Перестройка

Перестройка — полномасштабные реформы во всех сферах жизни общества СССР, развёрнутые Михаилом Горбачёвым после Пленума ЦК КПСС в январе 1987 года (за 1,5 года до этого был провозглашён лозунг Ускорения). Её важным элементом была гласность. «Социалистическая перестройка» («жизни», «старого мира») или просто «перестройка» была лозунгом с конца 1920-х, а при Горбачёве популяризована заглавием статьи О. Р. Лациса.

Цитаты

	… идёт ломка и перестройка общественного здания…
	— Николай Добролюбов, «Стихотворения Ивана Никитина», апрель 1860

	В общественном порядке бывают перестройки, а не постройки сызнова всего так, как будто ничего не было прежде.
	— Александр Никитенко, дневник, 17 октября 1861

	Дух свободы… К перестройке Вся страна стремится. — цитата стала популярной в годы советской перестройки
	— Саша Чёрный, «До реакции», 1906

	Мир переделывают не перестройкой, а строительством.
	— Аркадий Давидович

В СССР

	Казалось бы, либерализация предполагает некий сознательный план <…>. Как мы знаем, никакого плана не было и нет, никаких коренных реформ не проводилось и не проводится, а есть лишь отдельные несвязанные попытки как-то «заткнуть дыры» путём разного рода «перестроек» бюрократического аппарата.
	— Андрей Амальрик, «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?», июнь 1969

	Нам теперь — имей в виду! — Надо быть с толпой в ладу: Деспотизм сейчас не в моде, Демократия в ходу.
	— Леонид Филатов, «Про Федота-стрельца, удалого молодца», 1987

	Состояние нашего общества я расцениваю как очень опасное. Вот уже четыре года, как вместо дел все занимаются болтовнёй, вместо перемен — тишина, вместо свободы — неизвестность. У меня такое впечатление, что мы все больны СПИДом, что скоро может случиться непоправимое.
	— Виктор Цой, интервью 30 сентября 1989

Советское жизнеустройство <…> определил главный критерий выбора — сокращение страданий. На этом пути советский строй добился признанных всем миром успехов <…>. Ради этого были понесены большие жертвы, но уже с 60-х годов возникло стабильное и нарастающее благополучие. Альтернативным критерием был критерий увеличение наслаждений. Советское жизнеустройство создавали поколения, перенёсшие тяжёлые испытания <…>. Их опытом и определялся выбор. В ходе перестройки её идеологи убедили политически активную часть общества изменить выбор — пойти по пути увеличения наслаждений и пренебречь опасностью массовых страданий. Речь идёт о фундаментальном изменении, которое не сводится к смене политического, государственного и социального устройства (хотя неизбежно выражается и в них).

— Сергей Кара-Мурза, «Манипуляция сознанием», 2000

	Нам повезло — была «горбачёвская оттепель». Подышали немного перед олигархатной революцией. А следующей оттепели теперь лет тридцать ждать. Если не сто.
	— Виктор Пелевин, «Who by fire», 2005

	Наконец телеса нашей красавицы оттаяли окончательно, и она снова стала заваливаться.
	— Владимир Сорокин, «Теллурия», 2013

	К СССР в тот период относились довольно неприязненно, многие эксперты полагали, что перестройка — чистый блеф, и что коммунизм вот-вот по новой закрутит гайки. — культурный атташе Франции в Москве в 1980-х
	— Жоэль Бастенер, 2014

1990-е

В своё время наш мучительный национальный самоанализ снискал нам славу высоконравственной нации. Теперь же наше самоистязание приобрело эстрадную форму. Мы с таким ликованием и упоением демонстрируем миру нищету, одичание, несостоятельность, мы так глумливо задираем рубаху, предъявляя Западу наши язвы, опухоли и чирьи, мы так кичимся своей объективностью в анализе наших мерзостей, что рано или поздно сострадание, которое мы ещё пока вызываем у наблюдателей, сменится отвращением. Закордонные зрители и без наших стараний понимают всю степень нашего несчастья. Лучше повернуться лицом к своей горемычной стране и попытаться сказать слова утешения собственному народу.

