таинственное и непонятное в его жизни, что вызывало и всегда будет вызывать особый интерес к личности гениального сатирика и памфлетиста. Люди более мелкого калибра прибегают к разного рода компромиссам и так или иначе устраивают мир между своею чувствительностью и своим негодованием. Но Свифт был совершенно неспособен на подобного сорта сделки, и saeva indignatio прошла, можно сказать, опустошительным вихрем в его жизни, сокрушая и уничтожая всё на своём пути. <…> Идея свободы, одушевлявшая Свифта, определяет и главное содержание его произведений, получивших мировую известность и утвердивших за своим творцом всеобщее признание гения; это — беспощадное преследование лицемерия и насилия во всяких его видах и образах, лицемерия в самом широком смысле слова, которое ютится как в сердце отдельного человека, так и в массе общественных учреждений и общественных дел. <…> Альтруизм Свифта носил особенный характер, свойственный вообще людям с сильно развитым личным самосознанием, энергичным и деятельным. Те, кого он любил, составляли как бы одно нераздельное целое с ним самим, и это одно охватывалось его сильным чувством, точно стальным обручем. <…> Свифт до конца жизни оставался ревностным приверженцем англиканской церкви, но он поддерживал её просто как полезное государственное учреждение…

— Валентин Яковенко, «Джонатан Свифт. Его жизнь и литературная деятельность», 1891

	Вопрос даже не морали, а порядочности: подобает ли находиться в одной комнате с сочинениями этого священнослужителя?:с.150
	It is a question not of morality, but of decency, whether it is becoming to sit in the same room with the works of this divine.
	— Августин Биррелл, «Декан Свифт» (Dean Swift) (сб. «Essays about Men, Women, and Books, 1894)

XX век

Свифт — это горе от ума. Это огромное горе от огромного ума. <…> Во времена Свифта <…> буржуазия быстро шла к власти. <…> Он был наиболее блестящей личностью, несшейся на хребте буржуазно-либеральной волны и бесконечно превосходившей её горизонты и её тенденции. <…> Христианство принизило животного в человеке. Свифт <…> злорадствует, когда может напомнить человеку о его животности. Именно роль такого жгучего удара крапивой, такого напоминания человеку о том, что он почти обезьяна, «иегу», всегда играют неприличные шутки Свифта.

— Анатолий Луначарский, «Джонатан Свифт и его „Сказка о бочке“», 1930

	Джонатан Свифт — один на всю Европу, но буржуазия Европы считала, что его сатира бьёт только Англию.
	— Максим Горький, «Советская литература» (доклад на I съезде советских писателей), 17 августа 1934

Это — безупречная проза. Но у совершенства есть один изъян: оно может наскучить. Проза Свифта напоминает обсаженный тополями французский канал, который проходит по приветливой, живописной местности. Спокойное его очарование доставляет удовольствие, но он не будоражит чувств, не будит воображения. Плывёшь и плывёшь по нему и наконец чувствуешь, что тебе надоело. Вот так же, восхищаясь поразительной ясностью Свифтовой прозы, её сжатостью, естественностью, отсутствием аффектации, всё же со временем чувствуешь, что внимание твоё отвлекается, если только самое содержание не удерживает его.

— Сомерсет Моэм, «Подводя итоги», 1935

Творчество Свифта выделяется на общем фоне английской литературы раннего Просвещения исключительной глубиной его сатиры. Ненавидя феодализм и его пережитки гораздо более страстно, чем большинство его современников, Свифт отличается в то же время и гораздо большей прозорливостью в оценке новых, буржуазных общественных отношений, которые кажутся ему враждебными человеку по самой своей природе. Творчество Свифта в этом смысле задолго до Руссо кладёт начало критике буржуазного «прогресса», а вместе с тем и самого Просвещения. — вероятно, на основе его статьи «Сатира и реализм Свифта», 1936

— Михаил Заблудовский, «Свифт», [1941]

Каждая его маска была шедевром — настолько умел он раствориться в задуманном образе, усвоить его склад мысли, говорить его языком, интонациями, голосом. Совокупным эффектом для неосведомленного читателя была полная иллюзия реальности фиктивного автора, и, по-видимому, «срабатывала» мистификация не столь уж редко. <…> Читать Свифта легко: кристально ясный, суховатый язык, спокойная бесстрастность, деловой тон, видимость полной объективности, оперирование точными, если принимать их на веру без проверки, фактами, математические выкладки, усиленно акцентируемая позиция стороннего наблюдателя — всё это подчиняет себе и убеждает… но сплошь и рядом, завораживая, обманывает. Если читать Свифта легко, то осмысление его произведений требует постоянного внимания и напряжения ума. Читатель всё время стоит перед необходимостью разобраться: какова, в свете здравого смысла, подлинная интонация написанного и что значат те или иные черты и поступки маски <…>. В трактовке Свифта, свобода реализуется в «разумно устроенном государстве» (a well-instituted state, commonwealth), где верховная власть, устанавливающая форму и основополагающие принципы правления, выражает волю всего населения страны, а исполнительная, издающая законы и следящая за их соблюдением, ограничена для предотвращения свойственных ей злоупотреблений. Верховная власть никогда не ошибается, а потому никакое публичное несогласие с нею и сопротивление ей недопустимы. Человек может предпочитать любое государственное устройство существующему, но право высказывать свое мнение и действовать в согласии с ним, если оно выходит за принятые рамки, должно, настаивал Свифт, регулироваться законом, который его предоставляет лишь тогда, когда это мнение получает общее признание. До тех пор человек должен держать свои мысли при себе. Если власть в высшей инстанции захвачена в своих интересах меньшинством — одним человеком или группой лиц, то наступает тирания. <…> В окончательной форме концепция Свифта приобрела антибуржуазный пафос. <…> Однако этот антибуржуазный пафос был так называемой «критикой справа». Борьба за свободу привела Свифта в феодальный лагерь, уведя с магистрального пути истории. <…> Концепция свободы, которой руководствовался Свифт, должна была привести его в этот лагерь, ибо она была глубоко традиционной и уходила корнями в средние века. Вместе с тем, несмотря на эту свою исконную природу, она послужила мощным стимулятором, подвигнувшим Свифта на решительные действия, которые принесли ему славу национального героя Ирландии. <…> В эпопее 1720-х гг. Свифт духовно породнился с теми, кто на его героические усилия ответил преданностью, — несчастными забитыми простыми людьми. <…> Вместе с тем Свифт не был демократом в привычном нам смысле этого слова. Ему осталась чужда концепция свободы личности, к разработке которой приступали в его эпоху мыслители европейского Просвещения, разрушавшие феодальные представления и порядок. Он остался на традиционной точке зрения, признававшей необходимость стабильной, жесткой социальной структуры, в которой каждый занимал бы постоянное положение, не питая мысли о его перемене. <…> как бы консервативны ни были усвоенные им взгляды и какой бы стариной от них подчас ни веяло, нельзя ни на мгновение упускать из виду, что в них он искал опоры и обоснования для защиты дела свободы и, самое главное, что они сообщали ему мощный критический импульс, обнажавший неприглядную обратную сторону буржуазного прогресса, завуалированную той теорией, с которой он полемизировал. Обличения Свифта достигают огромной обобщающей силы и оказываются пророческими: своим острым взором он увидел явления и тенденции, типичные для грядущего царства буржуазии и расцветшие пышным цветом позже — в XIX и XX вв.

— Вадим Рак, 1986

Отдельные статьи

• См. в категории Свифтоведение