— Леонид Филатов, 1990

	Горбачёв напоминает сёрфингиста, который несётся на доске по бурному морю, совершая головоломные пируэты. Уж столько раз казалось, что — не удержится, вот-вот скользнёт в пучину и не выплывет. А он по-прежнему находится на гребне волны. Думаю, у него ещё будет 15 или 20 попыток довести перестройку до какого-то надёжного берега…
	— Станислав Лем, «Глупость как движущая сила истории», 1991

… Михаил Горбачёв не мечтал ни о чём, кроме ремонта, хотя и стал называть это перестройкой. Он искренне не собирался потрясать основы. Всё, что хотелось этому человеку, — делать то, что делалось до него, но — лучше, по-честному, на полном серьёзе. <…> В социализме столько внутренних сил и преимуществ, верил он, что, если дать им проявиться, страна преодолеет все трудности и избежит всех опасностей. Он, как и ставившие его у руля, видел две главные опасности: русский бунт и поражение в гонке вооружений. Гонка вооружений усугубляет нищету, а нищета приближает бунт. Желание прекратить гонку вооружений нисколько не противоречило идеалу подлинного, правильного, то есть хорошего социализма. Не надо быть диссидентом, чтобы сказать себе, что надрывать страну ради военного превосходства над всем миром, тогда как вполне достаточно примерного паритета с американцами, — это безумие, а не развитый социализм. Здесь, думал я, одна из причин того, что международное положение страны при Горбачёве улучшилось сравнительно быстро и ощутимо, а внутреннее — только ухудшилось. Миролюбивая внешняя политика не противоречит «социалистическому выбору», ни букве, ни духу ленинизма, как его понимали все от Горбачёва до Лигачёва. Достаточно было просто перейти от слов к делу… А покончить с нищетой и бесправием народа, не вступая в противоречие с Великим учением, оказалось мудрёно.

— Анатолий Стреляный, «Сходит затмение», 1991

	… маленький транспарантик с кривой надписью: «Парадигма перестройки безальтернативна!»
	— Виктор Пелевин, «Девятый сон Веры Павловны», 1992

… содержательные элементы, которые постепенно становятся общим местом в статьях о бывшем президенте Союза: представитель правящей партийной верхушки начал реформы, побуждаемый необходимостью сохранить основы «системы», мощные социальные силы, приведённые им в движение, вырвались из-под контроля и оттеснили, а затем и вытолкнули нерешительных, колеблющихся сторонников косметических полуреформ. Так начался новый этап уже демократической революции, приведшей к падению «системы», закономерному распаду коммунистической «империи» и появлению новых, подлинно демократических лидеров. С теми или иными вариациями эта схема прослеживается и в специальных социологических (в том числе и зарубежных) статьях, и в массовой пропаганде в периодической печати. В неё очень удобно вписываются фигура Михаила Горбачёва и конкретные имена политиков, занимающих сейчас верхушку социальной пирамиды. Концептуальная основа этой схемы совершенно прозрачна: это официально утверждавшаяся в 1930–1970 годы философия общественного развития, заимствованная новыми идеологами почти без изменений. Когда-то Энгельс упрекал Гегеля в том, что его система ограничила его диалектику: завершением саморазвития абсолютного духа оказалось современное Гегелю немецкое государство и его, Гегеля, философия. Между тем именно это противоречие определило характер идеологизированных исторических концепций, о которых идёт речь <…>. Эволюция общества рассматривалась как линейный прогресс, доминирующим началом которого является революционное движение, также идущее по восходящей линии. Отсюда и своеобразный исторический фатализм, очень удобный для пропагандистских целей: вся предшествующая социальная и культурная история имела значение лишь как предыстория и обоснование исторической легитимности правящих социальных групп; в прошлом искали то, что с неизбежностью подготавливало их приход к власти. <…> Михаил Сергеевич Горбачёв принадлежит к поколению «шестидесятников». <…> Для Горбачёва понятия «партия», «социализм» — не символические обобщения негативных сторон исторической жизни, а некие её реалии, взятые в движении и исторической перспективе, в которой могло меняться самое содержание этих категорий. Для него невозможен поэтому примитивно оценочный подход к прошлому, — подход периода 1949–1950-х годов, который движет мышлением многих его оппонентов. Это и есть психологическая и интеллектуальная основа «центризма» — идеологии современного культурного сознания — и вовсе не случайно окружение Горбачёва собрало самые значительные интеллектуальные силы страны, причём преимущественно гуманитарной ориентации. <…> Нет сомнения, что многое из того, что принято сейчас считать «ошибками», «непоследовательностью» Горбачёва — это фантомы, попытки описать одно сознание в категориях другого, — именно в категориях традиционного «полярного» мышления.

— Вадим Вацуро, «М. Горбачёв как феномен культуры», сентябрь 1992

	Считаю, что истоки перестройки относятся к началу 83-го года, к тому времени, когда Андропов поручил нам — группе ответственных работников ЦК КПСС, в том числе мне и Горбачёву, подготовить принципиальные предложения по экономической реформе. <…> [Тогда и началась работа по подготовке] долгосрочной программы кардинальной перестройки управления народным хозяйством.
	— Николай Рыжков

• см. Владимир Сорокин, «С Новым Годом!», 1998

	Ещё за два года до столь разрекламированного апрельского (1985) Пленума ЦК КПСС Ю. Андропов пришёл к выводу о необходимости разработать программу перестройки промышленностью, а затем и всем народным хозяйством.
	— Анатолий Лукьянов

	… в начале 89-го <…> Перестройка ещё только разгоралась, времена наступали дьявольски многообещающие, но и какие-то неверные, колеблющиеся и нереальные, как свет лампады на ветру…
	— Борис Стругацкий, «Комментарии к пройденному», 1999

Владимир Войнович, «Антисоветский Советский Союз»

К нынешней перестройке я отношусь очень серьёзно. Независимо от того, как она замыслена, и независимо (не совсем зависимо) от пределов, до которых она дойдёт, последствия её будут глубокими. Я вовсе не думаю, что в результате постановлений высших органов власти советское общество скоро станет идеальным или хотя бы нормальным. Такого не может быть при однопартийной системе (причём, как называется партия, совершено неважно). Однако, я думаю, что попытки сделать систему более жизнеспособной несомненно приведут к некоторому её очеловечиванию, что (может быть, в очень отдалённой перспективе) подготовит почву для перехода к демократической форме правления. Разумеется, вся эта перестройка не может пройти безболезненно, она опасна разными осложнениями, а может быть, и неприятностями, для которых следует подобрать более сильное определение. Поэтому шаги в направлении перестройки будут отличаться половинчатостью и непоследовательностью её сторонников и сильным сопротивлением или даже саботажем её противников. Ситуация кажется одновременно и трагической, и комической (но не трагикомической), потому что, приступая к перестройке, некоторые её сторонники сами же боятся её не меньше, чем противники и поэтому сами ей противятся. Конкретно ей противятся не только разные звенья парт- и госаппарата, но даже Политбюро. И даже Горбачёв противится сам себе. В его оправдание надо добавить, что трудно представить себе человека, который (желая вывести страну из тупика, а не ввергнуть в состояние хаоса) на месте Горбачёва вёл бы себя иначе. <…> Короче говоря, последствия начинающейся перестройки будут или благоприятные или даже ужасные, но в любом случае через несколько лет советское общество будет сильно отличаться от того, каким мы его привыкли видеть.

— «О перестройке», 1985

	Все лысые <правители СССР> были утопистами и, в конце концов, терпели поражение. Чем кончатся усилия Горбачёва, мы пока не знаем, — но опыт его предшественников наводит на грустные размышления.
	— «Борьба лысых и волосатых», 1987

Пока депутаты патриотического направления считают евреев, страна вот уже пять перестроечных лет топчется на одном месте, никак не сдвинется. Потому что мы все боремся. Интересно, что те же люди, которые выступают против евреев, музыки-рок, длинных волос и коротких юбок, с большой подозрительностью относятся почти к любым сколько-нибудь разумным экономическим предложениям. Поэтому у них к евреям приравнены все здравые экономисты <…>. Зачем же нам экономика, это же так приятно, что мы бедные, мы нищие, мы хуже всех!

— «Заговор патриотов»,1990

	Недавно в голове Михаила Сергеевича состоялось совещание на высшем уровне. <…> Вспомнились первые шаги перестройки. <…> «А зачем же я всё это делал? — подумал он вдруг оторопело. — Ведь был же у меня, наверное, какой-нибудь план». И в самом деле. План, кажется, был, но какой именно, Михаил Сергеевич, сколько ни напрягался, вспомнить не смог.
	— «Summit», 1991

Михаил Горбачёв

	… следует начать практическую перестройку работы и верхних эшелонов хозяйственного управления.
	— речь на пленуме ЦК КПСС, 23 апреля 1985

	Перестройка — это решительное преодоление застойных процессов, слом механизма торможения, создание надёжного и эффективного механизма ускорения социально-экономического развития советского общества.
	— доклад на пленуме ЦК КПСС, 27 января 1987

	Альтернативы перестройке нет.
	— выступление на встрече с руководителями СМИ, 11 февраля 1987

	Очень важно, чтобы к руководству в партийных организациях <…> пришли наиболее активные сторонники общественных преобразований, люди принципиальные, понимающие потребности времени, настоящие «прорабы» перестройки. — метафора «прорабы перестройки» стала крылатой
	— речь на пленуме ЦК КПСС, 25 июня 1987

	«Октябрь и перестройка: революция продолжается».
	— название доклада, 2 ноября 1987

	[Моему плану реформ предшествовало осмысление вместе с интеллигенцией] того мира, в котором мы оказались. Это было общее познание и самопознание, хотя болезненное, трудное. Моя позиция была такая: попытаться в стране с многовековой историей провести реформы, не прибегая к насилию, не объявляя ни одной из сторон вражеской. Оппонирующей — да. Конкурирующей — на здоровье. Но не враждебной.
	— интервью

Аркадий Давидович

• Застой сменился развалом. Естественное продолжение гниения.
• Певцы застоя воспевают ускорение.
• Перестройка закончится реставрацией.
• Перестройка перманентной революции в перманентный кризис.
• Перестройка — это раскулачивание бедняков.

Михаил Задорнов

Уважаемый товарищ Генеральный секретарь! <…> Мы за <…> перегибы на наших руководителей не обижаемся. Мы же понимаем, как им нелегко сейчас. Вы им сказали: надо быть личностями — а инструкций и памяток, как ими стать, не дали. Сказали, что надо перестраиваться, а сроков не указали. И они, наши руководители, никак не могут понять, когда им докладывать Вам о том, что они перестроились досрочно. Более того… Вы всё время говорите, что надо идти вперёд, а где перёд, не объясняете. А сами они этого не знают.

— «Благодарность», 1986 (сб. «Ассортимент для контингента»)

	Я не понимаю, почему у нас перестройка проводится людьми, которые довели страну до перестройки.
	— «Не понимаю!», 1987 (там же)

У меня на уме… купить попугая, который живёт триста лет, и усыновить его, чтобы хоть кто-нибудь из членов нашей семьи увидел, чем закончится перестройка! <…> Мой дед <…> и тридцать седьмой пережил, и сорок первый, и разруху, и кукурузу, и застой… Теперь перестройку переживает. Обещает и следующий этап пережить — ликвидацию последствий перестройки. Под названием «последняя стадия развитого социализма». После которой будет заключительный этап последней стадии развитого социализма, а потом ещё окончательная фаза заключительного этапа последней стадии развитого социализма…

— «Хромосомный набор», 1988 (там же)

… за три года мы обогнали все страны мира по рэкету, проституции и демократии одновременно. Наш народ успешно борется с коммунистической партией под её руководством. <…> Государство — это не демократия, а демократизация. <…> Это названные по-новому, но обшарпанные по-старому улицы. Развалившиеся предприятия переименованные в ассоциации. Жулики с визитными карточками президентов совместных предприятий. Законы, исключающие друг друга. Прогрессивные налоги, исключающие прогресс. Прибалтийская борьба бессовестности с безграмотностью. Антинародная карьера народных фронтов. Депутаты, прозевавшие урожай за сведением счетов друг с другом. Глава правительства, удивляющийся по телевизору масштабам разрухи в стране. Демократы, отобравшие у консерваторов власть вместе с привилегиями. Государство — это единственно верный «плакат», повешенный на всех станциях метро, — «Выхода нет».

— «Возвращение (Путевые заметки якобы об Америке)», 1990

	Сталин <…> стал главным минёром нашего будущего, объединив и замкнув в общих границах немало самовоспламеняющихся смесей. <…> Он даже в страшном предсмертном сне не мог предположить, что когда-нибудь начнётся перестройка созданного им «министерства» и следующие за ним отцы-романтики, как сапёры-самоучки, начнут разминировать заложенные им мины, по очереди наступая на каждую из них!
	— «Мамы и войны», 2000

	Перестройка <…> приучала широкие массы к тому, что спекуляция и воровство — просто разновидности бизнеса и творчества. В этом смысле надо отдать должное перестройке. Она плавно подготовила население к ельцинским реформам.
	— «Преступление без наказания», 2001

И хотя холодная война потеплела, над страной повисла тревога. Чувствовалось, что-то скоро должно измениться. Народ ухохатывался на полулегальных выступлениях непридворных сатириков — раскрепощался, готовился к другой жизни. Передовую часть прессы словно полили живой водой. Партия брыкалась постановлениями и кадровыми переменами в желании найти хоть кого-нибудь, кто может повернуть вспять колесо истории. Перестройка пыталась перестроиться, но не знала, в каком направлении.

— «Всё не так просто», 2011

Александр Солженицын

А на что ушло пять, скоро шесть лет многошумной «перестройки»? На жалкие внутрицекашные перестановки. На склепку уродливой искусственной избирательной системы, чтобы только компартии не упустить власть. На оплошные, путаные и нерешительные законы. <…> «перестройка» ещё ведь и не коснулась целебным движением ни сельского хозяйства, ни промышленности. А ведь эта растяжка — это годы страданья людей, вычёркиваемые из жизни.

— «Как нам обустроить Россию?», 1990

Коммунизм по своей теории как будто бы базировался на экономике. По обычной иронии истории именно то, на что он рассчитывал, его и погубило. Собственно, что он от этого и рухнет, было ясно многим у нас в СССР давно. Например, в послевоенных камерах Бутырской тюрьмы, где я встречался с умнейшими людьми, заключёнными, обсуждался не вопрос, устоит коммунизм или нет, а обсуждалось, каким образом из него будем когда-нибудь разумно выходить. И всё то, что было там сказано правильное, — ни одна мера не была использована реально теперь при Горбачёве, а как раз всё наоборот. Фигура Горбачёва на Западе необычайно преувеличена и по значению, и по своему как бы внутреннему наполнению. <…> И когда говорят, что Горбачёв имеет великие заслуги в разрушении коммунизма, то это ложная мысль. Парадоксальным образом, если можно назвать личность, которая сыграла наибольшую роль в разрушении коммунизма, то это был президент Рейган, потому что, хотя коммунизм экономически уже давно еле тянул, но он всё ещё вытягивал соревнование в вооружении с Соединёнными Штатами; а когда президент Рейган дал новую спираль вооружений, тут экономика СССР и крахнула. И Горбачёв — можно отдать ему справедливость — понимал, что система уже не работает. Но задача его была — не разрушить эту систему, а приспособить её так, чтобы номенклатура вся осталась в силе и власти. И теперь уже все почти забыли, что Горбачёв выдвинул три лозунга — перестройка, гласность, и был ещё третий — ускорение, — так вот ускорение: они наивно думали, что заставят народ ещё больше жертвовать, ещё больше работать не для себя, а для государства, и ничего бы не получать. Но уже через год они поняли, что этот лозунг приходится снять. <…> Уже тогда он начал пересаживать номенклатуру с чисто административных должностей на функции коммерционные. Для того чтобы лечить народную жизнь, чтобы лечить хозяйство, не было предпринято ничего. Я это и имею в виду, когда говорю, что Горбачёв пошёл наихудшим путём. Шесть-семь лет — это огромный срок — он потратил ни на что полезное. Наоборот, он сумел учетверить государственный долг. И этих денег страна наша не почувствовала. Никакого благодеяния для жизни народа не произошло. Вместе с тем, однако, он начал постепенно расслаблять централизованную систему. И как она ни была плоха, но когда она стала работать слабее, а ничего взамен не было дано, то стало ещё хуже.

— интервью «Die Weltwoche» 13 сентября 1993

Немало было разумных путей постепенного осторожного выхода из-под большевицких глыб. Горбачёв избрал путь — самый неискренний и самый хаотический. Неискренний, потому что искал, как сохранить и коммунизм в слегка изменённом виде и все блага партийной номенклатуры. А хаотический — потому что, с обычной большевицкой тупостью, выдвинул лозунг «ускорения», невозможный и гибельный при изношенности загнанного оборудования; когда же «ускорение» не потянуло, то сочинил немыслимый «социалистический рынок», следствием которого стал распад производственных связей и начало разворовки производства.

— «Русский вопрос» к концу XX века, 1994

Игорь Тальков

	Мои друзья не пишут, не читают, И до общественных проблем им дела нет, И ходят с забинтованными лбами В расцвете лет, в расцвете лет. <…> Мои друзья <…> Билеты заказали на Тот свет И доживают с забинтованными лбами <…>. Мои друзья щедры теперь на слово, Да вот бинтов не думают снимать: Слух прокатился, будто скоро снова Придётся лбы забинтовать.
	— «Люди с забинтованными лбами», 1980, 1987

	То ли ПОЛУ-ПЕРЕ-стройка, ПОЛУ- то ли ПЕРЕ-крах. ПОЛУ-кругом голова. ПОЛУ-говорит Москва. ПОЛУ что-то показало, ПЕРЕ-ПОЛУ-указало. <…> Иногда сквозь ПОЛУ-стены Долетает до меня: «Ну а что вся это в целом?» В ЦЕЛОМ — ПОЛНАЯ …
	— «Полу-гласность», 19 октября 1988

	Перестрелка, перестройка — Нас ничем не испугать, Мы народ довольно стойкий, Но до срока, вашу мать. Ты вот выдал директиву, В «Волгу» сел — и будь здоров, А какая перспектива Нам от этих громких слов? <…> Вы на деле докажите, Что заботитесь о нас, Ну а мы уж, извините, Перестроимся без вас.
	— «Собрание в жэке», 1989

	Кто вчера стоял у трона, Тот и ныне там: Перестроились, ублюдки, Во мгновенье ока, И пока они у трона, Грош цена всем нам.
	— «Стоп!.. Думаю себе…», 7 июля 1989

Мы родились в комендантский час Под «колпаком», будто смеха ради, А тот колпак искусно сшил для нас Один весёлый дядя. <…> Треснул дядин колпак. Треснул, только ветер подул <…>. Раздался клич: залатать колпак, Предпринимая необходимые меры, Но стало ясно: нет таких затрат, Чтоб залатать химеру. А слуги дяди себе верны: И колпаки охраняют спокойно, И затевают на последние штаны Большую пере-пере-кройку.

— «Дядя», 18 сентября 1989

	Эй, кто там обнадёжился по поводу того, Что коммуняки покидают трон, Сближаются с народом и каются И верят в пе-ре-лом. Не спешите, милые, Не будьте так наивны, Вращаются колёсики, И не заржавлен пресс, Винтики на месте, И работает машина С дьявольским названием КПСС.
	— «КПСС», 14 июля 1990

	Обрядился в демократа Брежневский «пират», Комсомольская бригада Назвалась программой «Взгляд», Минздрав метнулся к Джуне, Атеисты хвалят Глоб, И бомбит жлобов с трибуны Самый главный в мире жлоб. <…> Только вот ведь в чём беда: Перестроить можно рожу, Ну а душу — никогда.
	— «Метаморфоза-2», 10 апреля 1991

	Обрядили тебя негодяи в наряд Арлекино И на место короны напялили красный колпак. И стоишь ты на паперти нищей И просишь подаяния у мира. Разве не так? Родина моя (или не моя) Скорбна и нема. <…> Полыхает пожаром земля, <…> А тебя окружает зима.
	— «Родина», 10 апреля 1991

Другие

	Мы когда-то не могли себе вообразить, что советская власть может рухнуть, мы не могли себе вообразить, что получится из прихода Горбачева, а получился обвал. И вдруг обнаружились сотни тысяч людей, готовых бороться за изменения...
	— Леонид Михайлович Баткин